На больничных-то харчах отощал, наверно. Вот мы и подкрепимся.

— Только этого, — Борис показал на бутылки, — не надо. Сердце, брат!

В детстве ты будто бы не жаловался. Что случилось, а?.. — Юрий смотрел на него с состраданием. — Однако я тебе сладенького... Выпьем за встречу! — Юрий поднял рюмку.

Качан искренне хотел воздержаться, но вскинутая над столом рюмка и призывный голос друга вышибли из головы тормозные рефлексы. Мелькнула обезоруживающая мысль: "Все равно ведь... не прожить без вина!" И вот уже Борис держит рюмку перед собой. "Выпью для пробы, — успокоил он себя. — Узнаю, прав ли Углов... Потом завяжу..."

Рюмка малая, вино слабое, а в голове уже слышится знакомый расслабляющий шум. Мысли текут вяло — но не тревожные, навеянные дорожной историей и беседой с академиком, а легкие и веселые, вселяющие надежды... Жизнь хороша, и я хорош, и здоровье мое не так уж плохо. Ну, сердце! Ну, поболело!.. Устал, много нервничал — надо отдохнуть.

Эх, Юра! Налей вон того, покрепче!..

Ага, давно бы так! А то завел волынку: уволь, сердце... Сердце заболит, когда нет вина, не на что выпить, а так-то...

Теперь они оба пили коньяк, и Борису было приятно сознавать себя таким же крепким и здоровым, как его друг.

Пьянчугам гайки подкрутили, — говорил Юрий. — И поделом. Давно надо было укоротить. Пьют где ни попало. Вон там, на углу сквера, пивной бар стоял. По утрам пьянь, словно мошкара, вилась. Грязь, вонь — тьфу, черт! Свинство! Теперь прикрыли. Во многих магазинах с прилавков бутылки слетели. Строгости дают себя знать. Но для тех, кто пьет культурно., как мы с тобой... запрета нет. У нас коньячок и все прочее в шкафу. Протяну руку — бутылка!.. Вон, видишь: батарея! И какие марки: на выбор! И ром египетский, и коньяк французский... Хочешь?.. Раскупорю вон ту, пузатую?.. — Юрий ловко открыл бутылку, наполнил рюмки. — Пьяниц, алкоголиков — не терплю! Позорят наше мужское сословие. Но чтобы вовсе не пить!.. Для этого, Борис, нам всем надо заново родиться. Нужен переворот в мозгах — новые понятия, другие ценности. У нас не знают иной дружбы, как только на почве выпивки. Не выпей с ним — не найдешь контакта. Взять хотя бы нас, архитекторов. Мы имеем дело со строителями, а с ними без бутылки ничего не решишь. Мне недавно дочку нужно было в ясли определить. Иду в местком строительного треста. Там дядя сидит. Говорит: "Пиши заявление". Написал, положил ему на стол, а он смотрит на меня загадочно, ждет чего-то. Не понял я с первого раза, ушел, а дело не двигается. Спасибо, работяга один шепнул...

— Ну, и ты... того? — Борис многозначительно щелкнул по кадыку,

А куда же денешься? Вот ты об этом бы сказал своему академику. Дилетант он в житейских делах — простых вещей не понимает.

Ну, ты тоже, завел минор! — огрызнулся Качан. — Что же мы — не одолеем этой заразы?.. Да у нас, если захотят...

Вот-вот... если захотят. А кто захочет? Я, например, нет, не хочу жить на сухую. Выпили коньяк, потом водку, потом снова коньяк...

Утром Борис проснулся от сильных болей в области сердца. И первой мыслью было: "Дурак!.. Напился, как свинья!.. И это после всего, что было, что видел и слышал!.." Из соседней комнаты доносился храп крепко спящего Юрия. "Он здоров, ему можно, а я-то, я-то со своим сердцем!.. Что делать? Не пойдешь теперь к Углову, не скажешь: напился, и вот... снова болит сердце!.. Одна теперь надежда — на Шичко".

Борис поднялся и достал из сумки корвалол. Вспомнил совет Углова: "Боли в сердце старайтесь снимать. Есть много сосудорасширяющих средств..." Накапал двойную дозу— сорок капель, выпил. И снова лег...

КЛУБ БЛАГОРАЗУМИЯ

Тем же утром Борис переехал в гостиницу. И позвонил Шичко. Условились встретиться вечером.

В назначенный час Качан поднялся на третий этаж. Позвонил. В ответ — тишина. Позвонил еще. Никто не ответил. "Вот тебе и психолог, культурный человек..."

Нехотя, вяло стал спускаться с лестницы. У выхода из подъезда встретилась женщина — хорошо, со вкусом одетая. Молодежная прическа, опрятный вид.