Большая Игра продолжается... 20 страница

результат соперничества, существовавшего между армейскими офицерами и политическими советниками.

Отступление продолжалось, перемешав в единую массу солдат и гражданских, англичан и индусов, пехоту и конницу, вьючных животных и орудия. Только одно занимало все умы — избежать ужасного холода, добраться до теплых и безопасных равнин за Хайбером. Весь день афганские снайперы продолжали вести огонь из укрытий, собирая изрядную пошлину из человеческих жизней. Произошло также несколько небольших перестрелок, в ходе которых афганцы сумели захватить пару горных (вьючных) пушек и вынудили англичан бросить еще два драгоценных орудия. Теперь у них оставались всего одна горная пушка и две более тяжелые лафетные. А реальная борьба едва началась...

На второй день около полудня неожиданно появился сам Акбар, оповестивший, что он прибыл, чтобы обеспечить их благополучное продвижение к Джалалабаду. Он возложил на англичан вину за их тяжелые потери, утверждая, что они оставили лагерь прежде, чем был готов его эскорт (хотя на самом деле время было согласовано обеими сторонами). Но за сопровождение он теперь потребовал дополнительных заложников, включая Поттинджера и еще двух политических чиновников. Он также приказал Элфинстону в тот день дальше не двигаться, объяснив, что сначала надо получить разрешение вождей племени Хард-Кабула, стерегущего дальнейший путь. Невероятно, но Элфинстон еще раз ему поверил и согласился стать лагерем, одолев за два чрезвычайно дорого обошедшихся дня всего десять миль. Он также принял требование Акбара дать троих заложников, и те должным образом отправились в афганский стан. В то время еще трудно было себе представить, что для них это самый замечательный исход. На следующий день, 8 января, нестройная колонна вступила в узкое, продуваемое ветром четырехмильное ущелье. Обещанного Акбаром эскорта не было и следа, но дальнейшая задержка грозила серьезными потерями от обморожения и голода. Акбар также обещал поставку провианта, но того тоже не было видно. Отсутствовали также свидетель-

ства договоренности о безопасном проходе с теми, кто охранял ущелье. Вскоре для всех, кроме Элфинстона, стало очевидным, что Акбар убедил их остановиться, чтобы дать соплеменникам с их джезелями время занять удобные позиции на высоких, окружающих ущелье скалах.

«Тем утром мы миновали ущелье Хард-Кабул, где потеряли множество людей и имущества,— сделал доктор Брайдон мрачную запись в дневнике, восстановленном по памяти в Джалалабаде. — Высоты были заняты врагом, который непрерывно вел огонь по нашей колонне. Было много убитых... и еще больше раненых». К тому времени, как основная часть колонны достигла выхода из ущелья, а множество полуобмороженных еще тянулись по нему, туземцы совершили не меньше тринадцати вылазок, убивая отставших. В тот день в ущелье осталось приблизительно 3000 погибших, включая множество женщин и детей. Драгоценную одежду с их окоченевших трупов срывали и друзья, и враги. Сам Брайдон засвидетельствовать этого не мог, но другие утверждали, что видели в стане врага Акбара, причем он якобы призывал их на фарси (язык, известный многим английским офицерам) щадить англичан, а на пушту (языке соплеменников) — убивать их. Несмотря на эти и другие очевидные свидетельства его предательства, на следующий день, 9 января, Элфинстон решился еще раз ему довериться. На сей раз Акбар предложил взять под свою защиту жен и детей английских офицеров, обещая провести их в Джалалабад по более безопасной дороге. Предложил он взять и их оставшихся в живых мужей, равно как и множество раненых офицеров. И Элфинстон на это согласился. В сопровождении людей Акбара уехали девятнадцать человек — двое мужчин, восемь женщин и девять детей. Всех их видели в последний раз, в отличие от политических советников, которые через несколько месяцев вернулись невредимыми.

Несмотря на выдачу женщин и детей, атаки на колонну вскоре возобновились. На следующий день Брайдон записал: «Это был ужасный марш — мы шли неведомо куда, ослепнув от сверкания снегов, под непрерывным огнем врага, и множество офицеров и солдат погибли». Среди погибших было не

меньше трех врачей — товарищей Брайдона и по крайней мере семь других офицеров. «Холод и непрерывные атаки,— отмечает он,— сделали плохо одетые индийские отряды почти бессильными защититься от происходящих со всех сторон атак афганцев». К тому времени, когда спустились сумерки, по словам Брайдона, «из сипаев в живых осталась только горстка». Считают, что из всех британских и индийских воинских частей, которые вышли из Кабула всего пять дней назад, осталось в живых не более 750 человек, а из 12 000 вышедших с ними гражданских лиц погибло около двух третей.

Пока резня продолжалась, сам Акбар оставался вне поля зрения, однако сообщал, что делает все возможное, чтобы сдержать местные племена. Это, сообщал он, дело непростое, поскольку даже собственные вожди их толком не контролируют. Возможно, в этом утверждении есть доля правды, но нет никаких реальных свидетельств, что он когда-либо пробовал заставить вождей сдерживать своих людей от нападения на отступающих. Удивительно, но даже в этих условиях Элфинстон все еще принимал торжественные гарантии, что Акбар делает все, что в его силах, чтобы их спасти. Двумя днями позже, 12 января, он еще раз предложил обеспечить безопасность прохода. К тому времени силы Элфинстона сократились менее чем до 200 военных плюс приблизительно 2000 следовавших из лагеря гражданских. Генерал чувствовал, что хоть кто-то может выжить только в случае заключения соглашения с Акбаром. Как следствие, он со своим заместителем и еще одним офицером поехал в лагерь Акбара. И вновь оказалось, что это обман. Даже Элфинстон понял, что Акбар при всем желании не способен их защитить. А когда генерал попросил позволения вернуться к отряду, Акбар отказался, таким образом добавив английского командующего ко все растущей компании заложников. Тем не менее Элфинстон сумел передать офицеру, который возвращался к отряду выживших, секретный приказ немедленно выступать.

Уже стемнело, и на этот раз англичане сумели оторваться от противника, хотя и ненадолго. Туземцы соорудили поперек узкого ущелья мощное заграждение, из-за которого стре-

ляли по красным мундирам, заставляя отряд остановиться. Не ожидая, что англичане выступят ночью, они оставили заграждение без присмотра. Но когда солдаты попытались (голыми руками) разобрать преграду, афганцы поняли, что произошло, и атаковали их с тыла. «Замешательство было ужасным,— писал Брайдон,— всякой дисциплине пришел конец». Теперь каждый был сам по себе. В темноте Брайдон внезапно понял, что его окружили. Ускакать он не успел — его стащили с коня, а какой-то дикарь рубанул его длинным мечеподобным афганским ножом. Спасло чудо: в фуражке Бридона оказался номер «Блэквудского журнала», который и принял на себя удар. Тем не менее клинок отхватил изрядный лоскут кожи. «Едва не потеряв сознание,— рассказывал Брайдон,— я все же смог подняться на колени». Увидев занесенный для следующего удара клинок, он ткнул кончиком своей сабли и отрубил противнику несколько пальцев. Тот бросил клинок и скрылся во тьме, а Брайдон остался — один и без коня.

Несмотря на серьезность ранения, доктор сумел вскарабкаться по частично разрушенной баррикаде, не привлекая внимания врагов, которые, видимо, устремились преследовать остальных. Спотыкаясь о груды трупов, он наткнулся на смертельно раненного кавалериста. Залитый кровью воин с простреленной грудью попросил Брайдона взять его пони, пока этого не сделал кто-то другой. Мгновением позже он упал замертво. Глубоко признательный неизвестному благодетелю, Брайдон оседлал пони и поспешил умчаться во тьму, разыскивая выживших товарищей.

***

Горстка офицеров и солдат, которые вырвались из ущелья, оставив позади себя множество мертвых и умирающих, теперь разделилась на две группы, конных и пеших. Первая группа в пятнадцать сабель, к которой примкнул Брайдон, решила двигаться вперед в надежде достичь Джалалабада прежде, чем их догонят. Вторая, гораздо большая партия состояла из двадцати офицеров и сорока пяти нижних чинов,

которые заняли лежащее на их пути селение Гандамак, менее чем в тридцати милях от Джалалабада. Они знали, что если продержатся еще один день, то доберутся до спасительного британского гарнизона. Но вскоре путь блокировали афганцы. Намного уступая в численности неприятелю, британские воины поняли, что шансы на спасение ничтожны. Располагая только двадцатью ружьями с двумя зарядами на каждый, они выстроились в каре и приготовились подороже продать свои жизни в последней отчаянной схватке.

Афганцы поначалу предложили договориться, настаивая, что перемирие наконец окончательно согласовано и что для обеспечения безопасности англичанам только следует сложить оружие. Когда же те отказались, подозревая очередную западню, афганцы попытались разоружить их силой. Вспыхнула рукопашная схватка. Истратив боеприпасы, англичане сражались штыками и саблями. Один офицер зарубил пятерых афганцев, прежде чем пал замертво. Только четыре человека были захвачены афганцами в плен, остальные — в большинстве воины 44-го пехотного полка — полегли в бою. В 1979 году, почти полтора века спустя, английский антрополог доктор Эндрю Зингер поднялся на вершину холма, где британцы приняли последний бой. Там, в мрачном и уединенном месте, под камнями, он нашел и четко идентифицировал кости тех благородных людей. Сельские жители рассказали ему, что в минувшие времена на это место иногда приходили и замирали в почтительном молчании путники из Британской Индии.

Тем временем в двенадцати милях к востоку, ничего не зная о судьбе своих товарищей, конный отряд спешил к Джалалабаду. В отряде помимо Брайдона было три капитана, три младших офицера, еще один доктор и полдюжины нижних чинов. В селении Фаттахабад, всего в пятнадцати милях от Джалалабада, им предложили продовольствие. Смертельно голодные, они согласились поесть и немного отдохнуть, пока готовят еду. Тем более селение казалось таким мирным, а война вроде осталась позади. Но так лишь казалось. Пока они отдыхали, был дан тайный знак тем, кто ждал за недалекими холмами. Англичане внезапно увидели

множество вооруженных всадников, скачущих со всех сторон к селению. Когда они схватили оружие и бросились к лошадям, часть жителей селения набросились на них, а прочие открыли огонь по тем, кто успел вскочить в седло и пустился вскачь. Только пятерым, включая Брайдона, удалось вырваться из селения. Однако очень скоро преследователи-афганцы настигли всех, кроме Брайдона, который чудом сумел ускользнуть. Но и тут его испытания еще не закончились. На пятнадцатимильном пути до Джалалабада он трижды столкнулся с враждебными афганцами.

Первая группа, примерно два десятка всадников, швыряла в него камни и тыкала ножами. «С трудом я перевел пони в галоп,— писал он,— и, зажав зубами поводья, отмахивался саблей направо и налево, пока не прорвался. Ножами они меня достать не смогли, но пара камней в меня попала». Через несколько миль он столкнулся со второй группой, и в ней был афганец, вооруженный джезелью. Ткнув изможденного пони острием сабли, Брайдон вновь сумел заставить его перейти в галоп. Афганец с джезелью выстрелил с близкого расстояния. Пуля перебила клинок сабли и ранила пони в пах навылет. К тому времени, когда афганец перезарядил ружье, Брайдон был уже недосягаем.

Наконец на равнине Брайдон заметил группу всадников. Уверившись, что это английский конный патруль из Джалалабада, он свернул в их сторону. Слишком поздно он понял, что это были афганцы. Увидев, как он резко отворачивает и пытается уйти, они послали одного вдогонку. Определив, что перед ним англичанин, афганец рубанул его саблей. Бри-дон сумел отразить удар своим сломанным клинком. Афганец развернулся и бросился в новую атаку. «На сей раз, пытаясь опередить нападение, я запустил ему в голову обломком моей сабли»,— писал Брайдон. Афганец увернулся и рубанул по левой руке доктора, в которой тот держал поводья. Почувствовав, как рука мгновенно онемела, доктор перехватил повод другой рукой. «Полагаю, мой противник решил, что я выхватил пистолет,— замечает Брайдон,— поскольку сразу обратился в бегство и умчался во весь опор».

Но пистолет, как с тревогой отметил Брайдон, выпал из кобуры, и теперь он остался безоружен. Рана в паху пони сильно кровоточила, и казалось маловероятным, что животное долго продержится. Начали одолевать и собственные раны, усугубленные голодом и истощением. Впервые за восемь кошмарных дней доктора оставили силы. «Вся энергия казалось, меня покинула»,— писал он. Брайдон опасался, что от полного измождения свалится с седла. В любой момент могли напасть афганцы, и доктор знал, что на сей раз он вряд ли выживет. По его собственному выражению — «Я нервничал и пугался собственной тени». Но до Джалалабада было ближе, чем он предполагал. Именно в тот момент зоркий часовой на валу заметил его в глубине равнины

Из 16 000 душ, которые оставили Кабул и тронулись в ужасный путь, доктор Брайдон оказался единственным, кто достиг безопасного убежища в Джалалабаде, и первым, кто в тот роковой тринадцатый день января 1842 года принес устрашенной нации весть о бедствии, постигшем армию Элфинстона. Но, как мы увидим, он не был единственным уцелевшим из кабульского гарнизона. Помимо заложников, которых удерживал Акбар, множество сипаев и прочих индусов также избежали смерти, скрываясь в горных пещерах и подземельях. В течение последующих месяцев они добрались домой. Окончательно оправившийся от ран Брайдон стал объектом одной из самых знаменитых картин викторианской эпохи — «Все, что от армии осталось» леди Батлер. Он с сожалением отмечал, что благородный пони, также запечатленный на полотне, пал от ран. «Бедное животное, едва приведенное в конюшню, упало и больше не встало»,— писал доктор.

Ни Брайдон, ни гарнизон не знали тогда о судьбе постигшей воинов 44-го пехотного полка у Гандамака. Много ночей подряд над Кабульскими воротами Джалалабада разводили большой костер. Пламя, за которым тщательно присматривали, своевременно подкладывая топливо и убирая золу, должно было указывать путь отставшим, которые попытаются пересечь открытую равнину и под покровом темноты добраться до города. Но никто так и не пришел...

 

Последние часы Конолли и Стоддарта

 

Ужасные новости, которые принес доктор Брайдон, получивший известность как Посыльный Смерти, через две недели дошли до лорда Окленда, уходящего с поста генерал-губернатора в Калькутте. Как отметила его сестра Эмили, удар разом состарил его на десять лет. Все сразу вдруг пошло не так. Только несколько недель назад сэр Уильям Макнагтен прислал из Кабула послание, уверяя, что все под надежным контролем. А теперь вся его политика в Центральной Азии лежала в руинах. Долгосрочная линия на создание в Афганистане дружественной власти с целью избавить Индию от угрозы российских вторжений привела вместо этого к одному из тяжелейших бедствий, когда-либо постигших английскую армию. Толпа примитивных дикарей-язычников, вооруженных самодельным оружием, погнала и перебила представителей величайшей военной мощи на Земле. Это был сокрушительный удар по английской гордости и престижу. Позор, перенесенный Санкт-Петербургом после неудачи по дороге в Хиву, был ничтожен по сравнению с этим. Окленд, которому в свое время для свержения Дост Мохаммеда даже не понадобилось использовать английские части, пребывал в полной растерянности: все это было «столь же необъяснимо, сколь и ужасно». А теперь, когда силы Акбара начали ломиться в ворота обоих оставшихся в Афганистане английских гарнизонов — Джалалабада и Кандагара, появились опасения, что воодушевленные победой воинственные афганцы, как не раз случалось в прошлом, ринутся в Северную Индию.

В Лондоне о катастрофе не знали еще неделю. Затем в «Таймс» появилось сообщение, набранное самым крупным шрифтом. «Мы с прискорбием вынуждены объявить,— гласило оно,— что к нам поступили экстренные сведения неимоверно бедственного и печального характера». В передовой статье несколькими днями позже содержался выпад против Санкт-Петербурга, «чье нараставшее влияние на местные племена ранее вынудило нас к вмешательству... и чьи тайные агенты с величайшим тщанием изучают пути продвижения и проникновения в Британскую Индию». Там упорно утверждалось, что восстание было слишком хорошо организовано, чтобы его можно было счесть стихийным, и крайне подозрительно, что первым был убит сэр Александр Бернс, «самый жесткий и последовательный противник российских агентов». Другие были не столь уверены в российском вмешательстве. Но все, включая герцога Веллингтона, обвиняли генерала Элфинстона в том, что восстание не было подавлено в зародыше, и лорда Окленда, который когда-то ввязался в столь безумную затею. «Оправдались наши наихудшие опасения относительно афганской экспедиции, против которой мы протестовали с самого начала»,— высокомерно заявляла «Таймс».

Новое правительство тори во главе с сэром Робертом Пилем могло по крайней мере умыть руки — всю ответственность за трагедию однозначно возлагали на плечи правительства вигов под руководством Мельбурна, который в свое время одобрил план вторжения. Однако вся Британия требовала возмездия, и теперь перед властями стояла задача расследовать беспорядки и решить, как наказать афганцев за предательство. К счастью, ставленник тори, их давняя опора в Индии и трижды президент контрольного совета лорд Элленборо уже готов был заменить Окленда на посту генерал-губернатора, хотя узнал о катастрофе, только прибыв в Мадрас 21 февраля. Его инструкции предписывали в соответствии с новой политикой строгой экономии вывести английские гарнизоны из Афганистана. Но теперь он стоял перед совершенно непредвиденной ситуацией. Той же ночью, пока его судно шло в Калькутту, он написал Пилю, что

предполагает восстановить честь и гордость Британии, преподав афганцам урок, который те не скоро позабудут.

Прибыв в столицу, Элленборо узнал, что его предшественник уже послал войска в Пешавар, чтобы как-то снизить натиск на гарнизоны Джалалабада и Кандагара и попытаться освободить английских заложников, которых удерживает Акбар. Новый генерал-губернатор принял руководство. 31 марта войска под командованием генерал-майора Джорджа Поллока, используя тактику афганцев, захватили Хайберский коридор, причем ценою всего только четырнадцати жизней англичан. Когда фланговые отряды Поллока захватили высоты, изумленные туземцы впервые оказались под обстрелом сверху. Через две недели под звуки шотландской песенки «Oh, but ye've bin lang a'coming» колонна отряда поддержки прибыла в Джалалабад. В те же дни способный британский командующий генерал сэр Уильям Нотт в ходе боевых действий вокруг Кандагара ликвидировал угрозу гарнизону со стороны афганцев. И он, и Поллок с нетерпением готовились к броску на Кабул, чтобы отомстить за унизительное поражение Элфинстона, не говоря уже о смерти Бернса, Макнагтена и бесчисленных военных и штатских, погибших на марше смерти.

Но именно в это время пыл столь агрессивного поначалу лорда Элленборо начал угасать. Тревожась за истощение и так уже почти исчерпанной индийской казны (а Лондон решительно отказался участвовать в расходах на карательную экспедицию), а возможно, опасаясь новой катастрофы, генерал-губернатор стал утверждать, что теперь руками Поллока и Нотта афганцам уже преподан достаточный урок. «Наконец мы одержали победу,— писал он Пилю,— и наша военная репутация восстановлена». Лорд приказал, чтобы оба генерала со своими отрядами вернулись в Индию, оставив заложников в руках Акбара. В конце концов англичане все еще удерживали Дост Мохаммеда, в то время как шах Шуджах (то ли на самом деле, то ли только в представлении Элленборо) из-за прочных стен Бала Хиссара, пусть даже только номинально, продолжал управлять Афганистаном.

Как только британские войска будут выведены из Афганистана, доказывал Элленборо, переговоры по освобождению заложников смогут начаться в более спокойной атмосфере. Он еще не знал, что невезучего Шуджаха нет больше в живых. Пока войска Поллока отвоевывали Хайберский коридор и путь к Джалалабаду, Шуджаха выманили из Бала Хиссара якобы для переговоров и вместо этого изрешетили пулями. Триумф Акбара, однако, оказался недолгим — среди вождей племен все больше ширились опасения относительно перспектив правления его самого или его отца. Как предсказывал Макнагтен, началась жестокая борьба за власть между сторонниками Акбара и его противниками.

Почти одновременно вспыхнул конфликт влиятельных группировок и в стане англичан. Приказ Элленборо Поллоку и Нотту покинуть Афганистан, так и не преподав должного урока дикарям-убийцам, был с тревогой и недоверием встречен и офицерами, и солдатами, которые требовали кровавого возмездия. Между двумя генералами и новым генерал-губернатором возник конфликт, а прочие старшие офицеры в Индии и дома разделились на два лагеря. Был найден целый ряд оправданий для отсрочки вывода обоих гарнизонов — погода, нехватка снаряжения, денег и так далее, в то время как давление на Элленборо с целью добиться изменения его позиции все нарастало. У лондонских «ястребов» был ценный союзник в лице герцога Веллингтона, все еще являвшегося членом кабинета. «Не сочтите чрезмерной настоятельность моего напоминания Вам,— предостерегал Элленборо, ветеран индийских кампаний,— о важности восстановления репутации на Востоке». Даже премьер-министр сэр Роберт Пиль, поначалу инспирировавший генерал-губернатора на чрезмерную осторожность, под давлением общественного мнения дрогнул и послал ему письмо, предлагая прибегнуть к более решительным мерам.

Чувствуя нарастающую изоляцию, Элленборо наконец нашел выход. Приходилось либо признать свою прежнюю неправоту, либо рисковать быть обвиненным в отказе от попытки освобождения заложников и спасения чести и репутации

британской армии. Элленборо не стал отменять приказ об эвакуации из Афганистана, но сообщил Поллоку и Нотту, что те могут осуществлять вывод войск через Кабул, если сочтут это целесообразным в военном отношении. «Лорд Элленборо ничуть не изменил своих указаний,— отметил Кайе,— изменение проистекало от особенностей восприятия англоязычного текста»; и хотя Элленборо критиковали за то, что таким образом он перекладывал ответственность на плечи Поллока и Нотта, ни один из генералов не жаловался. Путь был открыт, началось состязание за прибытие первыми в Кабул, хотя солдатам Нотта предстоял намного более дальний марш из Кандагара — почти 300 миль против 100 для войск Поллока.

Двигаясь тем же маршрутом, каким семь месяцев назад злосчастные колонны Элфинстона пробивались из Кабула, отряды Поллока вскоре наткнулись на многочисленные свидетельства страданий и бедствий. Скелеты находили повсеместно. «Они сваливали тела в кучи по полсотни, а то и по сотне,— писал один офицер,— и колесами наших орудий сокрушали черепа бывших наших товарищей, и так почти на каждом шагу». Некоторые даже опознавали останки и имущество своих прежних друзей. Несмотря на распоряжение Элленборо проявлять сдержанность по отношению к местному населению, нараставшая ярость военных приводила к многочисленным случаям жестокости к тем, кто сопротивлялся их продвижению. Рассказывают, что в одном селении вырезали всех мужчин, достигших половой зрелости, женщин изнасиловали, некоторых убили. «Вопли и мольбы не помогали,— вспоминал один молодой офицер,— единственным ответом были суровые приговоры. Поднимались стволы ружей, щелкали курки, и те, кто сразу падал замертво, еще счастливо отделывались». Потрясенный увиденным, он написал, что часть их солдат ненамного лучше наемных убийц. Армейский священник, присутствовавший при взятии одного кишлака, откуда уже после капитуляции открыли огонь по англичанам, говорил, что немногие священнослужители становились свидетелями подобных сцен. Но при этом добавлял, что столь кош-

марные события почти невозможно предотвратить «при подобных обстоятельствах» - как ни прискорбно, они обычны во всех войнах.

Состязание за право первыми войти в афганскую столицу выиграли, хотя совсем ненамного, солдаты Поллока. Добирались они впятеро дольше, чем в свое время доктор Брайдон. 15 сентября они подошли к Кабулу и обнаружили, что враги, включая самого Акбара, сбежали из города. Той ночью они разбили лагерь на ипподроме, построенном при Элфинстоне тремя годами ранее, и на следующее утро без единого выстрела вступили в Бала Хиссар. Через несколько минут над Кабулом вновь взмыл Юнион Джек. О событиях за которые они прибыли мстить, напоминало многое, включая почерневшие руины дома сэра Александра Бернса. «Это было печальное зрелище»,- рассказывал офицер из отряда Нотта, добавляя, что «узкая улица, на которой он стоял, испещрена многочисленными оспинами ружейных пуль, которые, несомненно, свидетельствуют о ярости бушевавшей там схватки». Он и его спутники вернулись в лагерь «мало расположенными к любым разговорам... зато полностью захваченными горем и жаждой мести, что, собственно, и естественно после подобных сцен».

Шах Шуджах был мертв, следовательно, правителя в Кабуле теперь не было. Поллок, старший из двух командующих по званию, которого лорд Элленборо наделил политическими полномочиями, немедленно усадил на трон сына Шуджаха, Фаттаха, сделав его таким образом очередной британской марионеткой. Следующим по важности заданием Поллока стала попытка освобождения английских заложников, которых удерживал Акбар. Для этой важнейшей и опасной задачи был избран капитан (теперь сэр) Ричмонд Шекспир, мастерски продемонстрировавший свои способности к такой игре в Хиве двумя годами раньше. Хотя на сей раз охрану обеспечивал мощный отряд кизилбашей - нерегулярной конницы, предоставленной заклятыми врагами Акбара -многие опасались, что капитан окажется еще одним заложником. Путь ведь лежал в провинцию Бамиан, где, по самым

последним данным, находились вражеские отряды численностью до 12 000 человек. Шекспира предостережения не испугали: отправив вперед посыльных, которым поручили попытаться сообщить заложникам, что помощь уже в пути, он сам выступил в 150-мильный поход на северо-запад, в Бамиан, с отрядом в 600 вооруженных кизилбашей.

К тому времени отряд удерживаемых Акбаром английских пленников пополнился теми, кого захватили афганские племена. Теперь там было 22 офицера, включая Элдреда Поттинджера, 37 низших чинов, 12 офицерских жен и 22 ребенка. Несколько месяцев их содержали в Кабуле в относительном комфорте и неплохо с ними обращались, но с продвижением отрядов Поллока и Нотта к столице всех вывезли в отдаленную глинобитную крепость возле Бамиана. В августе слуги сообщили им, что вскоре их перевезут далеко на север, в Бухару, куда не доберется никакая спасательная экспедиция, а если англичане займут Кабул и Акбару придется бежать, их продадут там в рабство туземцам. Осознав, что времени на раздумья нет, несколько офицеров во главе с Поттинджером с помощью изворотливого Мохан Лала попытались подкупить командира афганской охраны. Сначала тот колебался, но скоро в Бамиан стали поступать известия о том, что англичане быстро продвигаются к Кабулу и что Акбар готовится бежать. Тогда, проигнорировав указание последнего отправить заложников в Туркестан, охранник согласился освободить их за 20 000 рупий наличными и ежемесячную пенсию в 1000 рупий.

Заручившись таким образом его поддержкой, англичане фактически стали хозяевами крепости, в которой их содержали, и подготовили ее к обороне, чтобы продержаться до подхода спасательной экспедиции. От имени Соединенного Королевства они сместили афганского губернатора, подняли Юнион Джек, обложили налогами торговые караваны и установили дружественные отношения с вождями местных племен. Одновременно они планомерно готовились к противостоянию осаде. Поскольку многие английские военные слишком ослабели от ран и болезней, чтобы держать оружие, офицеры пообещали прежним своим охранникам (их было

чуть больше 200) четырехкратное вознаграждение, если те останутся с ними до освобождения. Именно в этот момент пришло известие, что Кабул пал, Акбар сбежал и что к ним направляется капитан Шекспир с эскортом кизилбашей. Они сразу же покинули форт и отправились ему навстречу.

Через несколько часов пути дозорный обнаружил большую группу всадников, которые, свернув со своего пути, устремились к ним. На миг они испугались, что это могут быть люди Акбара, возвращающиеся, чтобы их схватить, но тут разглядели гарцевавшего впереди всадника в форме английского офицера. Это был сэр Ричмонд Шекспир. Он их тоже уже увидел и опознал. Произошла чрезвычайно волнующая встреча, многие из заложников не удержались от слез. На восемь месяцев изолированные от всяких вестей, они забросали Шекспира, вопросами. А от них капитан Шекспир узнал, что еще в апреле умер больной и сломленный произошедшим генерал Элфинстон, таким образом избавившись от позорной участи предстать за свой вклад в катастрофу перед судом общественности, если не трибуналом. Еще он узнал, что женщины-заложницы родили четверых младенцев и что жена одного сержанта сбежала с одним из своих похитителей.

Теперь, когда заложники оказались на свободе и направлялись в Кабул, у англичан осталась одна задача: сведение счетов. Поллок рассматривал вариант подрыва Бала Хиссара, возможно, главного символа Афганистана. Но те, кто остался лояльным к Британии, упросили не делать этого, поскольку тогда они останутся беззащитными. Потому он решил вместо этого снести большой крытый базар Кабула, известный по всей Центральной Азии,— тот самый, где девять месяцев назад висел расчлененный труп Макнагтека. Саперы Поллока при помощи взрывчатки с задачей справились, хотя на уничтожение столь массивного сооружения потребовалось целых два дня. Генерал отдал строгий приказ никому не причинять ущерба и не покушаться на имущество жителей старого города. Чтобы избежать грабежей, под охрану взяли основные ворота и районы, примыкающие к базару. Но то, что происходило, никак не отвечало дисциплинарным нормам. «Кричали,