Глава 7. Встреча с Бархликом. 6 страница

– Вечный вопрос… Знакомец один подсказал верное дело – вести воск и перегонное вино в Норгард. Далековато, правда и путь рискованный, но того стоит. В четыре раза прибыль! Хватило бы и долг соседу отдать, и на выкуп за невесту, и свадьбу сыграть так, чтоб соседи после не шептались ехидно на базаре. Люди, они знаешь какие, больше всего им покоя не даёт то, как другие живут.

– И не говори…

– Дом хотел поставить из нашего местного камня, не из ракушника какого или из глины, как бедняки с окраин, а из белого с розовой прожилкой камня, который в нашем карьере ломают. Эх, красивый был бы дом. Теперь ни денег, ни невесты, ни дома. Одни долги.

– Но ты, я вижу, не особо то и печалишься этому, – прищурился Бахт, хитро глядя на купца.

Тот уклончиво засмеялся, откинувшись в седле. Попутчики поддержали его дружным хохотом, спугнув стаю ворон с раскидистого дуба, который, словно страж, стоял на опушке Двуденного Леса.

 

 

Глава 7. Встреча с Бархликом.

Караван шёл под сенью дубрав. Колёса тихо скрипели, а стук копыт увязал в толстом слое опавших листьев. Люди молчали, слушая, как холодный ветер поёт средь голых ветвей.Дорога вилась, пропадая среди дубов и клёнов, будто хотела убежать от путников.

Места, что звались Двуденным Лесом, оказались глухими, поселений здесь не было вовсе. Даже зверь здесь куда-то попрятался, лишь сороки и вороны шумели на верхушках деревьев, перелетая с ветки на ветку. У всех, кто шёл среди тёмных деревьев, становилось муторно на сердце. Вся надежда была на то, что когда-нибудь пойдёт снег и спрячет прелые листья, забелив серый с чёрными пятнами холст. И тогда, быть может, немного посветлело бы на душе.

В первый же день, когда обоз вошёл в лес, погода изменилась. Сухой колючий ветер задул в лица подорожным, безжалостно пронизывая их насквозь. И, укрываясь, тем оставалось лишь гадать, как у него ещё не лопнули щёки от яростных потуг. Явственно чувствовалось, что близятся большие холода.

Этим же вечером вместе с заходом солнца караван свернул с дороги на большую поляну, где и стал на ночлег у серого валуна, из-под которого выбивался небольшой ручей. Утомлённый долгим переходом обоз затих, едва люди распрягли лошадей и приняли наспех разогретую пищу. В лагере воцарился покой, но никак не тишина. Кони пофыркивали, а возницы принялись душевно храпеть, поочерёдно прерывая пинком монотонную песнь соседа. Каждому ведь свой храп не мешает.

Бахт развёл огонь и взял на себя заботу об ужине. С первых дней их совместного странствия так повелось, что приготовление пищи перешло к нему. Царра не возражал, находя вполне съедобным то, что готовил товарищ, тем более, что у последнего имелся талант по изобретению приемлемых блюд из минимального количества продуктов. Пока попутчик возился у котелка, Царра разбирал припасы и собирал дрова для костра. Дзван тем временем обошёл расставленные им караулы. Раздав подзатыльники успевшим прикорнуть охранникам, он подсел к своим товарищам, которые накормили его горячим кулешом. Расположившись вокруг костра и поговорив немного, они заснули.

Посреди ночи Царра проснулся от страшного холода. Он приподнялся на локтях и огляделся. Его друг сладко храпел, рядом с ним прилёг Дзван и тоже похрапывал, с головой укутавшись в шерстяное одеяло. Костёр почти затух, безнадёжно подмигивая редкими жаринками, и Царра решил спасти его, пока не поздно. Он встал со своего походного ложа и, зябко кутаясь в плащ, решил подсобрать дров, негромко ругаясь на свою непредусмотрительность. Осторожно, чтобы никого не потревожить, он прошёл между телег, под которыми и спал караванный люд, и, покинув стоянку, побрёл по лесу в поисках сухих веток.

Сухельпортский обоз остановился на поляне посреди соснового бора. Земля здесь была устлана плотным ковром из прошлогодней хвои, но веток было мало и, собранные в самом начале, все они уже давно сгорели. Рубить деревья хоть и негласно, но всё же строго настрого запрещалось, поэтому Царра пошёл в сторону дубравы, которую до этого приметил в ранних осенних сумерках. Она находилась неподалёку от дороги. Когда он покидал стоянку, караульные его даже не окликнули. Не смотря на обход своего командира, они крепко спали под деревьями. Удивительная беспечность, если учесть, что от Каменных Ворот их отделял лишь дневной переход.

Тишина обняла Царру, когда тот отошёл от лагеря и храп полсотни людей остался позади. Казалось, его собственные шаги были единственным живым звуком во всём Двуденному Лесу.

Довольно неуютно было бродить одному среди старых деревьев. В памяти ещё не остыли картины прошлой ночи. Отгоняя страх, что увязался за ним, Царра пробирался по сосновому бору, пока не дошёл до искомой дубравы.

Посреди этой маленькой рощи высился небольшой холм, на вершине которого старый дуб ловил раскидистыми ветвями ветер. Более молодые деревья плотно обступили пригорок, словно не смея подняться к старейшему из них. В осенней наготе они представляли мрачноватое зрелище и, без нужды прогуливаться между ними вряд ли бы кто хотел. Но Царра пришёл сюда за дровами, поэтому стал быстро собирать их в вязанку, настороженно прислушиваясь к каждому шороху.

Он набрал достаточно веток и вдруг увидел огонь, вспыхнувший на вершине холма и выхвативший из ночного мрака силуэт одетого в плащ человека, что сидел под деревом. Выронив от неожиданности собранную охапку, Царра замер на миг, но сразу же отогнал страх и направился к дубу. Он крепко сжал рукоять меча, хоть и не спешил вынимать его из ножен, с улыбкой вспомнив, как учил его когда-то Ведун: «Осторожность – не трусость. И ничего зазорного в ней нет».

Таится среди ночной тиши, в холодном воздухе которой звенел каждый шаг, смысла не было. Поэтому Царра пошёл прямиком на вершину холма, где в свете разгоревшегося пламени всё отчетливее виднелась фигура человека, который дремал на дорожном мешке, прислонившись спиной к толстенному корню дуба.

Лицо незнакомца было скрыто под капюшоном, и только борода, белая как первый снег и заплетённая в десяток косичек с тонкими золотыми кольцами на кисточках виднелась из-под тёмной ткани дорожного плаща, выдавая почтенный возраст своего владельца. Казалось, старик крепко спит. Замерев в нерешительности, Царра хотел было тихо уйти, как вдруг жилистая, смуглая рука старика сбросила с головы капюшон. Пронзительный взгляд синих как речной лёд глаз встретился с его глазами и Царра вздрогнул. Взгляд этот показался ему необычайно знакомым. Он даже похолодел от этой мысли. Почему-то припомнился отец, седлающий коня, а в их доме у очага сидел молчаливый гость в сером дорожном плаще. Пришёл Ведун и, не говоря ни слова, увёл Царру к себе, попрощавшись с Ларваем и незнакомцем, который лишь раз поднял на мальчика странный взгляд своих синих глаз.

С того дня и до той поры, пока весенняя луна не обвенчала его со Златой, он жил у Ведуна, изредка наведываясь в свой пустой дом. В первое время он ещё ждал, надеясь, что отец вернётся, но проходило время, а с ним таяла и надежда. Даже картина последней встречи с годами стала стираться, и только взгляд Ларвая ещё помнился его сыну – задумчивый, глубокий, как летний закат, когда солнце, полностью скрывшись из виду, сгущает синеву, втаскивая за собой подолы лучистого платья.

Стряхнув воспоминания, Царра поприветствовал таинственного старика.

– Мир тебе, почтенный.

Тот кивнул в ответ и указал рукой на выпирающий из земли мощный корень. Путник осторожно присел, так, чтобы в любой момент выхватить оружие. Старик усмехнулся, словно поняв его недоверие, и показал свои пустые руки, держа их ладонями к верху. В ответ на этот жест его собеседник смущённо улыбнулся и убрал ладонь с рукояти меча.

– Кто ты, добрый человек? – спросил, наконец, седобородый, внимательно разглядывая его в неровном свете разгоревшейся головни.

– Я – Царра, почтенный, – ответил тот. – Сын Ларвая. Дом мой за горами, что на юг от Сархад-реки.

– Вот как, – пробормотал старик, подбросив ветку в огонь, и тот ярче осветил собеседников. – И куда же ведёт тебя Дорога, сын Ларвая?

– В Норгард.

– Норгард, говоришь, – старик погладил бороду и хитро прищурился. – Уж, не к Берре ли?

Царра опешил и настороженно посмотрел на собеседника.

«Подозрительный какой-то старик».

– Да ты не удивляйся, – улыбнулся тот, увидев его растерянность. – На купца ты не больно похож, на караванного охранника тоже, а кроме этих людей в Норгард по старому Бронзовому тракту никто и не ездит, разве что ещё те, кто Берру повидать хочет.

– Всё точно, – подтвердил Царра, с интересом разглядывая собеседника.

Тот плотнее укутался в свой плащ и загадочно улыбнулся, глядя в огонь:

– К нему уже давненько никто не захаживал. Он, поди, одичал совсем на своём острове. Сидит на нём безвылазно уже Вечность целую. Вот уж обрадуется старый друг.

Тон старика заставлял задуматься. Седобородый явно знал этого загадочного Берру.

«Кто же он такой?» – подумал Царра, заинтригованный разговором. Но не успел он открыть рот, как незнакомец представился ему, словно прочёл, что у того на душе.

– Моё имя – Бархл и к, парень.

– Почему ты сидишь один в лесу?

– Ты разве видел, чтобы ночевали на дороге? – улыбнулся старик и в глубине его синих глаз заплясали смешливые искорки. – Мало ли кого можно встретить на ночном шляхе? Ваш караван, к примеру, стоит на поляне, что в том бору. Так?

– Верно, – ответил Царра, с настороженным удивлёнием глянув на собеседника.

Тот засмеялся:

– Да не пугайся ты так. Где ты видел разбойника с посохом и седой бородой?

– Откуда же про караван знаешь?

– Сороки трещали здесь, ругались, что шуму от вас много. Жаловались, что покоя им не будет до утра.

Другому бы эти слова показались странными, но Царру они успокоили. Кто его знает этого седобородого, может ему и вправду сороки жалуются на людей. Ведь шептались же с ним деревья в его родном лесу. А в этом Двуденном молчат дубравы и сосновые боры. Неуютно как-то, непривычно.

Из лежащей рядом охапки Бархл и к взял толстую ветку. Он с треском обломал мелкие прутики и бросил в притухший костёр, за ними отправились те, что покрупнее. Затем, пошарудев в догорающих углях оставшейся палкой, бросил и её в растревоженный алый жар.

Притихший за время их краткого разговора огонь вновь проснулся и, как бродячий пёс принимается за брошенную ему кость, попробовал на вкус сухое дерево. Язычки пламени принялись сначала потихоньку, а после всё смелее облизывать дрова, пока не заплясали по потрескивающим веточкам.

– Вот. Вы на поляне стали, а я на этом пригорке ночлег устроил, – продолжил старик и похлопал по корню ладонью. – Заодно навестил старого приятеля.

Когда он обратился к дереву, костёр разгорелся и осветил левую ладонь старика, на безымянном пальце блеснуло кольцо – серебряная змея, кусающая себя за хвост. От кольца по внешней стороне ладони расходились странные знаки, подобные тем, что когда-то Царра видел на предплечье Ведуна. На вопрос о том, что это, дед буркнул: «– Руны» и больше ничего пояснять не стал, лишь одёрнул рукав, спрятав въевшиеся в кожу синие линии. Он давно забыл об этом и вдруг, на тебе, рука странного старика была украшена такими же узорами. Ничего выспрашивать у седобородого Царра не стал, только отметил про себя эту странность и продолжил разговор в старом русле.

– Это ты о дубе, почтенный?

– О нём, о нём самом, – улыбнулся Бархлик, снова любовно погладив корень и дерево, словно подтверждая слова седобородого, засвистело ветром в голых ветвях.

Старик улыбнулся и поднял вверх указательный палец:

– Вот, видишь? Подтверждает. Мы давно знаем друг друга. Когда-то дед моего прапрадеда шёл по этой дороге на север, а в сумке у него завалялся жёлудь, который он прихватил с собой в дальний путь. Из жёлудя, принесённого с южных склонов Хатизских гор, вырос этот великан.

– Да, уж. В голове не укладывается, сколько времени прошло с тех пор! Прадеда твоего прадеда уже и в помине нет, а ты, убелённый сединами, сидишь под дубом, что помнит руки твоего предка, и рассказываешь мне о нём.

Бархлик улыбнулся в бороду и кивнул:

– Время – удивительная вещь.

– А я ищу Место Без Времени, – Царра посмотрел в глаза старику и заметил в их глубине взволнованный блеск, который тут же снова растворился в ледяной синеве. Он точно когда-то видел его. Хотя, может, это был просто отблеск пламени?

– Зачем оно тебе? – осторожно спросил Бархлик.

– Хочу найти свою любимую. Ведун сказал, что она там.

– Ведун, говоришь…, – старик погладил косички бороды, потеребил одно из золотых колец и сказал. – Да. Есть такое место. Я слышал о нём.

– От кого?

– От моего старого знакомого, что живёт на острове, в бухте Норнат.

Царра опешил. Уж, не о Берре ли вновь ведётся речь?

– Где же оно, это место!? – взволнованно вскрикнул он. – Куда мне идти? Скажи, почтенный.

– На север иди, как и шёл.

– Что же говорил тебе о нём твой знакомец? Скажи, уважаемый. Как мне найти Место Без Времени?

– Твой Путь ведёт тебя в Норгард, парень, – ответил седобородый, цепко глядя собеседнику в глаза. – Туда и иди. Что толку от того, что я передам слова, которые ты должен услышать сам?

– Но я ведь потеряю время, – попытался, было возразить тот, но осёкся, увидев, как подрагивают плечи Бархлика. Тот беззвучно смеялся. Его смуглое лицо сморщилось, как печёное яблоко.

– Мальчишка, – выдохнул он сквозь смех.

Царра не мог взять в толк, что могло так рассмешить старика и ничего не оставалось, как ждать пока тот не насмеётся от души.

– «Потеряю Время», – повторил седобородый со смешком, подражая тону, с каким его молодой собеседник произнёс эти слова и уже целиком серьёзно, без малейшей тени смеха сказал. – Его нельзя потерять, равно, как и убить или потратить. Люди так самоуверенны. Им кажется, они владеют Временем и распоряжаются им по своему усмотрению.

– Разве это не так?

– Полнейшая глупость, мой друг. Всё, как раз, наоборот. Это Время распоряжается нами… Убивает нас и теряет.

– Постой, постой, уважаемый, – вдруг осенило Царру. – Как же тогда Место Без Времени? Если там нет времени, где же оно тогда? Как долго мне ещё к нему идти?

– Как долго? – старик улыбнулся.

Он взял в руку свою дорожную палку, рядом с ним стоявшую прислонённой к корню.

– Я могу рассказать тебе только то, что знаю сам, – сказал Бархлик. – Смотри и слушай… Очень внимательно.

Он провёл на земле прямую линию и короткими штрихами разделил её на три части. Затем, прикинув что-то в уме, он с улыбкой дорисовал справа острие. Получилась стрела без оперенья.

– Это – Прошлое, – старик показал на крайнюю левую чёрточку, после показал стёртым концом посоха на среднюю и следовавшую за ней. – Эти две черты – Настоящее и Будущее.

Царра молча следил за перемещениями кончика палки, а Бархлик объяснял дальше:

– Многие именно так представляют себе жизнь и Время, в котором она течёт. Но дело в том, что Время – не линия, – седобородый сделал паузу, посмотрел на внимательно слушающего его парня и, ткнув своей указкой в землю, постучал по образовавшейся ямке, сказал. – Время, сын Ларвая, – вовсе не линия, а точка. Понимаешь? Точка!

Царра задумчиво посмотрел на рисунки, затем перевёл взгляд на странного собеседника. Мудрёно всё это было. И вместе с тем так просто.

– Теперь сам ответь на свой вопрос, – улыбнулся Бархлик. – Как долго тебе до цели твоего пути?

Его собеседник пожал плечами. Меньше всего ему хотелось ломать голову над этими туманными объяснениями. Почему же никто не может просто указать дорогу, и не морочить добрым людям голову своими загадками? Может никакого Места Без Времени и нет?

– Нет. Оно есть, – задумчиво сказал Бархлик.

Царра вздрогнул и удивлённо посмотрел на старика. Тот сидел, положив край посоха на плечё и уткнувшись подбородком в кулак, сжимавший дорожную палку. В глазах его вспыхивали и гасли отблески огня.

Седобородый повернулся к нему и повторил, глядя пристально:

– Оно есть.

Царра поёжился от этих слов. «Неужто старик мысли читает?»

– Однажды один человек спрашивал меня о дороге в Безвременье, – продолжил тот, словно почуяв неуверенность своего собеседника. – Почему-то вспомнился мне сейчас этот чудной человек. Он всё сомневался – есть ли оно это место.

– Так оно есть? – последовал осторожный вопрос.

– И ты туда же? – улыбнулся седобородый, – Конечно же, есть, мой друг. Иначе быть не может. Безвременье существует, независимо от того знаешь ли ты о нём или нет, веришь ли ты в то, что есть оно или считаешь чьей-то выдумкой. Вопрос только в том, каким оно будет для тебя.

– Для меня? – удивился Царра. – Оно что – разное? Как же это так?

– А вот так. Для каждого оно своё, – старик закутался в свой плащ и повторил. – Да-а-а, для каждого оно своё. Как и Последний День.

– Последний день?

– Именно, – кивнул Бархлик.

– А последний день чего? – не унимался его собеседник.

– Пути, странный ты человек. Чего ж ещё? У каждого он есть – Последний День. Самый важный в его жизни.

– Чем же он так важен? – спросил Царра, глядя в синие куски льда – глаза старика, и наблюдая за тем, как пляшут в них языки костра.

– Потому что последний, – усмехнулся старик.

Он вновь постучал концом посоха по каждой из линий, терпеливо объясняя:

– Прошлого уже нет, сын Ларвая, оно исчезло бесследно, Будущее – загадка до тех пор, пока не стало Настоящим, а станет оно им непременно, в том можешь не сомневаться. Настоящее, в котором мы живём, неотвратимо исчезает в Прошлом. Этого хода вещей не изменит никто. Вот и получается, что важнее Настоящего нет ничего. А самое Настоящее, которое только может быть – Последний День.

– Но он же в будущем, – неуверенно вставил Царра. – Что мне до него? Я даже не знаю, когда оно настанет.

Бархлик усмехнулся и снова ткнул палкой в землю:

– Ты забыл, что Время – точка. А Прошлое, Настоящее и Будущее – условности, мой друг. Лишь имена, которые люди дали частям неделимого.

Седобородый замолчал и уставился на пламя, и казалось, заснул с открытыми глазами, словно потерял всякий интерес к беседе.

В ночной тишине оглушительно хрустнула ветка. Царра вздрогнул и сжал рукоять меча, но, увидев своего друга, что вынырнул из ночной тьмы, облегчённо выдохнул и улыбнулся тому в ответ. Бахт подошёл к костру и, не обращая внимания на старика, сказал:

– Чего это ты по лесу шляешься, бродяга?

– Дрова собираю…

– Интересное дело. Мог бы предупредить.

– Будить не хотел.

– «Будить не хотел». Я проснулся, холод страшный, грызёт, как собака, за всё, что схватит, огонь погас и товарищ исчез. Ну, думаю, всё, пропал друг в лесу, надо спасать. Ищу тебя, а ты тут сидишь, лясы точишь.

Бархлик кашлянул в кулак, поднялся на ноги и сказал:

– По-моему, тебе пора, сын Ларвая, – он протянул руку своему собеседнику. – Доброго тебе Пути.

Тот пожал сухую ладонь старика, и хотел было на прощанье спросить его кое о чём, но Бахт, похлопав его по плечу, поторопил:

– Давай, давай. Пошли в лагерь.

Царра вздохнул и пошёл вниз. Его друг на мгновение задержался и спросил что-то у седобородого на только им понятном языке. Бархлик коротко ему ответил и он, догнав в два прыжка товарища, пошёл рядом с ним. Тот оглянулся, но его недавнего собеседника уже не было под дубом. Лишь огонь, догорев, подмигивал жаром на ветру.

Царра хмыкнул и посмотрел на товарища.

– Что? – хитро усмехнулся тот.

– Ничего.

«Кто же этот седобородый и почему Бахт так вёл себя в его присутствии?» – подумал он. Не было это похоже на его всегда вежливого спутника. Странно, но они говорили, как говорят давние знакомые или очень близкие люди.

Он постеснялся спросить, а его спутник не спешил с объяснениями. Подобрав в дубраве оброненные Царрой дрова, они в молчании добрались до караванной стоянки, где вновь устроились на уже остывших одеялах и под треск веток в ожившем костре, заснули. Вернее заснул Бахт, а его товарищ всё вспоминал слова Бархлика о Времени, пытаясь уразуметь его пояснения. С этими мыслями он провалился в дрёму. А под самое утро увидел сон. Удивительно яркий, просто ослепительный, один из тех, что редко приходят к людям. И что-то такое в нём было, что проснулся он от того, что сердце колотилось в груди, а по щекам бежали горячие от холода слёзы. Оглянувшись по сторонам, он укрылся и снова уснул, а когда его разбудили крики возниц, кроме смутного чувства горечи от сновидения ничего не осталось и, как не силился – вспомнить не мог. С досады плюнул, умылся в ручье и принялся седлать Хиска. С первыми лучами солнца обоз снялся с ночёвки. Оставался ещё один день пути по Двуденному Лесу.

– Кто это был? – спросил Царра товарища, когда они снова поехали в хвосте каравана.

– Где? – не понял тот. Или, скорее всего, сделал вид, что не понял.

– Седобородый в дубраве. Бархлик.

– О чём ты, дружище? Ты же сам знаешь его имя, – засмеялся Бахт. – Тем более это ты с ним полночи проговорил, а не я.

– Не дури, – цокнул языком Царра. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Вы говорили на каком-то своём языке.

– С чего ты взял?

– Я слышал.

– Ну, раз так, – засмеялся его товарищ и после уже серьёзно ответил. – Ладно. Скажу.

– Сделай милость.

– Он мой соплеменник.

– Почему же вы с ним не поговорили, как положено? Даже не поприветствовали друг друга, – изумился Царра. – Ты его и не видел как будто.

– Это наши обычаи. Не удивляйся. У нас так принято.

– Всё одно, странно. Не по-людски.

– Дружище! Когда идёшь по Дороге – будь готов увидеть разные вещи, – улыбнулся Бахт. – И многие из них покажутся тебе странными. Но, я тебя прошу, не спеши давать оценку, а уж тем более выражать её вслух.

– Извини, – смущённо буркнул Царра. – Спасибо за совет.

– Пустое, друг мой.

– Как же зовётся ваше племя?

– Мы – хон а нды, – прозвучал гордый ответ.

– Хон а нды? Хм… Никогда не слышал.

– Слышать может и не слышал, – хитро прищурившись, сказал Бахт. – Но встречать встречал.

– Где? – искренне удивился Царра.

– Да где угодно. Хоть в лесу своём.

– Ну, это уж вряд ли. Там никто, кроме меня со Златой да Ведуна, и не жил. Больше никого не было.

– Значит, я ошибаюсь, – пожал плечами Бахт и с улыбкой добавил. – Или ты.

– Не знаю, не знаю.

– Ещё чего-нибудь желаешь спросить?

– Да. Мне было бы интересно знать, где находятся земли, в которых живёт твоё племя и большое ли оно.

– Мы живём повсюду. И нас так много, что никто даже точно не скажет сколько. Только Грох, пожалуй, знает.

– Грох?

– Главный над хонандами. Он живёт на одной из вершин в Хатизских горах.

– А ваши земли? Деревни?

– У нас их нет, – засмеялся Бахт, увидев удивление не лице товарища. – Мы даже не строим домов. Наше жилище – постоялый двор, а наша вотчина – Дорога, Бесконечный Путь.

Царра замолчал, пытаясь взять в толк сказанное попутчиком. Всё это было довольно необычно. И эта встреча с Бархликом в дубраве, и странные слова спутника.

– Но родился же ты где-то? – смущённо засмеялся он.

– Куда же без этого, – усмехнулся хонанд.

– Где же?

– В Вестланде, у слияния неизвестного никому ручья с Сархад-рекой. Есть там неприметный такой хутор.

– Кто же твой отец? Хонанд?

– Хонанд, конечно же. Кто же ещё? Он пришёл в Вестланд с востока или юга, мать точно не помнила, и снова ушёл в те края ещё до моего появления на свет.

– И ты не видел его никогда?

– Я и матери толком не помню. Едва начал говорить меня забрал к себе Бархлик.

– Тот самый? – догадался Царра.

Бахт кивнул.

– Он воспитал меня и сделал настоящим хонандом.

– Как же звали твоего отца?

– Я не знаю.

– Как же так? – искренне удивился Царра, а его друг засмеялся.

– Мама звала его В а ндрар, а как его настоящее имя, я не знаю.

– Как это «настоящее»?

– Ну, у всех нас имеется много имён.

– Я думал – одно.

– Все так думают. Сейчас ты – Царра, а завтра Дорога даст тебе другое имя. Оно будет не хуже нынешнего.

– Но зачем? Мне нравится моё, и я не хочу другого.

– В этом вопросе твоё желание мало что решает, мой друг.

Бахт говорил всё это очень серьёзно, хоть и привычная шутливая улыбка скользила по его губам. Так говорят о важных вещах, когда понимают их суть, и Царра решил поверить своему попутчику.