Примечания к стихотворениям 1833 года

 

Юнкерская молитва

Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 2, № 68, л. 2.

Внизу листка дата – «1833». На обороте листка запись, сделанная рукой П. А. Висковатова, который свидетельствует, что текст стихотворения сохранился у А. П. Шан-Гирея.

Автограф не известен.

Впервые опубликовано (без отдельных стихов и с вариантами) в воспоминаниях А. Меринского в «Атенее» (1858, ч. 6, № 48, стр. 289).

Датируется 1833 годом на основании пометы на копии и содержания стихотворения.

«Алехин глас» – поэт имеет в виду Алексея Степановича Стунеева, преподавателя Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

В «Записках неизвестного гусара» (А. Ф. Тирана) упоминается о том, что в рукописном журнале «Школьная заря» в числе других произведений Лермонтова была помещена и «Юнкерская молитва». Тиран приводит текст ее, отличающийся от текста копии ИРЛИ и текста, опубликованного в «Атенее» («Звезда», 1936, № 5, стр. 184).

 

Стихотворения 1833–1834 годов

 

На серебряные шпоры…

 

 

На серебряные шпоры

Я в раздумии гляжу;

За тебя, скакун мой скорый,

За бока твои дрожу.

 

Наши предки их не знали

И, гарцуя средь степей,

Толстой плеткой погоняли

Недоезжаных коней.

 

Но с успехом просвещенья

Вместо грубой старины,

Введены изобретенья

Чужеземной стороны;

 

В наше время кормят, холят,

Берегут спинную честь…

Прежде били – нынче колют!..

Что же выгодней? – бог весть!..

 

 

В рядах стояли безмолвной толпой…

 

 

В рядах стояли безмолвной толпой,

Когда хоронили мы друга,

Лишь поп полковой бормотал, и порой

Ревела осенняя вьюга.

Кругом кивера над могилой святой

Недвижны в тумане сверкали;

Уланская шапка да меч боевой

На гробе досчатом лежали.

И билося сердце в груди не одно

И в землю все очи смотрели,

Как будто бы всё, что уж ей отдано,

Они у ней вырвать хотели.

Напрасные слезы из глаз не текли,

Тоска наши души сжимала;

И горсть роковая прощальной земли,

Упавши на гроб, застучала.

Прощай, наш товарищ, не долго ты жил,

Певец с голубыми очами;

Лишь крест деревянный себе заслужил,

Да вечную память меж нами!

 

Примечания к стихотворениям 1833–1834 годов

 

На серебряные шпоры…

Печатается по автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 22 (тетрадь XXI), л. 10 об.

Впервые опубликовано в «Сарат. листке» (1876, 1 января, № 1).

Датируется на основании содержания 1833–1834 годами – временем пребывания Лермонтова в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

 

В рядах стояли безмолвной толпой…

Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 4, № 85 («Материалы для биографии М. Ю. Лермонтова» В. Хохрякова), л. 16–16 об.

Автограф не известен.

Впервые опубликовано в Соч. под ред. Висковатова (т. 1, 1889, стр. 243).

Датируется на основании содержания 1833–1834 годами – временем пребывания Лермонтова в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. По мнению М. Ф. Николевой вызвано смертью юнкера Егора Сиверса, который умер 5 декабря 1835 г. (См. Соч. изд. «Библиотека поэта», Малая серия, т. 1, стр. 393–394). Написано по образцу стихотворения И. И. Козлова «На погребение английского генерала сира Джона Мура».

 

Стихотворения 1836 года

 

Умирающий гладиатор

 

I see before me the gladiator lie…

Byron. [5]

 

 

Ликует буйный Рим… торжественно гремит

Рукоплесканьями широкая арена:

А он – пронзенный в грудь – безмолвно он лежит,

Во прахе и крови скользят его колена…

И молит жалости напрасно мутный взор:

Надменный временщик и льстец его сенатор

Венчают похвалой победу и позор…

Что знатным и толпе сраженный гладиатор?

Он презрен и забыт… освистанный актер.

 

И кровь его течет – последние мгновенья

Мелькают, – близок час… вот луч воображенья

Сверкнул в его душе… пред ним шумит Дунай…

И родина цветет… свободный жизни край;

Он видит круг семьи, оставленный для брани,

Отца, простершего немеющие длани,

Зовущего к себе опору дряхлых дней…

Детей играющих – возлюбленных детей.

Все ждут его назад с добычею и славой,

Напрасно – жалкий раб, – он пал, как зверь лесной,

Бесчувственной толпы минутною забавой…

Прости, развратный Рим, – прости, о край родной…

 

Не так ли ты, о европейский мир,

Когда-то пламенных мечтателей кумир,

К могиле клонишься бесславной головою,

Измученный в борьбе сомнений и страстей,

Без веры, без надежд – игралище детей,

Осмеянный ликующей толпою!

 

И пред кончиною ты взоры обратил

С глубоким вздохом сожаленья

На юность светлую, исполненную сил,

Которую давно для язвы просвещенья,

Для гордой роскоши беспечно ты забыл:

Стараясь заглушить последние страданья,

Ты жадно слушаешь и песни старины

И рыцарских времен волшебные преданья —

Насмешливых льстецов несбыточные сны.

 

 

Еврейская мелодия

(Из Байрона)

 

 

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!

Вот арфа золотая:

Пускай персты твои, промчавшися по ней,

Пробудят в струнах звуки рая.

И если не навек надежды рок унес,

Они в груди моей проснутся,

И если есть в очах застывших капля слез —

Они растают и прольются.

 

Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,

Мне тягостны веселья звуки!

Я говорю тебе: я слез хочу, певец,

Иль разорвется грудь от муки.

Страданьями была упитана она,

Томилась долго и безмолвно;

И грозный час настал – теперь она полна,

Как кубок смерти яда полный.

 

 

В альбом

(Из Байрона)

 

 

Как одинокая гробница

Вниманье путника зовет,

Так эта бледная страница

Пусть милый взор твой привлечет.

 

И если после многих лет

Прочтешь ты, как мечтал поэт,

И вспомнишь, как тебя любил он,

То думай, что его уж нет,

Что сердце здесь похоронил он.

 

 

Великий муж! Здесь нет награды…

 

 

Великий муж! Здесь нет награды,

Достойной доблести твоей!

Ее на небе сыщут взгляды,

И не найдут среди людей.

 

Но беспристрастное преданье

Твой славный подвиг сохранит,

И, услыхав твое названье,

Твой сын душою закипит.

 

Свершит блистательную тризну

Потомок поздний над тобой

И с непритворною слезой

Промолвит: «он любил отчизну!»