Ключевые слова, выражения и имена

Биологическая эволюция, естественный отбор, борьба за существование, выживание сильнейшего, социальные группы, борьба между группами, интерес, «мы-группа» («внутренняя группа») и «они-группа» («внешние группы»), этноцентризм, Г. Спенсер, У. Беджгот, Л. Гум-плович, Г. Ратценхофер, А. Смолл, У. Самнер.

Истоки и принципы

Теория биологической эволюции, разработанная в трудах Ч. Дарвина, Г. Спенсера, А. Уоллеса, Т. Хаксли, произвела колоссальное впечатление на современников. Естественно, что научное событие такого масштаба не могло не затронуть сферу социальных наук. С середины XIX в. принципы теории эволюции энергично вторгаются в самые разнообразные области социального знания — от экономики и государствоведения до лингвистики, где известный немецкий лингвист Август Шлейхер делает одну из первых попыток применения теории Дарвина вне биологии.

В Англии, помимо Г. Спенсера, систематически применявшего свою эволюционную теорию к социальной жизни, Уолтер Беджгот, известный экономист, социолог и публицист, стремился распространить принципы дарвинизма на изучение социально-исторических процессов. Обоснованием и пропагандой подобных идей во Франции занималась французская писательница, автор трудов в области философии, социологии и политической экономики Клеманс Руайе (1830-1902). В США, где Спенсер к концу XIX в. был властителем дум, его идеи были, в частности, ассимилированы Л. Уордом и Ф. Гиддингсом, не говоря уже о таком ортодоксальном спенсерианце, как Уильям Самнер. В Германии в 1900 г. Йенекии университет объявил конкурс научных работ на тему «Чему учат нас принципы теории происхождения видов в отношении внутриполитического развития и законодательства государства?» Первое место на этом конкурсе заняла работа Вильгельма Шальмайера «Наследственность и отбор в жизни народов».

В целом ключевые понятия теории биологической эволюции: «естественный отбор», «борьба за существование», «выживание сильнейшего» - стали в какой-то мере характерными для всей социальной науки второй половины XIX в. Поэтому социальный дарвинизм выступил не только и не столько как особое направление, сколько как определенная парадигма, проникшая в разные направления социологической мысли. Кроме уже упомянутых, в разное время и в разной степени под влиянием этих идей находились столь различные социологи, как К. Маркс, Г. Тард, А. Лориа, Ж. Ляпуж, Э. Ферри, Г. Зиммель, Т. Веблен и др. Даже ученые, весьма далекие от собственно социального дарвинизма или откровенно враждебные ему, нередко находились под его влиянием и использовали его категории. Даже Эмиль Дюркгейм, несмотря на свой радикальный антиредукционизм в изучении социальных явлений и акцент на роли социальной солидарности, рассматривал разделение общественного труда как «смягченную форму» борьбы за существование.

Некоторые социологи были озабочены выявлением специфики естественного отбора и борьбы за существование в социальном мире в отличие от мира животных, но при этом оставались в рамках той же биолого-эволюционистской парадигмы. Именно такое стремление обнаружить особенности человеческой борьбы за существование пронизывает книгу итальянского социолога Анджело Ваккаро «Борьба за существование и ее последствия для человечества» [1].

Но идеи борьбы за существование и выживания сильнейшего к концу XIX в. выходят далеко за пределы науки и становятся популярными в массовом сознании, публицистике, бизнесе, практической политике, художественной литературе. Известно, что этими идеями были очарованы американские писатели Джек Лондон и Теодор Драйзер (трилогия «Финансист», «Титан», «Стоик»). Представители экономической элиты, магнаты бизнеса с удовольствием узнали из теории эволюции (или, во всяком случае, пожелали ее так истолковать), что они не просто самые удачливые, энергичные и талантливые, а, согласно закону эволюции, зримое воплощение естественного отбора и победы в универсальной борьбе за существование. «Соответственно для Рокфеллера было вполне в порядке вещей заявлять, что «образование большой компании -это просто выживание наиболее приспособленного», а великолепия Американской розы можно достичь, только пожертвовав первыми бутонами, которые вырастают вокруг нее. Для Джеймса Хилла - утверждать: «Богатства железнодорожных компаний определяются законами выживания самых приспособленных». Или для Джорджа Херста сказать в сенате, в котором так много было магнатов бизнеса, что в народе его прозвали «клубом миллионеров»: «Я не очень знаком с книгами, я не очень много читал, но я много ездил, видел людей и много чего еще. Накопив опыт, я пришел к выводу, что члены сената — это те, кто выжил, это самые приспособленные»» [2, 191].

Было бы, однако, ошибочно видеть истоки социального дарвинизма только в теории биологической эволюции и считать его простым продолжением этой теории. Прежде всего, вопреки закрепившемуся за этим направлением мысли выражению, сам Дарвин не был сторонником «социального» дарвинизма, так же как и другие создатели «биологического» дарвинизма: А. Уоллес и Т. Хаксли. С другой стороны, некоторые представители «социального» дарвинизма были противниками дарвинизма «биологического» (например, Людвиг Гумплович).

Необходимо отметить, что биологическому редукционизму, присущему рассматриваемому направлению, предшествовал социальный редукционизм в теориях биологической эволюции. В данном случае мы видим любопытный пример «путешествия» понятий из сферы социального знания в естественнонаучное, и обратно. Известно, что понятие «борьба за существование» Дарвин заимствовал у английского экономиста Томаса Мальтуса (1766-1834). Затем уже, внедрившись в теорию биологической эволюции, указанное понятие вновь вернулось в социальное знание. При этом интерпретация «борьбы за существование», разумеется, претерпевала значительные изменения. Небиологические истоки понятия «борьба за существование» свидетельствуют о том, что теория биологической эволюции в известном смысле лишь актуализировала и вновь обосновала определенную и давнюю традицию социальной мысли. Эта традиция восходит к формуле «homo homini lupus» («Человек человеку волк»), которую мы находим еще в пьесе римского комедиографа III—II вв. до н. э. Плавта «Ослы».

Новая теория биологической эволюции актуализировала старую идею о ведущей роли конфликтов в жизни общества и во взаимоотношениях между обществами; она дала новое обоснование этой старой идее. В разное время о значении этого фактора размышляли Полибий, Ибн Хальдун, Ник-коло Макиавелли, Жан Воден и многие другие. Для Томаса Гоббса состояние «войны всех против всех» - естественное состояние человечества до возникновения общества (государства). Последние обуздывают это состояние, выступая как устрашающая всех и тем самым умиротворяющая сила. Общество (государство), по Гоббсу, - результат договора между людьми, но этот договор может быть не только добровольным, но и навязанным группой завоевателей [3].

Учение о диалектике, разработанное в немецкой классической философии Кантом, Фихте, Шеллингом и особенно Гегелем, обосновывало роль противоречий в качестве источника развития. Согласно Гегелю, противоречие представляет собой «корень всякого движения и жизненности» [4,520]. П. Прудон, отчасти опираясь на гегелевскую диалектику, рассматривал социальное развитие как борьбу идей и систему противоречий, не разрешающихся диалектическим синтезом и всегда заключающих в себе «положительные» и «отрицательные» стороны. Французские историки-романтики Ф. Гизо, Ф. Минье, О. Тьерри, А. Тьер подчеркивали ведущую роль классовой борьбы в историческом развитии, уходящей своими корнями в борьбу «рас» победителей и побежденных.

Под влиянием этих историков, а также гегелевской и прудоновской диалектики К. Маркс и Ф. Энгельс в «Коммунистическом манифесте» провозгласили знаменитый тезис о том, что «история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов», тезис, который впоследствии Энгельс несколько смягчил, уточняя в позднейших изданиях «Манифеста», что речь идет лишь об истории, дошедшей до нас в письменных источниках, и оговариваясь, что речь идет о всей прежней истории, «за исключением первобытного состояния» [5, 424, прим. 2; 6, 208]. Маркс и Энгельс, доказывая антагонистический, ожесточенный и бескомпромиссный характер классовых конфликтов, нередко характеризовали их как своего рода военное противоборство и использовали при этом соответствующую терминологию: «...Буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, — современных рабочих, пролетариев» [5, 430].

Биологический редукционизм в социальной мысли, опиравшийся на теорию эволюции и получивший во второй половине XIX в. название «социальный дарвинизм», продолжил и усилил тенденцию, присутствующую в теориях вышеназванных мыслителей. Наиболее общий признак социального дарвинизма - рассмотрение социальной жизни как арены непрерывной и повсеместной борьбы, конфликтов, столкновений между индивидами, группами, обществами, а также между социальными движениями, институтами, обычаями, нравами, социальными и культурными типами и т. п.

У некоторых социальных ученых, оставивших след в истории социологии, этот признак проявился более ярко и отчетливо, чем у других. Их можно рассматривать как главных представителей социал-дарвинистской школы.

Главные представители

Непосредственным предтечей социального дарвинизма был уже упоминавшийся Т. Мальтус, который в своем «Опыте о законе народонаселения» (1798) обосновывал тезис о «борьбе за существование» и «выживании сильнейшего» в качестве важнейших факторов социальной жизни.

Общепризнанным инициатором и вдохновителем социального дарвинизма явился английский философ и социолог Герберт Спенсер (1820 — 1903), рассматривавший борьбу за существование, естественный отбор и выживание наиболее приспособленных в качестве не только биологических, но и социальных факторов. Спенсер был выдающимся ученым, и его творчество никоим образом не ограничивается рамками того, что принято обозначать ярлыком «социальный дарвинизм». Этот ярлык неприменим к нему хотя бы потому, что некоторые его идеи относительно эволюции человеческого общества Дарвин впоследствии распространил на мир растений и животных, так что, как справедливо было замечено, скорее не Спенсера, согласно укоренившемуся стереотипу, следует считать социальным дарвинистом, а, наоборот, Дарвина - биологическим спенсерианцем [7, 11].

Спенсер первым в развернутой форме стал разрабатывать подход, получивший впоследствии название общей теории систем, и применять его к человеческому обществу. В своих исследованиях он сочетал структурно-функциональный и эволюционный анализ общества. Не будучи социальным реалистом на манер Конта, он вместе с тем считал общество особой реальностью, возникшей в результате взаимодействия индивидов и зависящей от них [8, 277-278].

Спенсеровское представление об обществе как организме позволило осмыслить и понять ряд важных особенностей структуры и функционирования социальных систем. Он не отождествлял общество с индивидуальным биологическим организмом, как зачастую утверждали и его противники, и его сторонники. Он лишь сравнивал эти две сущности, прослеживая как сходства, так и различия между ними и рассматривая общество как «сверхорганический» организм, т. е. как специфическую организацию.

Подобный подход позволил Спенсеру сделать ряд ценных выводов общего и частного порядка. Это относится, например, к различению трех систем органов (институтов) в социальной системе: поддерживающей (производство), распределительной (пути сообщения, транспорт, торговля и т. п.) и регулятивной (управленческой) [там же, главы VI—IX]. Спенсеровская трактовка таких категорий, как «воинственный» и «индустриальный» типы обществ, «социальная структура», «социальная функция», «социальные институты», «социальная дифференциация и интеграция», внедренных им в социологию, до сих пор сохраняет свое значение.

Будучи противником теории свободы воли, отрицавшей возможность существования социологии как науки, Спенсер вместе с тем был непоколебимым сторонником идеи свободы индивида как ценности. С его точки зрения общество существует для блага своих членов, а не наоборот. Условием успешного социального развития он считал принципы «равной свободы» индивидов, ограниченной лишь свободой других индивидов; равного влияния всех индивидов и социальных слоев на принятие политических решений; свободной конкуренции.

Социальную эволюцию Спенсер понимал как многолинейный процесс. Его вера в социальный прогресс была гораздо более осторожной, чем у Конта и Маркса; свой взгляд на характер социального развития он определял как «относительный оптимизм». Мировоззрение Спенсера было лишено присущих Кошу и Марксу мессианизма и утопизма. Он впервые среди классиков социологической мысли отделил социологию от утопии (у Конта — позитивистско-социократической, у Маркса — коммунистической), соединив ее с идеей либерализма. Тем самым он внес решающий вклад в превращение социологии в науку, в ее очищение от мессианских, утопических, политических, мистических и прочих примесей, с которыми она появилась на свет.

Сам термин «социология» благодаря Спенсеру был «реабилитирован» и получил второе рождение. Если раньше он был неразрывно связан с политико-религиозно-утопической доктриной его изобретателя, то начиная со Спенсера он стал рассматриваться как обозначающий науку об обществе независимо от того, каково социальное, политическое, религиозное мировоззрение социального ученого.

Биология для Спенсера играла роль научно-методологического прецедента; из нее он черпал гипотезы, методы доказательства, проверки выводов и т. д. Биологические аналогии он сравнивал со строительными лесами, от которых за ненадобностью отказываются по окончании строительства. В своих исследованиях он не ограничивался подобными аналогиями, сочетая их со скрупулезным анализом громадного количества фактов, взятых из этнографии, истории и других социальных наук.

Тем не менее, из всей фундаментальной и многоплановой системы Спенсера, изобилующей глубокими идеями и разнообразными фактами, в сознании научного сообщества и публики оседали, как правило, три формулы объяснения социальной эволюции: «естественный отбор» (который Спенсер вообще считал далеко не универсальным объяснительным принципом), «борьба за существование» и «выживание сильнейшего». Хотя эти формулы действительно присутствовали у английского мыслителя, их удельный вес и значение в его теоретической системе часто преувеличивались, а их истолкование носило вульгарный и карикатурный характер у эпигонов и тех, кто нашел в них для себя удобное основание аморализма, беззакония и политической беспринципности.

Различая два главных типа обществ - воинственный и промышленный, - Спенсер видел существенное различие в двух типах борьбы за существование; в первом случае речь идет о военных конфликтах и истреблении или порабощении побежденного победителем; во втором имеет место главным образом промышленная конкуренция, где побеждает «сильнейший» в отношении усердия, способностей и т. п., т. е. в области интеллектуальных и моральных качеств. Такого рода борьба является благом для всего общества, а не только для победителя, так как в результате растет интеллектуальный и моральный уровень общества в целом, объем общественного богатства. И наоборот, альтернативой такого естественного отбора является выживание и процветание «слабейших», т. е. людей с низшими интеллектуально-моральными качествами, что ведет к деградации всего общества.

Спенсер был противником «обязательной благотворительности», т. е. государственного принудительного перераспределения социальных благ. Но он был сторонником благотворительности как частного дела, задача которого — «смягчать, поскольку это совместимо с другими целями, несправедливость природы» [9, 169]. Он был критиком социализма, представляющего собой «поощрение худших за счет лучших» и ведущего к росту бюрократического аппарата, ведающего распределением и перераспределением [10]. В то же время он был сторонником равенства, понимаемого как равная свобода индивидов и равенство перед законом. Он был противником вмешательства государства в экономическую и частную жизнь, считая правительство «неизбежным злом». Но вместе с тем он доказывал усиление значения управленческих функций в современном обществе и первостепенную роль государства в защите прав его граждан.

В изображении же ряда интерпретаторов Спенсер выглядел мизантропом, бесчувственным и жестокосердным человеком, призывающим холодно наблюдать за тем, как в борьбе за существование сильнейшие будут безжалостно пожирать слабейших невзирая ни на какие моральные и правовые нормы. Именно из подобной интерпретации некоторых сторонников и противников Спенсера и вырос один из ходячих стереотипов «социального дарвинизма».

Одним из представителей социального дарвинизма был уже упоминавшийся выше Уолтер Беджгот (1826—1877), взгляды которого сформировались в значительной мере независимо от теории Спенсера. (Не исключено, что теория конфликта самого Спенсера сформировалась отчасти под влиянием идей Беджгота.)

В отличие от ряда других социал-дарвинистов Беджгот сознательно стремился применить идеи Дарвина к социальной теории. Не случайно его главное социологическое сочинение «Физика и политика» (1872) имеет подзаголовок «Мысли о применении принципов «естественного отбора» и «наследственности» к изучению политического общества». Особенно важную роль естественный отбор в биологическом смысле играет в начальный период человеческой истории. «Можно возражать против принципа «естественного отбора» в других областях, но он несомненно господствует в ранней истории человечества: сильнейшие убивали слабейших как только могли», - писал он [11, 442]. При этом «борьба за существование» в мире людей происходит не столько между индивидами, сколько между группами. Основными социальными законами Беджгот считал стремление одних наций к господству над другими и стремление одних социальных групп к господству над остальными внутри наций [там же, 457].

Подчеркивая важнейшую роль межгрупповых конфликтов, Беджгот вместе с тем придавал огромное значение внутригрупповой сплоченности. Последняя, с его точки зрения, основана на подражании, которое он еще до Тарда считал сильнейшей природной склонностью и важнейшим социальным фактором. Но наряду с этой склонностью существует и противоположная: стремление людей отличаться от своих предшественников. Оптимальные условия прогресса, по Беджготу, существуют в тех обществах, в которых тенденция к изменчивости, порождающая нововведения, и тенденция к подражанию, обеспечивающая социальную сплоченность, дополняют друг друга.

В отличие от Беджгота другой социальный дарвинист, австрийский социолог Людвиг Гумплович (1838-1909), не выводил свои теории из принципов теории эволюции. Однако акцент на роли конфликтов в социальной жизни выражен у него гораздо сильнее, чем у английского ученого.

Гумпловичу свойственна натуралистическая и фаталистская интерпретация истории и социальных законов. Предмет социологии, по Гумпловичу, — изучение социальных групп и взаимоотношений между ними [12, 14]. Социальные группы он трактует в духе экстремистского социального реализма, подчеркивая их надындивидуальный и внеиндивиду-альный характер. Взаимоотношения между группами Гумплович изображает как непрерывную и беспощадную борьбу, которая может лишь камуфлироваться, но не прекращаться. С его точки зрения, основной социальный закон - это «стремление каждой социальной группы подчинять себе каждую другую социальную группу, встречающуюся на ее пути, стремление к порабощению, к господству» [13, 159].

На заре человеческой истории борьба происходит главным образом между ордами, т. е. группами, разделенными антропологическими и этническими признаками (иногда Гумплович обозначал их термином «раса»). Если вначале побежденные орды физически уничтожались, то впоследствии они стали порабощаться победителями. В результате возникает государство, которое является орудием этого порабощения. С возникновением государства межгрупповые конфликты не исчезают, но выступают уже в новой форме, как борьба между другими видами социальных групп, классов, сословий; политических партий и т. п. [14, 194].

Наиболее общее деление социальных групп у Гумпловича — это деление на господствующих и подчиненных, причем и те и другие обладают стремлением к власти. Конечной причиной всех социальных процессов, в том числе конфликтов, он считает стремление человека к удовлетворению материальных потребностей. Он утверждает, что «всегда и всюду экономические мотивы являются причиной всякого социального движения, обусловливают все государственное и социальное развитие» [там же, 192].

Важное значение имело введение Гумпловичем понятия «этноцентризм», которое затем разрабатывал У. Самнер и которое вошло в понятийный аппарат новейшей социологии, социальной психологии и этнопсихологии. В своей работе «Расовая борьба» (1883) он определял этноцентризм как «мотивы, исходя из которых каждый народ верит, что занимает самое высокое место не только среди современных народов и наций, но и в сравнении со всеми народами исторического прошлого» [15, 349].

В целом для работ Гумпловича характерны вульгарный материализм, противоречивость и радикализм ряда утверждений. Будучи историческим пессимистом, он стремился показать, что современный цивилизованный человек по сути своей остался таким же агрессивным дикарем, как его далекий предок, а за оболочкой социальных и культурных идеалов скрываются весьма низменные мотивы и импульсы.

Другой австрийский социолог - Густав Ратценхофер (1842-1904) так же, как и Гумплович, был сторонником натуралистического монизма, утверждая, что в обществе действуют те же закономерности, что и в природе. Однако в отличие от Гумпловича он рассматривает социальную группу как продукт межиндивидуального взаимодействия, как организацию индивидов для борьбы за существование. Социологические закономерности близки к химическим и, особенно, к биологическим. К главным социальным явлениям и процессам он относил следующие: самосохранение и размножение индивидов, изменение индивидуального и социального типов, борьбу за существование, враждебность рас, расовую дифференциацию, пространственное расположение, господство и подчинение, чередование индивидуализации и социализации структур, изменение интересов, государство, глобальное общество [16, 244—250].

Среди социальных процессов Ратценхофер особо выделял конфликт, а главной социальной категорией считал интерес. Интерес - это основной принцип, управляющий социальными процессами. Согласно Рат-ценхоферу, существует пять главных типов интересов: прокреативные (стимулирующие продолжение рода), физиологические (связанные с питанием), индивидуальные (связанные со стремлением к самоутверждению), социальные (родственные и групповые) и трансцендентные (религиозные). Интересы, по Ратценхоферу, — это осознание прирожденных биологических потребностей и импульсов, которые обусловливают борьбу за существование.

Вообще такие категории, как интересы, потребности, желания, рассматриваемые в качестве движущих сил социального поведения, весьма характерны для социального дарвинизма. Эти категории находились и в центре внимания американского социолога Альбиона Смолла (1854-1926), который испытал влияние концепций Ратценхофера. Интерес, по Смол-лу, - основная единица социологического анализа; понятие интереса в социологии призвано сыграть ту же роль, какую в физике сыграло понятие атома [17, 426]. Вся социальная жизнь в конечном счете состоит «в процессах развития, приспособления и удовлетворения интересов» [там же, 433—434]. Интерес Смолл определяет довольно туманно: как «неудовлетворенную способность, соответствующую нереализованному условию и направленную на такое действие, которое реализует указанное условие» [там же, 433]. Наиболее общие классы интересов: здоровье, благосостояние, общение, познание, красота, справедливость. Интерес имеет два аспекта: субъективный — желание, и объективный — то, в чем испытывается потребность, «желаемая вещь».

В целом концепции Смолла носят довольно эклектический характер. Наряду с социал-дарвинистской тенденцией они в высокой степени пронизаны психологизмом; конфликт для него не является единственной доминантой социальной жизни.

Гораздо более явственно черты «идеально-типического» социального дарвинизма свойственны теориям другого американского социолога - Уильяма Самнера (1840-1910). Будучи ортодоксальным спенсерианцем, он придал взглядам Спенсера несколько упрощенный и вульгарный характер. Отсюда два главных принципа его социологии: 1) автоматический и неуклонный характер социальной эволюции; 2) универсальность естественного отбора и борьбы за существование. Эти общие принципы определили его социально-практическую ориентацию; в отличие от Смолла, который был реформистом, Самнер был сторонником стихийности в социальном развитии и противником всех форм государственного регулирования социальных и экономических процессов.

Самая известная и оригинальная работа Самнера - «Народные обычаи» (1906) - основана на анализе большого этнографического материала. В конечном счете обычаи в ней рассматриваются как следствие фундаментальных биологических потребностей людей. Под обычаями автор понимает все стандартизованные групповые формы поведения, выступающие на уровне индивида как привычки. Две группы факторов, по Самнеру, определяют характер и содержание обычаев. Во-первых, это интересы [18, 3]. Обычаи являются определенными видами защиты и нападения в процессе борьбы за существование (либо между людьми, либо с окружающей средой). Во-вторых, обычаи - результат воздействия четырех главных мотивов человеческих действий вообще (здесь автор предваряет теорию «четырех желаний» Уильяма Томаса): голода, сексуальной страсти, честолюбия и страха. В основании этих мотивов также лежат интересы [там же, 18]. Обычаи не являются результатом сознательной воли человека и влияют на его поведение так же, как естественные бессознательные силы и импульсы.

Наибольшую известность получили разработанные Самнером в «Народных обычаях» понятия «мы-группа», или «внутренняя группа» («we-group», «in-group») и «они-группа» или «внешние группы» («they-group», «out-groups»). Отношения в «мы-группе» отличаются сплоченностью, тогда как отношения с «они-группами» — враждебностью. Самнер разрабатывает введенное Гумпловичем понятие этноцентризма, определяя его как «взгляд, согласно которому собственная группа представляется человеку центром всего, а все остальные определяются и оцениваются по отношению к ней» [там же, 13]. Хотя Самнер представил упрощенную картину взаимоотношений между группами в первобытных обществах, разработанные им понятия сохранили свое значение и продолжают использоваться в социологии, социальной психологии и этнопсихологии.

Теоретические итоги

В социальном дарвинизме были сформулированы некоторые пара-дигмальные понятия социальной мысли второй половины XIX — начала XX в. Поэтому он соединялся с самыми разнообразными течениями социальной мысли и социальными движениями: с психологизмом в социологии (например, в концепциях Л. Уорда, У. Беджгота, А. Смолла); с социальным реализмом (Л. Гумплович) и социальным номинализмом (Г. Ратценхофер); с концепциями расово-антропологической школы и этнического детерминизма (Ж. Ляпуж, Л. Вольтман); с экономическим детерминизмом (А. Лориа); с идеями географической школы, геополитики и инвайронментализма (Ф. Ратцель, Р. Челлен, Э. Хантингтон); с технологическим эволюционизмом (Т. Веблен); с обоснованием стихийности в социальном развитии (У. Самнер) и реформизмом (А. Смолл); с идеями социализма (Л. Вольтман и др.) и антисоциализма (У. Самнер, Ж. Ляпуж и др.).

Важное значение имели национальные особенности в интерпретациях социального дарвинизма, обусловленные тем, на какие интеллектуально-культурные традиции и тенденции наслоились принципы теории эволюции. На родине этой теории, в Англии, эти принципы соединились с идеями мальтузианства и утилитаризма в этике и политической экономии. В Германии они переплелись одновременно с различными тенденциями: с индивидуализмом, идущим от младогегельянства; с идеями социализма, философии жизни, расово-антропологической и географической школ, а также зарождавшегося пангерманизма. Во Франции они соединились с идеями расово-антропологического детерминизма (Ж. Ляпуж), социализма и марксизма (П. Лафарг). В США они наслоились на протестантскую религиозную традицию и традиционные ценности личной свободы, частного предпринимательства, «успеха».

В рамках социал-дарвинистской парадигмы было достигнуто немало важных научно-теоретических результатов. Была по-новому осмыслена традиционная конфликтная модель социальных отношений. Это осмысление позволило глубже понять содержание и значение внутрисоциаль-ных и межсоциальных конфликтов. Социальный дарвинизм сыграл важную роль в перемещении внимания социальных ученых от рассмотрения человечества и глобальных обществ к социальной группе, внутригруп-повым и межгрупповым отношениям. Приверженцы этой парадигмы внесли серьезный вклад в изучение нормативных аспектов социального поведения, обычаев, моды, группового самосознания. Осознание роли конкуренции как необходимого для общества свободного соревнования умов, талантов, трудовых усилий, нравственных достоинств, социальных институтов, норм и организаций сыграло в высшей степени положительную роль в социальной теории и практике. История нашего времени наглядно демонстрирует, что те общества, которые подавляют принцип конкуренции, понимаемой таким образом, неизбежно деградируют как в экономическом, так и в нравственном отношении.

Но социал-дарвинистская парадигма содержала в себе и немало изъянов. Главный из них с социологической точки зрения — биологический редукционизм как таковой. Но и он сам по себе не давал оснований для преувеличения роли конфликта в социальной жизни (это другой серьезный изъян социального дарвинизма).

Истолкование метафоры «борьба за существование» исключительно в духе конфликта само по себе не вытекало из теории эволюции. В принципе истолкование социального взаимодействия как кооперации и взаимопомощи вытекало из теории Дарвина с не меньшим основанием.

Именно такое понимание социального взаимодействия выводили из дарвиновской теории эволюции американский философ и историк Джон Фиске (Fiske) в «Очерках космической эволюции» (1874), шотландский евангелический писатель и лектор Генри Драммонд (Drammond) в своих лекциях, озаглавленных «Возвышение человека» (1894), и русский ученый и политический деятель П. А. Кропоткин в книге «Взаимная помощь как фактор эволюции» (англ. изд. — 1902, рус. изд. — 1907). В этих трудах обосновывалась идея о том, что взаимопомощь, альтруизм, бескорыстная забота сыграли важную роль в биологической эволюции и в «выживании сильнейшего». Но чрезмерный акцент на роли конфликта был сделан, как отмечалось выше, именно вследствие уже существовавшей ранее теоретико-методологической установки. Представление о группах, постоянно воюющих между собой за удовлетворение своих потребностей, было столь же неадекватно, как и противоположное представление об идиллическом мире и полном согласии среди людей.

Важно иметь в виду, что, попадая в сферу массового сознания и практической политики, вульгаризованные социал-дарвинистские идеи нередко служили обоснованием аморализма и беззакония, а «выживание сильнейшего» выступало как право сильного во внутренней и внешней политике. Само приписывание социальным конфликтам статуса «естественности», вечности и неустранимости способствовало их оправданию, сохранению и усилению.

Литература

1. Vaccaro A. La lotta per 1'esistenza e i suoi effetti sull'umanita. Roma, 1886.

2. Хофстедтер Р. Американская политическая традиция и ее создатели. М., 1992.

3. Гоббс Т. Левиафан. Гл. XVII, XX // Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М., 1991. Т. 2.

4. Гегель. Наука логики // Гегель. Сочинения. М.; Л., 1937. Т. V.

5. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4.

6. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Там же. Т. 19.

7. Turner J. Herbert Spencer. A Renewed Appreciation. Beverly Hills, etc., 1985.

8. Спенсер Г. Основания социологии, т. 1 // Спенсер Г. Сочинения. СПб., 1898. Т. 4.

9. Спенсер Г. Основания этики, т. II, ч. IV // Там же. 1899. Т. 5.

10. Спенсер Г. Грядущее рабство. СПб., 1884.

11. Bagehot W. Physics and Politics // The Works of Walter Bagehot. Hartford, 1891. Vol. 4.

12. Гумплович Л. Социологические очерки. Одесса, 1899.

13. Гумплович Л. Социология и политика. М., 1895.

14. Гумплович Л. Основы социологии. СПб., 1899.

15. Gumplowicz L. La lutte des races. P., 1893.

16. Ratzenhofer G. Soziologische Erkenntniss. Leipzig, 1898.

17. Small A. General Sociology. Chicago; London, 1905.

18. Sumner W. Folkways. L., 1958.

 

Лекция пятая (окончание)

БИОЛОГИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИОНИЗМ: РАСОВО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Содержание

1. Главные принципы

2. Основатель школы: Артюр де Гобино

3. Другие представители школы

Заключение

Ключевые слова, выражения и имена

Раса, антропологический тип (антропологическая группа), головной указатель, долихокефалы, брахикефалы, антропосоциология, А. де Гобино, X. Ст. Чемберлен, М. Грант, Ж. Ваше де Ляпуж, О. Аммон, Л. Воль-тман, Ф. Гальтон, К. Пирсон, Ч. Ломброзо.

Главные принципы

Расизм, т. е. представление о неравноценности различных расово-ант-ропологических категорий и превосходстве своей категории над другими, существует с незапамятных времен в самых разных обществах. Это представление, как правило, слитое воедино с этноцентризмом и эгоцентризмом различных «мы-групп», уже в древности выступало не просто как эмоциональная реакция на «чужака», свойственная и поведению животных, но как идеология. Так, уже древнегреческий поэт Феогнид из Мегары (VI в. до н. э.) утверждал, что люди, как и животные, делятся на неравноценные породы. Аристотель выводил социальное неравенство из фундаментальных природных различий между людьми, утверждая, что «одни люди по природе свободны, другие - рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо» [1, 384]. Подобную мысль превосходно выражает шекспировский Макбет, обращаясь к убийцам:

О да, людьми вас числят в общем списке,

Как гончих, мопсов, пуделей, овчарок,

Борзых и шавок—всех равно зовут

Собаками, хотя цена различно

Расписана ленивым и проворным,

Дворовым и охотничьим, смотря

По свойствам их—дарам природы щедрой.

Поэтому название породы

К их родовому имени — собака

Мы прибавляем. То же — и с людьми.

(Макбет, III, 1. Пер. Ю.Корнеева)

В европейском обществе вплоть до распространения идеи равенства различные сословия рассматривались как разные расовые группы; привилегированное положение и превосходство высших сословий обосновывалось не их особыми усилиями или достижениями, а просто самим фактом происхождения от иной антропологической категории. Для социальных мыслителей XVIII—XIX вв., которые были сторонниками социального равенства, превосходство белой расы представлялось столь несомненным и очевидным, что они не считали даже нужным его как-то специально доказывать.

Как особое направление в социальной мысли расово-антропологическая школа складывается ко второй половине ХГХ в. В это время старая идеология начинает апеллировать к новому авторитету — авторитету научного знания. Существенно то, что стремление опереться на этот авторитет возникает в тот момент, когда наука о расах - физическая антропология -пребывала еще в зачаточном состоянии. Это оставляло простор для старого и нового мифотворчества и спекуляций, которые превращали незрелое научное знание в псевдонаучное.

Среди непосредственных источников формирования расово-антро-пологических концепций в социальной науке следует отметить труды французского историка и философа Виктора Курте де л'Иля («Политическая наука, основанная на науке о человеке, или Исследование человеческих рас в философском, историческом и социальном отношениях», 1835) и немецкого биолога и врача Карла Густава Каруса («О неравных способностях различных человеческих рас к высокому духовному развитию», 1849).

Поскольку важнейшее место в рассматриваемой школе, как это явствует из ее обозначения, занял расово-антропологический фактор, следует уточнить, что под человеческими расами в физической антропологии обычно понимаются «исторически сложившиеся ареальные... группы людей, связанные единством происхождения, которое выражается в общих наследственных морфологических и физиологических признаках, варьирующих в определенных пределах» [2, 501]. В составе современного человечества выделяются три основные группы рас («большие расы»): негроидная, европеоидная и монголоидная. Внутри этих больших рас выделяют более мелкие категории антропологической классификации, называемые антропологическими типами или группами.

Несмотря на множество различий и оттенков, присущих отдельным расово-антропологическим концепциям, все они сводятся к следующим главным постулатам, объединяющим эти концепции в «школу».

1) Различные общества, социальные и культурные группы (классы, сословия, этнические группы, профессиональные группы и т. д.) — это в основе своей расово-антропологические образования: разновидность этих образований, «надстройка» над ними или их «превращенная форма». Отсюда и определенные варианты расизма как политической идеологии. Помимо собственно «физико-антропологического» расизма, подчеркивающего фактор расы как группы, объединенной морфологическими и физиологическими признаками, существуют и такие варианты, как классовый, сословный, этнический и даже профессиональный расизм. Любые групповые различия в принципе могут трактоваться как расовые.

2) Эволюция общества и культуры — результат различий и взаимодействий между расово-антропологическими группами и признаками.

3) Расы и антропологические группы неравноценны. Отсюда вытекает неравноценность («превосходство», «неполноценность», «ущербность»), а также «благотворность» или «опасность» соответствующих социальных институтов и культурных творений.

4) Социальное поведение людей и культура целиком или преимущественно определяются биологической наследственностью.

5) Смешения между расами или антропологическими группами вредны с точки зрения биологического, социального и (или) культурного развития.

2. Основатель школы: Артюр де Гобино

Отмеченные постулаты впервые в развернутой форме выдвинул французский философ, писатель и дипломат Жозеф-Артюр де Гобино (1816-1882) в четырехтомном трактате «Опыт о неравенстве человеческих рас» (тт. 1-2, 1853; тт. 3-4, 1855).

Как писатель Гобино был скучноват, но он был талантливым стилистом и выступал в самых разных литературных жанрах: романа, рассказа, драмы, поэмы¹.Он писал труды по истории и культуре Востока и опубликовал лингвистический «Трактат о клинописях» (1864). Кроме того, он активно выступал в жанре публицистики и занимался скульптурой. Некоторое время Гобино был начальником канцелярии Алексиса де Ток-виля, когда тот занимал пост министра иностранных дел. Однако ни его творческие занятия, ни дипломатическая карьера не могли удовлетворить тщеславную натуру графа де Гобино. С его точки зрения, его заслуги и достоинства не находили должного признания среди современников, поэтому он, по собственному признанию, ненавидел и презирал современную эпоху.

Гобино очень гордился своим знатным происхождением (впрочем, оно было не таким знатным, как он пытался доказать) и восхвалял то время, когда аристократия была на вершине социальной иерархии. Его расизм был составной частью его элитистского мировоззрения. Главной теоретической проблемой, а точнее, навязчивой идеей для него становится поиск «реальных», «подлинных» иерархий, а внутри них - «подлинных» элит. Элиты, которые он стремится обнаружить, должны быть не преходящими, но вечными, безусловными и неизменными. Они не должны зависеть от случайных и второстепенных обстоятельств, вроде собственности, благодаря которой формируется элита в капиталистическом обществе. Неустанное превознесение достоинств элиты («благородных», «королевских детей» и т. п.) в произведениях Гобино служило явным или неявным обоснованием ее привилегий. Отсутствие же таковых выступало в его понимании как следствие деградации общества, его кризиса и порочности.

Гобино ненавидит все виды равенства: классовое, сословное, расовое и т. д. Но расовое неравенство представляется ему наиболее фундаментальным, исходным, первичным. Из иерархии рас проистекают все ос-

¹ См., в частности, его произведения в русских переводах: Век Возрождения / Пер. с фр. Н. М. Горбова., М., 1913; Кандагарские любовники / Пер. с фр. И. Мандельштам. Пг., 1923; Влюбленные из Кандагара. (Тот же рассказ в переводе Рюрика Ивнева.) М.; Л., 1926; Великий чародей / Пер. с фр. Р. М. Ивнева. Л., 1926.

тальные иерархии, поэтому она выдвигается на первый план как движущая сила истории.

«Опыт о неравенстве человеческих рас» по жанру — произведение философско-историческое. Центральная проблема, которую Гобино стремится разрешить в своем главном труде, - это проблема упадка и гибели различных цивилизаций. По его утверждению, все цивилизации смертны, и европейская цивилизация в этом отношении отличается от других только тем, что впервые начинает осознавать неизбежность своей гибе-ли [3, 4].

Следует подчеркнуть, что изначально в концепции Гобино основным предметом рассмотрения и главным субъектом исторического процесса является на самом деле не общество, культура, цивилизация, а раса, отождествляемая с этнической группой. Социальные институты не определяют жизнедеятельность рас (этнических групп), а наоборот, определяются ими: «Это следствия, а не причины» [там же, 66]. Институты, которые не согласуются с глубинными тенденциями расы, не прививаются, если не происходит расового смешения. Поэтому Гобино отрицает цивилизующую роль мировых религий, в частности христианства, которое, будучи воспринято самыми разными народами, не может само по себе поколебать их глубинных черт и наклонностей.

Прежде чем ответить на вопрос о причинах вырождения и гибели цивилизаций, Гобино задается другим вопросом: существуют ли серьезные различия во внутренней ценности разных рас и можно ли оценить эти различия? Учитывая элитистские и иерархические установки его мировоззрения, ответ нетрудно предугадать. Этот ответ, собственно, дан в самом названии его главного сочинения и затем многократно повторяется и детализируется. Три основные расы: белую, желтую и черную, «три чистых и первоначальных элемента человечества»² [там же, 247], — Гобино выстраивает в виде трехступенчатой иерархической лестницы с белой расой вверху и черной — внизу. Внутри белой расы высшее место занимают «арийцы». Расы отличаются постоянством и неуничтожимос-тью физических и духовных признаков.

Гобино подчеркивает интеллектуальное превосходство белой расы, но вместе с тем отмечает превосходство других рас в области чувств [там же, 354]. Негры, по его мнению, выше остальных рас в сфере художественного творчества, и искусство возникает только при смешении с черной расой. Казалось бы, подобные сравнительные характеристики могут привести его к релятивизму в оценке различных рас: одни выше в одном отношении, Другие — в другом. Но такого вывода сторонник неравенства,

² «Краснокожие», по Гобино, —результат смешения «желтой» и «черной» рас.

конечно, не делает. По Гобино, белая раса превосходит остальные в физической силе, красоте, упорстве и т. д. Но главный для него критерий места в расовой иерархии — это интеллект. Поскольку умственные способности белой расы он оценивает как самые высокие, постольку он помещает ее на верхней ступени иерархической лестницы.

Необходимо отметить, что реальное существование указанных трех «чистых» расовых типов Гобино относит к далекому прошлому. В ходе последующего исторического развития постоянно формировались разнообразные комбинации их между собой, затем комбинации образовавшихся комбинаций и т. д. [там же, 354—355]. Таким образом, «чистых» первоначальных рас давно не существует, и в современную эпоху, по Гобино, имеют место расовые типы, бесчисленное множество раз смешанные между собой.

Категоричность и безапелляционность, с которыми Гобино описывает (ссылаясь на авторитет науки) столь удаленные во времени типы, поразительны. При этом он описывает их достоинства в настоящем времени, как бы забывая об их временнуй удаленности; в результате эти «чистые» типы фигурируют в его концепции как существующие в настоящее время.

Любопытно, что «Опыт о неравенстве человеческих рас» был написан в то время, когда Гобино еще ни разу не покидал Европу, а контакты с неевропейцами были чрезвычайно редки. Очевидно, что его представления о сравнительной ценности различных рас вырабатывались на основе уже сформировавшихся ранее предрассудков, бытовавших в его собственной среде. Правда, он подчеркивает, что сравнивает не индивидуальных представителей различных рас (это, по его мнению, «слишком недостойно» науки [там же, 257]), а группы.

Впрочем, его сравнения различных групп внутри белой расы так же категоричны и безапелляционны, как и межрасовые. Нисколько не колеблясь, Гобино утверждает, что итальянцы красивее, чем немцы, швейцарцы, французы и испанцы; что англичане красивее телом, чем славяне, и обладают самой большой силой кулака среди европейцев; что французы и испанцы обладают лучшей сопротивляемостью усталости, лишениям, неблагоприятным климатическим условиям, чем другие европейцы.

Понятие «раса» у Гобино не отличается определенностью. Тем не менее, именно в сфере рас ищет он решение проблемы «вырождения» и гибели цивилизаций, отказываясь видеть причины этих процессов в моральном и политическом разложении обществ или в специфике географических условий. Он стремится обнаружить «естественные законы, управляющие социальным миром» и обладающие «неизменным» характером. Такими двумя законами в его понимании являются законы отталкивания и притяжения между человеческими расами. В качестве конкретизации этих «законов» выступает фатальный феномен смешения рас и их бесчисленных комбинаций. Смешение рас рассматривается как фундаментальный процесс, определяющий весь ход исторического развития.

Смешение рас представляет собой необходимый источник возникновения и развития цивилизаций (с обязательным участием «белой» расы), но оно же в дальнейшем является причиной их вырождения - такова, согласно Гобино, трагическая диалектика истории. Смешения в какой-то мере возвышают посредственных людей, массу, но за счет исчезновения лучших, благородных элементов, что в конце концов ведет общества и человечество к деградации и гибели.

Отмечая необходимость и неизбежность смешения рас, их взаимозависимость в процессе создания и развития цивилизаций, Гобино ведущую роль в этом процессе отводит «белой» расе. Именно этой расе в наибольшей мере присуще «мужское» начало, «жизненный элемент», без которого другие расы пребывают в состоянии неподвижности. Этот тезис Гобино перекликается с делением человечества на «активные» и «пассивные» расы, о котором ранее говорил немецкий историк Г. Клемм. Гобино выделяет в истории десять цивилизаций; все они в его истолковании обязаны своим возникновением инициативе «белой» расы. Это индийская, египетская, ассирийская, греческая, китайская цивилизации, древняя цивилизация италийского полуострова, западная цивилизация, созданная германцами, и три цивилизации Америки: аллеганская, мексиканская и перуанская.

Любопытно, что тезис о пагубном характере расовых смешений определил антиколониалистскую позицию Гобино, так как колониальные завоевания, по его мнению, способствуют смешениям и, следовательно, вырождению европейской цивилизации. Это отличает его от многих других представителей школы, но, впрочем, не помешало истолкованию его идеи «превосходства» белой расы для обоснования колониалистс-ких устремлений.

Подобно Сен-Симону, Конту и Марксу Гобино любил заниматься пророчествами. Его пророчества в целом проникнуты фатализмом и пессимизмом. Помимо общего предсказания грядущей гибели европейской цивилизации, он прогнозирует не только омассовление, но и «обезлюдение» Земли в результате расовых смешений.

В отличие от многих своих современников Гобино не верит в прогресс. Скорее он верит в регресс: во всех его рассуждениях постоянно присутствует мысль о том, что «золотой век» — достояние далекого прошлого, и ничто не может его возродить. Цивилизации он рассматривает как локальные организмы, проходящие одни и те же циклы развития (от рождения — к смерти). Само понятие цивилизации выступает у него не как оценочное, а как чисто описательное и применяется к самым различным обществам, в том числе неевропейским.

Таким образом, европоцентризм многих предшествующих философс-ко-исторических и социологических систем сменяется у Гобино культурным релятивизмом, а положение о расовом неравенстве сосуществует с представлением о равноценности различных цивилизаций*. Его концепция предваряет наиболее значительные теоретические системы, рассматривающие всемирную историю как сосуществование и смену самостоятельных, самодостаточных и равноценных культур (цивилизаций): теорию культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского, «морфологию культуры» О. Шпенглера, концепцию локальных цивилизаций А. Тойнби. Более чем за полвека до Шпенглера он предсказывал «закат западного мира». Задолго до Шпенглера он поставил проблему «жизненности» культур и использовал характерное для немецкого философа понятие «судьбы» применительно к культурам, цивилизациям, народам.

Критики «массового общества» на Западе, и прежде всего X. Орте-га-и-Гассет, в лице Гобино также имели своего предшественника.

Собственно расовая теория Гобино нашла признание уже после его смерти и главным образом не во Франции, а в Германии, что было связано с развитием национализма и расизма в этой стране на рубеже XIX-XX вв. Еще в конце жизни Гобино сблизился с одним из лидеров германского национализма, композитором Рихардом Вагнером; его произведения были с одобрением встречены Ф. Ницше. В 1894 г. по инициативе Л. Ше-мана, популяризатора идей французского философа, в Германии было основано «Общество Гобино». В 1939-1940 гг. в Германии вышло уже пятое издание «Опыта о неравенстве человеческих рас». Специально подобранные фрагменты из него в период третьего рейха публиковались в популярных антологиях о расах и приводились даже в обязательных школьных учебниках.

Правда, нацистские идеологи давали в значительной мере ложное истолкование концепций Гобино для своих пропагандистских целей, так же как они поступали с наследием Гёте, Шиллера, многих немецких филосо-

³ Гобино подвергает критике европоцентристские оценки других народов: «Из-за того, что внешний облик их цивилизаций не напоминает наш собственный, мы склонны часто поспешно заключать, что либо они варвары, либо они ниже нас в достоинствах. Нет ничего более поверхностного и, следовательно, более подозрительного, чем заключение, сделанное из подобных оснований» [там же, 149]. Такие суждения не противоречат его утверждению относительно превосходства «белой» расы; ведь с его точки зрения все цивилизации, как европейские, так и неевропейские, созданы прежде всего ее усилиями.

фов. Они постарались не заметить, что Гобино считал немцев наиболее смешанной из европейских наций, относя его рассуждения о «германцах» на счет населения современной Германии. Его высокая оценка евреев явно не вписывалась в антисемитский бред нацистских идеологов. Фатализм и пессимизм Гобино исключали какое-либо практическое применение расистских постулатов, за что его критиковал один из апостолов германского национал-социализма, X. Чемберлен. Тем не менее, расовый детерминизм и элитизм явились реальным вкладом в мифологию немецкого фашизма, и Гобино как мыслитель несет за это ответственность.

Отдавая дань авторитету науки, Гобино квалифицирует жанр, в котором написан «Опыт», как «моральную геологию». В его сочинении имеется множество ссылок на ученых - представителей различных областей конкретного знания. Но на самом деле позитивистско-сциентистская оболочка в данном случае скрывает в себе романтико-мифологическую интерпретацию всемирной истории. Метод Гобино лишен минимальной научной строгости. Истолкование исторических фактов, призванное обосновать его расистскую теорию, - это часто полет ничем не ограниченной фантазии. Теория в целом изобилует множеством порочных кругов, противоречий и тавтологических утверждений. Собственно, тавтологично главное утверждение Гобино: смешение рас выступает в его концепции одновременно как признак вырождения цивилизаций и как причина этого вырождения; отсюда бессмысленность этого утверждения. Научные данные никак не подтверждают тезис о пагубности расовых и этнических смешений ни в биологическом, ни в культурном отношениях. Наоборот, имеется немало научных данных, свидетельствующих о благотворности такого рода смешений. «Прогноз» Гобино относительно депопуляции, обезлюдения в результате смешений, не подтвердился.

В концепции Гобино раса (и этническая группа, понимаемая как расовая) - подлинный субъект социально-исторического действия. Вопреки своему декларируемому намерению он решает не проблему «жизненности» цивилизаций, а проблему «жизненности» рас; именно последняя волнует его на самом деле. Но Гобино не был биологом или антропологом, чтобы решать последнюю проблему. Вместе с тем он оказался и вне социальной науки, так как представлял историю обществ в виде «истории кровей».