ГЛАВА 30 Зеленые луга, пятнистые коровы

 

Той ночью, когда все в доме заснули, я достала альбом в котором хранила фотографии всех детей, которых воспитывала. Я называла его галереей озорников. Я пересмотрела снимки. Некоторые были постановочными, другие сделаны, когда детей заставали врасплох, на пикнике у реки или просто бегающими в саду. Дети всех возрастов и национальностей, от крошки Джейсона, который прибыл к нам двух дней от роду, до Марты, непокорной и обозленной семнадцатилетней девушки, которая теперь стала врачом.

С некоторыми из них я больше никогда не общалась, но многие по-прежнему звонили мне и писали. Четверо оставались со мной больше года, и все четверо до сих пор время от времени навещают меня – они стали частью нашей немаленькой семьи. Листая страницы, я вспоминала их нравы и проблемы – все такие разные. И никого из детей я не подвела. До настоящего момента. Здесь все еще не было фотографий Джоди, но я уже знаю: когда у меня дойдут руки вклеить их в альбом, они станут последними. Каких бы способностей или талантов к этому делу я ни имела прежде, можно считать, что их больше нет. Моя уверенность пошатнулась. Я решила впредь не заниматься патронатом.

Прошло три дня, пока мне наконец сообщили о дальнейшем ходе развития событий, и все это время Джоди казалась замкнутой и по-прежнему безразличной ко всему. Я даже не заговаривала о том, чтобы пойти в школу. Какой смысл? Теперь она существовала в собственном мире. Как-то мы пережили эти дни. Я читала вслух, разговаривала с ней, заставляла хоть немного поесть. Эдриан. Люси и Пола тоже пытались растормошить ее.

Вскоре после моего возвращения с того самого совещания я собрала всех за столом и сообщила, что Джоди покидает нас. Дети не выразили открыто своих чувств, и их молчание подсказывало, что они и сами понимают, в каком серьезном положении находится Джоди. Всегда грустно, когда очередной ребенок уходит, но раньше это сопровождалось осознанием: он уходит в лучшее будущее (к своей семье или к приемным родителям), он уходит другим, лучше, чем был, когда попал ко мне. С Джоди такого утешения не было. Несмотря на все наши усилия, нам не удалось помочь ей, и никого это не оставило равнодушным.

– Не вините себя, – сказала я, вспоминая слова Джилл. – Мы сделали все, что могли, остальное не в наших силах.

Но это были лишь слова, и я знала, что мои дети, как и я, чувствуют свое поражение.

Четыре дня спустя пришло известие от Рона Грэма. В конверте я нашла письмо для меня и еще один конверт – для Джоди. В письме ко мне Рон представился и сообщил, что вскоре позвонит, чтобы договориться о встрече. Что же касалось второго – стоило ли мне отдать его Джоди нераспечатанным? Я отдала его ей после обеда. Она взяла конверт подозрительно, потом прочитала на нем свое имя. Внезапно ее глаза загорелись.

– Мне? От кого?

– Открой его, и все сама узнаешь. Похоже, это что-то важное.

Я убрала ее тарелку, и она быстро разорвала конверт и развернула сложенный лист желтоватой бумаги. Текст был напечатан жирным красным шрифтом, а в одном уголке была нарисована улыбающаяся мордашка. Это вызывало симпатию.

– Мне? – повторила она.

– Да. Прочитать тебе?

Она отдала его мне с опаской, и я прочитала, водя для нее пальцем по строчкам.

 

Дорогая Джоди!

Меня зовут Рон, а мою жену – Бетти. С нами живет много детей в большом доме за городом. Мы помогаем им решать их проблемы, и нам бы хотелось приехать к тебе и рассказать о себе.

Ждем встречи с тобой,

До свидания,

Рон и Бетти.

 

Просто, но очень умно обставленное представление, и она была так рада, что кто-то прислал письмо лично ей! Она попросила перечитать его еще раз, а потом – еще.

– Когда они приедут? – спросила она с интересом, которого я не слышала у нее уже с месяц.

– Пока не знаю. Они позвонят.

– Хорошо бы поскорее. Они хорошие, да, Кэти?

– Да, они хорошие, милая.

Она засунула письмо обратно в конверт и весь день таскала его с собой. Когда вернулись Эдриан, Люси и Пола, она попросила их прочитать письмо вслух, и ее энтузиазм удивил их не меньше моего. Никто ничего не сказал, но все почувствовали облегчение. Как одно письмо от постороннего человека смогло сделать то, чего не смогли сделать месяцы любви и заботы?

Когда Джоди уже легла спать, позвонил Рон. Я рассказала ему о положительной реакции.

– Дети вроде нее редко привязываются к кому-то, – сказал он, моментально подмечая мои невыраженные чувства. – Это не ваша вина, Кэти.

Он расспросил меня о нашей семье, о том, как Джоди общается со всеми ее членами. Он описал процедуру знакомства: письмо – это ее начало, а их с женой совместный визит к нам на следующей неделе станет продолжением.

– Никогда не нужно торопить события. Джоди вам доверяет, и нужно какую-то часть этого доверия перенести на нас.

Он говорил, а я удивлялась: сколько он знает о Джоди! Он, должно быть, изучил ее дело от корки до корки – мы говорили больше часа. Было приятно общаться с человеком, который знает, что делает. Он совсем не походил на всех остальных. Джилл, конечно, делала все, что в ее силах, но она была лишь винтиком в огромной машине, и изменить что-либо было не в ее власти. Она могла только предполагать и задавать вопросы. Эйлин должна была проявить заинтересованность как социальный работник, но демонстрировала свою профнепригодность, некомпетентность и, если уж совсем честно, халатность по отношению к делу. Год спустя она все еще почти ничего не знала о деле Джоди, она не потрудилась даже познакомиться с ней поближе или хотя бы формально выполнять свои обязанности. Только разговаривая с Роном, я почувствовала, что часть той ноши, которую я так долго несла в одиночку, переложили на чужие плечи. Я даже не понимала до сих пор, насколько одинокой была. Все это время только мы вдвоем, я и Джоди, сражались за нее, в то время как неповоротливая система социальной помощи топталась на месте. Теперь я наконец верила в то, что Джоди небезразлична еще кому-то.

На вопрос, что мне сказать Джоди об их визите, он попросил не говорить многого, но записать все ее вопросы и сказать, что Рон и Бетти на них ответят, когда приедут.

Я отправилась спать счастливее, чем обычно. Джоди обрадовалась, и Рон казался разумным и ответственным человеком. Может, они были нравы, может, все к лучшему…

 

На следующее утро, когда все ушли в школу, я рассказала Джоди, что звонил Рон.

– Чего ему надо? – фыркнула она, отталкивая тарелку с овсянкой, которую только что сама просила.

Может, она не поняла, что Рон – это тот человек, который прислал ей письмо?

– Спрашивал про тебя. Он прислал тебе то чудесное письмо, помнишь? Они приедут к тебе на следующей неделе.

– Не хочу. Замолчи. Уйди.

– Джоди… – начала было я, но решила не давить на нее. Сделаю, как советовал Рон, и не буду говорить много.

На следующий день она не вспоминала ни о Роне, ни о Бетти, ни о письме, а снова погрузилась в себя и все больше молчала. Укладывая ее в постель, я увидела, что она разорвала письмо на кусочки и бросила на пол. Не обратить на это внимания было бы странно, ведь я достаточно хорошо знала Джоди: именно так она выражает свою злобу. Я подобрала обрывки и присела на край кровати.

– Я знаю, что это все непросто, солнышко. Всем нам непросто. Расскажи мне, что ты сейчас чувствуешь. О чем думаешь? Я могу тебе помочь?

Она вся сморщилась и бросилась мне в объятия. Я крепко обняла ее, прижимая ее голову к груди, а она жалостно плакала.

– Что такое, Джоди? Расскажи мне, пожалуйста. Я правда хочу помочь.

Она немного подумала и выпалила:

– Они сделают то же, что и остальные. Не хочу. Это больно. Ты сказала, что больше этого не будет.

– Что ты, милая, нет! Они очень хорошие, очень добрые люди. Они никогда не сделают тебе ничего плохого.

Но Джоди не могла мыслить так же, как и я. В ее мире незнакомый взрослый человек – это тот, кто причиняет боль и страдания. Сколько раз такое с ней уже случалось. Сама мысль о чужом взрослом человеке рядом с ней пугала Джоди. Плюнув на совет Рона говорить поменьше, я попыталась все объяснить.

– Рон и Бетти – они как я. Они помогают детям, которых обижали, только они умеют это делать лучше меня. Они знают, что нужно сказать. Они помогли сотням детей, и тебе они тоже помогут. Они хотят только поговорить. Я все время буду вместе с тобой. А они расскажут нам о месте, где они живут, и о других детях, которые живут с ними.

Она шмыгнула носом:

– Они не пойдут в мою комнату? И я не хочу садиться в их машину.

– Нет, конечно нет! – Я повернула к себе ее лицо. – Джоди, с тех пор, как ты со мной, ты встречала много-много взрослых, и никто не обижал тебя. Я не позволила бы им прийти, если бы не была уверена, что все будет хорошо. Ты ведь мне всегда верила, да?

Она кивнула.

– Тогда, пожалуйста, поверь мне и сейчас.

Она позволила вытереть ей слезы, но я не была уверена, что полностью успокоила ее. Все же со мной она живет не так долго, если сравнивать с восемью годами в родительском доме. С точки зрения Джоди, этот мой мир был исключением, а ее – нормой.

Я прочитала ей сказку и уложила спать. Выходя из комнаты, я услышала, как Эми сказала Джоди:

– Кэти можно верить. Честно-честно.

 

По мере приближения назначенного дня состояние Джоди становилось все более нестабильным. Она то и дело отдавалась во власть Рега и Эми, и в промежутках между приступами тоже было мало хорошего. Когда мне удавалось поймать настоящую Джоди, я пыталась хоть как-то задержать ее, но она сразу пряталась в свою раковину, и я снова натыкалась на ничего не видящий, рассеянный взгляд. О школе не шло уже и речи, и, если не считать необходимых походов в магазин, мы вообще не выбирались из дома.

Утром в день визита все было без изменений, и я переживала, как бы она не разошлась еще сильнее от встречи с чужими людьми. Бетти позвонила из машины сказать, что они подъезжают через пятнадцать минут, и я сообщила ей о своем беспокойстве.

– Самое главное, вы все делали правильно, – успокаивала она меня так же проникновенно, как и ее муж. – Как только мы придем и познакомимся с ней, сразу станет легче.

Меня это не убедило. Я вернулась в гостиную, где начала складывать пазл в надежде, что Джоди заинтересуется.

– Это были Рон и Бетти, – весело сказала я. – Они скоро приедут. Хочешь поскладывать пазл?

К моему удивлению, она слезла с дивана, подобрала фрагмент мозаики и передала мне. Я положила его на нужное место, и на рисунке можно было различить кошачью мордочку.

– А где кот? – спросила она неожиданно.

– Спит в корзине у батареи.

– А у них есть кот?

– Не знаю. Но спросим.

Она передала мне еще фрагмент, и я прикрепила его тоже. Когда позвонили в дверь, Джоди осталась сидеть на полу и выглядела как совершенно нормальный ребенок, который занят игрой.

Я проводила Рона и Бетти в гостиную. Они были примерной парой под пятьдесят, хорошо одетые, их лица были открытыми и добрыми.

– Здравствуй, Джоди, – весело поздоровалась Бетти. – Очень рада с тобой познакомиться. – Она присела и изучила рисунок. – Очень хорошо. Тебе нравится собирать пазлы?

Джоди кивнула.

– А это мой муж Рон.

Джоди подняла голову и улыбнулась Рону, который незаметно уселся в кресло около нее.

– Джоди интересовалась, есть ли у вас кот, – сказала я.

– Кота нет, – ответила Бетти, – но за домом есть поле, и там пасется много коров.

– Коров? – внезапно заинтересовалась Джоди. – Да. По утрам слышно, как они мычат, а потом

приходит фермер и уводит их доить. Детям всегда нравится наблюдать за ними. Иногда коровы подходят так близко к забору, что их можно даже погладить.

– Правда? – Она была довольна.

Я удалилась в кухню и сварила кофе.

Тоша, заслышав новые голоса, лениво выползла из своей корзинки и пошла оценить обстановку. Джоди представила ее:

– Это Тоша, но она меньше коровы.

– Верно, – согласилась Бетти. – Намного меньше. Наверное, Джоди что-то увидела в Роне и Бетти, потому что она вела себя так, что была не похожа на ту девочку, которую я им описывала, и мои слова могли быть подвергнуты сомнению, если никто их не подтвердит.

Я принесла поднос. Бетти как раз помогала Джоди закончить картинку. Я села и похвалила их. Джоди схватила пирожное и села на диван рядом с Бетти.

– А какие еще игры ты любишь? – спросил Рон, ненавязчиво включаясь в разговор. Он говорил мягко и уж точно не мог напугать ее.

– Рисовать люблю. В парке гулять.

– Очень хорошо. – Он улыбнулся ей, и Джоди улыбнулась в ответ.

Мы немного поговорили про парк, после чего Рон постепенно перевел разговор на Хай Оукс, рассказывая о том, чем занимаются там. Он достал из кармана проспект – детская версия того, что раздавали нам, – и все мы собрались вокруг Джоди, пока она изучала его. Она переворачивала страницу за страницей, а Рон тем временем рассказал, как они там живут, упомянул про других детей. Джоди спросила, есть ли у них телевизор и во сколько они ложатся спать.

Рон и Бетти провели у нас еще два часа, разговаривали и играли с Джоди и даже показали нам небольшой видеофильм про Хай Оукс, где мы увидели и комнаты, и дворик.

Почувствовав, что Джоди готова, они предложили нам приехать как-нибудь к ним в Хай Оукс на следующей неделе.

– Хочу сейчас, – воскликнула Джоди, подпрыгивая на месте.

– Ну нет, – улыбнулась Бетти. – Мы хотим сначала подготовить твою комнату.

Впервые была упомянута «ее комната», то есть возможность, что она останется там жить. Я наблюдала за реакцией Джоди.

– А можно Кэти поедет?

– В гости? Конечно, – ответил Рон. – Она привезет тебя на машине, вы вместе посмотрите твою комнату и познакомитесь с другими ребятами. А когда приедешь в следующий раз, можешь остаться на ночь, а Кэти приедет и заберет тебя на следующий день.

– А мне можно будет погладить корову? – спросила она.

– Ну ты наверняка сможешь на нее посмотреть, а погладишь или нет – зависит от того, как близко она подойдет к забору.

Я внутренне улыбнулась. Коровы явно заменили котов в списке интересов Джоди, точно так же, как Рон и Бетти заменили меня. Мы проводили их, попрощались, и весь день Джоди не теряла бодрости и воодушевления. Какое-то время она порисовала, и, когда я пришла посмотреть на ее творение, она с гордой улыбкой продемонстрировала мне рисунок, на котором были нарисованы большой красный дом, стоящий посреди поля, и три пятнистые коровы.

 

ГЛАВА 31 Хай Оукс

 

Спустя неделю, которая прошла в атмосфере скрытых надежд, мы въехали в Хай Оукс, и нашему взору открылся величественный замок. Половину пути Джоди то дремала, то разговаривала со своей куклой Джули, но как только мы приблизились к Хай Оукс, она притихла и приникла к окну, чтобы полюбоваться видом. Здание было знакомо нам по видео, но по мере приближения меня все больше впечатляли его размеры. Замок был огромным, в двух его крыльях разместились четырнадцать спален, а справа красовался флигель, который когда-то был домиком для слуг, а теперь служил комнатой отдыха. Остроконечная крыша возвышалась над аркой кирпичного крыльца, покрытого слоновой костью. Похоже было, что постройки относились к середине XIX века.

– Вот это да! – сказала я. – Не просто будет организовать встречу, чтобы поговорить с тобой.

Джоди усмехнулась, не вполне понимая, о чем я, но сознавая, что эти слова были обращены именно к ней.

Я припарковалась рядом с тремя машинами у подъезда и открыла Джоди дверь, чтобы она могла выйти. Держась за руки, мы зашагали по гравию к дубовой двери, и, когда я дернула за шнур дверного колокольчика, было слышно, как его эхо раздается по дому.

– И я хочу, – сказала Джоди и еще три раза отрывисто позвонила.

Бетти с улыбкой открыла дверь:

– Нравится наш колокольчик, Джоди? Мы подумывали, не поставить ли современный звонок, но все захотели оставить этот.

Джоди в то же мгновение отпустила мою руку и взяла за руку Бетти, что удивило меня, потому что не далее как сегодня утром она заявила мне, что не помнит, кто такая Бетти. Мы прошли в холл, украшенный белой плиткой с узорными розочками в центре каждого квадрата, что придавало пространству больше света. Из глубины дома показался Рон:

– Здравствуйте, Джоди и Кэти. Как добрались?

– Спасибо, хорошо, – ответила я за нас обеих. Джоди укрылась за спиной Бетти.

Рон звонил накануне вечером, и я напомнила Джоди о том, кто он такой. Но она не возвращалась к вопросу о поездке. Мы обсуждали это только один раз, накануне, когда я напомнила ей, что завтра мы уезжаем, на что отозвался Per: «Черта с два!»

– Пройдемте в зал, – сказала Бетти и провела Джоди по коридору. – Дети сейчас на прогулке, поэтому так тихо. Скоро они вернутся.

Гостиная находилась в дальнем конце здания, и по размеру она раза в три превосходила весь наш дом. Большие окна от пола выходили во внутренний дворик, за которым стояли качели, лесенка и роскошный деревянный домик. За оградой виднелось поле, но коров там сейчас не было. Зал был обставлен практично: четыре дивана вдоль стен, два кресла и несколько облегченных кресел, расставленных так, чтобы отовсюду был виден широкий экран телевизора

– Мы все вместе собираемся в этой комнате по вечерам и в выходные, – сказал Рон. – Остальной дом мы покажем тебе позже.

Джоди уселась на один из диванов рядом с Бетти и втиснула между ними свою куклу. Я села на другой диван, а Рон занял одно из кресел. Бетти предложила нам напитки, но мы отказались, так как по пути останавливались перекусить.

– Сейчас у нас живут десять ребят, – сказал Рон, поглядывая на Джоди. – И нам помогают десять воспитателей. Клер и Валери будут твоими помощницами. В следующий раз, когда приедешь к нам, ты с ними познакомишься. Мы с Бетти всегда здесь, так же как и домоправительница Ширли. Она готовит нам, а мы все помогаем ей убирать со стола. Ты ведь не откажешься помогать нам?

Она не ответила, но покорно улыбнулась и приблизилась к Бетти.

Рон продолжал объяснять, как дети сами по очереди выбирают, что они хотят на ужин, а я тем временем оглядывала комнату. Любопытно, как им удавалось содержать ее в идеальном порядке, когда в доме было столько детей, – видимо, это тоже было обязанностью домоправительницы.

– Может, ты хочешь о чем-нибудь спросить? – спросил Рон.

– Где коровы? – спросила Джоди более уверенно и сдвинулась на край дивана.

– В такое время они обычно пасутся подальше. Ты можешь увидеть их из окна своей комнаты. Может, теперь ты хочешь осмотреться?

Она живо кивнула и вскочила с дивана. Зажав куклу под мышкой, она прошла вместе с Бетти в столовую, окна которой также выходили в сад, – в комнате стояли длинный обеденный стол и четырнадцать стульев. Рядом со столовой находился кабинет, куда детям запрещено было входить без стука. Рядом была игровая комната, такая же огромная, как и зал, она была просто забита игрушками, стульями и разным снаряжением. Там стояли три компьютера, маленькие пластмассовые столики и шкафы, заставленные играми, мягкими игрушками и книгами. Был там также и «домашний уголок», оборудованный игрушечной плитой, раковиной, печкой, диванчиком и кроваткой. Вокруг одного из столиков стояло с десяток плюшевых медведей, и перед каждым из них были аккуратно расставлены чашки и тарелки. Джоди в восхищении указала на них.

– Вчера вечером у наших мишек был пикник, – сказала Бетти. – Уверена, твоя кукла будет счастлива присоединиться к ним в следующий раз. – Джоди встряхнула Джули, и кукла будто бы кивала. – Замечательно, тогда мы приготовим лишнюю чашку.

Мы переместились в кухню, где у раковины возилась женщина.

– Ширли, это Джоди, – сказал Рон, – и Кэти, ее попечитель.

Ширли оказалась дородной женщиной лет за пятьдесят, с добрым, открытым лицом. Она вытерла руки о фартук и подошла:

– Привет, Джоди, рада с тобой познакомиться. А это у нас кто? – указала она на куклу, но Джоди спрятала ее за спину Бетти.

– Извините, – сказала я, пожимая ей руку.

– Ничего. Покажет в другой раз.

– На очереди твоя комната! – воскликнула Бетти, почувствовав, что Джоди начинает раздражаться. Джоди отпустила ее руку и взяла за руку меня, и мы пошли следом за Роном по винтовой лестнице с впечатляющей балюстрадой, а затем вдоль коридора к предпоследней двери.

– Ты первая, Джоди, – подтолкнула Бетти. – Это ведь твоя комната, а мы твои гости.

Довольная, Джоди повернула ручку и вошла, и все мы услышали ее вздох восхищения. Комната была выкрашена в два оттенка персикового, под которые были подобраны шторы в цветах и диван. Новая сосновая кровать стояла у одной стены, а у другой – соответствующий шкаф, комод и книжные полки.

Джоди подошла к окну:

– Вон они! Коровы!

Я выглянула из-за ее спины и увидела небольшое стадо фризской породы^[4], собравшееся вокруг старого дуба справа от владений.

– Стало быть, коровы, – сказала я не столько Джоди, сколько Рону и Бетти.

Но вид открывался прекрасный, земли, простираясь, слева уходили в поля, а справа – в холмы. Сложно было представить более умиротворяющий пейзаж. Джоди постояла так какое-то время, потом повернулась, чтобы получше осмотреться в своей комнате. Пооткрывала и позакрывала все ящики, изучила шкаф, после чего грузно опустилась на кровать.

– В следующий раз, – сказала Бетти, – можешь привезти свои игрушки и оставить в этой комнате, если захочешь.

– Я могу оставить куклу! – воскликнула она, протягивая ее.

– Точно? Потому что ты не увидишь ее целую неделю.

– Пускай останется, – сказала Джоди решительно.

Мы с Бетти одобрительно посмотрели друг на друга, Джоди стянула одеяло и укутала в него Джули. Определенно, это был хороший знак.

Мы двинулись в сторону ванных, каждая из которых предназначалась для троих детей. Потом прошли мимо всех остальных комнат, но в них не входили. Бетти объяснила Джоди, что это личное. Мы пошли вниз, и тут открылась входная дверь – дети вернулись с прогулки. Тихий дом внезапно наполнился громким гомоном, и Джоди, схватив меня за руку, застыла на месте.

– Все нормально, – успокоила я. – Не бойся.

– Мы только поздороваемся, – предложила Бетти, – и думаю, на сегодня будет достаточно. Ты молодец, Джоди.

Я пыталась подбодрить ее, пока мы спускались вниз, но, увидев столько незнакомых лиц, она стала прятаться за моей спиной. Дети стаскивали грязные сапоги, вешали куртки. У каждого были своя вешалка и обувной ящик.

– Это Джоди и Кэти, – представил нас Рон.

Раздался хор «приветов» и «здравствуйте», но Джоди не ответила и не сдвинулась с места.

– Какао готово? – спросил один мальчик.

– Ширли как раз сейчас варит, – ответил Рон. Это, похоже, была традиция – пить горячее какао после долгих прогулок, и дети ринулись по направлению к столовой, как одна большая семья, вернувшаяся из поездки за город. Когда холл опустел, Джоди выбралась из своего укрытия.

– Больше у тебя нет вопросов? – улыбнулась Бетти.

Джоди помотала головой и пошла к выходу.

– Что ж, если что-то надумаешь, просто спроси Кэти. Мы позвоним тебе завтра, а увидимся на следующей педеле.

Я поблагодарила их на прощание, они вышли на крыльцо проводить нас и стояли там, пока наша машина не скрылась из виду.

Джоди, так бодро проведя весь день, теперь наконец устала и сникла. Со стоном она улеглась на заднее сиденье, сунула палец в рот, свернулась калачиком и минут на пять задремала. Я позвонила домой, сказала, что мы возвращаемся и что все прошло благополучно.

– Так, значит, она точно уезжает? – спросила Пола, и мне послышалась грусть в ее голосе.

– Да. Знаешь, здесь ей действительно будет лучше, и мне кажется, она тоже так считает. Обо всем расскажу потом.

Я выехала на шоссе в южном направлении и ехала стабильно со скоростью около ста километров в час. Каждую минуту я посматривала в зеркало, не проснулась ли Джоди. Она вела себя сегодня так спокойно, так нормально, что я почти была готова забыть про месяцы, проведенные с ней, и поверить, что она действительно могла бы остаться с нами. Может, обычная психотерапия, любовь и терпение все-таки помогут ей восстановиться и она научится жить в семье, как все? В голове я все время прокручивала диагноз доктора Берроуз и думала: не могла ли она ошибаться? ошибалась ли она прежде? давала ли ее рекомендация стопроцентную гарантию или была лишь предположением, которое она сделала в определенный момент? Мы были единственными близкими Джоди людьми, и как бы ни было хорошо в Хай Оукс, все равно это был детский дом. Я негромко включила радио и сосредоточилась на впереди идущей машине.

Минут за двадцать до дома Джоди проснулась в слезах. Ей очень хотелось в туалет.

– Не могу терпеть, Кэти, я описаюсь! – Хотя бы в этом мы смогли преодолеть ее проблемы. Год назад она, не задумываясь, наделала бы лужу прямо на сиденье.

Я свернула с шоссе, и мы выехали на тихую улицу, где я приметила место для парковки. Я вышла и отвела Джоди за кустарник:

– Пописай здесь, никто не увидит.

Она задрала юбку и усмехнулась:

– Хочешь посмотреть?

– Нет, конечно нет. – Я отвернулась.

Я услышала журчание, потом ее голос:

– А папа смотрел. Я писала ему на лицо. Он говорил, что это напиток богов, теплый и сладкий.

Я ничего не сказала. Скрывать отвращение стало частью заботы о Джоди, не меньшей, чем внимание и терпение.

 

ГЛАВА 32 Ночевка

 

Нормальное состояние Джоди длилось недолго, и я из последних сил наблюдала за ней эти оставшиеся дни. Наутро после поездки она проснулась и захотела увидеть коров за окном, когда же я сказала ей, что это было не у нас, а в Хай Оукс и что она увидит их на следующей неделе, она обозлилась.

– Это ты их увела, – ворчала она. – Ты виновата. Ты не любишь меня.

– Конечно люблю, Джоди. Очень.

– Тогда дай мне коров! – упиралась она. – Хочу сейчас!

– Не могу, солнышко. Это невозможно. Их здесь нет.

Может, эта путаница возникла из-за предстоящего переезда. Сознавая то, что это должен быть постепенный процесс, я ни разу не сказала прямо: «Ты от нас уезжаешь», чтобы она не почувствовала себя отвергнутой и чтобы у нее не возникла нелюбовь к Хай Оукс, ведь мы всеми силами стремились к обратному. Мы хотели, чтобы она сама усвоила, что в ближайшем будущем она поедет в Хай Оукс, а сначала приедет в гости и останется на ночь в собственной комнате – и это будет очень здорово. Все нужно было преподносить позитивно – так мы и делали. Не покидать нас, а двигаться дальше. Она слышала, как я говорю про все ее успехи за то время, что она жила с нами, и про то, как ей понравились Рон и Бетти и Хай Оукс, и что все мы будем по ней скучать, и что мы будем навещать ее.

– А мама и папа будут приезжать? – спросила она.

– Нет, конечно. – Но если раньше ее это успокоило бы, то сейчас реакция была прямо противоположной.

– Ты такая же, как все, – вспылила она. – Ненавижу тебя! Уйди! – внезапно появился Per и бросился на меня, выкрикивая ругательства.

Я поспешила уйти из ее комнаты и закрыла дверь, но осталась стоять неподалеку.

Десять минут спустя дверь открылась, и вышла Эми. Она сосала палец, а на пижаме было мокрое пятно.

И я обрадовалась (вот насколько странной и запутанной стала наша жизнь!) появлению Рега и Эми, ведь это значило, что какая-то часть «обычной» Джоди вернулась к ней.

 

Каждый новый день подводил нас все ближе к следующему визиту Джоди в Хай Оукс, а ее состояние тем временем балансировало между чем-то похожим на летаргию и вспышками ненависти, так что сочувствие и строгость приходилось проявлять попеременно, иногда даже в течение одной минуты. Мне нужно было разобраться и с собственными чувствами по поводу ее отъезда, но в то же время не дать своим детям упасть духом. Меня как будто тянули в разные стороны.

Наступило утро среды, и мы вновь отправились в Хай Оукс, на этот раз собрав все необходимое для ночевки Джоди. Она радостно подергала колокольчик за шнурок. Дверь открыли Бетти и Рон, которые посоветовали мне попрощаться как можно короче, но в действительности у меня и выбора-то не было. Джоди я совершенно не интересовала, все ее внимание и вся симпатия мгновенно перенеслись на Бетти.

– Пока, Джоди, – сказала я ласково. – Желаю приятно провести время. Увидимся завтра утром.

Она ничего не ответила, а на мое желание обнять и поцеловать ее на прощание ответила резким отказом. Бетти ободряюще улыбнулась мне, как бы говоря «не принимайте на свой счет», но это не уменьшило ощущения того, что меня отвергли. Мы с Джоди были неразлучны целый год, и все то, через что мы прошли, тесно связывало нас – так мне казалось. Непросто было видеть, как она поворачивается ко мне спиной и без всяких раздумий уходит с кем-то. Это не было ее виной. Ее неспособность к привязанности – лишь еще один признак разложения ее личности, вызванной жестоким обращением. Это я была нормальной, не она, и я должна была быть благодарной за возможность любить и тосковать. Однако на обратном пути я остановилась, чтобы выпить чашку крепкого кофе, просто посидеть в тишине, собраться с мыслями.

Когда я вернулась, был уже почти вечер. Я приготовила ужин, вымыла посуду и просто упала на диван перед телевизором.

На следующий день, хорошо выспавшись, я вернулась за Джоди. Но насколько благополучным было наше первое посещение, настолько неудачным оно было в этот раз. Рон отвел меня в сторону, на крыльцо, и рассказал:

– У нее случилось несколько истерик, что было вполне предсказуемо. Бетти пришлось немного осадить ее, когда она набросилась на одного из наших ребят. Но не беспокойтесь, мы обязательно отреагируем на это происшествие. Мы абсолютно готовы к этому.

На постоянное проживание Джоди нужно было переехать через пять дней, и теперь меня это смущало.

– Может, нам стоит немного отложить, дать ей время привыкнуть?

– Нет, – категорично ответил он. – Чем дольше мы будем тянуть, тем сильнее она запутается, это я знаю на собственном опыте.

Мы вошли в холл, Бетти и Джоди вышли из игровой комнаты. Джоди была невеселой.

– Что ты здесь делаешь? – ворчала она. – Почему ты никогда не разрешаешь мне веселиться?

– Пора домой, Джоди, – терпеливо ответила я.

– Но я хочу остаться. Почему мне нельзя остаться?

Эго была прежняя Джоди, с ее необъяснимыми переменами в настроении и крайностями в поведении.

– Скоро ты сможешь совсем остаться здесь, но не сегодня, ладно? Пойдем, нам пора.

Рон и Бетти усадили ее в машину и принесли сумку.

Почти всю ночь мы не спали. Джоди была напутана и уверена, что в ее комнате кто-то был. Наутро я была без сил, но мне то и дело названивали люди, которые так или иначе имели отношение к делу

Джоди, все жаждали новостей и организовывали последние встречи. Приехала попрощаться Салли. Теперь ее отчет был закончен – непосредственная работа с Джоди подошла к концу. По тому, что она объяснила Джоди, я поняла, что Салли необыкновенно привязалась к ней. Какая сложная, должно быть, у нее работа: всегда с кем-то прощаться. Но Джоди так и не вспомнила, кто такая Салли, и велела ей «проваливать».

Джилл приехала на следующий день и привезла Джоди подарок для ее новой комнаты – украшение в виде китайской кошки. Джоди понравилось, и она даже сказала «спасибо».

Теперь, когда Джоди уезжала от меня, участие Джилл в ее деле тоже прекращалось, так что она захотела просто попрощаться с девочкой как следует. Не только потому, что Джилл была добрым человеком – хороший социальный работник обязательно простится со своим воспитанником, если знает, что больше с ним не увидится. Ребенок, который всегда в переездах, постоянно встречает на своем пути новые лица, попросту сбивается с толку, если люди исчезают из его жизни без объяснений, он чувствует себя еще более одиноким, и его характер портится еще больше. Поэтому, когда дети покидали мой дом, у меня всегда были посетители и небольшой прощальный вечер.

– Прощай, Джоди, – сказала Джилл, уходя. – Удачи тебе!

– Попрощайся с Джилл, – сказала я, и Джоди покорно помахала ей рукой. Но стоило ей уйти, как Джоди швырнула кошку на пол и разбила ее на кусочки.

Днем позвонила доктор Берроуз, сказала, что хочет повидать Джоди в последний раз перед докладом в суде, но, к моему облегчению, добавила, что хотела бы перенести это на момент, когда Джоди уже переедет в Хай Оукс, чтобы и это включить в рапорт.

Последним посетителем, за два дня до переезда, была Эйлин, которая примчалась с опозданием больше чем на час и даже не извинилась. Но она не прощалась, поскольку и дальше должна была продолжать работать с Джоди, – она приехала просто для составления справки об успехах ребенка. Мне было жаль, что единственным человеком, который останется в контакте с Джоди, будет тот, кто меньше всех заботится о ней. Но что я могла с этим поделать?

– Хочешь туда поехать? – спросила она равнодушно. – Будешь жить с другими ребятами, своими ровесниками.

– Я их всех убью! – взревела Джоди, распаляясь. – Я им всем головы поотрываю! И твою! Ты, чертова корова.

Эйлин отказалась от кофе и через пятнадцать минут (как обычно) ушла. Наверное, я ее больше не увижу – кто-то другой, возможно, информировал бы меня по вопросам следствия, но что-то мне подсказывало, что Эйлин не тот случай. И мне стало немножко легче от того, что наши общие дела закончены. Я проводила ее, и она повернулась с беспечным и милым выражением лица:

– Пока. – И никаких слов благодарности мне за то, что я делала для Джоди за прошедший год, и никакого представления о том, что эта девочка с трагической судьбой как-то да связала нас.

– До свидания, Эйлин, – сказала я. Если кому и нужен был самый лучший соцработник, так это Джоди, но, возможно, все остальные – доктор Берроуз, Салли, Джилл и я – сделали все, чтобы компенсировать это равнодушие.

После того как Эйлин ушла, мне еще целый час пришлось успокаивать Джоди, и я пообещала, что теперь она очень не скоро увидит эту женщину. Учитывая предыдущий опыт, я в этом была почти уверена.

 

Несмотря на вспышки Джоди в Хай Оукс, она очень много раз повторяла, что хочет «поехать и жить с коровами». На следующий день я нашла ее в кухне, где Она пыталась открыть дверцу шкафа.

– Ты что-то ищешь?

– Сумки, – пробормотала она так, будто меня это не очень касалось.

– Не хочешь сказать зачем? Может, я помогу.

– Собираться.

Я отвела ее наверх, достала со своего шкафа ее чемоданы и перетащила их в ее комнату. Мы собирались потихоньку, копошась рядом.

– Как ехать на каникулы, – сказала она, сгребая игрушки в свои сумки.

– Да, вроде того. А ты когда-нибудь отдыхала на каникулах?

Она тупо посмотрела на меня, и я поняла, что, как и у многих детей из неблагополучных семей, у нее наверняка ни разу не было нормальных каникул и она просто повторила то, что слышала в школе или по телевизору.

– Это больше похоже на переезд домой, – добавила я, поскольку сама именно так все воспринимала. Я сожалела, ведь, если бы обстоятельства сложились иначе, на первые каникулы ее могла бы отвезти я.

Все последние дни Эдриан, Люси и Пола были необычайно тихи, проявляя особенное терпение по отношению к Джоди, несмотря на все ее выходки. Как и для меня, для них это расставание было самым сложным из всех. Попрощаться с ребенком, который возвращается в родной дом, к родителям, который преодолел свои проблемы, – это оптимистическое прощание, сопровождаемое ощущением успеха. Даже те дети, которые не возвращаются домой, а находят себе приемную семью или постоянных опекунов, уходят в новую жизнь с пониманием того, что новые родители будут рады им, будут любить их. Единственным утешением для нас могло послужить то, что мы отдавали Джоди к хорошим людям, и то, что она наконец получит лечение, которое вернет ее к нормальной жизни.

 

ГЛАВА 33 Прощание

 

Утром в день переезда Джоди отказалась завтракать и сидела за кухонным столом в нетерпении. Я допила кофе и начала переносить ее вещи в коридор. Она стояла внизу лестницы и наблюдала за мной, но когда я попросила ее помочь, повернулась спиной. Вскоре все ее сумки и чемоданы были составлены в коридоре, как и тогда, когда она приехала ко мне.

– Куда мы едем? – спросила Джоди, пытаясь дотянуться до вешалки.

Я подала ей куртку:

– В Хай Оукс. Помнишь? Ты едешь в свой новый дом.

– Ой, так это сегодня? Я думала, в следующем году.

Следующий год, следующая неделя – Джоди не различала.

Эдриан, Люси и Пола встали рано, чтобы проводить нас. Они собрались у выхода. Никто не знал, что сказать. Пола решила начать и попробовала обнять Джоди, но та в ответ показала ей язык и отвернулась.

– Мы будем скучать, Джоди, – сказала Люси. – Мы скоро приедем к тебе.

Джоди пожала плечами. Казалось, ей все это совершенно безразлично, а вот девочки, было видно, переживали. Мои дети помогли мне погрузить сумки в машину и проводили нас с порога.

– Ты потом уедешь домой? – спросила Джоди, как только мы отъехали от дома.

– Когда ты устроишься – да, уеду.

– Хорошо. Не надо тебя. У меня есть Бетти. Ты можешь ехать домой, Кэти.

Ничего, я все понимала – такова была ее реакция на расставание. Она что-то чувствовала, но сама не могла распознать, что именно испытывала.

– Я позвоню тебе в субботу. А когда Бетти и Рон разрешат, мы приедем навестить тебя.

– Не хочу. Ненавижу вас.

И хотя она проснулась только час назад, в машине опять заснула. Она и ночью сегодня спала совершенно спокойно, но, глядя на нее сейчас, я не понимала: как она могла спать в такой момент? Я тихо включила радио, потом выключила – струнный квартет только навевал тоску. Я пыталась сосредоточиться на дороге и напомнила себе обо всех положительных аспектах переселения Джоди, но я не могла отделаться от вопроса, который не давал мне покоя: все ли я сделала, чтобы помочь ей?

Когда мы приехали в Хай Оукс, Джоди все еще лежала с закрытыми глазами, но я знала, что она уже проснулась.

– Джоди, солнышко, – я легонько потрясла ее за плечо, – мы на месте. Пойдем поищем Рона и Бетти!

Ее веки дрогнули, глаза открылись, и она улыбнулась, глядя прямо на меня. Она подала мне руку, и я помогла ей выбраться наружу. На пороге появились Рон и Бетти, но Джоди пронеслась мимо них прямо наверх, в свою комнату. Мы втроем прошли в гостиную и выпили по чашке кофе. Поскольку была середина недели, у ребят проходили занятия в игровой комнате, и во время нашего разговора я слышала слабый гул их нестройных голосов. Мы разобрались с бумагами, и я передала им банковскую книжку Джоди, на которую буду откладывать по пять фунтов в неделю. Эти деньги будут принадлежать только Джоди, и больше никому. Я также передала журнал, в котором было написано обо всем, чем мы занимались.

– Очень неплохо, – сказал Рон, листая страницы с фотографиями, где мы были запечатлены все вместе, когда куда-то выбирались, вклеенные рисунки, автобусные или железнодорожные билеты, буклеты и прочие памятки о днях, проведенных вместе. Под каждой я указала даты и коротко описала события.

– Прекрасно, – сказал он. – Этот журнал очень поможет работать над ее историей, и, конечно, мы будем продолжать его вести. Работа – одна из лучших, что я видел. Ведь так как многие попечители не находят времени, чтобы заниматься этим, а так важно иметь перед глазами живое напоминание о прошлом детей, особенно в начале лечения. Хорошо бы еще социальный работник Джоди рассказал о ней – что было до вашего появления?

– Я не стала бы на это надеяться.

Рон улыбнулся:

– Вы невероятно много сделали для Джоди, правда. Благодарю вас, Кэти. На лучшее она и не могла бы рассчитывать.

Я поблагодарила его за теплые слова. Я восхищалась работой, которую они с Бетти проводили в Хай Оукс, и признание Рона было очень ценным для меня.

Пора было уходить, и Рон снова посоветовал уйти как можно скорее и без особых эмоций. Пока Джоди играла у себя, мы разгрузили машину и перенесли вещи в холл. Закончив с этим, я встала в нерешительности, не зная, стоит ли мне подняться к ней.

– Я приведу ее, – сказала Бетти, разгадав мои сомнения. – Вы должны попрощаться.

Бетти исчезла наверху, а я осталась ждать вместе с Роном. Из игровой комнаты донесся взволнованный детский голос.

– Вы не волнуйтесь, – сказал Рон. – С ней все будет хорошо.

Бетти вернулась, держа Джоди за руку. Они потихоньку спустились, пересчитывая ступеньки, как мы делали дома.

– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… – Джоди замешкалась.

– Четырнадцать? – подсказала я.

– Точно, Кэти, но пусть Бетти говорит, это теперь ее работа.

Я не могла сдержать улыбку:

– Мне пора, Джоди. Ты обнимешь меня на прощание?

Она закатила глаза и вытянула руки, ожидая, что я подойду сама. Я подошла, нагнулась и обняла ее. Она была очень напряжена, но только я собралась отпустить ее, как внезапно ощутила, как ее руки обхватили мою талию. Головой она прижалась к моему животу. Я погладила ее по голове и сморгнула подступившие слезы. В последний раз я обнимаю ее вот так – это точно. Я захотела вложить в эти последние объятия все, что могла, – всю свою теплоту, всю надежду на ее выздоровление и все сожаления по поводу того, что не смогла помочь ей, когда ей так нужна была помощь. Она была самой сложной из всех детей, с кем я работала, и вместе с тем эти трудности так сблизили нас, что отпустить ее было, казалось, невозможно, несмотря на то что я знала: именно так и нужно поступить.

Я все-таки отпустила ее и отстранилась:

– Хорошо, милая, теперь я ухожу, а вы тут разбирайте вещи. Я позвоню через пару дней.

– А куда ты? – спросила она, нахмурившись.

– Домой, милая. У меня много работы, нужно покормить моих ребят. И у тебя тоже много дел.

Она подошла к Бетти, обхватила ее за пояс и прильнула к ней:

– Хорошо, Кэти. Понятно. Это теперь мой дом. Мой и Эми. Иди. Давай. Пока.

Я посмотрела на Бетти, потом повернулась к выходу. Джоди стояла позади меня, повторяя свои объяснения для Эми: «Бетти теперь за нами присмотрит».

Рон открыл передо мной дверь, я по тропинке дошла до своей машины и, пока не села за руль, не оборачивалась. Они быстро помахали мне вслед и скрылись за дверью.

 

ГЛАВА 34 Прогресс

 

В доме было тихо, если не считать периодически прерывающегося телефонного звонка. Я услышала щелчок автоответчика, перевернулась и закрыла глаза. Звонил ли один человек или все время разные люди? Не важно. Я сама по себе, и я разберусь сама.

Это было угро на следующий день после того, как уехала Джоди. Я проводила детей в школу и легла в постель. И пусть я не могла заснуть, обволакивающее тепло одеяла защищало меня и согревало. Спала ли она ночью или ее мучили кошмары? Чем занимается сейчас? Было уже не очень рано. Где она сейчас – в игровой комнате, или на прогулке, или разбирает чемоданы? Счастлива ли она? Как она общается с ребятами? Вот что беспокоило меня больше всего. Будут ли они терпимы к ней? Ведь они сами были в подобной ситуации. Или, наоборот, их злоба и боль в полной мере выльются на новенькую? Я боялась за нее, но понимала, что должна ее отпустить.

Телефон снова зазвонил, и я сняла трубку.

– Кэти? – услышала я голос Джилл. – Извини за беспокойство, но я подумала, ты захочешь узнать. Полиция арестовала родителей Джоди, троих дедушек и дядюшек, и против них выдвигают обвинение. Смиты обвинили их в совращении своей дочери, и на этот раз доказательства есть.

Я мгновенно пришла в себя и вскочила с кровати:

– Смиты?

– Ты знаешь их, соседи Джоди, которые запретили своей дочке Луизе общаться с ней.

– Да, да, знаю, но я думала, что они собирались дать им чуть ли не положительную характеристику.

– Да, пока все не вышло наружу. Тесты обнаружили ДНК отца Джоди и других. Полиция обыскала дом и нашла тысячи фотографий. Это круг педофилов, и, кажется, достаточно широкий.

Я смотрела на окно. В лучах солнечного света цветы на шторах, казалось, светились. До меня начинало доходить, какое событие только что произошло. Чаша весов с доказательствами покачнулась в сторону Джоди. Появилась вероятность, что справедливость восторжествует и мерзавцы, которые так обращались с ней, будут наказаны.

– Эйлин спрашивает, дашь ли ты показания. Я ответила за тебя «да». И еще им нужны твои записи. Я договорюсь, чтобы к тебе подъехали и забрали журнал.

Я смотрела прямо перед собой, разглядывая горящие красным цветом пионы на окнах.

– Конечно, да что угодно. Господи… слава богу! Они знают, когда это началось? Какие-то предположения?

– Еще идет расследование, но нашлись несколько фотографий, где Джоди совсем маленькая.

Я молчала.

– Восемнадцать месяцев. С тех пор у нее и стало прогрессировать отставание в развитии. Да, и кое-что еще до того. Я напишу тебе.

Я положила трубку и так и осталась сидеть на кровати. Я думала о бедняжке Луизе Смит, которая пострадала; ее родители были предупреждены, но бездействовали. Сколько же еще жизней было разрушено из-за того, что на слова Джоди никто не обратил внимания? Все эти годы она состояла на учете в социальной службе, видимо, ее семью периодически навещали соцработники, и никто не замечал ничего необычного.

Думая о родителях Джоди, я вспомнила занятие (несколько лет назад) по теме жестокого обращения с детьми. Лектор говорил, что педофилов вычислить сложнее, чем других преступников, так как они не ведают, что творят зло, а стало быть, не ведут себя как виновные.

Вытащив себя из кровати, я пошла в комнату Джоди. Холодная пустота вокруг была несравнима с былым беспорядком. В комнате еще сохранялся запах Джоди, тот индивидуальный запах, который отличает каждого из нас, самое будоражащее воспоминание об отсутствующих близких людях. Я смотрела на постель, к которой не прикасалась с тех пор, как она ушла. В луче солнечного света кружились пылинки. В тишине я ощущала долгое присутствие Джоди, еще осязаемое, как будто в любую минуту она могла войти и взять меня за руку. Собираясь уходить, я заметила конверт, прикрепленный к ящику комода, с надписью «Кэти». Я достала лист линованной бумаги, вырванной из школьной тетради.

 

Дорогая Кэти!

Это пишет Пола, потому что я не умею. Спасибо, что ты присматривала за мной, и я бы хотела еще остаться. Прости за все плохое, что я сделала. Я ничего не могла поделать. Что-то меня заставляет. Ты единственная, кто смотрела за мной – и не злилась на меня. Наверное, ты понимаешь. Надеюсь, ты меня простишь. Эдриану, Люси и Поле очень повезло. Когда меня вылечат, можно я вернусь и буду жить с вами? Ты будешь моей новой мамой? Я не хочу, чтобы у меня была старая.

С любовью,

Джоди.

 

Она подписалась сама и всю страницу до конца красным мелком изрисовала поцелуйчиками. Я подняла глаза, слезы подступили к горлу. Она открылась мне. Значит, все было не зря. Теперь я больше не чувствовала себя такой виноватой.

Конечно, Джоди, я буду. Как только ты будешь готова.

 

Эпилог

 

Поначалу переезд дался Джоди нелегко. Клер и Валери, ее постоянные воспитатели, которые работали исключительно с ней одной, работали посменно. Мне не очень много рассказывали о ее успехах, поскольку я уже не имела официального отношения к ней. Я не была родственницей, не была попечителем – просто посетитель. Но я могла понять, что она по-прежиему часто бывала жестокой и вспыльчивой и продолжала вести себя приблизительно так же, как и последние месяцы со мной.

В первые месяцы она постоянно звонила. Номер набирали Клер или Валери, сначала я немного говорила с кем-нибудь из них, а потом они передавали трубку Джоди. Чаще всего она звонила пожаловаться на Клер или Валери за то, что они не разрешали делать все, чего ей хочется. Я терпеливо слушала, как она кричала: «Я ее побью!», а потом пыталась образумить ее, объяснить, что воспитательницы требуют от нее только того, что нужно для ее же блага, точно так же, как и я.

Хотя мы постоянно были на связи, Джоди редко произносила слова симпатии в наш адрес. Я думаю, что она переживала и чувствовала себя отвергнутой из-за переезда, особенно ясно она давала это понять, когда мы навещали ее. Когда мы уже уходили, я собиралась обнять ее, но, вместо того чтобы пойти мне навстречу, она могла стукнуть меня по руке или, еще хуже, просто молча стоять на месте.

Чем мы занимались во время наших встреч, зависело от ее настроения. Если она вела себя разумно, мы могли пойти в боулинг, или в парк, или в какое-то местное заведение, после чего обычно следовал обед в пиццерии, что она особенно любила. Если настроение было плохое, мы оставались в доме, играли в домашнем уголке, где Джоди готовила обед в игрушечной печке или играла в куклы.

Но как бы враждебно она ни принимала нас, она всегда спрашивала, когда мы приедем еще и когда позвоним. Полгода спустя она научилась прощаться перед нашим отъездом и при этом не бить меня, что уже казалось достижением. Мы очень гордились ею. Джоди вообще никогда не говорила о своих чувствах, если не считать ненависти, которую она испытывала по отношению к отцу, так что нам оставалось только так или иначе трактовать знаки, которые мы могли уловить. Она никогда не говорила, что обвиняет меня или считает, что мы ее бросили, но и о том, что скучает и хочет нас видеть, она тоже не говорила. Но теперь могла нормально прощаться, и это казалось хорошим знаком, поскольку позволяло предположить, что сейчас она как минимум смирилась с проживанием в Хай Оукс.

В это время еще обсуждалось, стоит ли наладить контакт между Джоди и ее братом и сестрой, которым нашли приемных родителей. Но решено было ничего не менять. Джоди никогда не говорила о них, если не считать терапевтических сеансов, да и вообще, складывалось ощущение, что они совсем не были близки, и лучше всего было бы позволить Бену и Челси начать все сначала самим, без Джоди (по многим причинам). У Джоди отняли детство, ау них оно все-таки было, ведь они нашли семьи в более младшем возрасте и, как мы полагали, избежали насилия, с которым столкнулась их сестра.

У Джоди намечались успехи в Хай Оукс, но ее лечение и выздоровление шли медленно из-за отставания в развитии. Томография показала повреждения мозга, вызванные, возможно, неоднократными ушибами головы в младенческом возрасте. Возможно, из-за этого у Джоди были так плохи дела с учебой и отставало развитие моторики и речи, но поведение ее все же исправлялось.

Там Джоди очень быстро прибавила в весе. Она была слишком полной, когда приехала ко мне, но мне удалось сделать так, чтобы она похудела. В Хай Оукс некоторые дети страдали анорексией, и политика там была такова: детям разрешалось есть столько, сколько им захочется. Джоди, когда ей позволили, съедала по две порции каждого блюда, и за считаные месяцы жировые складки снова появились на ее животе и бедрах.

Несколько месяцев спустя состоялись два судебных заседания: заключительное слушание по делу об опеке и дело о растлителях. Сначала был суд по делу об опеке, и по его решению Джоди, Бен и Челси были определены под постоянную опеку – это означало, что они остаются там, где находятся сейчас. В процессе слушания судья использовал мои записи, но присутствовать мне лично было необязательно.

Еще несколько месяцев спустя состоялся суд по другому делу. Обвинение не включало насилие над Джоди, поскольку доказательств тому так и не было найдено. Но отец Джоди и другие были осуждены за преступление в отношении другой девочки, а также за производство и хранение детской порнографии. И снова я не присутствовала на процессе, и только Джилл рассказала мне, чем все закончилось. Отец Джоди и еще двое были признаны виновными по всем пунктам обвинения, мать Джоди и двое других соучастников были оправданы. Трое осужденных были приговорены к лишению свободы. За время, что Джоди находилась на учете у социальных служб, до того момента, когда ее забрали на патронат, она около полусотни раз получала травмы: переломы, ожоги, порезы, ссадины. Дело Джоди в социальных службах было таким толстым, что его разделили на две папки.

Личное дело Джоди – это каталог ошибок и беспощадный обвинительный акт халатности социальных служб. Возмутительно даже то, что ее восемь лет держали на контроле в группе риска. В эту группу детей определяют, чтобы следить за ситуацией – либо это приводит к судебному делу, либо соцслужба признает, что все в порядке, и ребенка исключают из списка. В случае с Джоди не было сделано ни то, ни другое.

Обстоятельство, которое способствует такому незавидному положению дел, – большая текучесть кадров среди социальных работников. Только в деле Джоди принимали участие целых двадцать соцработников. Видимо, они всячески избегали посещать ее дом или позволяли себе не утруждаться лишними вопросами.

Но как бы странно это ни показалось, я могла их понять. Большинство социальных работников – женщины, а их вынуждают в одиночку справляться с жестокостью и домашним насилием. Они нередко подвергаются нападениям, но не могут подать в суд, поскольку их работа требует установления контакта с родителями. И в итоге, если родители знакомы с системой, они уверены, что могут вертеть соцработниками как им угодно. В таких условиях неудивительно, что некоторые предпочитают обходить стороной дома, где есть склонные к насилию люди.

Поскольку Браунов передавали от одного соцработника другому, дело Джоди в социальной службе начало быстро расти (соцработники завалены бумажной работой) и скоро стало неподъемным, так что каждый новый работник понимал, что не может осилить его. Если бы кто-то знал всю подноготную Джоди вплоть до визитов к врачу, то, конечно, действовать начали бы раньше. Но беда в том, что дело Джоди – не исключение, и, увы, вряд ли оно станет последним.

 

Сегодня, три года спустя, Джоди по-прежнему медленно, но верно движется к выздоровлению. Ее озлобленность почти прошла, девочка научилась быть счастливой. Интенсивное лечение дало результат, и Эми и Per теперь совсем редко дают о себе знать. В Хай Оукс Джоди чувствует себя в безопасности и понимает, что защита ей уже не нужна.

Теперь Джоди ходит в спецшколу. По мере ее взросления трудности в Обучении стали только заметнее. Когда мы с ней гуляем, посторонние принимают ее за умственно отсталую, подходят поговорить и ведут себя с преувеличенной добротой. У Джоди слишком большой вес, и это делает ее еще более неуклюжей и склонной к несчастным случаям. Задержка в развитии и плохая речь сейчас совершенно очевидны, и с каждым годом она все больше отстает от сверстников. Возможно, скоро она достигнет предела своей обучаемости, и ее недееспособность станет еще более очевидной в сравнении с остальными.

Теперь она редко вспоминает родителей, только на сеансах психотерапии. Она обменивается открытками на дни рождения и Рождество с братом и сестрой и однажды далее говорила с ними по телефону. Однако звонок этот не был удачным и вряд ли еще повторится, поскольку она очень смутилась и мгновенно замкнулась в себе. Многое из того, что с ней случилось, остается глубоко скрытым в ее подсознании и, возможно, так там и останется. Время покажет.

Мы с детьми все еще навещаем Джоди, каждый месяц проезжая по триста – четыреста километров. В последний раз мы с Полой отвели ее в стейк-хауз (вместо пиццерии), и, пока мы ждали заказ, Джоди вдруг посмотрела на Полу и сказала: «Мне нравится твой топ. Очень красиво». Нам было очень приятно. Это был самый первый комплимент, который мы услышали от нее, и это говорило о настоящем прогрессе, ведь она начинала чувствовать: Джоди сделала Поле комплимент потому, что захотела сделать ей приятное, она хотела, чтобы мы хорошо подумали о ней.

 

Я все еще не могу до конца осознать, как вообще возможно то, что произошло с Джоди. Я могу понять, что есть родители, которые забывают про своих детей из-за алкоголя, наркотиков или болезни, чья жестокость – лишь побочный эффект их болезни. Но тот беспросветный кошмар, в котором жила Джоди, остается загадкой для меня. Такое зло, такая жестокость просто не укладываются в голове. Когда я смотрю на своих детей и на большинство других детей, которых, слава богу, любят, ценят, воспитывают, сложно понять, как устроено сознание родителей, которые вообще не беспокоятся о своем ребенке и не просто забывают про него, а, подключая к собственным извращениям, намеренно разрушают его жизнь.

Джоди – травмированный ребенок. На ней сурово надругались, разрушив ее сознание и душу. Вряд ли когда-нибудь она полностью восстановится и сможет вести нормальную жизнь, и она никогда не сможет в полной мере наслаждаться той жизнью, которая должна была принадлежать только ей. Она была приговорена к бесконечному наказанию теми людьми, которые должны были заботиться о ней больше всех на свете. Более тяжелое преступление невозможно вообразить.

Я все еще навещаю Джоди в Хай Оукс. Многие из тех ребят, которые жили там, когда она пришла, уже покинули приют и переехали к своим опекунам. Суждено ли это Джоди – еще неизвестно, но если да – я еще не так стара, и мое предложение в силе. И я все-таки занимаюсь патронатом. Всегда есть где-то ребенок, которому нужна помощь.

 

Благодарности

 

Мои сердечные благодарности Дэвиду, Эндрю Лоуни, Кирсти Кроуфорд, Кэрол Тонкинсон и всей команде HarperCollins. Спасибо Вам всем за создание книги.

 

^[1] Фостерские семьи (Foster Families) — государственные детские дома семейного типа, в которые помещают детей, оставшихся без родителей или других родственников, готовых взять на себя заботу о них, а также детей, родители которых находятся под судом или следствием по обвинению в жестоком или халатном обращении с детьми. — Здесь и далее примеч. пер.

 

^[2] Название знаменитого романа Джозефа Хеллера «Уловка-22» приобрело нарицательное значение, используемое для описания безвыходной, патовой ситуации.

 

^[3] «Бороться или бежать» — медицинский термин, обозначающий реакцию на стресс.

 

^[4] Британская порода крупного рогатого скота.