Гегелевская философия права и политика нашего времени

Дабы у Гегеля был повод выступить в защиту своей теории, нужно было, чтобы сначала время повернулось против него, как против Канта. Только тогда он мог стать не просто моральным характером, но характером политическим. И ему было суждено им стать [...]. И этот конфликт, который пощадил его, был угото­ван вместо этого позднейшим философам. Когда философия начи­нает выступать критически (начало положил Штраус), конфликт налицо. Кто сегодня еще удовлетворяется тем, что хвалит себя и не смеет открыто выступить в защиту своего дела, уже не фи­лософ; и так делается очевидным, что или время, или позиция сознания существенно изменились. Развитие перестало быть абстрактным, время стало политическим, хотя многого еще не хватает, чтобы оно было достаточно политическим [...].

Уже потому нельзя государство рассматривать как абсолют­ное, изымая его из истории, что всякое понятие государства и вообще всякая определенная философия — исторический продукт; но еще и потому невозможно понимать как вечную форму госу­дарственное устройство, т. е. определенное государство, что опре­деленное государство — это не что иное, как существование духа, в чем исторически осуществляет себя дух. {...]

Менее всего Гегель идет историческим путем в философии государства и права, тогда как такого пути наиболее настоятельно и энергично требуют и напряженная эпоха, в которую мы живем, и сама природа дела. [...]

Исторический путь — это связь теории с историческими фор­мами существования духа, это критика, причем историческое движение само есть объективная критика [...]. Такого обращения теории в сторону существования нет в гегелевском учении о го­сударств«[,..].

Гегелевское государство не более реально, чем платоновское, и никогда не будет более реальным, ибо хотя оно и напоминает (как платоновское — греческое государство) теперешнее государ­ство и даже прямо называет его, но оно не выводят свой результат из исторического процесса, а потому и не воздействует прямо на развитие политической жизни и сознания. [...]

Гегелевская философия права, чтобы продолжать оставаться «спекуляцией», или абсолютной теорией, чтобы не дать выступить критике, возводит формы существования, или исторические опре­деленности, в ранг логических определенностей. Так, к примеру, уже устройство государства, его историческая форма, это исто­рическое состояние духа у Гегеля не продукт исторической кри­тики или развития человечества, и если в изложении и не может ив выразиться современное состояние духа, то, однако, полностью отсутствует сознательное отделение исторического и метафизиче­ского. [...]

Подобно тому как Гегель изымает государство из истории и все его исторические формы рассматривает лишь согласно логиче­ским категориям {...], он отнимает практическую сторону и у ре­лигии, искусства и науки [...]. Он ставит их на сторону чисто теоретического духа [...].

Ощущение, созерцание, знание истины есть самоцель, это верно; но сама истина есть историческая определенность, мир противостоит ее новым формам. Самоцели нельзя достигнуть абстрактно, а можно только в связи с уже достигнутой внешней действительностью, т. е. как определенную конечную цель и как продукт конечной действительности. И свобода в стихии теоре­тического духа есть не абсолютная, ни с чем не связанная и пол­ная свобода, но только освобождение духа из определенной свя­занности внешним или формы существования. Против таковой, хотя бы это и была его собственная форма мысли и образован­ности, дух всегда должен обращаться. Это — критика и практика (стр. 101—103).

ШТИРНЕР

Макс Штирнер (Каспар Шмидт) (Stirn€r, 1806—1856) родился в Байрейте и был учителем женского пансионата, в Берлине. Он

сложился как философ в первой половине 40-х годов в атмосфере младогегельянского движения, примыкая к кружку «Свободных», но в своей книге «Единственный и его собственность» («Der Ein­zige und sein Eigentum», 1845) пришел к воззрению в духе край­него индивидуализма и анар­хистского бунтарства. Он вы­двинул в качестве цели своей пропаганды освобождение ин­дивида от каких бы то ни было ограничений его полной свободы поведения. Штирнер напал на «фикцию» общества и общественных интересов и объявил, что отвергает любые «призраки», как-то: нормы, моральные принципы, любовь, равенство, истину, коммунизм, и вообще любые ценности. При этом он подверг критике взгляды. Гегеля, В. Бауэра и Л. Фейербаха.

К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» вскры­ли мелкобуржуазную сущ­ность скандального выступле­ния Штирнера, показали его

подлинное бессилие и бес­
перспективность. После пер­
воначального возбуждения,
вызванного книгой Штирнера,
он был вскоре забыт и даль-

нейшую жизнь провел в край­
ней бедностц и нужде за пределами каких-либо общественных дви­
жений. Однако ряд его идей получил развитие в ницшеанстве, анар­
хизме второй половины XIX в. и отчасти в экзистенциализме.

Отрывки из главного сочинения Штирнера подобраны И. С. Нарским по изданию: М. Штирнер (Каспар Шмидт). Единственный и его собственность. Перевод с немецкого В. Уль-риха, ч. 1—2. Лейпциг —СПб., 1906.