Развитие проблем психологии личности в 80-90-е годы 3 страница

Подобным образом психология труда и профессий выдвигает личность в качестве центрального понятия и сущности, минуя которую нельзя объяснить ни одно из явлений данной области жизнедеятельности человека, а педагогическая психология продвигается навстречу психологии личности со своими идеями необходимости исследования и проектирования педагогом личности и т. д. (Н.В.Кузьмина, А.А.Реан, Н.Т.Селезнева и др.).

Концепцию, расширяющую представления о связи интра- и интермодальностей личности, обосновал В.И.Слободчиков, опираясь на положение Рубинштейна об исходности категории «мы» по отношению к «я». Данное теоретическое исследование ведет к уточнению понимания личности, поскольку в противоположность большинству точек зрения, рассматривавших ее с самого начала как обособленное и противостоящее социуму существо, Слободчиков считает, что первым этапом жизни ребенка является его неразрывное единство «мы» с матерью, которая и выступает посредником в его взаимоотношении с миром [203]. Эта конкретизация одного из важных этапов развития личности, в свою очередь, была основана на методологическом признании (также вслед за Рубинштейном) онтологической, экзистенциальной природы субъективного, которая фактически отрицалась распространенной концепцией сознания, деятельности и личности как идеального [101].

Кроме вышеназванных аспектов изучения личности в деятельности, общении, ее познания и развития (с учетом разных форм и уровней последнего), существует еще один, который условно можно отнести к теориям среднего уровня, по аналогии с рубрикацией, принятой в социологии. Этот уровень имеет дело с реальной личностью, т. е. живущей в определенных условиях, в определенную эпоху, в определенном обществе. Однако исследования реальной личности сегодня, в свою очередь, осуществляются в трех достаточно дифференцирующихся направлениях. Первое направление, о котором было упомянуто в связи с анализом работ Петренко, — это кросскультурные исследования имплицитных концепций личности, т. е. представлений о личности в обыденном сознании, а не науке. Второе — исследование не столько культурно-специфического прототипа, а реальных разных типов личности, живущих в данном обществе. Наконец, третье направление, исследовательское в условном смысле слова, но имеющее дело с реальной личностью — это психодиагностика, направление, получившее определенное развитие в последние десятилетия. В работах А.Г.Шмелева, Е.Ю. Артемьевой, Л.Н.Собчик и др. были адаптированы зарубежные личностные методики к отечественной популяции, поднят уровень психологической психодиагностической культуры (как уже отмечалось, Русалов адаптировал известный тест Кеттела). Однако, реально, отечественные психодиагностические методы — большая редкость (например, методы диагностики способностей Дружинина). Именно в области диагностики личности и применения зарубежных личностных методик для исследования личностей российского общества обнаруживается проблема их несоответствия типу личности российского общества.

Современный интерес к психодиагностике связан не только с ее практической ценностью; — она знаменует потребность психологии и психологов обратиться к реальной личности и разрешить указанную проблему. Один из ведущих специалистов в области современной психодиагностики отмечает, что «в диагностике тех или иных свойств, особенностей личности еще недостаточно учитывается та социальная среда, в которой эти свойства и особенности формируются и проявляются» [53, с. 25]. Перспективой ее развития является дальнейшее совершенствование функционально-динамического системного подхода к личности, выражающегося в необходимости исследовать ее в реальных условиях функционирования.

Такие собственно функциональные исследовательские модели личности характерны для целого ряда упомянутых работ: Дружинина, а также, например, В.А.Марасановой, сопоставившеи типы акцентуированных личностей с реальными условиями их функционирования в деятельности спортсменов, а также Е.В.Егоровой-Гантман, собравшей огромный диагностический материал по типологическим характеристикам личностей американских президентов и сопоставившей их типы с характерными для периода их президентства ключевыми международными ситуациями с точки зрения оптимальности-неоптимальности их функционирования и т. д.

В некоторых конкретных областях психологии второе и третье направления сближаются друг с другом, например, в области политической психологии выявляются одновременно и присущие обыденному сознанию прототипы политических партий (Петренко) и лидеров, а затем строятся определенные типологии последних. При всех условиях происходило насыщение личностных характеристик теми, которые приоритетны для российского менталитета. Психологические портреты личности, которые строил еще Кузьмин, позволяют все больше отойти от идеологизированного универсального и утопичного типа личности советского человека, свойственного эпохе тоталитаризма. Они, с одной стороны, обогащают самую теоретическую модель личности, с другой, позволяют понять новые аспекты функционирования личности в обществе, а не те, которые были намечены схематической триадой, перенесенной из американских учебников на отечественную почву: «личность—общество», «личность—группа», «личность—личность». Так, в одних исследованиях ставится проблема, как транслируется российский прототип «умного человека» из одного поколения в другое (от преподавателей к школьникам), какие черты его утрачиваются, какие добавляются (Н.Л.Смирнова). В других — какие социальные влияния оказывал стереотип «образа личности афганца» (Знаков), в третьих — как характер семейных отношений (гармоничных или конфликтных) и национальных традиций оказывает влияние на формирование того или иного типа когнитивно-нравственного развития (Воловикова, Николаева).

К числу исследований, значительно обогащающих самую теоретическую модель личности, а вместе с тем обращенных к изучению реальной личности и получающих типологические данные, относятся работы Н.Е.Харламенковой, исследовавшей личностные стили целеполагания, а позднее — типы самовыражения личности [222]. В первом исследовании удалось преодолеть теоретически зафиксированную схему, согласно которой субъектом целеполагания оказывалась сама деятельность, а не личность, и раскрыть присущую отечественным типам личности специфику консерватизма-радикализма. Во втором — одновременно выявлено реально существующая в российской действительности типология самоутверждения и благодаря этому раскрыты его теоретически принципиальные механизмы, обогащено само научное представление об этом личностном феномене.

Типологический метод, или типология, являющиеся результатом конкретного исследования, позволяют таким образом преодолеть абстрактный схематизм теоретических моделей личности, который в известной мере свойственен отечественной психологии, свести на среднем уровне область теоретических и конкретно-исследовательских моделей, полученных на определенных популяциях, выборках, обогатив оба уровня психологии. Типологический метод или более широко — стратегия исследования — есть своего рода обобщенный вариант личностной диагностики. Однако, если в классической диагностике в реальной личности находится совокупность тех или иных априорно заданных тем или иным исследователем и инструментом качеств, то типологическим методом выявляется, какими комплексами неизвестных качеств образуется тот или иной тип. Этот комплекс есть внутренний механизм личности, выработанный ею в результате способа жизни, осуществленного или достигнутого ею в том или ином обществе.

Таким на современном этапе представляется типологический метод, разработанный в лаборатории психологии личности Института психологии РАН и реализованный в целом ряде исследований личности — ее инициативы и ответственности, семантического дифференциала притязаний, саморегуляции и удовлетворенности, личностной организации времени, типов социального мышления, некоторые из которых были названы выше.

Этот метод возник для решения острого вопроса, связанного с проблемой личности в русле субъектной парадигмы Рубинштейна. Как отмечалось, обращение Рубинштейна к этому собственно философскому понятию, обозначающему активность, самодетерминацию, самодеятельность, самоопределение и саморазвитие человека и применение его как методологического в психологии, служило решению по крайней мере трех задач. Первая — преодолеть понимание личности только как объекта исследования, поскольку объективный метод в отечественной психологии предполагал изучение только объектных проявлений личности (в деятельности), а не ее самой. Вторая заключалась в том, чтобы преодолеть постепенно свершившееся превращение деятельности в самореализующего себя субъекта и посредством введения категории субъекта выявить пространство не только деятельных, но и созерцательных (этических) и жизненных отношений человека. Психологии, как однажды высказался Рубинштейн, стало холодно в одном узком деятельностном «пальто». Задача раскрытия богатства и многообразия связей человека с миром открыла путь к конкретности психологических исследований и пониманию реальной сложности и противоречивости индивидуального бытия человека [2, 3]. Наконец, третья задача, которая была решена всей рубинштейновской школой, заключалась в том, чтобы преодолеть сложившееся на основе гносеологической парадигмы в философии и парадигмы интериоризации в психологии обособление внешнего и внутреннего, т. е. расчленение личности на интра- и интериндивидуальные аспекты и механизмы, если формулировать проблему в современных терминах.

Мы осознавали невозможность идентификации философского понимания субъекта и собственно научно-психологического. Поэтому первоначально, как отмечалось выше, было конкретизировано понятие личности как субъекта жизненного пути, оно, в свою очередь, было дифференцировано от понятия личности как субъекта деятельности, т. е. было введено требование уточнения критериев для выявления качественной определенности того или иного субъекта. Уже со времен Ананьева стало очевидно, что субъект деятельности отличается от субъекта познания и субъекта общения, хотя дискуссии по этому поводу продолжались. В работах Брушлинского, предпринимается философс-ко-методологическая интерпретация рубинштейновской категории субъекта. Он считает, что личность является субъектом. Здесь возникает приблизительно та же методологическая проблема, что и с понятием личности. Так, например, финский психолог К.Векрут связывает появление качества субъекта с моментом овладения ребенком своим поведением, с определенной степенью самостоятельности. Но факт самостоятельности ребенка еще не свидетельствует о том, что превращаясь во взрослого, он становится и социально независим; возникает вопрос, в какой мере он овладевает и социальными отношениями? Иными словами, можно выявить целый ряд таких ступеней становления субъектом через характеристику тех отношений, которыми овладевает человек. Но это приводит к вопросу, в какой мере и какая личность является субъектом, вопросу, которым мы и ограничиваем универсальность этого понятия. И как быть с другим смыслом категории субъекта, предполагающим достижение высшего уровня развития и совершенствования?

Неправомерна, на наш взгляд, и оптимистическая парадигма, утверждающая не ограничиваемую обществом творческую сущность личности, ее свободу и независимость как субъекта, и бессубъектная парадигма, рассматривающая личность как микросоциум, тем самым ему идентичный и полностью подобный.

Давая самое общее теоретическое определение личности как субъекта в психологии, мы связываем его с наличием п ротиво-речия между личностью, ее мотивами, способностями, потребностями и теми требованиями, которые предъявляет к ней общество, — двумя реальностями, которые никогда не соответствуют друг другу. Качество и мера становления личности субъектом связаны со способностью и способом разрешения ею этого противоречия. Личность в качестве субъекта жизни — во всех ее и личных, и социальных, и деятельных, и коммуникативных, и познавательных проявлениях разрешает это противоречие, стремясь найти определенный, более оптимальный для ее собственного «я» консенсус, или жертвуя свободой, индивидуальностью, активностью в пользу адаптивности, или выбирая независимость и, жертвуя социальным одобрением, благами и т. д. Характер, острота этого противоречия и способ ее решения зависят, естественно, и от того, насколько в данном обществе признаны права личности, и от того, насколько сама личность — генетически или прижизненно, наделена «рефлексом свободы», индивидуальностью, талантом и т. д. Неспособность, неуспешность личности в разрешении этого противоречия ведут к ее деградации, деструкции, деформации, акцентуации, т. е. к изменению оптимальных пропорций во внутриличностнои организации в силу неадекватности способа жизни, ее «неподлинности». Предлагается не считать данных типов личностями, но мы полагаем, что они, оставаясь личностями, перестают быть субъектами и становятся исполнителями, «производными» своего способа жизни.

Когда личность оптимально решает это противоречие, происходит ее развитие в смысле ее совершенствования, зрелости, т. е. наше понимание включает и этот критерий определения субъекта. Однако, поскольку противоречия и глобальны, и конкретны, личность как субъект разрешает постоянно возникающие противоречия, порождаемые ходом жизни, ее обстоятельствами. Масштаб противоречий и конструктивность их решения определяют уровень, достигнутый личностью как субъектом. Личность идет не вдоль жизни, а поднимается по восходящей, как писал Рубинштейн. Предполагается, что в характеристику уровней закладываются и индивидуальные, и человеческие критерии, т. е. принципы человечности и духовности.

Личность становится субъектом, когда она выступает таким центром самоорганизации и саморегуляции, который позволяет ей соотносится с действительностью целостным, а не парциальным способом. В этом мы видим развитие на современном этапе идеи об интегративной сущности личности. Выше мы привели определение личности Рубинштейном как триединства того, чего хочет, что может человек и что есть он сам, т. е. триединства потребностей, мотивов, желаний, с одной стороны, способностей, возможностей, с другой, и характера, с третьей. Перефразируя это определение сегодня, мы бы сказали, что личность есть субъект, вырабатывающий способ соединения своих желаний (мотивов и т. д.) со способностями в соответствии со своим характером в процессе их реализации в жизни, со своими целями и обстоятельствами жизни. Субъект есть своеобразный «мост» между собственно личностной организацией (Ананьев называл ее «системой»), которая, однако, не просто «вписана» (по Ананьеву) в систему общества, а вписывается в него самим субъектом. Если личность утрачивает эту субъектную позицию, если ее вписывают в общество, то она перестает быть и субъектом жизни. Защиты, фрустрации, стрессы, комплексы, больное самолюбие — феноменология неоптимальных для личности способов решения этой «задачи».

Основным же для понимания личности как субъекта оказывается парадоксальный переворот в самой постановке проблемы личности. Она не есть «корзина», набор потребностей, ценностей, способностей, характера, воли, темперамента, который так или иначе пытались, каждый на свой лад, структурировать психологи, а она есть субъект в той мере, в какой использует свой интеллект, свои способности, подчиняет свои низшие потребности высшим, строит свою жизнь в соответствии со своими ценностями и принципами.

Личность априорно не есть интеграл, она постоянно интегрирует свои «образующие» более или менее оптимальным с точки зрения субъективных (легкость, удовлетворенность, радость) и объективных (успешность, социальная приемлемость, одобряе-мость и т. д.) критериев. Эти «задачи» саморегуляции и интеграции одними решаются осознанным, произвольным, волевым, другими — неосознанным способом, более конструктивным или ведущим к дезинтеграции.

Однако, резюмируя словоупотребление понятия «субъект» в современной психологии, можно констатировать, с одной стороны, его распространение, с другой — многозначность, превращающую его в бессмысленный эпитет, значит — невозможность его употребления как определения, необходимость проблемного раскрытия его смысла и критериев.

Мы подошли к пониманию того, что сознание, которое имеет множество теоретических определений, данных Рубинштейном и другими психологами (в том числе через смыслы и значения в школе Леонтьева и его продолжателей, в том числе как «живое действие» — Зинченко), может быть раскрыто только через определение личности как субъекта. Сознание выполняет функцию координации всей сложной системы личностной организации с миром во всем разнообразии его временно-пространственных, абстрактно-конкретных, чувственно-идеальных, ценностных, предметных, событийных и др. форм. Цель, которую определяли как наличную данность сознания и деятельности, есть момент поиска субъектом координаты, вектора, в котором предстоит согласовать эти системы. Одновременно цель есть способ разрешения противоречия между «логикой» личности и «логикой» объекта, ситуации, действительности в широком смысле слова.

Но главное в постановке проблемы сознания как личностной способности, заключается в том, что сознание всегда исторично в смысле привязанности к истории жизни данной личности в данном обществе, оно есть «орган» ее функционирования в определенных условиях, хотя и обладает способностью к абстракциям, выстраиваемым на основе человеческого опыта и культуры, к этно-культурным и другим обобщениям. Именно поэтому мы определили социальное мышление личности как функциональный механизм ее сознания и, сформулировав теоретическую модель на основе учета его характеристик в мировой психологии (С.Московичи, Р.Харре, Дильтей, Рикер и др), приступили к изучению реального мышления реальных личностей нашего общества. Мы использовали при этом сочетание кросскультур-ного метода и метода прогрессивной типологии [5, 7, 10].

Не излагая всего массива полученных данных [10], можно в контексте обсуждаемой проблемы субъекта привести в качестве неожиданного следующий факт. Оказалось, что в число характеристик личности, в ее имплицитную концепцию, которая традиционно включает обычный набор качеств «умный», «добрый», «настойчивый» и т. д. в российском менталитете и индивидуальном сознании (а не только в самой психологической науке) присутствуют субъект-объектные характеристики. В начале группой Бодалева, позднее Харашем была установлена особенность межличностной перцепции — восприятия другого как субъекта или объекта. Позднее мы доказали, что и на уровне способа мышления (а не только восприятия) другой выступает в качестве субъекта или объекта [7]. Оказалось, что такая категоризация другого как субъекта или объекта свойственна не только научным психологическим обобщениям, но и обыденному российскому сознанию по отношению... к собственной личности, т. е. ее самосознанию. Предстоит доказать путем кросскуль-турного сравнения, насколько это свойственно только сознанию российской личности. Но мы предполагаем, что это есть проявление тоталитаризма, действительно являющегося его уникальным продуктом: форма связи личность-общество как непосредственной, институционально не опосредованной, как в других обществах. Определенный тип сознания, представляющий себя или общество в качестве субъекта или объекта (четыре сочетания, давшие четыре типа), имеет свою конкретную архитектонику или «механику» функционирования в виде симптомоком-плекса ценностей, способа мышления и... оптимизма-пессимизма. Последняя характеристика нуждается в своем более конкретном определении, раскрытии психологических механизмов повышения или понижения активности личности. Но в самом своем принципиальном выражении она является интегралом жизненной перспективы (или ее отсутствия) личности и побудителем активности, связанной с сознанием личности.

Эти данные, помимо прочего, свидетельствуют о том, что в сознании — по крайней мере некоторых типов личности — еще живы тяжкие следы тоталитаризма, уничтожавшего самую сердцевину личности — ее «я», ее чувство собственного достоинства.

Не случайно и проблема «я», «Я концепция» оказалась белым пятном в отечественной психологической науке, тогда как именно она наиболее интенсивно разрабатывается во всем мире.

Подводя итоги дискуссии об основных понятиях, связанных с психологией личности, с позиции сегодняшнего дня надо сказать, что в понимании терминов еще не достигнуто единство, и можно только констатировать их основные значения. Понятие «индивид» употребляется в отечественной психологии в двух основных значениях (о которых и идет речь в упомянутой статье Давыдова[72]). Первое наиболее принятое значение связывает это понятие с природным уровнем организации личности. Второе, употребляемое реже (прежде всего психологами методологической марксистской ориентации) — это понимание индивида как общественного существа (в известном смысле противоположно первому). Иногда, много реже, понятие индивида употребляется для обозначения отдельного человека (согласно триаде — общее, особенное, единичное) и в этом словоупотреблении оно является синонимом понятию «особь».

Понятие индивидуальность, как уже отмечалось, также употребляется в двух основных значениях: как правило, для обозначения особенности человека, отличия данной личности от других, и реже, для обозначения высшего уровня развития личности в смысле становления личности яркой индивидуальностью (по Рубинштейну и Ананьеву). Некоторая двусмысленность возникает, когда понятие индивидуальности употребляется в значении дифференциальной психологии и даже психофизиологии и фактически характеризует индивидный уровень личности, претендуя на раскрытие самой ее сущности.

Наибольшая понятийная многозначность, доходящая до размывания значения этого понятия, наблюдается в отношении понятия «субъект». Выше было раскрыто понятие субъекта в трудах классиков отечественной психологии. Концепция субъекта, разработанная Брушлинским, является философско-психологи-ческой интерпретации и развитием рубинштейновской категории субъекта. Другой аспект этой категории был, как отмечалось, предложен Ломовым для раскрытия специфики отношений общения и обозначен через пару субъект-субъект (для дифференциации от отношений субъект-объект, через которые дается характеристика деятельности). Абульханова-Славская предложила различать общее, идущее от философии, понимание субъекта, связываемое с его активностью, самодеятельностью, саморазвитием, самодетерминацией, и специальное — дифференциальное, когда понятие субъекта употребляется для раскрытия качественной определенности тех отношений, в которые включен субъект (специфика морального субъекта, субъекта психической деятельности, а затем — субъекта общения, деятельности, познания и т. д.). Фактически оно стало употребляться для обозначения того качества, в котором личность является субъектом в отличие от того, когда она им не является. Точно также относительно группы, которая может стать или не стать коллективным субъектом. Отнюдь не все личности являются субъектами активности, самосовершенствования и саморазвития. Иными словами, оно стало употребляться для обозначения проблемы, требующей своего исследования. При всех условиях уже невозможно словоупотребление, при котором «субъект» обозначает лицо, о котором идет речь, обозначает испытуемого или субъекта Федерации. Проделанный нами контент анализ употребления этого слова в книге А.Н.Леонтьева [3, с. 71] показал, что допущенная автором многозначность его смыслов не позволяет говорить о том, что оно является у данного автора собственно понятием.

Резюмируя, можно сказать, что в современной психологии понятие субъекта конструктивно в двух основных значениях — для обозначения оптимальных уровней, стадий совершенствования в развитии личности, во-первых, и, во-вторых, для обозначения ее специфического качества, в котором она выступает в каждой специальной системе связей и отношений (качества субъекта деятельности, качества субъекта общения и т. д.), для чего становится необходимо специальное раскрытие этого качества. Однако, эта категория, которая особено ярко выступила на современном этапе, является не эпитетом, а проблемой, требующей исследования и доказательства.

3. В 80-90-ых гг. осуществляется переход к более комплексному исследованию, в котором ученые выделяют полидетерминированность реальных исследуемых объектов, их социальные, экономические детерминанты, через призму которых они выявляют и интерпретируют социально-психологические характеристики и отношения. Иными словами, общая тенденция идет в направлении ко все более глубокому проникновению в реальную сложность реальных исследуемых объектов.

Для 60-ых — периода «оттепели» — и особенно 70-ых годов характерно все более интенсивное освоение теории и методов зарубежной психологии. (Андреева, Н.Н.Богомолова, А.И.Донцов, Л.А.Петровская и др.). Эти работы решили огромную научно-информационную задачу — знакомства советских психологов с основными направлениями и состоянием западной социальной психологии. Отечественная социальная психология обогатилась категориальным, понятийным аппаратом мировой психологии, и это сыграло огромную роль в ее оформлении в самостоятельную область психологии [4, 23]. Нужно отдать должное данной группе университетских социальных психологов — они оставались на сугубо научных позициях, в отличие от ряда других, которые преподносили сведения о содержании зарубежных концепций, сопровождая это идеологической критикой. Однако повышение профессионального уровня отечественной социальной психологии создает глубокое противоречие в ее развитии, которое до сих пор полностью не выявлено. Суть его состоит в том, что общественная психология в России имеет другой удельный вес и играет иную роль в социальной жизни общества в целом, во-первых. Во-вторых, западная социальная психология развивалась применительно к социальным отношениям и связям совершенно иного типа, чем в России. В той мере, в какой социальную психологию нельзя рассматривать как абстрактную схему отношений людей любого общества, надо признать, что она рисовала «портрет» психологии общества иного типа. Поэтому происходившая в семидесятых годах ассимиляция зарубежного социально-психологического опыта и знаний фактически порождала некую категоризацию социальной психологии, которая, конечно, способствовала подъему уровня, оформлению и консти-туированию отечественного психологического знания, но одновременно не всегда служила исследованию отечественной соци-ально-пихологической реальности.

Если специалисты по психологии личности детально обсуждали концепции крупнейших американских теоретиков личности того периода Олпорта, К.Роджерса уже в 60-70-ых гг. и опирались в своих критических суждениях не только на идеологические аргументы, но на собственные теоретические концепции и представления, то анализы крупнейших социально-психологических концепций Р.Харре, С.Московией и др. явились скорее авторизованным переводом их теорий.

Говоря более конкретно, если в социальной психологии появляется «переводная» схема типа «индивид-индивид», «индивид-группа», «индивид-общество», «группа-группа» и т. д., то проблема ее применимости к объяснению специфики социально-психологических отношений в советском обществе оставалась по меньшей мере открытой. Подобные схемы оказываются своего рода пособием при изложении социально-психологических знаний, но не ключом к анализу сложнейшей и противоречивой отечественной социальной действительности. Характер российского коллективизма, перспективы перехода к индивидуализму, степень консерватизма и однородности отечественной психологии — все эти проблемы и сегодня остаются открытыми.

Будет ошибкой утверждать, что американские модели препятствовали или накладывали априорные схемы на исследования реальных групп, коллективов и отношений, но будучи синтезированы с оригинальными, полученными на отечественной почве данными, они все же и по сегодняшний день составляют некоторую «гибридную» науку, которая еще не достигла стадии создания теории, опирающейся на собственную социально-пихо-логическую почву.

Этой проблематизации препятствует начавшееся дробление социальной психологии: на социальную психологию управления, личности, совместной деятельности и т. д., с одной стороны. С другой, парадоксальным препятствием оказались произошедшие изменения самого российского общества. Они прервали линию преемственности в отечественной социальной психологии в силу переворота в самой социальной психологии: переворот в способе объяснения социальных явлений необходим в силу изменения самого их характера. Возникает необходимость изучения этих новых социальных явлений, но в какой мере это окажется возможным на основе прежней методологии, которая была имманентна другой социальной действительности?

В целом можно констатировать, что развитие социальной психологии как науки идет параллельно развитию и изменению действительности социально-психологических отношений и социальной психологии, но не опережает его теоретически. Если возникали теоретические модели, то они оказывались сформулированными в разных категориях — методологии марксизма или западной методологии. Если в 60-ых годах на основе исследования передового социального опыта и создается некоторая модель коллектива, то она является идеальной в смысле отношения к иной, оставшейся за рамками исследования, менее благополучной социальной действительности. В 80-ых годах предпринимается попытка ее приближения к реальной сложности и противоречивости объекта (развертывается исследование конфликтов), но она обрывается начавшимся дроблением психологии.