Одно из моих самых ранних детских воспоминаний 2 страница

 

10.01 Читатель Голубев оставался на мониторе стенда Би-Би-Си до 20.45. Объяснил, что компьютер был неисправен и мигал и потому он не смог вовремя выйти. Исключён на 1 мес.

 

13.02. Утром при проверке состояния аппаратов было обнаружено, что пилот сгорел. Обещали прислать замену.

 

18.02. При выходе (через дверь) на улицу (во двор) мы обнаружили, что весь проход сплошь заставлен милиционерами. Невозможно пройти.

 

25.02. Читатель Плужников В.И. вырвал из «Морфологии» Смирницкого страницы по теме «Залоговый глагол», хотя тема его дипломной работы «Имя существительное» (?) Объяснить это никак не смог. Исключён на 1,2 года.

 

9.03. На пожарной лестнице опять так ничего и не горит! Когда прекратится это безобразие?

 

10.03. Читатель Фантазия Давид Джумбетович прошёл в читальный зал в верхней одежде (типичный плащ, а не пиджак), хулиганил, показывал дежурной язык. Мы его заставили сдать его в гардероб.

 

11.04. Читательница Прозорова О.И. была лишена читательского билета за попытку выйти из читального зала. Дежурный милиционер 3 раза ловил её и возвращал обратно, но она всё равно выходила, несмотря на все предупреждения.

 

18.05. в 14.15 часов\ минут читательница, которая пыталась войти в библиотеку, была задержана у входа. При входе выяснилось, что у неё нет ни имени, ни фамилии, ни читательского билета.

 

22.05.04. В женский туалет вошёл Дунаев Григорий Семёнович, аспирант. Интересовался риторикой и международным правом.

 

23.06.04. Читатель № 315553 обратилась к ст.д. по пов. (см. зап. в уч. т. №7712361). Сообщено лично Морозову Н.Н. и в ЦК. Книга немедленно изъята и передана для дешифровки.

 

14.08. 06. Сегодня день мытья ксерокопированных аппаратов. И опять выясняется, что зарабатывать хотят все, а отмывать никто не хочет!

 

19.07. Читательница Удонова Р.Я. была уличена в похищении со столов табличек с надписью «Интернет временно не работает». Исключена сроком на 1 мес. С применённой к ней санкцией согласилась, но выдвинула к администрации требование вернуть ей украденные ею таблички. Было решено пойти ей навстречу, а новые таблички заламинировать и зафиксировать неподвижно на столах.

 

19.08.04. В кухне 2-го этажа уже второй день идёт дождь.

 

22.08.04. Читатель Варенников, уже один раз исключённый из библиотеки на 1 год за расизм и хулиганство (см. список особ опасн.), утром вошёл в библиотеку как Варенников В.Д., а вышел уже как Барсукова Н.Н., которую он, как потом выяснилось, поймал на 3-м этаже и уговорил (заставил?) с ним поменяться.

 

14.09.04. Во дворе от наезда машины, дававшей задний ход, сильно пострадал Раджив Ганди.

 

28.09. Читательнице Микрошиной И.В. отказано в выдаче читательского билета по причине попытки с его стороны внесения вторичной дезинформации в личную учётно-регистрационную карточку.

 

3.10. Читатель Разинкин М.Н. обратился с жалобой по поводу отказа в изготовлении ему его копии с уменьшением размера до стандартного формата. Просьба разобраться, чем был вызван отказ. Аппараты в порядке, а никаких пометок «копирование не разрешается» у читателя не было.

 

19.10. Накануне читатель Вишнёв Б.М. выше из библиотеки после того, как двери уже были заперты, нарушив тем самым правила контрольно-пропускного режима. Перед этим его неоднократно предупреждали, что библиотека закрывается, на что он реагировал хамским весельем. Только после того, как двери уже были заперты на замок, он начал выходить. Необходимо заметить, что он делает это уже не в первый раз.

 

25.10. Читательница Трошина пыталась пройти сквозь стену в фойе и разбила себе бровь. От оказания медицинской помощи уклонилась, поторопившись убежать.

 

06.11. В 13.00 Читательница Бодрова вышла из библиотеки сквозь стекло возле памятника Рудомино. Пора уже повесить на стекло бумагу, чтобы всем было видно, что это делать запрещается!

 

07.12. В 17.19. в лифте книгохранилища застряли между этажами 2 человека и 2 тома Краткой литературной энциклопедии (2-й и 4-й). Почему-то никто из них не нажал кнопку аварийного вызова, и лифтёр узнал об этом только перед закрытием.

 

19.12. Читатель Карасёв Р.Д. (год издания – 1968) был исключён на 1 мес. за выход из библиотеки в неположенном месте.

 

24.12. Читатель Васильев Л.П. исключён на 1 мес. за письменное изложение своих мыслей на посторонние темы на объявлениях по поводу графика работы библиотеки в предновогодние и новогодние дни.

 

26.12. Читатель Барышиков И.Д. исключён из библиотеки сроком на 2 месяца за неоднократные попытки отпиливания металлических цепочек, с помощью которых закрываются и открываются жалюзи на окнах в читальных залах. Цепочки он не присваивал, а выбрасывал в корзины для бумажного мусора или в цветочные поддоны. Считаю, что Барышникова надо исключить на более долгий срок, поскольку всем ясно, что он приходит в читальный зал с целью только отпиливания цепочек, пока все не отпилит без возможности восстановления.

 

 

Попрыгунья-Стрекоза

 

ДЕНИС. Мам, а муравей поступил правильно, что стрекозу не пустил?

МАМА (неуверенно). Правильно. Но нехорошо.

ОТЕЦ. Отлично. Мать, у тебя логика на высоте.

МАМА. Нет, а что я не так сказала? Муравей работал? Работал. Стрекоза бездельничала? Бездельничала. Почему же муравей должен сажать её себе на шею? Правильно он её не пустил. Тунеядство поощрять нельзя.

ДЕНИС. А если правильно, то почему нехорошо? МАМА (упавшим голосом). Ну… она же замёрзла, наверное… Стрекоза-то.

ДЕНИС (сурово). Насмерть?

ОТЕЦ (безжалостно). Насмерть. А муравей пошёл по не-помню-какой статье Уголовного кодекса за оставление стрекозы в опасности в заведомо беспомощном состоянии. Три года как минимум. И при данных обстоятельствах – вряд ли условно.

МАМА. Нет, подожди. За что три года? Он не обязан был её пускать!

ОТЕЦ. Пускать – не обязан. Но помощь оказать – обязан. Она же приползла к нему чуть живая, уже замерзала совсем… Им, стрекозам, много ли нужно? Он обязан был дать ей тёплую одежду, а потом позвонить куда-нибудь в социальную службу, чтобы её устроили.

МАМА. Очень хорошая мысль. Одни будут работать… налоги платить, а другие прекрасненько себе жить за их счёт! Петь, плясать, дурака валять. Порхать себе до седых волос по цветочкам, а как чуток прижмёт – так мир же не без добрых людей! И накормят, и оденут, и приют дадут, и эту… социальную помощь. Очень хорошо! Прекрасно! Я тоже хочу так жить!

ОТЕЦ. Если хочешь, то почему же не живёшь?

МАМА. Потому что я не могу думать только о себе! Потому что у меня муж есть… и ребёнок! И работа, кстати, тоже… И обязанности!

ОТЕЦ. Но ты же сама всё это выбрала, никто тебя не заставлял. Значит, на самом деле ты просто НЕ ХОЧЕШЬ жить так, как стрекоза. Очень мало, кто захочет так жить. И мало кто сможет. Это совершенно особого склада люди, и им много-то не надо, их не так уж сложно прокормить…

МАМА Нет, а почему я должна их прокармливать? С какой стати? Ладно – они выбрали себе такую жизнь. Выбрали, и на здоровье. Но почему они её выбрали за мой счёт? Я-то к ним не иду в трудную минуту и ничего не клянчу! Не-ет, уж раз они выбрали, то пусть обходятся сами и всякие там социальные службы не напрягают. И не отвлекают их от настоящих проблем!

ОТЕЦ. От каких это настоящих?

МАМА. Ну, как – от каких? В обществе же полно проблем! Брошенные дети. Старики. Неимущие… у кого действительно несчастье случилось… пожар там, или болезнь, или ещё что-то такое… Вот пусть ими и занимаются! А не всякими иждивенцами, которым лишь бы за чужой счёт… лишь бы только самим не работать!

ДЕНИС. Мам! Я всё-таки не понял: надо было ему пускать стрекозу или не надо? МАМА. Н..ну, понимаешь…

ОТЕЦ. Валяй, валяй. Объясняй ему, что не надо. Наоборот, он всё правильно сделал. «Так поди же, попляши!» И дверью перед носом – хлоп! А на дворе уже снег… метель. А у стрекозы – ничего, одни то-оненькие крылышки. Какое там плясать? Она и двинуться от холода не может!

МАМА Немедленно прекрати травмировать ребёнка! Что ты делаешь с его нервной системой?

ОТЕЦ. А лето придёт, мы пойдём на речку, а там – ни одной стрекозы. Все за зиму перемёрзли. То, бывало, летали над водой, синие, зелёные.. хрупкие такие, как старинные самолёты. Яркие, как радуги, блестящие - загляденье. То летали, а то – ни одной. Вообще ни одной стрекозы. Только муравьи кругом. Полчища муравьёв.

МАМА. Прекрати сейчас же!!!

ОТЕЦ. Ну, знаешь.. если ты хочешь быть адвокатом у этого муравья, то ты не имеешь права затыкать рот прокурору! Я обязан изложить позицию обвинения, а ты приводи свои аргументы, если они у тебя ещё есть. А судья должен сам принять решение. (Денису). Правда, ваша честь?

ДЕНИС (печально). Всё равно я ничего не понял!

 

Я сижу на кухне, подслушиваю и сочувствую Денису. Я тоже знала такую стрекозу. И тоже, как Денис, не знала, что с нею делать.

 

Она жила двумя этажами выше, чем я, носила дивные прабабушкины обноски, никогда нигде толком не работала и всю жизнь во что-то играла. Иногда она спускалась ко мне со своего десятого этажа и говорила между делом, что вчера допила последнюю ложку кофе из той банки, что я ей подарила. Давясь раздражением, я лезла в буфет за другой банкой, а она смотрела на меня и улыбалась. А потом принималась рассказывать, как мёрзнет зимой, потому что в квартире плохо топят, и при этом обдавала нежным лучезарным взглядом мой платяной шкаф. «Ёлки, ну что, я не могу дать ей пару свитеров? Хороша христианка, которой жалко свитер для соседки!» - «Дура ты, а не христианка!» - «Ну, дура. А что делать-то, ты скажи? Посоветуй, если ты такая умная!» А она сидела на моём диване, слушала перебранку моих внутренних «я» и улыбалась. Улыбка её была настолько безмятежной, что в ней нельзя было не усмотреть издевательство. И я втайне мечтала о том, как один раз всё-таки наберусь мужества и захлопну дверь перед её носом. Сильно захлопну. С размаха. «Так поди же, попляши…» Впрочем, утешала я себя в своём безволии, всё равно её бесполезно выгонять, она же опять припрётся. Такие, как она, не обижаются. Им это невыгодно.

 

Несколько раз я пыталась пристроить её на какую-нибудь работу, но через пару-тройку недель она тихо, без скандала, увольнялась и вновь погружалась в свою радужную тунеядскую безмятежность. Она занимала у меня деньги и никогда не отдавала, а вместо этого приносила и дарила всякий чудовищный древний мусор: треснутые вазочки тридцатых годов со скрещенными, как шпаги, колосьями и васильками, вышитые салфетки с рыжими пятнами от пролитого чая, дореволюционных кукол с лицами не повзрослевших, а сразу постаревших младенцев, и мельхиоровые ложечки с облезлыми вензелями. Иногда я брала себя в руки, ожесточалась и разом всех их выбрасывала, но они были необидчивы, как их бывшая владелица, и на другой день опять оказывались в моей квартире.

 

Как многие люди такого склада, она была набожна и день-деньской торчала в церкви. Неофитского рвения у неё не было ни на йоту; она не интересовалась богословием, держалась в стороне от всех благочестивых тусовок и не делала ни малейших попыток поучаствовать в благотворительности или помочь церковным бабушкам убраться в храме. Она просто проводила там время, стоя в сторонке, глядя на иконостас и улыбаясь. По части времени она была богаче любого Ротшильда, и ей было всё равно, на что его тратить. Перед тем, как запирать на ночь храм, священник обязательно проверял, не торчит ли он в каком-нибудь тёмном уголке, - и каждый раз оказывалось, что торчит. «Алевтина, тебе домой-то не пора?» - «Ой! Пора, наверное. Хорошо, что вы сказали, батюшка. А то я тут с самого утра… уже прямо осатанела!» Батюшка только вздыхал и укоризненно качал бородой.

 

Эта её страсть к благочестивому времяпрепровождению. до поры до времени избавляла меня от её частых визитов. Но потом всё изменилось. У меня начались Тяжёлые Времена. И мои мудрые деликатные друзья и родные разом, не сговариваясь, оставили меня в покое. Они знали, что во время Тяжёлых Времён меня лучше не трогать. К тому же, как ни крути, у каждого из них было по горло собственных забот и проблем, и они не хотели обременять меня ещё и ими. Но у моей соседки ни на грош не было ни чуткости, ни деликатности, ни своих собственных проблем. Зато свободного времени имелось в избытке. Собственно, не свободного времени у неё просто не было. И она вдруг перестала расточать его в церкви и стала заниматься этим у меня. В моей квартире.

 

Это было ужасно. Стоило мне переступить порог своего дома, как она являлась следом за мной. А зачастую даже раньше меня. Я глядела на неё опухшими кроличьими глазами и мысленно умоляла её убираться вон. Она всё прекрасно слышала, но и не думала слушаться. Вместо этого она шла ко мне на кухню, чтобы непоправимо изуродовать мою плиту, разбить пару-другую моих любимых чашек и рассовать в никому не ведомые места мои полотенца и прихватки. Кстати, некоторые из них не отыскались до сих пор… Потом она кормила меня какой-нибудь гадостью собственного приготовления, укладывала на диван, укутывала халатом, извлечённым из корзины с грязным бельём, а сама садилась рядом и, не слушая моих стонов и протестов, принималась лепетать всякие глупости. Ни до, ни после неё я не встречала человека, который бы знал столько глупостей и умел бы так к месту их применять. Я засыпала, подложив себе под голову её руку, и мне снилась такая чушь, что я даже во сне всхлипывала и гоготала от восторга. Просыпалась я от боли в боку и пустоты в голове. В бок мне впивалась фарфоровая рука одной из дореволюционных кукол, а в голове вместо столь любезных мне Горестных Мыслей был гулкий, весело звенящий Космос. В нём летали круглые хихикающие кометы с курчавыми хвостами и горели звёзды, тёплые и жёлтые, как церковные свечки. И недели не прошло, как мои глаза приобрели до отвращения нормальные цвет и размеры, а Горькие Слёзы, до сей поры несказанно облегчавшие мою душу, вообще куда-то подевались, как будто им перекрыли клапан. По вечерам я шла домой, со страхом думая, что там меня НЕ ВСТРЕТЯТ запах сгоревшей до чёрных углей картошки и безмятежный, бессмысленный, до мурашек раздражающий стрекозиный лепет. Но опасения были напрасны. Ещё не приоткрыв толком двери, я чувствовала, что всё в порядке и с облегчением переводила дух.

 

Лет пять ли шесть назад она внезапно вышла замуж и уехала с мужем куда-то за Урал. Я не знаю ни её адреса, ни новой фамилии. Она так быстро исчезла, что я не успела даже сделать для неё на прощанье что-нибудь сентиментальное. Например, взять салфетку, закапать её чаем, а потом вышить на ней крестиком какой-нибудь благочестивый сюжет. Лучше всего Марфу с подносом в руках и Марию, сидящую у ног Христа с большой синей стрекозой на рыжих волосах. Впрочем, такие сюжеты, конечно, не предназначены для того, чтобы их вышивали на салфетках.

 

 

2008/08/23

 

Выдержки из «Полного практического и теоретического курса французского языка для взрослых по методу В. Бургарда» (издание 1907 г). Фразы, предлагаемые для перевода, безумно прекрасны. Помимо прелести каждой фразы в отдельности, прелестно ещё и их сочетание. Там, где это получалось похоже на связный текст, я рискнула их объединить И вот что получилось:

 

Купи у меня эту прекрасную лошадь. Какъ видишь, на ней с?рое, грязное и поношенное платье. Ея супругъ былъ убитъ во время посл?дней войны; такимъ образомъ она осталась вдовою с четырьмя д?тьми.

 

Бл?дная, испуганная, она вошла въ мою комнату и упала передо мною на полъ съ крикомъ. Н?т ли у вас хорошихъ черныхъ чернилъ?

 

Воры вошли на кухню через (par) чердакъ и ушли такимъ же образомъ. Поступили они такъ для удовольствия или для здоровья? Можетъ быть, вы думаете, что они останутся у насъ? Милости просимъ, мы вс? дома. Подождите, пожалуйста, немного, они сейчас же вернутся.

 

Разв? ваш кучеръ напивается каждый день? Да, это правда. Сначала онъ обучалъ этому дет?й моего дяди, а зат?м сына моего опекуна.

 

Сначала я свелъ его въ музей, зат?м въ соборъ и, наконецъ въ циркъ. Вообразите, что это повредило гораздо больше, нежели вс? лекарства. Сведите его на кладбище. Наблюдайте (surveiller) за нимъ.

 

Гд? мой другъ? Онъ на шкапу в передней. Будьте бол?е осторожны в выборе своихъ друзей – это отличный урокъ для будущаго.

 

Это ли ваш братъ? Н?тъ, это двустволка (un fusil? deux cops) моего младшего брата. Он? ненавидятъ другъ друга. Они безпрестанно спорятъ между собою, ни одинъ, ни другой не хотятъ сознаться, что оба виноваты.

 

Это былъ князь Б.? Мы его зам?тили на паперти, въ моментъ выхода изъ церкви посл? богослуженiя. Н?тъ, мы его не бранили. Мы ударили его два или три раза. Моему брату показалось, что онъ обид?елся.

 

Н?тъ ли аптеки въ этой улиц?? Случается, что ея тамъ не бываетъ по утрамъ.

 

Солдаты пьютъ водку и пиво. У нихъ великол?пный цв?тъ лица. У нихъ н?тъ лихорадки (de fl?vre) и никогда не болитъ голова. У нихъ есть вкусъ. У нихъ н?тъ сердца. Будутъ ли у нихъ завтра огурцы?

 

Господь создалъ миръ. Это было около трехъ нед?ль тому назадъ. Слава Богу, онъ уже окончилъ эту работу. Отнын? его зд?сь н?т, онъ гд?-нибудь въ другомъ м?сте. Я уже был везд? и нигд? его не вст?ртилъ.

 

Принесите мне эту книгу. Я давно искалъ случая ее поцеловать.

 

Этотъ господинъ не внушаетъ дов?рия, это очень подозрительная личность. (l’individu). Его патрiотическiй порывъ спасъ отечество.

 

Слышали ли вы о смерти поручика М.? Счастливчикъ! Онъ теперь путешествуетъ по (en) Италии.

 

Это очень хороший апельсинъ. Недавно я встретилъ его у моей тетушки, но я не воспользовался этимъ случаемъ, чтобы поговорить с нимъ.

 

Уступите ли вы вашу квартиру генералу? Зд?сь множество блохъ и клоповъ.

 

Какая роскошная ночь! Свалка (la cohune) у моста кончилась лишь съ прибытiемъ полiции.

 

 

2008/08/27

 

Люди, дорогие! Не обижайтесь, если я кому-то не ответила на комментарии к предыдущему посту. Они все ПОТРЯСАЮЩИЕ, один лучше другого. Но меня сейчас не пускают в Сеть - велят сидеть тихо и лечить глаза. Недельку-другую меня с вами не будет, а потом, надеюсь, увидимся.

 

До встречи! Буду скучать.:)

 

Дети

 

Перья Бога

Туська – взрослая.

 

У неё клетчатая форменная юбка цветов клана МакКолемов, коричневый ранец, разрисованный грустными и, по-видимому, не очень трезвыми индейцами, суровая чёлка до бровей и жёлтые, затуманенные заботами глаза. Парень лет девяти за соседним столиком посматривает на неё с интересом.

 

Мы сидим в кафе и празднуем начало учебного года. Под сурдинку к нам примазался Васька, который пока далёк от школьных проблем, но всегда безошибочно чует, когда можно погулять на дармовщинку. Пока мы с Туськой обсуждаем её первосентябрьские впечатления, он болтает ногами, рисует танк соусом на столешнице и пытается высосать из тарелки салат с помощью соломки для сока.

 

— Нина Ивановна всем сказала, чтобы к следующему дню во все тетрадки и в учебники вклеили закладки. Только обязательно атласные.

— Какие?

— Атласные. Обязательно. Если не атласные, она их будет вырывать и выбрасывать. Мама, знаешь, - плакала даже. Потому что уже был вечер, а она не знала, где их взять, чтобы атласные… А ещё мы с ней до ночи буковки вырезали. Для трафарета. Чтобы потом по ним обводить и писать. А их же ровно всё равно не вырежешь, там зазубринки такие получились по краешку. И я обвела, и получилось, как будто буква дрожит.

— При виде Нины Ивановны?

— Ага.

— Ну, я её в принципе, понимаю… И что сказала Нина Ивановна?

— Она всем показала мой листок и сказала: ребята, смотрите, как Наташа плохо пишет! Ей должно быть стыдно! А Лёшка Синицын, как увидел, тоже стал такие буквы делать, специально. Чтобы и его листок всем показали тоже…

 

Васька перебивает нас, тыча вилкой в тарелку:

— А где язык?

— Что? – пугаюсь я.

— Ты сказала: мойской язык. Я никакого языка нету.

— Да вот же он, Вась.. Вот это и есть морской язык.

— Непйавда, - хмурится Васька. – Язык не такой. Вот язык! – И в доказательство высовывает свой собственный язык, густо измазанный майонезом.

— Одно дело – твой язык, а другое дело – морской. Есть же разница. И потом, его же специально порезали на кусочки…

— Сволоци, - вздыхает Васька и отодвигает тарелку.

— У нас Лёшка, он так же ругается, - сообщает Туська. – На физкультуре. А учитель, который по физкультуре, обещал ему мячиком в голову запулить, если он ещё так будет… Не, ну, на самом деле он не запульнёт, конечно. Он на самом деле добрый. Забыла, как его имя-отчество… Большие мальчишки знаешь, как его зовут? Адольф Гитлерович. Нет. Гитлер Адольфович…

 

Васька слушает её с хмурым интересом и, похоже, с завистью. Компания студентов за столиком напротив соревнуется, кому быстрее удастся высосать из тарелки салат с помощью соломинки.

— А ещё Нина Ивановна сказала, что кто не умеет читать, то это его проблемы, а она таких учить не будет. Хорошо, что я умею, да? Я уже даже не по складам умею! Смотри. «Ремонт часов», «Инпромстро»… чего?... «Шарфы, платки». Ой! А вот тут буква пропущена!

— Где?

— Написано: «Перья боа». А должно же быть: «Перья Бога».

— Нет, Тусь, тут всё правильно написано. Боа – это такой длинный шарф с перьями, старинный.

— Пейя Бога! – фыркает сквозь пепси-колу Васька

— А ты не ехидничай, - вступаюсь я за Туську. – Может, она подумала про какого-нибудь африканского или индейского бога. Индейские боги – они все с перьями.

— Нет, - не соглашается Туська. – Я не про индейского подумала. Я – про обыкновенного. Про Его перья. Ну, не про Его... у Него, может, и нету. Но у ангелов-то есть. И вот – они чешутся, перья падают, а их потом собирают и продают…

— Ангелы – чешутся?

— Ну, да. Утки же чешутся. Я сама видела – раз-раз-раз клювами. Быстро-быстро.

— И я видел, - солидно подтверждает Васька.

— Ну-у, люди… Вы скажете тоже! У уток всякие водяные блохи, вот они и чешутся. А ангелы от чего? От звёздной пыли?

— А они нарочно, - поясняет Туська - Для людей. Чтобы перья падали, а люди их чтобы собирали. Перья такие огромные, оргомнющие, белые-белые и чуть-чуть перла.. муторные. Как у Пушкина. У нас один мальчик, он тоже Саша…. Он принёс перо, как у Пушкина, и вставил туда ручку. А Нина Ивановна взяла, выдернула это перо, поломала и в помойку бросила. Потому что в школу с такими перьями нельзя.

 

Мы выходим из кафе, вздыхая и отдуваясь. Туська любуется на вывески, сдерживаясь из последних сил, чтобы их не читать. Васька смотрит на неё снизу вверх сытыми печальными глазами и о чём-то думает.

— Ой! – всё-таки не сдерживается Туська. – Смотри! Их разыскивает милиция… Каки-ие люди! – Прилипает к стенду, с восхищением разглядывая фотографии. – Только.. знаешь.. Посмотри, по-моему, это не люди. Не похожи, да? Вон - три уха у этого... Разве так бывает?

 

Я смотрю на серые, раскоряченные на ксероксе рожи с лягушачьими ртами, выпученными глазами без зрачков и бровями, наезжающими на уши.

— Ты права. Определённо не люди.

— Инопланетяне, - веско роняет Васька.

— Они. Больше некому.

— Их разыскивает милиция? – радуется Туська.

— Вряд ли. Их даже ФБР уже не разыскивает. Разве что агент Малдер, но он сумасшедший…

— Надо было же так и написать! А то – милиция!

 

Мы уходим по хрустящим листьям, вслед нам смотрят серо-зелёные человечки под вывеской «Их разыскивает агент Малдер», а впереди, в узком золотистом проулке летают огромные, оргомнющие перья снежно-белого цвета с перламутерным оттенком. Они пахнут небом, утиным пухом и подвядшей пижмой. Хорошо, что Нина Ивановна отсюда далеко и их не видит...

 

 

Дети

 

На даче

ТУСЬКА (вбегая на веранду). Мам! Ты представляешь – воробьи семечки из подсолнухов выковыривают, садятся наверх, на подсолнух, и прямо там едят! Я подсолнух тронула, а на меня как посыплются обёртки от семечек!

МАТЬ (сухо; раздражённая чем-то с утра). Что на тебя посыплется?

ТУСЬКА. Ой.. эти… Очистки. Прямо целая куча! Это они там сидели и закусывали! Так удобно, что подсолнух большой.. и плоский! Правда же, удобно придумано?

МАТЬ. Тусь, ты можешь так не кричать, а? Ты понимаешь, что это неприлично? И вообще… Посмотри, на кого ты похожа! На лицо своё посмотри, на руки! Это же ужас какой-то! Страшнее атомной войны!

ТУСЬКА (с радостным любопытством). Мам! А бывает молекульная война?

МАТЬ. Наталья, ты слышишь, что я тебе говорю? Я тебе говорю, что ты ужасно выглядишь! Неумытая. Непричёсанная. Вся в колючках каких-то! Вон, сзади, посмотри.. три репья целых! Ты же не маленькая! Когда ты научишься за собой следить! Никогда ты не научишься! И всю жизнь будешь, как чучундра! Над тобой мальчики в классе ещё не смеются? Подожди, скоро будут смеяться. Все будут смеяться и пальцем показывать, какой ты урод… и неряха!

 

Туська глубокомысленно хмурится и, улучив минутку, боком ретируется с веранды.

 

ОТЕЦ. Жень, тебе не кажется, что не стоит называть ребёнка уродом?

МАТЬ. А что делать, если она и вправду урод? В точности в тебя! Просто копия!

ОТЕЦ. Жень… по-моему, всё равно так не надо. Она же не виновата, что ты меня выбрала.. в качестве её папы. Кстати, никакой она не урод.

МАТЬ. Ну, да. Ты так говоришь, потому что она твоя копия! Один в один!

ОТЕЦ. Жень… всё равно. Зря ты с ней так. Она же не на приёме в Букингемском дворце, а на даче. Ну, подумаешь, непричёсанная… Причешется ещё, успеет. А если будешь обзывать её уродом, у неё будут комплексы… Ну, вот зачем ты её сейчас расстроила? Она же плачет, наверняка.

МАТЬ. Плачет она… Мало ли… Поплачет и перестанет! Мы же должны, в конце концов, думать о её будущем! Если я сейчас ей не сделаю замечание, то потом будет хуже.. для неё же будет хуже…

ОТЕЦ. Женя! Ребёнок плачет, ты пойми! Ты ей мать или кто, в конце концов?

МАТЬ (неуверенно). Нет, но мы должны же думать о её будущем…

 

Отец вздыхает и укоризненно трясёт головой. Мать мрачнеет ещё больше, до слёз закусывает губу, потом резко распахивает окно и выглядывает в сад. Там, среди солнца, подсолнухов и кистей черноплодной рябины танцует и поёт Туська.

 

У меня на заднице

Целых три репья!

Самая счастливая В это утро я!

 

Рядом на сияющих синих качелях качается Васька. Качается и орёт в подсолнуховые заросли:

 

— Я – китаец! Я – китаец!

— Я - китайка! Я - китайка! – нежно подпевает ему Туська, кружась на увядающей траве.

 

МАТЬ (отцу, с горьким торжеством). Ну, что? Видел?

ОТЕЦ. А что… Ну, видел, да. Они правы. Они думают о нашем общем будущем!

 

2008/09/10 Ещё немножко про Гамлета

 

Из средневековых "примеров для проповедей" XIII века. Взято из собрания Вильгельма Райнера (издание 1898 года).

 

_______

 

Некий граф испытывал нечестивую страсть к жене своего друга, и она разделяла его греховное чувство. И так глубоко они погрязли во грехе, что однажды сговорились и вместе умертвили её несчастного супруга. После этого граф не прочь был жениться на вдове, но она сказала, что согласится на свадьбу лишь после того, как граф проведёт три ночи в церкви у гроба убитого. Граф согласился на это с большой неохотой и душевным содроганием. И когда он в первую ночь молился у гроба её мужа, то вспомнил, какими добрыми друзьями они были в прежние времена, и горько заплакал от раскаяния. И услышал сквозь слёзы и стенания, как крышка гроба отодвигается и из глубины его, как из-под земли, раздаётся голос: «Господи, отомсти этому человеку за мою безвинно пролитую кровь!» А голос с небес отвечает ему: «Покойся с миром! Это не твоя забота!»

 

Дрожа от страха, граф кое-как продержался у гроба в эту ночь, но на следующую ночь никак не хотел идти в часовню. Однако вдова настояла на этом, и он, собравшись с духом, опять пошёл туда и встал на молитву. И, пока он молился, убитый им друг был перед его глазами, как живой, и, вспоминая о нём, граф не столько молился, сколько плакал от стыда и горя. И опять отворилась крышка гроба, и опять голос из-под земли воззвал к Небесам об отмщении. И опять Господь сказал: «Покойся с миром, это не твоё дело». Крышка гроба закрылась, и всё стихло. Не помня себя от страха, граф до утра пролежал ниц у алтаря, а на другую ночь, понуждаемой женщиной, вновь отправился в часовню. И в эту ночь, как в прежнюю, он плакал, думая о своём грехе, пока крышка гроба не приоткрылась и вновь не послышался голос убитого: «Господи, отомсти этому предателю и той нечестивой женщине за мою кровь!» И Господь сказал: «Покойся в мире. Я дам им тридцать лет отсрочки для покаяния. А дальше поступлю с ними обоими, как посчитаю нужным». После этих слов загробный голос умолк, небесный свет померк, а граф, чуть живой, так и остался до утра на полу часовни.