Пикап будущего — загипнотизирую тебя и трахну! 6 страница

Я упала.

Позже я очнулась в глухом лесу, где даже пения птиц не было слышно. Деревья здесь не шумели, а ветки их, похоже, боялись даже упасть на траву, шаг на которой мне даже не был слышен, пока я медленно шла в непонятном мне направлении. Иногда казалось, что меня тащило что-то: вроде и сильное, но такое хрупкое и ранимое.

Я попыталась произнести что-то, как вдруг поняла, что рот мой затянулся кожей! Я испугалась и снова потеряла сознание.

Проснувшись, я поняла, что теперь не могу говорить. «Благо глаза мои всё ещё двигаются, а внутренний голос орудует словами». Возможно, сейчас на лице бы моём возникла улыбка, но и улыбки моей, кажется, не нужно миру.

Захотелось кушать, да и еды здесь вдоволь было: деревья просили сорвать их плоды, наклоняясь под их тяжестью, а звери просились в костёр, который я развела под вечер. Звуков не было: вдруг я поняла, что нет моих ушей! Я слышала будто бы что-то, но это что-то было не то, что происходит здесь. «Идеальней места нет! Почему же мне запретили наслаждаться им сполна?»

— Спи, дорогая… Завтра будет новое утро…

«Чей это…» — после мысли я уснула.

 

Новое утро подарило мне лень, и я пролежала на мягкой траве почти до вечера. Открыв глаза, я поняла, что разум болен, и всё ещё хочется кушать. «Что же мне делать? Нужно добыть что-то острое!»

Я еле поднялась, а потом вдруг осознала, что сил нет идти; я просто упала. На коленях я подползла к очень высокому дереву, рядом с которым торчали чёрные сучья немых кустов. Рядом расположилась злая крапива, но мне было всё равно на боль!.. Я решила сама найти свободу и попыталась вонзить острую ветку в свой заросший рот. Но меня остановили…

— Ты собираешься убить себя? — тихо прозвучало из уст милого парня после того, как он откинул ветку, взяв тут же меня за исцарапанные крапивой руки.

Странно, но мне не было больно, а крапива вдруг перестала жечь; я посмотрела на руки — они полностью исцелились. Мой новый друг мило улыбался. Я подумала, что нужно хотя бы поблагодарить его, но тот кивнул. Кажется, ему всё было понятно и без слов, тем более я бы не смогла ничего произнести.

Мне вдруг хватило смелости посмотреть ему в глаза — голубые. Он был выше меня, выше всего, что было в этом мире. Казался светлым, а его волосы развивал ветер. «Странно… Здесь же нет ветра…»

— Это мой сад, — произнёс незнакомец.

«Сад?.. — удивлённо произнесла про себя я. — Это всего лишь сад?.. Но каких же он тогда размеров?»

— А ты молчаливая… Ты разучилась говорить?.. — он произнёс это серьёзным тоном, что показалось, будто знает, чем помочь мне. Я тут же покивала. — Тогда всё ясно! — весело заметил он, тут же обнадёжив: — Первые дни Солнца всегда такие! Ты скоро поймёшь, что вообще не умела говорить!

 

Прошло время, и я заговорила. Но что он мне отвечал, я не слышала! Он говорил мне что-то, однако мои слова ему не нравились. Поэтому я сочла, что просто не слышу…

— Кажется, я оглохла…

— Это нормально. Ты просто ещё не улавливаешь смысл, сказанных слов…

 

Его звуки казались мне прекрасными, но сама я стеснялась говорить, ведь и себя я не слышала. Со временем меня начало всё раздражать, поэтому он перестал вообще говорить со мной. Мы молчали и вдвоём просто гуляли по его саду, но за всё это время так и не смогли обойти его полностью — оставалось ещё много мест, где мы не были; где я не была…

Прошло время, и я вдруг услышала… Воздух, который раньше лишь ударялся о волосы и о кожу вдруг начал что-то говорить!.. Его шум изматывал меня в первые ночи, и я не могла уснуть, потом я услышала что-то…

 

Его, этого парня не было рядом, однако звуки, которые я слышала, пронзали весь мой организм, и чувства, что я испытала, были близки к оргазму. Сам Бог будто насиловал мою душу, я поняла, что хочу отдаться этим звукам полностью и навсегда!..

Его не было рядом, и именно поэтому я была уверена, что звуки принадлежат ему! «Так почему же мне не нравилась его речь тогда? Почему я боялась слушать его?..»

Его не было уже несколько дней… А звуки становились тише, а мне стало сложней быть наедине с собой; я рыдала: мне было больно от того, что он не приходит, а лишь мучает меня! Звуки исчезли, а где-то далеко, на горизонте появился неясный силуэт, в который вписалось его идеальное тело. Он не был богом, конечно, но он был повелителем этих звуков и всего этого сада; это делало его почему-то выше всякого божества, а сад его был явно лучше Эдемского. Я побежала в его сторону, но когда наши глаза вдруг встретились, я поняла, что рот мой не был закрыт, а уши всегда всё слышали… Я просто не была готова ко всему этому… И я винила его! Я его убивала своими мыслями, а позже вдруг осознала, что здесь нет ни чьей вины.

 

Он всегда будет рядом. То, что он делает, оно никогда не умрёт с ним, и будет жить вечно, как и то, что находится только между нами. Лишь мы способны понять друг друга и позволить наслаждаться друг другом вечно, однако вечность в глазах людей — лишь черта бесконечности, которую ничто не нарушит, как и то, что я чувствую к нему. Он никогда не поймёт этого, но я уверена, что мне этого и не нужно. Он рядом… Даже когда его вовсе и нет… Он всё равно рядом.

 

XL

— КАТЯ! — крикнул я так громко, что испугался не только сам — Катя заплакала и начала дрожать.

— Но…

Она даже не смогла произнести дальше, а лишь захныкала и упала мне в ноги. Я не знал, что мне делать, поэтому просто стоял… Мои мысли сейчас носились в голове, но ни одна из них не решилась прозвучать в этой полупустой комнате.

Я посмотрел на Катю — она с силой обхватила мои ноги и плакала. Мне хотелось дотронуться до неё, но я не мог! «Если она подумает, что это шанс быть снова вместе…»

— Катя… — произнёс я мягче, однако дальше не смел что-либо выплеснуть из себя. Мои глаза вдруг намокли.

— Будь со мной… — просила она.

— Нет, я не могу… — отвечал ей я.

После этого она плакала ещё сильней и отпустила меня, упав на пол.

Я зарыдал…

Я не понимал, почему я плачу: жалел ли я её или себя, или этот мир, который так несправедлив. Мне казалось всё несправедливым!..

Я упал на колени. А потом просто упал на пол.

Пустота…

 

Я услышал какую-то грустную мелодию… Кажется, это была Ekki mukk. А потом вдруг послышался голос Кати… Она что-то кричала:

«Да что же ты делаешь со мной? Как ты, блять, это делаешь? Чтобы ты не делал, не говорил, как бы не издевался над моими чувствами, я продолжаю боготворить тебя. Я охуеваю просто от этого сильного чувства, что оно вообще может быть таким прочным».

— Я тебя не люблю! — это был мой крик.

… … … … … … … … … … … … … … «Когда ты мне это сказал в глаза, меня просто выворачивало наизнанку, разум затуманился. Настала пустота… И твои слова отдавались эхом в этой пустоте. Как будто всё разбилось, разлетелось. Да что же ты делаешь со мной? Как ты, блять, это делаешь?».

— Прости…

«Я утопаю в тебе. В твоих глазах, объятьях. После тех слов мой маленький мир рухнул, сломались все принципы, всё как в тумане. Даже сейчас вспоминаю и вижу в полумраке, слышны только эти слова, где-то отдалённо мой голос, мои невнятные крики.

Что же у тебя в голове? Что у тебя ко мне?

Я хочу знать всё: как бы не было больно».

 

Я так себя ненавижу… Катя, где ты?.. Катя… Прости. Умоляю.

 

«А может, когда ты уйдёшь, я построю свой маленький мир у себя в голове? И буду счастлива, не смотря ни на что! Хоть это и будет иллюзия».

Я плакал…

«…я построю свой маленький мир у себя в голове…»

Я рыдал как ребёнок…

«…буду счастлива…»

Я чувствовал себя полным ничтожеством…

«Хоть это и будет иллюзия…»

И чья вина здесь? Я не знал…

Не знаю и сейчас.

 

 

XLI

— Мы же всегда будем вместе, так? — произнесла она, пока я тщательно снюхивал одну из дорожек этой славной скорости. Она ударяла в голову незаметно, и после этого начинался весь экш разговора с Катей и наших эротических игр.

— Я надеюсь! Ведь ты самая охуенная из тех, кого я когда-либо встречал! — кричал я ей после того, как мой нос начинало жутко щипать эта белая нечисть. — О, боже! Нихера у меня шары! И белки глаз красные! Ха-ха!

Катя же в это время свёртывала купюру из ста рублей — в этот раз мы были нищими, — она кричала: «Да ты няша, чо ты!», и всасывала в свой нос горстку этой дури. Дальше она быстро поднималась с кресла и бежала куда-то в сторону ванны, я стоял и смотрел на себя в зеркало — моя голова распухала, а глаза краснели ещё сильней. Крики Кати меня немного бесили, однако в них я чувствовал своё спасение; я знал, что пока она рядом, я не свихнусь.

Сердце затряслось, как в той романтической истории… Знаете, во всех романтических историях трясётся сердце, а затем и всё тело погружается в мелкий хаос первобытного бытия и биения частиц. Грусть преклонила колени перед радостью. Всего раз. Всего один раз и вечер удаётся!.. Да, теперь мы вместе. Теперь мы вдвоём, и никто нам не в силах помешать.

Идём по улице, охваченные желанием. «Так точно!» — кричат где-то сбоку. Это офицеры. Рядом с ними нам точно не следует проходить. Очень опасно, поэтому обходим их стороной, но бежать наутёк не стараемся. Семя брошено…

— Теперь тише… — шепчу я ей; она тихо ласкает мои ладони, а потом теряется и падает на кровать. Холодная простынь принимает обоих нас в свои объятия, и мы согреваемся друг другом. Время летит, а пульс стучит; кровь бегает и уже висок бьётся в истерике.

— Прекрати… — теперь она шепчет, а я пытаюсь владеть ситуацией и достаю порошок. Так… Следует растереть его, чтобы боль в виске утихла хотя бы на пару часов.

Пока я занимаюсь своими делами, она переворачивается набок и стаскивает с себя юбку и блузку. Её лицо тихо соприкасается с подушкой, — когда-то мне было продано две таких же, а теперь я вижу одного из близнецов под головой этой принцессы. Она вправду очень красива: её тело, её природный дар и, конечно, личико. Так приятно, что всё это досталось хоть на пару часов мне в руки.

Она и сама будто влетела в моё тело… Теперь мне нужно быть осторожней: никому не нравятся нытики, а уж любовные нытики вызывают сочувствие и осторожность. Мне нужно быть осторожным, но не ей!

— Уже стоит задуматься, — безрадостно падает её слово.

И что же это?.. Снова её пылкое сердце не выдерживает моей зависимости?.. Она что думает, я просто возьму и брошу? Как бы ни так! Мне всё даётся трудней, чем остальным. Она это знает, и возникает чувство, что теперь надо мной издевается … Эти знания я сам отправил в её прелестную голову. А что она? Она теперь насилует меня!

И правда… Она берёт и немного сильней уже давит пальцами на шею, чем раньше. Упрямая сучка не сворачивает с пути, а только жмёт на газ! Я ударяю по её попе, а затем пытаюсь остановить своё дыхание: оно уже прерывистое, но дышать ещё можно. Я помогаю ей. Теперь у нас полный симбиоз.

— Да, детка!.. — чуть не криком я ввожу в неё свою душу и себя.

— Да, о, да! — кричит она, а я ненароком начинаю беспокоиться за соседей, которые вряд ли закрыли уши перед нашим состязанием. — Пожалуйста, — твердит она тише, а я становлюсь твёрдым и непоколебимым — порошок действует. — Пожалуйста, — повторяет она, выгибаясь, словно безумная кошка: — Пожалуйста, откажись от всего!..

Я понимаю её и резко останавливаюсь. Я просто выхожу из неё, сбивая скорость, вновь вхожу, но вдруг понимаю, что всё бессмысленно. Она приказала мне!.. Эта сучка мне приказала!.. Но она снова протягивает руки к моей шее. Я резко отталкиваю их и толкаю её: переворачивается на живот и тянет попу ко мне… Я толкаю её в спину, и она падает на ту самую подушку. Кажется, это я ей подарил.

— Почему ты такой глупый?..

Я хлопаю по её заднице! Называешь меня глупцом?.. На ещё раз!

— Да, сильней!

И чем сильней я бью по заднице, тем сильней желание отказаться от всего ради неё. Но о ней нужно заботиться, поэтому и хочется укутывать себя в горы порошка и травы.

— Больше не надо! Мне становится больновато…

Я ослабеваю и уже конец. Он скоро наступит… Да, ещё чуть-чуть. Да… Да…

Уже стоит задуматься.

 

XLII

Мы сидели на диване напротив моей подруги. Она с интересом наблюдала, как Катя элегантно ссыпает белый порошок на визитку какого-то местного лекаря. С одной стороны, мне было стыдно: Катя жадно цепляла пальцем крошки, которые успели улететь на край стола, и слизывала их, оставляя слюну на пальце; с другой стороны, мне было жаль нас обоих, потому что нам хотелось опять испытать это чувство — бодрствования, успокоения, упоения, сладости, насыщенности, уверенности — иначе мы его испытать не могли. Моя подруга игриво смотрела на меня, потом переключалась на Катю, которая со страстью впитала в свой нос остатки порошка, а крошки, валявшиеся на визитке, она стянула мокрым пальцем, который облизала. Она медленно поднялась и побежала в ванну — видимо, чтобы промыть нос — оставив нас с моей подругой наедине.

Я осторожно отсыпал себе горстку на две дозы, медленно разделив её. Моя подруга тяжелым взглядом проникла в мои чувства, которые смутили меня:

— И как это выглядит со стороны? — спросил я, скосившись на неё.

— Не знаю, как это выглядит, но ты не думаешь, что этого не стоит делать?

— Я знаю, что делать этого не стоит. Но я это сделаю, — я свернул в трубочку полтинник и поднёс его к носу.

— Если ты откажешься сейчас, то начнёшь собой гордиться!

Я уже не смотрел на неё, но и на горстку с этим мусором тоже смотреть не хотелось. Я знал, что это никуда меня не приведёт, либо приведёт меня к смерти. Мои мысли крутились возле виска: «Ты сошёл с ума!» Но мне хотелось…

Катя вышла из ванной, а я откинул свёрток купюры на стол.

— Ну что? — произнесла Катя, — Не решился?

— Нет.

— Так дай-ка я щелкану! — с этими словами она взяла купюру, свернула её и вдохнула полной грудью.

Я посмотрел на свою подругу, потом на Катю: я собой не гордился, я и Катей не гордился. С другой стороны, это я привёл Катю в такой мир. Я был виновен! Только я!

 

XLIII

Я понял, зачем нужны эти терзания; вопросы «для чего и как»; они пусты; они сложны для каждого. Только поняв их, не приходится останавливаться, а стремиться только ввысь. Путь от ничтожества к чему-то высшему; к высшему знаменателю и порядку, что оценивает нас по достоинству среди всех людей. Мы должны испытать это. Понять, что есть низ, а что — верх; чтобы собраться с силами и хотя бы встать в сторону неба. Мы должны на себе испытать все горести и унижения, прежде чем судить о том, что будет дальше и труден ли этот шаг. Нас должны стереть в порошок, чтобы мы смогли появиться из пепла и воздух смог явить всем явственный наш образ. Мы должны заботиться о наивысшем благе не только себя, но и того, кто за нами следует, а следует за нами бессчётное количество человек. Только искупавшись в грязи мы сможем оценить по достоинству то, что послала нам жизнь, которую мы прожигаем на кончиках своих сигарет и спичек, которые погаснут однажды; вместе с ними и мы погаснем, так и не дав того тепла, что так хотели от нас получить близкие. Как разорваться между тем, что кажется, послано свыше и тем, что тебя останавливает. Никак, просто остаться с ней и влюбиться, растворившись в ней и в ароматах её духов, которыми она поливает себя каждое утро. Ведь лишь она не даёт тебе умереть; она поддерживает твоё право на свободу и на всеобщее существование в этом мире; мне кажется, ради неё и следует жить и наслаждаться этой жизнью вместе с ней. Она не даёт тебе сойти с ума, потому что сложно удерживать столько мыслей под одной и той же крышей, а ведь крыша может дать течь в один прекрасный день; а дальше и вовсе разорваться. Лишь мысли о ней укрепляют гранит этой стены и твердь, которая окутывает стену вокруг вашей любви, которая не рухнет с столетиями, даже если орда монголов попытается ещё раз пройти мимо этих стен; они остановят их, потому что вряд ли кто-то даже может представить, что это, и сколько нужно сил, чтобы выразить мою к тебе любовь, потому что я выразить её больше не могу никак. Мои слова прозвучат как мелкие обломки букв соединённые с какими-то мыслями, которые никому не нужны, а некоторые, вовсе бесполезны; но лишь в этих незначительных нотках и тональностях моих слов и моего настроя… ты лишь одна сможешь понять меня, я надеюсь, потому что никто больше просто не в состоянии понять, что я хочу донести и передать свою любовь. Потому что эта эгоистичная любовь направлена лишь на твоё счастье и твоё счастливое пребывание в этом мире, который, благодаря тебе придаётся столь нежным оттенкам счастья, которое я раньше не замечал и не видел. Только этот мир наполнен для меня поэзией и искусством красоты. Только с тобой я могу ощутить все прелести и все запреты, поэтому спасибо говорить стоит лишь тебе и тому свету, который идёт откуда-то сверху. Главное, чтобы насладиться им до того момента, пока он нас не прихлопнул здесь всех вместе. Ты единственная, для кого моя голова всё ещё на месте. Она твоя навечно.

То, что для всей Вселенной кажется лишь незаметной песчинкой, которая просто улетела куда-то с обрыва с ветром, где парусник только от погоды зависит и от высшего благословления; для меня покажется это мощной ударной волной внутри меня самого, моих мыслей, которые буйным табором не утихнув вырываются из меня и сложно поймать ну хоть что-то, что докажет тебе мою любовь, которая является наивысшей точкой моего пика счастья, которое окутывают ветры и вьюги тёмными ночами, когда я о тебе думаю и не думаю, но мысли о тебе есть всегда во мне. Лишь они меня будят по утрам и просят проснуться; открыть глаза и бежать навстречу дню и этому дневному аромату свободы и оков, которые должны быть, иначе сложно будет что-то сдерживать в себе, и вряд ли это выльется во что-то хорошее, кроме как в вулканизирующий остров, который окутается пылью и обломками тех эмоций, которые бывают после наших ссор; лишь они дают мне шанс на искупление, потому что иначе достичь совершенства будет невозможно, а я стараюсь его достичь только для тебя; чтобы видеть каждый атом ушедшего от тебя воздуха, который сладостно мне напоминает о нас, и всегда будет напоминать.

Если в момент взорвутся миллиарды галактик; даже тогда примерно я не смогу представить, и никто не сможет, как же мне повезло, что в моём микро-пространстве в мозге есть место для чувства к тебе и слабиною любовью, больше это никак сейчас не зовётся. Но это не любовь, а что-то наивысшее, что когда-либо приходилось чувствовать человеку; это тысячелетние истории о победах; это разрушение городов и столиц мира; это массовые самоубийства; это необъяснимо и неповторяемо; это моя к тебе любовь, которая никогда не умрёт, хотя моё тело однажды усопнет; идея будет таиться над ним всегда. Идея того, что я жил эту жизнь лишь для тебя.

Только испытав полное унижение; понять, что ты не совершенен, ты лишь посредственность; понять, что песок пахнет песком, а пот — потом; упав и покалечась подняться; вот, что есть моё признание. Это лишь шаг, это лишь маленький миг, который просто не в силах вписать или как-то показать мою к тебе любовь, которая даже не поддаётся моему объяснению, что приводит меня в полное недоумение, но заставляет дышать и наслаждаться этим воздухом, который пропитан тобой и твоим запахом, что для меня считается наивысшей точкой блаженства и умиротворения. Хочется, чтобы все знали об этом, но в то же время никто об этом не знал, потому что очаг этой любви держится на тонкой струе огонька нашего времени, проведённого рядом, что является поистине ценным для меня и считается отдыхом; другое же время я вынужден проводить, скитаясь по закоулкам своей памяти и событий из прошлого, которые давно угасли, но даже в них был хоть какой-то сюжет, связанный с тобой и твоим присутствием. Ты для меня являешься чем-то реальным и находящимся в моей власти, но в то же время чем-то нереальным и не поддающимся командованию; ты это та середина, о которой я мечтал, но не смог никак её достичь, но с тобой обязательно достигну. Даже если я и тысячи раз всё это снова повторю; даже тогда мои слова будут лишь приближённо представляться тем, что творится у меня внутри, когда тысячи звуков испускают свои последние вопли, а свет уходит от последней взорвавшейся под напором чёрных дыр галактике; даже тогда это будет лишь мелкая точка в реакции моего мозга на тебя, что сейчас зовётся любовью. К счастью для тебя, это лишь начало моих слов, их я буду выражать всю свою сознательную, да и бессознательную жизнь.

 

 

XLIV

Я не знаю, где ты сейчас; в какой из точек Вселенной, где конкретно на голубой планетке ты сейчас, моя любовь… Но я точно знаю, где тебя нет; рядом со мной и моими руками, которые ни раз нежно обхватывали твоё, сияющее от звёздной пыли бесконечных небесных светил, тело.

Где же ты, мой свет, моя счастливая заря, падающая на край горизонта, что горит под пламенем очередного Солнца? Надеюсь, что ты полна дыхания и радости, если, в особенности, вспоминаешь о моём существовании. Конечно, я много раз пытался обидеть тебя, не намеренно, моя сладкая пушинка, в этом огромном потоке ветра и деревьях, рассыпающихся от ярких лучей назойливого Солнца; оно, как и я, такое же назойливое и жаркое… Я много раз пытался обидеть тебя, но не со зла, ведь сам обижал ненамеренно себя!.. И мы ходили, оба погружённые в обиду, а потом встречались глазами, и катились вновь в этот страстный круговорот любви и счастья.

Мне сложно понимать, моя принцесса, где ты можешь, как и всегда красиво и непостижимо, располагаться в этих трёх измерениях, в этих плоскостях, недалеко и внутри атомов и молекул, кварков и другого зоопарка частиц и людей, что бегают и ходят вокруг тебя, моя частичка улыбки. Ты моя частичка для улыбки, иначе у меня и не открылся б даже рот.

Но я точно знаю, а порой, когда я теряюсь в своей неспешной и грустной неуверенности, надеюсь, что вскоре мы вновь встретимся и будем наслаждаться обществом друг друга, самих себя и наших гордых, но крайне одиноких тел. И я теряюсь от каждого мгновения, что провожу с тобой, ведь впереди внезапный сон вновь отберёт мою любовь, тебя, ведь ты моя любовь, он беспощадно утащит тебя в свой омут и даже не спросит, нужен ли вообще я здесь! Этот озорник, этот сон, но даже в нём мы иногда встречаемся, лишь иногда… Он ёбаный проказник.

 

XLV

— Как ты заебала! Тебе постоянно чо-то не нравится! Какого хуя?.. Дай мне свободы! Я не хочу быть сраной подстилкой! Я, блять, жить хочу!

— Я итак от тебя отвязалась уже! Я уже спокойна! Зачем ты так со мной? — она вновь заплакала.

— Я?.. То есть виноват только я? Мы же вроде вдвоём участвуем в отношениях, нет?

— Да. Мы оба виноваты… Будь добрей ко мне, — она посмотрела в окно. Там ветки деревьев… Тех прекрасных деревьев… Они всегда успокаивали меня и моё зрение. Но в эти дни мне было сложно: всё мелькало и суетилось. Казалось, что я превращаюсь в психа, с сумасшедшего!

«Блять, да я же этих психов только в фильме видел! Что со мной? Зачем это всё? Сука!»

 

 

XLVI

— Короче, я решил, что нам нужно расстаться…

Тсс…

Где послышались тяжёлые выстрелы пулемётов или чего-то похожего на огромные пушки, как в старых боевиках. Там любовь была описана с животным привкусом геройства и победы: у главного персонажа всегда была охуенная тёлочка, а в конце их ждала бессонная ночь страсти.

В школе всё было не так, да и стрелять не хотелось. Тем более в людей… Зачем? Бессмыслица. Всегда хотелось встретить девушку своей мечты, а когда она нашлась… стало понятно, что эти мысли были ложны. Встретить хотелось тогда, сейчас хотелось быть свободным! От всего… И наркота помогала.

Я курил очень часто, а после расставания с Катей я курил немерено, вспоминая иногда наши с ней деньки, наши приключения, наши мысли.

 

Зачем сражаться, когда нет побеждённых?

Всего два человека угнетённых.

Здесь я, а где-то есть ещё...

Она нужна; я духом полностью её польщён.

Пленила, дурочка, меня своей тоскою;

Своей слепою дикою любовью.

И я готов был побежать лишь за тобою...

Но срезала ты мне оковы страшной болью:

Они рассыпались, я стал свободным, сука!

Зачем ты так?! Животным будет слука!..

А что у нас теперь? Красивые слова:

Любовь, занятие любовью; что за детвора?

Мы взрослыми, понимаю, никогда не станем;

Но притворяться взрослыми-то можно?!

Пять слов о возвышении в мозгу; вот это память!

И пять слов о тоске — теперь и счастье просит быть внутри:

Хоть от зари, хоть с ночи до зари; мы в тире, я под цифрой 3.

 

 

XLVIII

«Мне хочется быть с тобой и через десять, и через двадцать лет. Я хочу каждое утро просыпаться с тобой, проводить с тобой каждую секунду нашей жизни. Я хочу с тобой воспитывать наших детей. И я просто хочу всю жизнь быть с тобой. Хочу доказывать свою любовь всю твою жизнь и мою, нашу. Ты мне дороже всех и всего на свете. Твоя улыбка делает этот мир ярче и светлее. Я люблю в тебе всё. Я так тебя люблю. А ещё ты красивый, самый-самый. Прости, что я порой что-то делаю не так. Наставляй меня на верный путь. Говори всё сразу. Над отношениями всегда нужно работать. Мы будем. Это же такое счастье, когда есть вторая половинка, которая всегда рядом и готова прийти на помощь; которая всегда готова поддержать. Ты и есть эта вторая половинка, моя половинка.

Мне кажется, что всё-таки любовь бывает один раз в жизни. И вот она. Нужно это ценить. Нельзя терять друг друга. Я сильно люблю тебя. Именно тебя. Правда люблю. Тебя и твою семью. Давай всегда будем вместе. Всё-таки нам хорошо. Правда? Надеюсь, да».

Нам всегда было хорошо вместе. Но потом что-то изменилось. То ли во мне… А есть ли другой выбор?.. Мне казалось, что я всегда был виноватым в промахах: в своих, в чужих. Я так глуп. Меня любили девушки, но лишь одна отдалась мне со всей искренностью и наивностью, которую я полюбил. Я полюбил её. Её волосы. Её глаза… Её милейшую улыбку…

 

«

Я счастлива.

Всегда.

Даже когда мне грустно, ведь ты у меня есть.

Наверное, это судьба или как там это называется.

Ты понимаешь меня, хоть и не всегда, но я же баба, ебанутая баба.

Думаю, что тебе такая и нужна

».

 

 

XLIX. Воспоминание Z

Мы жили уже около двух недель вместе, однако для меня до сих пор были странны её эмоции; я ощущал себя тупоголовым придурком, который не может понять, чего же она хочет. В её глазах я видел крик о помощи и страсть, которая могла бы меня захлестнуть, но слова её меня только злили. Я не видел в её речи того, что близок ей, что она меня любит, что я ей хотя бы нравлюсь. Эти метания и неразбериха бесили меня и ломали мой разум, а тело моё невыносимо жгло от полной отрешённости и скорого одиночества, которое опять приведёт меня к очередной мольбе дури.

Уже неделю я прогонял её из дому, но она находила постоянно причины, чтобы остаться. Я не видел в этом ни намёка, ничего я не видел в этом, ведь сам был напуган этим; мне казалось, что если мы будем вместе, всё изменится настолько, что я уже никогда потом не смогу нормально жить. Мы переписывались, а потом я признался ей, что она мне нравится. Она улыбнулась в ответ, но не стала предлагать ничего взамен. Я долго метался, пытаясь утолить свою жажду, а боль захлёстывала меня, вместе со счастьем; счастьем от того, что я ей был всё-таки не безразличен. Сложно сказать, почему мы оказались вдруг вместе, но так произошло.

Когда мы поняли, что секс будет неизбежным, и от него уже вряд ли скроешься, мы приготовились. В этот вечер всё было славно: мы встретились на одной из площадей этого странного города, который мне хоть и нравился, родного места я в нём всё-таки не нашёл. Мы много болтали в тот вечер, гуляя, развлекая себя пустыми мыслями, а сами тайно знали, что будет в конце вечера. Домой хотелось и не хотелось, а от чувств, казавшихся реальными, нас пьянило; в этот день не было ни наркотиков, ни выпивки, всё было чинно и культурно. Наши поцелуи были неуклюжи, да и само наше состояние пугало нас, скорей, чем давало радости; было непонятно, сможем ли мы быть долго вместе — все наши прошлые отношения разрушены нами и нашими партнёрами, которые совсем нам не подходили; а сейчас мы шли и говорили о чём-то неясном, смеялись, но внутри нас всё кипело, а жар и скованность жгла наши руки, которые вцепились друг в друга; ладони уже вспотели, но мы решил идти до конца.

Она раскалённой лежала на кровати, а её глаза хотели меня выпотрошить, изрезать и уничтожить своей похотью и грязью, однако я и сам был таким же: где-то внутри меня всё сжималось, а сердце колотилось со страшной силой; казалось, что мои рёбра растают, а потроха выльются наружу. Мы занимались страстным сексом, но потом плавно перешли к занятию любовью, где всё стало нежным и чистым, как и постель, которую я удосужился поменять перед приходом Кати.

Я целовал её глаза, рот, шею и груди. Катя была прекрасна, а тонкий свет, который шёл из прихожей придавал романтики, не портя ощущений. Её ласки поднимали мою душу, а моё сердце упрямо колотилось, отдавая ударами в теменную долю черепа. Руки мои дрожали, но сам я был счастлив, возможно, впервые за несколько месяцев скитания в полнейшем одиночестве, пропитанный горем и всякими порошками, в которых находил утешение. Моя долгая депрессия была закончена, а поиски человека остановились уже навсегда; так мне казалось, и я в это поверил. Мы поднимались с ней в небо, танцуя там со звёздами и миллиардами планет, которые кружились вокруг наших тел во время очередного оргазма, а наши души уже умерли — нам они не нужны были, нам были нужны только мы, лишь мы делали друг друга счастливыми!