ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ — понятие постмо­дернистской текстологии, артикулирующее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой в качестве интериоризации внешнего.

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ — понятие постмо­дернистской текстологии, артикулирующее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой в качестве интериоризации внешнего. Термин "И." был введен Кристевой (в 1967) на основе анализа концепции "полифонического романа" М.М.Бахтина, зафиксировавшего феномен диалога текста с текстами (и жанрами), предшествующими и параллельными ему во времени. В целом, концепция И. восходит к фунда­ментальной идее неклассической философии об актив­ной роли социокультурной среды в процессе смыслопонимания и смыслопорождения. Так, у Гадамера, "все сказанное обладает истиной не просто в себе самой, но указывает на уже и еще не сказанное... И только когда несказанное совмещается со сказанным, все высказы­вание становится понятным". В настоящее время поня­тие И. является общеупотребительным для текстологи­ческой теории постмодернизма, дополняясь близкими по значению и уточняющими терминами (наример, по­нятие "прививки" у Дерриды). В постмодернистской системе отсчета взаимодействие текста со знаковым фоном выступает в качестве фундаментального усло­вия смыслообразования: "всякое слово (текст) есть... пересечение других слов (текстов)", "диалог различ­ных видов письма — письма самого писателя, письма получателя (или персонажа) и, наконец, письма, обра­зованного нынешним или предшествующим культур­ным контекстом" (Кристева). По оценке Р.Барта, "осно­ву текста составляет... его выход в другие тексты, дру­гие коды, другие знаки", и, собственно, текст — как в процессе письма, так и в процессе чтения — "есть во­площение множества других текстов, бесконечных или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов". Таким образом, "каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнавае­мых формах: тексты предшествующей культуры и тек­сты окружающей культуры. Каждый текст представля­ет собою новую ткань, сотканную из старых цитат. Об­рывки старых культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т.д. — все

они поглощены текстом и перемешаны в нем, посколь­ку всегда до текста и вокруг него существует язык" (Р.Барт). Смысл возникает именно и только как резуль­тат связывания между собой этих семантических век­торов, выводящих в широкий культурный контекст, вы­ступающий по отношению к любому тексту как внеш­няя семиотическая среда. Это дает основание для оценки постмодернистского стиля мышления как "ци­татного мышления", а постмодернистских текстов — как "цитатной литературы" (Б.Морриссетт). Феномен цитирования становится основополагающим для пост­модернистской трактовки текстуальности. Речь идет, однако, не о непосредственном соединении в общем контексте сколов предшествующих текстов. — Такое явление уже встречалось в античной культуре в виде "лоскутной поэзии" позднего Рима (центоны Авсония; поэма Геты "Медея", составленная из отрывков Верги­лия, и т.п.). Однако само понятие центона (лат. cento — лоскутные одеяло или одежда) предполагает построе­ние текста как мозаики из рядоположенных цитат с до­стигаемым системным эффектом, причем каждая из ци­тат представлена своей непосредственной денотатив­ной семантикой; коннотативные оттенки значения, свя­занные с автохтонным для цитаты контекстом, как пра­вило, уходят в тень. Базовым понятием постмодернист­ской концепции И. выступает понятие палимпсеста, пе­реосмысленное Ж.Женеттом в расширительном плане: текст, понятый как палимпсест, интерпретируется как пишущийся поверх иных текстов, неизбежно проступа­ющих сквозь его семантику. Письмо принципиально невозможно вне наслаивающихся интертекстуальных семантик, — понятие "чистого листа" теряет свой смысл. Реально носитель культуры всегда "имеет дело с неразборчивыми, полустертыми, много раз перепи­санными пергаментами" (Фуко). Текст в принципе не может быть автохтонным: наличие заимствований и влияний — это то, чей статус по отношению к любому тексту Деррида определяет как "всегда уже". Таким об­разом, "требуется, чтобы отдельные слова-единицы не звучали подобно словесным обрывкам, но наглядно представляли логику и специфические возможности того или иного используемого языка. Только тогда вы­полняется постмодернистский критерий многоязычия" (В.Вельш). — Внутри текста осуществляется своего рода коннотация, которая "представляет собой связь, соотнесенность, метку, способную отсылать к иным — предшествующим, последующим или вовсе... внепо­ложным контекстам, к другим местам того же самого (или другого) текста" (Р.Барт). Специфицируя меха­низм "межтекстовых отношений", Эко вводит понятие "интертекстуального диалога", который определяется как "феномен, при котором в данном тексте эхом отзы-

ваются предшествующие тексты". Р.Барт определяет текст как "эхокамеру", создающую стереофонию из внешних отзвуков. Важнейшим моментом подобного синтетизма является имманентная интериоризация тек­стом внешнего. По формулировке Деррида, в той мере, "в какой уже имеет место текст", имеет место и "сетка текстуальных отсылок к другим текстам", т.е. смысл "всегда уже выносит себя вовне себя". Несмотря на расхожую фразу о том, что символом культуры постмо­дерна становятся кавычки, постмодернизм основан на презумпции отказа от жестко фиксированных границ между имманентным (внутренним) и заимствованным (внешним). В отличие от предшествующей традиции, постмодерн ориентирован на подразумевающиеся (гра­фически не заданные) кавычки: "текст... образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат — из цитат без кавычек" (Р.Барт). Само их узна­вание — процедура, требующая определенной культур­ной компетенции: цитата "будет понята лишь в том случае, если зритель догадывается о существовании кое-где кавычек. Отсутствующие в типографском смысле кавычки могут быть обнаружены лишь благо­даря "внетекстовому знанию" (Эко). Постмодернист­ская литература, в связи с этим, оценивается Джеймисоном как "паралитература", в рамках которой "мате­риал более не цитируется... но вводится в саму... суб­станцию текста". Текст, собственно, и представляет со­бой игру смысла, осуществляющуюся посредством иг­ры цитатами и игры цитат: "цитаты... заигрывают с ин­тертекстуальностью" (Эко). Подобный текст с подвиж­ной игровой ("карнавальной") структурой "реализуется внутри языка. Именно с этого момента... встает пробле­ма интертекстуальности" (Кристева). Цитата, таким об­разом, не выступает в качестве инородного по отноше­нию к якобы наличному материковому тексту включе­ния, но, напротив, исходно инородный текст ("внеш­нее") становится имманентным компонентом ("внут­ренним") данного текста. Интериоризируя внешнее, текст, собственно, и представляет собой не что иное, как результат этой интериоризации: Р.Барт в данном контексте сравнивает его с "королевским бифштексом" Людовика XVIII, известного в качестве тонкого гурма­на (способ приготовления этого блюда предполагал его пропитку соком других таких же бифштексов): текст вбирает "в себя сок всех предшествующих, пропущен­ный... сквозь фильтр из того же самого вещества, кото­рое нужно профильтровать; чтобы фильтрующее было фильтруемым, так же, как означающее является и озна­чаемым". Применительно к палимпсесту, собственно, невозможно отделить внешнее от внутреннего, разгра­ничить привнесенные семантические блики и авто­хтонный материковый смысл, поскольку последний

именно и только из них и состоит. Исходя из этого, текст не может рассматриваться иначе, нежели в каче­стве включенного в перманентный процесс смыслообмена с широкой культурной средой, и именно в этом обмене реализует себя "безличная продуктивность" текста (Кристева). В данной системе отсчета само "по­нятие текста, продуманное во всех его импликациях, несовместимо с однозначным понятием выражения" (Деррида). Постмодернистское прочтение текста "сплошь соткано из цитат, отсылок, отзвуков; все это языки культуры... старые и новые, которые проходят сквозь текст и создают мощную стереофонию", игра цитат фактически является игрой культурных "язы­ков", в которой "ни один язык не имеет преимущества перед другим" (Р.Барт). — Текстовое значение в этой системе отсчета в принципе не может быть воспринято и оценено как линейное: методология текстового ана­лиза Р.Барта эксплицитно "требует, чтобы мы представ­ляли себе текст как... переплетение разных голосов, многочисленных кодов, одновременно перепутанных и незавершенных. Повествование — это не плоскость, не таблица; повествование — это объем". В целом, с точ­ки зрения постмодернизма, текст существует лишь в силу межтекстовых отношений, в силу И., и в этом от­ношении И. выступает как "необходимое предвари­тельное условие для любого текста" (Р.Барт). — В рам­ках постмодернизма сама идея текстуальности мыслит­ся как неотделимая от И. и основанная на ней, — текст, собственно, и есть не что иное, как "ансамбль суперпо­зиций других текстов" (М.Риффатер). Понятый таким образом текст фактически обретает прошлое, "приоб­ретает память" (Лотман), однако постмодернизм отвер­гает понимание И. сугубо в плане генетического возве­дения текста к его так называемым источникам. Во-первых, по оценке Р.Барта, "в явление, которое приня­то называть интертекстуальностью, следует включить тексты, возникающие позже произведения: источники текста существуют не только до текста, но и после не­го". Собственно, в постмодернистской системе отсчета корректно говорить не о процессе смыслообмена текс­та с культурной средой, но о процессуальности конституирования смысла как его движения в культурной сре­де — сквозь тексты, каждый из которых представляет собой конкретную семантическую конфигурацию мно­гих смысловых потоков, но ни один не может рассмат­риваться в качестве источника (детерминанты) другого, ибо ни один из них не существует до и помимо этой всеохватной интертекстуальной игры, вне которой нет и не может быть конституировано текста как такового: "нет текста, кроме интертекста" (Ш.Гривель). Во-вто­рых (и это главное), феномен И. значим для постмодер­низма в плане не столько генетического, сколько функ-

ционального своего аспекта, — "интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски "источников" и "влия­ний" соответствуют мифу о филиации произведений" (Р.Барт). Под цитатой понимается заимствование не только (и не столько) непосредственно текстового фрагмента, но главным образом функционально-стили­стического кода, репрезентирующего стоящий за ним образ мышления либо традицию: как отмечает Дерри­да, осуществляемая текстовая деконструкция "должна искать новые способы исследования тех кодов, которые были восприняты". В постмодернистской парадигме под цитатой понимается не только вкрапление текстов друг в друга, но и потоки кодов, жанровые связи, тон­кие парафразы, ассоциативные отсылки, едва улови­мые аллюзии и мн.др. Согласно предложенной Ж.Женеттом классификации типов взаимодействия текстов, могут быть выделены: 1) собственно И. как соприсут­ствие в одном тексте двух и более различных текстов (цитата, плагиат, аллюзия и др.); 2) паратекстуальность как отношение текста к своей части (эпиграфу, загла­вию, вставкой новелле); 3) метатекстуальность как со­отношение текста со своими предтекстами; 4) гипер­текстуальность как пародийное соотношение текста с профанируемыми им иными текстами; 5) архитексту­альность как жанровые связи текстов. Именно в про­цессуальности соприкосновения с интертекстом для современной культуры открывается возможность реактуализации в культурном восприятии смыслов, чья ценность была девальвирована, а исходные коннотации — утрачены, т.е. "переоткрытие утраченных значений" (М.Готдинер). Для субъекта восприятия текста это предполагает обязательную и исчерпывающую подключенность к мировой культуре, знакомство с различ­ными (как в предметном, так и в этно-национальном смысле) традициями, что должно обеспечить читателю так называемую "интертекстуальную компетенцию", позволяющую ему узнавать цитаты не только в смысле формальной констатации их наличия, но и в смысле со­держательной их идентификации. Для формирования ассоциаций, без которых тот или иной текст не может быть означен, может понадобиться актуализация любо­го (самого неожиданного) набора культурных кодов: "мы имеем дело с текстами, которые включают в себя цитаты из других текстов, и знание о предшествующих текстах является необходимым условием для восприя­тия нового текста", т.е. потенциальный читатель дол­жен быть носителем своего рода "интертекстуальной энциклопедии" (Эко). В этом контексте постмодернизм вырабатывает ряд близких по смыслу понятий, фикси­рующих указанные требования к читателю: "образцо­вый читатель" Эко, "аристократический читатель"

Р.Барта, "архичитатель" М.Риффатера, "воображаемый читатель" Э.Вулфа и т.п. В связи с этим, в системе от­счета читателя И. определяется как "взаимозависи­мость между порождением или рецепцией одного дан­ного текста и знанием участником других текстов" (Р-А.Багранд, И.Дресслер). Собственно "интертекстуаль­ная энциклопедия" читателя и является, в конечном счете, тем аттрактором, к которому тяготеет интерпре­тация текста как процедура смыслообразования. Имен­но в ориентации на читателя (т.е. в "предназначении" текста), а не в его отнесенности к определенному авто­ру ("происхождении") и реализуется возникновение смысла: по Р.Барту, интертекстуальная "множествен­ность фокусируется в определенной точке, которой яв­ляется не автор, как утверждали до сих пор, а читатель. Читатель — это то пространство, где запечатляются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении, а в предназна­чении... Читатель —...некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют... текст". Однако ни одному, да­же самому "образцовому", читателю уловить все смыс­лы текста "было бы невозможно, поскольку текст бес­конечно открыт в бесконечность" (Р.Барт). Внетексто­вые аналитики постмодернизма демонстрируют столь же сильно выраженную презумпцию понимания отно­шения к внешнему в качестве интериоризации, — од­ним из наиболее ярких примеров этого ряда может слу­жить концепция складки, предполагающая трактовку внутреннего как возникающего в процессе складыва­ния внешнего (см. Складка, Складывание).

М.А. Можейко