Динамика суицидального поведения 2 страница

Фрагменты эссе не просто показывают ангедонию, отсутствие положительных эмоций, приводящее к весьма специфическому отбору и окраске реминисценций из прошлой жизни, но и демонстрируют начавшийся духовный кризис личности. С большой вероятностью можно предполагать, что этот кризис, по-видимому, скорее связан с явлениями клинического характера, а не экзистенциального. Однако в контексте суицидологического анализа генез этого кризиса имеет меньшую значимость, нежели четко представленный писателем путь человека к самоубийству со множеством нюансов психических переживаний, показывающий динамику психической жизни непосредственно перед возникновением суицидальных тенденций.

Фрагмент «Усталость»:

«Он шел с одним студентом по полю, поросшему мискантом.

— У вас у всех, вероятно, еще сильна жажда жизни, а?

— Да... Но ведь и у вас...

— У меня ее нет! У меня есть только жажда творчества, но...

Он искренне чувствовал так. Он действительно как-то незаметно потерял интерес к жизни...»

Путь к самоубийству у писателя сопровождается не просто потерей интереса к жизни, начавшимся резким преобладанием отрицательных эмоций (определяемых понятием «ангедония»), но и появлением различного рода образов смерти, вначале в виде сновидений, затем воспоминаний соответствующего содержания. Появление последних происходит по принципу «наихудшего отбора» (Клерамбо) — вспомина-

Динамика суицидального поведения 175

ются именно те переживания и эпизоды прошлой жизни, которые в обычных условиях, как правило, находятся на «закадровом» уровне и не пускаются в сознание. И хотя в данном случае это реальные события жизни, а не психопатологические феномены, для которых знаменитый французский психиатр Клерамбо сформулировал отмеченный выше принцип отбора, не вызывает сомнений, что представленные ниже фрагменты и эпизоды включают переживания, присутствия которых в сознании человек заведомо хотел бы избежать.

Фрагмент «Ложь»:

«Самоубийство мужа его сестры нанесло ему внезапный удар. Теперь ему предстояло заботиться о семье сестры. Его будущее, по крайней мере для него самого, было сумрачно как вечер. Чувствуя что-то близкое к холодной усмешке над своим духовным банкротством (его пороки и слабости были ясны ему все без остатка), он по-прежнему читал разные книги. Но даже «Исповедь» Руссо была переполнена героической ложью...Один только Франсуа Вийон проник ему в душу... Образ Вийона, ждущего виселицы, стал появляться в его снах. Сколько раз он, подобно Вийону, хотел опуститься на самое дно!..»

«Труп»:

«У трупов на большом пальце болталась на проволоке бирка. На бирке значились имя и возраст. Его приятель, нагнувшись, ловко орудовал скальпелем, вскрывая кожу на лице одного из трупов. Под кожей лежал красивый желтый жир.

Он смотрел на этот труп. Это ему нужно было для новеллы — той новеллы, где действие развертывалось на фоне древних времен. Трупное зловоние, похожее на запах гнилого абрикоса, было неприятно...»

«Великое землетрясение»:

«Чем-то это напоминало запах перезрелого абрикоса. Проходя по пожарищу, он ощущал этот слабый запах и думал, что запах трупов, разложившихся на жаре, не так уж плох. Но когда он остановился перед прудом, заваленным грудой тел, то понял, что слово «ужас» в эмоциональном смысле отнюдь не преувеличение. Что особенно потрясло его — это трупы двенадцати-тринадцатилетних детей. Он смотрел на эти трупы и чувствовал нечто похожее на зависть. Он вспомнил слова: «Те, кого любят боги, рано умирают». У его старшей сестры и у сводного брата — у обоих сгорели дома. Но мужу его старшей сестры отсрочили исполнение приговора по обвинению в лжесвидетельстве.

Хоть бы все умерли!

Стоя на пожарище, он не мог удержаться от этой горькой мысли».

Сопоставление дат написания «Жизни идиота» и эпизодов с трупами, происходивших за несколько лет до написания эссе, показывает

ГЛАВА 4

далеко не случайное появление в сознании весьма специфических образов. Здесь уже не просто отрицательные эмоции, окрашивающие воспоминания, но именно образы смерти, пока еще не связанной непосредственно с личностью будущего самоубийцы. Однако эти образы смерти и «безличностные» трупы уже сопровождает «нечто похожее на зависть». Не вызывает сомнений, что в написанном перед самоубийством эссе воспоминания о трупах появляются в ином контексте и вызывают иное эмоциональное отношение, нежели это было во время реального знакомства с ними. Но уже сам факт появления этих реминисценций говорит о многом.

Невиданное по силе землетрясение, которое в Японии называют «великим», случилось 1 сентября 1923 г. Наполовину были разрушены Токио, Иокогама и лежащие между ними города. Вспыхнувший пожар превратил район землетрясения в море огня. Погибло более 150 тыс. человек. Безусловно, у писателя, пережившего весь этот ужас, след из ряда вон выходящего трагического события должен был остаться на всю жизнь. Однако «нечто похожее на зависть» при виде трупов детей («те, кого любят боги, рано умирают») в «Жизни идиота» говорит о том, что существенно изменился контекст воспоминаний о случившемся и эмоциональное отношение к этой трагедии. Запах трупов уже «не так плох», а его родственнику «отсрочили исполнение приговора по обвинению в лжесвидетельстве». Хотя хорошо известно, каков был эмоциональный отклик писателя на произошедшее (включая и общественно-политические события, последовавшие за этим) в его «Заметках о великом землетрясении» и других публикациях сразу после катастрофы: «Это огромное стихийное бедствие — великое землетрясение — повергло в уныние наши сердца, сердца писателей. Мы испытали невиданную любовь, ненависть, боль. Изображая психическое состояние людей, мы обычно старались делать это с предельной деликатностью. Возможно, теперь мы будем рисовать его более широкими мазками...»

О безусловном сдвиге в эмоциональной жизни в период времени, предшествующий самоубийству (практическое разграничение до-и пресуицидального периодов невозможно), говорит и появление в воспоминаниях трупа, анатомируемого его приятелем. Не так важно, для какой из написанных задолго до «Жизни идиота» новелл потребовалось знакомство с патологоанатомическим материалом: «Мук ада» (как считают отдельные литературоведы), написанных в 1918 г., или для знаменитых «Ворот Расёмон» (1915). Важно, что трупное зловоние в виде «запаха гнилого абрикоса» и «красивый желтый жир» под кожей трупа всплывают в сознании человека спу-

Динамика суицидального поведения 177

стя девять или более лет после реального соприкосновения с этими явлениями.

В эссе, написанном непосредственно перед суицидом, Акутагава Рюноске дал не просто картину духовного кризиса, но представил в изумительных по своей выразительности образах практически весь путь человека к самоубийству. Естественно, что сама жизнь и творчество писателя дают возможность изучения его самоубийства в самых различных аспектах, включая психоаналитические трактовки. Действительно, вряд ли на его личности и динамике психической жизни не могли не сказаться хорошо известные и описанные самим писателем обстоятельства его детства и юности. Душевная болезнь матери и безразличие отца к ребенку, жизнь в доме приемных родителей, сложное отношение к настоящим родителям, безусловно, сказались на формировании личности.

Мать, заболевшая психически вскоре после рождения сына и умершая, когда мальчику было 11 лет, отец, желавший возвращения к нему сына от приемных родителей и не находивший отклика («К родному отцу я был равнодушен»,— пишет в «Поминальнике» сам писатель), картина его смерти («видимо, разум у него помутился») не могли не оставить след в его психике. Жизнь в условиях угрозы схождения с ума и доминирование этих переживаний непосредственно перед самоубийством, безусловно, не могли не отразиться на характере его личности и содержании психики накануне трагического шага. Однако автор настоящей монографии ограничил свою задачу попыткой на примере предсмертного произведения талантливого писателя, покончившего жизнь самоубийством, показать развитие суицидальных тенденций и динамику психической жизни непосредственно перед суицидом. В этом плане «Жизнь идиота» дает возможность рассмотрения множества феноменов, связанных с суицидальным поведением.

Выше уже рассматривались ангедония (общая окрашенность психических актов непосредственно перед возникновением суицидального поведения), появление темы смерти в содержании психики человека и антивитальных переживаний в виде потери «интереса к жизни», ясно осознаваемой самим будущим суицидентом. По существу, в этих переживаниях уже обнаруживаются отчетливые составляющие так называемого пресуицидального синдрома, выделенного австрийским суи-цидологом Рингелем (Ringel E., 1953). В этот синдром, наряду с фантазиями на тему смерти, входят также выявляющиеся непосредственно перед суицидом резкое снижение внешней активности и обращенность агрессии внутрь, существенное уменьшение, ограничение ранее существовавших контактов, приводящее в отдельных случаях к изоляции.

ГЛАВА 4

Безусловная значимость таких предикторов суицида, как характер психической активности (смена интер- на интрапсихическую направленность переживаний), никак не может умалять значения характера психической жизни, связанной с появлением непосредственной суицидальной идеации.

На первом этапе мысли о самоубийстве еще носят безличный характер: «Он, тридцатипятилетний, гулял по залитому весенним солнцем сосновому бору. Вспоминая слова, написанные им два-три года назад: "Боги, к несчастью, не могут, как мы, совершить самоубийство" (фрагмент «Смех богов»). Однако другие фрагменты уже свидетельствуют о несомненной обращенности суицидальных мыслей непосредственно на самого себя, хотя и при отсутствии конкретного замысла, направленного на прекращение собственной жизни. Акутагава Рюнос-ке с исключительной четкостью показывает динамику перехода мыслей о самоубийстве вообще к их «присвоению» личностью, к обдумыванию возможности добровольного ухода из жизни самого человека.

Фрагмент «Игра с-огнем»:

«У нее было сверкающее лицо. Как если бы луч утреннего солнца упал на тонкий лед. Он был к ней привязан, но не чувствовал любви. Больше того, он и пальцем не прикасался к ее телу.

— Вы мечтаете о смерти?

— Да... нет, я не так мечтаю о смерти, как мне надоело жить. После этого разговора они сговорились вместе умереть. Platonic suicide, не правда ли?

Double platonic suicide.

Он не мог не удивляться собственному спокойствию».

Обращает на себя внимание фиксируемое самим автором «спокойствие» в обсуждении возможного самоубийства с близким ему человеком. Так называемое «зловещее успокоение» непосредственно перед суицидом — один из важнейших признаков наличия суицидальных тенденций уже в виде суицидальной идеации. Это «успокоение» наступает как своеобразное следствие осознания возможности выхода из состояния кризиса через самоубийство. Выше уже писалось, что в данном случае не имеет большого значения клинический или экзистенциальный генез этого кризиса, важен факт его наличия. Важно именно осознание возможности добровольного прекращения собственной жизни даже при отсутствии конкретного замысла на совершение действий, направленных на это. Естественно, кризис не перестает быть кризисом, но нахождение даже единственного выхода из него (через самоубийство) существенно меняет характер психической жизни суи-цидента. В «Жизни идиота» это изменение представлено очень четко.

Динамика суицидального поведения

Фрагмент «Смерть»:

«Он не умер с нею. Он лишь испытывал какое-то удовлетворение от того, что до сих пор и пальцем не прикоснулся к ее телу. Она иногда разговаривала с ним так, словно ничего особенного не произошло. Больше того, она дала ему флакон синильной кислоты, который у нее хранился, и сказала: «Раз у нас есть это, мы будем сильны».

И действительно, это влило силы в его душу. Он сидел в плетеном кресле и, глядя на молодую листву дуба, не мог не думать о душевном покое, который ему принесет смерть».

Однако по мере развития суицидальных тенденций «платоническая игра с огнем» переходит из плоскости мысленных построений в плоскость совершения конкретных действий, связанных с прекращением собственной жизни. Как никакой другой известный из истории самоубийца, писатель в своем предсмертном эссе сумел показать нюансы развития суицидальной идеации и психических переживаний, непосредственно предшествующих добровольному уходу из жизни. При этом исключительное значение имеет тот факт, что «Жизнь идиота» написана в тот период, когда решение о суициде еще не носит характер окончательного и однозначного вывода.

Еще один фрагмент с уже встречавшимся названием «Смерть»:

«Воспользовавшись тем, что спал один, он хотел повеситься на своем поясе на оконной решетке. Однако, сунув шею в петлю, вдруг испугался смерти; но не потому, что боялся предсмертных страданий. Он решил проделать это еще раз и в виде опыта проверить по часам, когда наступит смерть. И вот, после легкого страдания, он стал погружаться в забытье. Если бы только перешагнуть через него, он, несомненно, вошел бы в смерть. Он посмотрел на стрелку часов и увидел, что его страдания длились одну минуту и двадцать с чем-то секунд. За окном было совершенно темно. Но в этой тьме раздался крик петуха».

Как видно, здесь не просто «игра с огнем» в виде рассуждений о «двойном платоническом самоубийстве», но игра с жизнью и смертью, когда решение о прекращении суицидальных действий принимается уже во время оперирования средствами лишения себя жизни. Прерывание самим человеком суицида во время самого акта самоубийства, как уже отмечалось в одной из предшествующих глав, может происходить под влиянием самых различных, зачастую непонятных для постороннего человека причин. Важен именно факт отсутствия постороннего вмешательства. Самопроизвольное прекращение суицида, с одной стороны, может свидетельствовать о недостаточной выраженности суицидальных намерений (интенции), а с другой — о своеобразной дезорганизации психической жизни суицидента во время и непосредственно

ГЛАВА 4

перед актом самоубийства (по вполне понятной причине не верифицируемой и не расцениваемой как психическое расстройство). Однако в анализируемом эссе описанный будущим самоубийцей эксперимент с самоповешением — не вызывающий сомнения знак надвигающейся трагедии. Слишком четко представлены все стадии и феномены суицидального поведения, чтобы можно было усомниться в том, что случится спустя короткое время. Человек вплотную подошел к границе и уже пытается открыть дверь, чтобы шагнуть в небытие.

Этот шаг за грань у разных людей имеет различное субъективное значение (об этом пойдет речь ниже). Различно и отношение к необходимости и неизбежности смерти. Э. Шнейдман выделял четыре типа суицидентов: искатели смерти, инициаторы смерти, отрицатели смерти и игроки со смертью. Искатели — это люди, имеющие во время совершения суицидальной попытки твердое намерение покончить с собой. Инициаторы — самоубийцы, уверенные в неизбежности достаточно скорой смерти, а совершаемый ими акт самоубийства только ускоряет этот процесс (суициды неизлечимо больных людей). Отрицатели смерти руководствуются во время самоубийства сложными соображениями (религиозного или иного характера), смысл которых определяется возможностью более счастливого существования в ином мире или в иных формах жизни. Сюда могут быть отнесены некоторые детские самоубийства, добровольные уходы из жизни представителей различных религиозных сект, отдельные суициды психически больных и других групп суицидентов. Игроки со смертью обнаруживают противоречивость и двойственность чувств по отношению к необходимости собственной смерти. Классический пример — так называемая «русская рулетка» (выстрел в себя из револьвера, наугад заряженного одним патроном).

Экперимент с самоповешением автора «Жизни идиота» по форме напоминает поведение «игрока со смертью», но по сути— это скорее не сформировавшееся до конца намерение по прекращению собственной жизни. И хотя адекватное отнесение к той или иной категории суицидентов человека, описавшего весь свой путь к самоубийству (естественно, в период времени, непосредственно предшествующий прерванной суицидальной попытке), возможно только уже после суицида, необходимость в этом практически отсутствует. Трагический исход в данном случае не вызывает сомнений. Сам Акутагава Рюнос-ке убеждает читателя в этом и характером переживаний, представленных в самых различных сценах и образах эссе, и общим тоном последних фрагментов этого произведения, сами названия которых

Динамика суицидального поведения

говорят о приближении финала трагедии («Смерть», «Чучело лебедя», «Пленник», «Поражение»).

Фрагмент «Чучело лебедя»:

«Последние его силы иссякли, и он решил попробовать написать автобиографию. Но неожиданно для него самого это оказалось нелегко. Нелегко потому, что у него до сих пор сохранились самоуважение, скептицизм и расчетливость. Он не мог не презирать себя вот такого. Но, с другой стороны, он не мог удержаться от мысли: «Если снять с людей кожу, у каждого под кожей окажется то же самое». Он готов был думать, что заглавие «Поэзия и правда» — это заглавие всех автобиографий. Мало того, ему было совершенно ясно, что художественные произведения трогают не всякого. Его произведение могло найти отклик только у тех, кто ему близок, у тех, кто прожил жизнь почти такую же, как он.

Вот как он был настроен. И поэтому он решил попробовать коротко написать свою «Поэзию и правду».

Когда он написал «Жизнь идиота», он в лавке старьевщика случайно увидел чучело лебедя. Лебедь стоял с поднятой головой, а его пожелтевшие крылья были изъедены молью. Он вспомнил всю свою жизнь и почувствовал, как к горлу подступают слезы и холодный смех. Впереди его ждало безумие или самоубийство. Идя в полном одиночестве по сумеречной улице, он решил терпеливо ждать судьбу, которая придет его погубить».

Весьма демонстративным является чувство своеобразной обреченности («захваченности демоном конца века»), рока, противостоять которому невозможно, и остается только вписать в контекст своей жизни сам факт самоубийства. Общий тон предсмертного эссе не вызывает сомнений в характере оценок писателем и собственного ухода из жизни. По-видимому, трехстишие, написанное им в одном из писем еще за несколько месяцев до суицида (28 марта 1927 г.), может в образной форме передать этот момент.

Дрожит ветка с набухающими погками

Мгновение назад

С нее сорвалась обезьяна

Здесь далеко не «Падение Икара», не замеченное никем в знаменитой картине Брейгеля. Здесь с ветки падает обезьяна, а вовсе не мифологический герой, пытавшийся приблизиться к солнцу. Не замеченный в момент падения, он в дальнейшем становится неким символом крушения надежд и замыслов, способным вызвать какие-то ассоциации у художника спустя столетия после возникновения мифа. «Дро-

ГЛАВА 4

жащая ветка» и «сорвавшаяся обезьяна» существенно отличаются по своей тональности от известных строк: «Остановите Землю, я сойду!»

Подводя итог суицидологического анализа одного из произведений выдающегося японского писателя Акутагавы Рюноске, следует отметить, что автор настоящей работы сделал попытку описания динамики психической жизни суицидента непосредственно перед формированием суицидального замысла.

В монографии клиника дана в образах и картинах, представленных талантливым писателем в произведении, написанном непосредственно перед его самоубийством. В силу этого само содержание литературного произведения становится клинико-психологическим материалом для изучения особенностей суицидального поведения как во время становления, так и при наличии пресуицидального синдрома. Отчетливо прослеживается связь ангедонии как ведущего феномена досуи-цидального периода, выступающего как фон для формирования антивитальных переживаний, с последующим формированием суицидальной идеации, развивающейся от индифферентных образов смерти через так называемые пассивные суицидальные мысли к конкретным суицидальным замыслам.

Непосредственное появление этих замыслов может происходить в трех вариантах. Один из них может быть назван импульсивным, другой — развернутым, третий — смешанным. При импульсивном типе формирования суицидального замысла мысль о необходимости совершения самоубийства возникает у человека внешне независимо от предшествующего содержания психики. Другое дело — активная работа подсознания, ангедония и появление бессознательных образов, связанных с темой смерти и даже «абстрактными» самоубийствами, в сновидениях, воспоминаниях, непроизвольных мыслях и других феноменах аналогичного характера.

Естественно, психическим переживаниям, существующим на «закадровом уровне», предшествует констелляция суицидогенных факторов, вызывающих сдвиг психофизиологического функционирования с устойчивым снижением настроения и возможным изменением содержания психики. Однако в целом появлению суицидального замысла предшествует в первую очередь работа подсознания. При варианте развернутого формирования суицидального замысла всегда можно проследить активную работу сознания по формированию «логики суицида» с обоснованием его необходимости. Одновременно происходит включение антисуицидальных механизмов (также с «логическим» обоснованием), что выступает как своеобразная борьба мотивов,

Динамика суицидального поведения

аргументов, определяемых противоположными тенденциями в психической жизни суицидента.

В отдельных случаях формирование суицидального замысла по импульсивному типу может приводить к так называемому «молниеносному» суициду. При этом виде покушений на самоубийство к «неожиданно» (с точки зрения предшествующего содержания сознания) возникшим мыслям о необходимости прекращения собственной жизни сразу же присоединяется волевой компонент психической деятельности, намерение. И таким образом, суицидальный замысел сразу превращается в мотив для деятельности, для оперирования средствами лишения себя жизни. Здесь не происходит включения антисуицидальных факторов и, соответственно, отсутствует борьба мотивов. В качестве средства самоубийства фигурируют чаще всего предметы, находящиеся в поле зрения суицидента. Однако могут быть использованы и традиционные, характерные для данной этнокультуральной среды способы лишения себя жизни.

Описанный выше молниеносный суицид может быть легко прекращен окружающими, если он совершается на их глазах. Выраженный аффективный заряд, как правило, спустя короткое время исчезает, и этот суицид, называемый нередко «реакцией эгоцентрического переключения», достаточно быстро купируется. Аффективное сужение сознания во время молниеносного суицида таково, что в целом состояние суицидента в это время приближается к патологическому аффекту.

Это клинически достаточно четкое понятие из разряда острых психических расстройств выступает как крайний вариант (полюс) обширного континуума вариантов констрикции сознания непосредственно перед и во время совершения суицида (от минимального в рамках так называемых «холодных» суицидов отрицательного баланса до молниеносного суицида, чаще всего совершающегося после воздействия столь же острого суицидогенного фактора). Пример молниеносного суицида, известный автору со слов очевидцев. Во время деревенской свадьбы невеста после слов «Горько!», когда все гости смотрели на молодых, громко выпустила газы и, выскочив из-за стола, сразу же повесилась на матице в соседней избе. Спасти ее не удалось.

Импульсивное возникновение суицидального замысла далеко не всегда сразу же сопровождается присоединением намерения и, естественно, чаще всего не приводит к быстрому совершению суицидальных действий. В большинстве случаев после появления мыслей о суициде начинается их своеобразная «разработка», в процессе которой могут включаться и антисуицидальные факторы, нередко существенно задерживающие непосредственную реализацию суицидального замыс-

ГЛАВА 4

ла. Хотелось бы подчеркнуть, что используемое выше понятие «импульсивный» употребляется автором только для характеристики варианта формирования суицидального замысла, что вовсе не говорит об импульсивном характере самого суицида, хотя принципиально автор не исключает этого типа аутоагрессивных, в том числе и суицидальных, действий при некоторых психических заболеваниях.

Изложенное выше показывает, что разграничение суицидальных замыслов по скорости их формирования весьма условно. Это видно в первую очередь в случае своеобразного «смешанного» варианта, при котором импульсивное, не связанное с предшествующей работой сознания, появление мыслей о собственном самоубийстве служит только отправной точкой для развития и окончательного утверждения суицидального замысла. Это «утверждение», включающее присоединение конкретных намерений, чаще всего происходит в условиях борьбы мотивов, связанных с включением антисуицидальных факторов. Хотя в отдельных случаях этой борьбы практически не происходит, и «развертывание» суицидального замысла состоит в основном из выбора способа самоубийства и обдумывания мероприятий, связанных с прекращением жизни (завещания, предсмертные записки, завершение каких-то дел, прощания и проч.).

Следует отметить, что в целом формирование суицидального замысла по описанному выше импульсивному варианту встречается реже, нежели по уже упомянутым «развернутому» или «смешанному». Появление суицидального замысла в результате активной работы сознания связано с тем, что в большинстве случаев констелляция суицидо-генных факторов осознается (хотя бы частично) и переживается как ситуация, не имеющая выхода. При этом осознаваться и становиться доминирующим переживанием может и реально существующая социально-психологическая ситуация, и «мнимая реальность», определяющаяся наличием самых различных психопатологических феноменов. В любом случае доминирование в психической жизни «неразрешимой» ситуации сопровождается поиском ее решения.

Это определяет активную работу сознания, и в этих условиях мысль о суициде выступает как единственно возможное решение в сложившихся обстоятельствах, в условиях кризиса, связанного с психическим расстройством или обусловленного тупиком экзистенциального характера. Поиск выхода из ситуации может быть связан с ощущением надвигающегося психического заболевания, бредовыми переживаниями, но чаще всего речь идет о депрессивном расстройстве различной степени выраженности или снижении настроения, не достигающего степени клинически очерченного эпизода. Естественно, что в случае ус-

Динамика суицидального поведения

тойчивого снижения настроения или само состояние переживается суицидентом как тупик, или реально существующие социально-психологические проблемы воспринимаются таким образом, что выход из них человек видит только в самоубийстве.

Переработка реальных или созданных болезненным воображением кризисных ситуаций и тупиков в абсолютном большинстве случаев осуществляется в сознании. Доминирование в сознании человека того или иного переживания, связанного с неразрешаемой адекватно в рамках существующей системы ценностей и привычных способов реагирования ситуацией, служит одной из составляющих формирования суицидального поведения. При этом сознательные переживания, связанные с социально-психологической ситуацией, участвуя и даже «логически» обосновывая возникновение суицидального замысла, далеко не всегда являются ведущей детерминантой формирования самого суицида.

Как уже отмечалось, мотивы и основные причины (детерминанты) суицидального поведения очень часто не совпадают. Но если мотивы чаще всего осознаются суицидентом, то истинная причина суицида бывает скрыта как от самого самоубийцы, так и от анализирующего суицид врача или психолога, так как лежит в плоскости личностных, этнокультуральных, статусных и иных характеристик человека, далеко не всегда непосредственно представленных в сознательных психических переживаниях. Само психическое состояние суицидента определяется существованием как осознаваемых, так и бессознательных переживаний. Поэтому и в рамках выделяемого нами развернутого варианта формирования суицидального замысла всегда несомненную роль играет и «закадровая» работа психики. Ангедония, общий фон настроения не могут не определять окрашенность психических актов вообще и не «прорываться» в сознание в виде сновидений, образов непроизвольных воспоминаний, включающих тему смерти и самоубийств, приобретающих все более личностный характер. Но возникновение суицидального замысла в рамках развернутого варианта его формирования чаще всего происходит при активной работе сознания.

При импульсивном варианте формирования суицидального замысла в рамках так называемого молниеносного суицида или смешанного типа возникновения мыслей о возможности и необходимости прекращения собственной жизни суицидальная идеация может появиться и вне активной работы сознания по поиску выхода из субъективно тупиковой ситуации. Естественно, что ситуация может быть тупиковой и объективно, но суицидогенное значение она приобретает только тогда, когда проходит через призму индивидуального видения.

ГЛАВА 4

«Индивидуальное видение» в отдельных случаях может определять бессознательные переживания, формировать общий фон настроения, но не отражаться непосредственно на содержании сознания.

Важно подчеркнуть возможность появления в сознании мыслей о собственном самоубийстве, не связанных с какой-либо «логикой» развития сознательных переживаний соответствующего содержания.

Целесообразность выделения описанных выше вариантов формирования суицидального замысла (импульсивного, развернутого и смешанного) автор настоящей работы видит в следующем. Прежде всего это попытка развития представлений о механизмах формирования отдельных феноменов суицидального поведения. Однако основное значение имеет чисто прагматический аспект выделения того или иного типа формирования суицидального замысла. По предварительным наблюдениям автора, отмечается следующая закономерность: импульсивный характер возникновения мыслей о собственном самоубийстве чаще всего сочетается с относительно большей выраженностью суицидальной интенции, с более отчетливым и однозначным намерением прекращения собственной жизни.