Рекомендации по созданию состояния. 1. Для решения тех или иных проблем постарайтесь прежде всего увидеть, почувствовать – у кого именно эти проблемы имеют место быть

 

1. Для решения тех или иных проблем постарайтесь прежде всего увидеть, почувствовать – у кого именно эти проблемы имеют место быть. Сохраняйте в гуще жизни ощущение растождествления со своей социумной кукольной частью, напоминая тем самым себе о своей Хозяйской основе.

Не забывайте, что все проблемы и негативные программы – это наши «детки». Не отвергайте их и не пытайтесь уничтожить. Помогите им реализовать себя, вскрыть свой творческий потенциал – «воспитайте» их, освободите от проблемной заданности, поднимите до своего уровня. Вы уже знаете, как это можно сделать.

2. Техникой «Внутреннего смеха» разряжайте все негативные состояния, все проблемные настроения. Войдя через смех в Хозяйское качество, попытайтесь подольше сохранить его, но ни в коем случае не ставьте это целью. Просто играйте.

Используйте смех смелее и шире. Помимо обозначенных возможностей использования смеха, вам неизбежно откроются и новые.

И – набирайте «смехо-часы», выводите себя на новый уровень существования – «хронически-оптимистический».

Начните день с улыбки и смеха. Проведите его смеясь. Почувствуйте, как зарождается в вас новое качество существования.

 

Состояние третье,

Неадекватное

 

Пробудившись, но еще не открыв глаз, бывший старик Петя слушал, как жужжит и бьется об окно большая муха. Он лежал и чувствовал, как что-то стремительно нарастает в нем.

– Сейчас совершу открытие века, – вдруг понял старик и действительно открыл одно веко. Затем, чуть помедлив, – другое. Он вновь прислушался к себе, опрокинул глаза на голубое небо за окном и наконец осознал, что именно нарастало в нем, – утро.

Вставать как всегда не хотелось, и Петя, как повелось в последнее время, включил в себе внутренний смех. Подождал, пока грудной рокот заставит расплыться губы в улыбке, и, высмеяв весь воздух, глубоко вздохнул, сладко потягиваясь. Сна как не бывало.

– Говорят, за тридевять земель напиток чудный водится, – негромко бормотал он, сидя на кровати и рубаху натягивая, – «кохфвей» называется. Вроде так же по утрам будит. Ну, его еще поди достань, а смех этот, нутряной-то, завсегда рядом. И батареек не надо…

Бывший старик Петя поднялся и посмотрел на спящую рядом бывшую старуху. Сильно та изменилась за последнее время.

– Теперь понимаю, теперь видно, из кого была сделана первая женщина, – сказал негромко, – из девушки. Теперь заметно. А то все из ребра да из ребра…

– Спишь, старая? – позвал негромко, называя по привычке.

– Нет, не сплю, – ответила та, не открывая глаз.

– А чего ж глаза закрыты?

– А это я так… просто медленно моргаю, – сонно пробормотала бывшая старуха.

– А, ну моргай, не поспешай, а я пока к колодцу схожу.

Подобрал ведра и, выходя из избы, глянул в зеркало. И в который уж раз удивленно задержался около.

В зеркале старик выглядел подозрительно молодым и умным.

– Ничего, привыкнут, – пробормотал он, пряча в редкой бороде довольную улыбку.

Петя вышел на крыльцо и поднял голову, впуская в себя синь утреннюю с белыми барашками облаков…

И вдруг ощутил безудержное желание чихнуть. Уронив ведра, бывший старик ухватился за нос и позволил себе это сделать – громко и троекратно.

…Утирая нос от чихов, он открыл слезящиеся глаза да так и обмер от неожиданности.

Избы и брошенных ведер будто и не было. На каменистый берег, возникший рядом, накатывалась бурная волна. Сам же берег стремительно загибался кругом. «Остров», – понял Петя. А посреди острова росло громадное дерево, все сплошь увитое темно поблескивавшей тяжелой цепью.

– Вот те раз, – изумленно сказал Петя внутри себя, – и где же это я?

– На острове Буяне, – внутри него же сказал кто-то странно урчащим голосом.

– Это зачем еще? – уже вслух удивился бывший старик.

– Остров этот, так же как и встреча со мной, входят в комплекс мероприятий, с тобой проводимых, – сухо произнес голос, теперь тоже вслух.

Петя вконец опешил, он стоял, растопырив от изумления руки, и, крутясь из стороны в сторону, силился увидеть говорившего.

– Какой такой комплекс… – почти с отчаянием выдавил он из себя и вдруг вспомнил. – Постой, постой… что-то Золотая Рыбка мне о том говорила… медные трубы там…

– Медных труб тебе не миновать, не переживай, но к ним ты еще не готов, не торопись, – в листве дерева кто-то тяжело заворочался, и неожиданно прямо к ногам Пети, мягко спружинив лапами, спрыгнул здоровенный рыжий котяра. – Все в свое время.

Таких больших котов Петя отродясь не видел, но еще больше поразило его то, что кот улыбался. Улыбающихся котов он видал и того реже. «Должно быть, внутренний смех практикует», – подумал Петя, решив ничему уже не удивляться.

– Да ни к чему мне в смехе упражняться, – сказал, улыбаясь, кот в ответ на его мысли, – я и есть смех.

– Ты – кот, – возразил Петя, с тревогой ощущая, как вновь пытаются в нем пробудить что-то давно забытое и где-то глубоко спящее.

– Я такой же кот, как ты – человек, – сказал рыжий кот, на этот раз и вовсе не открывая рта. Он молча улыбался, а в голове Пети раздавался его спокойный урчащий голос. – А ты – такой же смех, как и я. Не спеши, всякому понятию – свое время. Ты уже вспомнил себя Хозяином, ощутил себя пустотой… Тебе еще предстоит почувствовать улыбку этой пустоты, услышать ее смех… Стать им…

Шумно накатывались волны на берег, разбиваясь о мокрые камни. Волновалось кроной, жалобно поскрипывая, большое дерево. Только сейчас Петя и рассмотрел, что это дуб. Темной массой просвечивало сквозь ветви его что-то большое и прямоугольное…

– Зачем я здесь? – спросил наконец бывший старик, поняв, что ему сейчас во всем никак не разобраться.

– А за мной, – ответил рыжий кот, кокетливо выгибая спину и распушив усы. – Отныне я – спутник твой. Спутник и советчик.

– А хозяйство свое на кого оставишь? – кивнул Петя на дуб с цепью. – Слыхал я про этот Буян-остров, а как же…

– А на себя же и оставлю, – хихикнул кот. Он как-то волчком обернулся вокруг себя и неожиданно стал исчезать. Растаяли лапы, хвост, вот и морда расплылась… и через секунду в воздухе висела лишь одна улыбка.

А на освободившееся место с дуба вновь мягко спрыгнул рыжий кот.

– Улыбку с собой заберешь, – сказал он, двигая губами в унисон с улыбкой, плавающей в воздухе, – а я остаюсь. Ты прав – дела мои здесь еще не закончены.

– Лихо это ты, – сказал Петя, опасливо дотрагиваясь пальцем до того места в воздухе, где у исчезнувшего кота должны быть усы.

Чихнули оба – и кот, и улыбка.

– У кузена своего Чеширского научился, – объяснили они, облизываясь, – а ты не балуй.

– Значит, так, Петя, – сказали кот с улыбкой. – Испытания тебя впереди ждут, и немалые причем, все, чему научился, понадобится, да сверх того еще. Одолеешь все – еще более над собой поднимешься, а нет ежели… ну, о том, пожалуй что, и не будем…

– В трудные минуты рядом буду незримо, – продолжали они, – делать за тебя ничего не стану, но о том, что Хозяин ты, – напомню. А может, и совет дам какой. А может, и не дам. Потому как – твоя жизнь, и окромя тебя ее прожить некому.

– Эх, – сокрушаться начал было Петя, – а я-то думал, налаживается все уже. Поживем теперь со старухой… Так нет, снова чегой-то начинается… Ну что за жизнь?

– Никогда не жалуйся на жизнь, могло и этого не быть, – сказали кот с улыбкой, – и не сокрушайся, что кукле твоей жизнью насладиться не дают. Пока она кукла – не может она быть счастлива, пусть хоть какими стенами от жизни загородится. Счастье ей не вокруг себя искать надо, а в себе же самой, в Хозяине. Радуйся препятствиям – они ступеньки для тебя.

– А теперь тебе обратно надо, – сказал уже только кот, так как улыбка медленно таяла в воздухе, почти исчезнув, – события уже двинулись дальше.

– Как же мне обратно-то? – удивился Петя, глядя на исчезающую улыбку. – Да и потом, как величать тебя?

– А-а, велика ли проблема, – хмыкнул кот, приближая морду и щекоча Петин нос усами, – чихнул три раза – и всего делов-то…

– А звать меня Мявом, – услышал Петя сквозь чихи затихающий голос кота.

 

* * *

 

– …Чха-м… – чихнул Петя в третий раз и отворил глаза. Стоял он в своей избушке, будто и не ходил никуда. Старуха подевалась куда-то, зато битком было незнакомого народа. Толпилось у дверей несколько стражников в малиновых пообтрепавшихся кафтанах и с алебардами в руках. А прямо перед Петей стоял здоровенный мордатый детина, свисая длинными усами и сверкая глазами. «Воевода», – со страхом признал Петя.

– …Только не поймите меня правильно, – говорил кому-то воевода, – но человек, оказывается, все может. Вот это меня как раз и настораживает… – тут он замолчал и, открыв рот, уставился на Петю.

– Вот он, голубчик! – рявкнул затем, быстро оправившись от изумления. – Там его царь дожидается, всю дружину переполошил, а он шляется непонятно где!..

– Царь? – вконец опешил Петя. – Царь, за мной?! – Он вновь ощутил себя прежним стариком Петей, всеми терзаемым и помыкаемым, и ему захотелось спрятаться от всех далеко-далеко, глубоко-глубоко…

Он и согнулся уж весь, готовясь упасть в ноги, как вдруг услышал внутри спокойный урчащий голос: «Отвяжись, отвяжись немедленно от воеводы, от куклы своей. Вспомни, что ты – Хозяин. Твори, начинай немедля творить». – «Что? – удивился Петя внутри себя. – Что я могу сейчас творить?» – «А что хочешь, – спокойно урчал Мяв внутри Пети, – твори слова, твори образы, главное – твори…»

– За тобой, за тобой, – продолжал громыхать воевода, – ишь ты, птица важная, самого меня в путь подняли. Чего натворил, а ну ответствуй?!

Петя поднял испуганные глаза, но отчего-то вдруг увидал воеводу не вживую, а как куклу детскую, которой в балагане представление разыгрывают: нос у него круглый и красный, как свекла; рот, распахнутый, словно в крике потешном, недвижим, а все звуки словно из живота вылетают; глаза краской нарисованы; а на голове, вместо шлема, ночной горшок прилажен.

Навис этот воевода кукольный над ним да что-то ему неподвижным ртом выговаривает грозно. А себя Петя пугалом недавним огородным увидел – стоит он, руки растопыркой, на ветру полощется вольно, рожи корчит веселые.

Хоть и стращает его воевода речами грозными, но не испуг привычный ощущает Петя от картины той балаганной, гротескной, а даже напротив – смех веселый и свободный. Отчего-то не напрягают его больше страсти те кукольные, ведь понарошку все и не взаправду.

Едва-едва Петя смех в себе сдержал, а затем легко как-то и неожиданно для себя сказал:

– Закона такого нет – в хибару всем вваливаться. Вот царю как пожалуюсь… – Он глянул воеводе прямо в глаза и, замирая от собственной смелости, добавил вдруг: – Человек, он хоть сам кузнец своим проблемам, да только не каждый может себе позволить неприятности иметь…

– …Неприятности, говоришь, иметь? – после паузы, озадаченно и с каким-то даже уважением переспросил воевода. – Царю он… ишь, шустрый какой… Не такой все же я дурак, как ты выглядишь… Вот пущай царь сам с тобою и разбирается. Мы ведь и во дворе подождать можем… чего уж там…

А отсутствие закона, – бормотал воевода, выпроваживая стражников, – еще не избавляет от его исполнения… Закон, понимаешь… я, может, для того на страже его и поставлен, штоб дураки разные им не пользовались. А ты собирайся, собирайся – путь-то не близок.

…Кинув в суму краюху хлеба (а больше собирать и нечего было), Петя вышел на крыльцо.

Воевода сидел на солнышке в окружении стоявших стражников. Увидав Петю, он вновь насупился. Того, что произошло, он не понимал, и это его беспокоило.

– Каждый человек по-своему прав, – говорил он, глядя на приближающегося бывшего старика, – а по-моему – нет. Так чего тебя царь кличет-то? Что за дела у вас общие? Так ты мне на то и не ответил?

Вновь растерявшись, Петя уже распахнул было рот для оправдательного ответа, как в голове его предупреждающе раздалось урчащее: «Мя-а-ав…» И тогда он вновь увидел воеводу куклой разрисованной: размахивая маленькими кулачками, он негодующе бормочет что-то ртом неподвижным, грозится чем-то непонятным. Но, как и прежде, не ощутил Петя веры к спектаклю этому кукольному, даже напротив – глядя на страсти выдуманные, вновь внутри себя на смех сбиваться начал.

Он неслышно хихикнул чепухе этой, в себе увиденной, но вслух сказал уже спокойно и глядя в небо:

– Никак дождить будет? Не успеем, поди…

– Да, да, – засуетился воевода, подымаясь, – давно пора.

Затем удивленно глянул на Петю и озадаченно добавил:

– Ты ж смотри, однако, сколько дерьма, аж в голове не укладывается…

 

* * *

 

В хоромы к царю Петю ввели несколько преждевременно. Царь беседовал с царицей. Беседа, судя по всему, подходила уже к концу, так как велась в тональности предельно высокой. У бывшего старика даже уши позакладывало. Он засунул в ухо палец, прочищая, и ухмыльнулся, вспомнив себя со старухой в недавности. «Отвык уже», – подумал.

Царица была как царица, то есть самая обыкновенная баба. Глянув на ее лицо, Петя почему-то сразу решил, что у нее должны быть кривые ноги. А вот царь Пете понравился. Невысокий, плотненький, с блестящей жизнерадостной лысиной и добрым лицом.

– Ну ладно… Ну будет тебе… – говорил он царице устало и вполголоса. Но, увидев вошедших, замолчал, выпрямился осанисто. В ладоши хлопнул.

– Проводите царицу в покои ее, – сказал царственно.

Подведите гостя, – продолжил столь же величественно. Затем, махнув рукой, отослал всех прочь. – Оставьте нас.

Оставшись с Петей наедине, царь вновь как-то весь сразу обмяк и подобрел лицом.

– Забот-то, забот… – бормотал он, оглаживая лысину обеими руками. – Дергают все, клянчат чего-то…

Бунтами грозят, – пожаловался он, заглядывая Пете в глаза, – народу уже столько всего обещано, а ему все мало. Кушать все хотят… требуют… Я-то знаю, чем народ накормить можно, так ведь они есть этого не станут, сволочи, – говорил царь, а глаза у него добрые-добрые были…

Петя стоял потупившись – ни жив ни мертв, не понимая, что происходит. То, как по-простецки вел себя царь, скорее его пугало, чем радовало, так как было непонятно. Он слушал слова царские, в который уже раз ощущая, как неудержимо тянет его пасть ниц и уверять, что, дескать, ошибка вышла.

Он вскинул глаза на царя – и обмер. У того на лысине радостно поблескивала кошачьим оскалом улыбка Мява… «Дык ведь – Хозяин же я», – всколыхнулся Петя внутри, себя вспомнив.

Глянул он тогда взглядом Хозяйским на себя кукольного да испуганного, а рядом и царя-батюшку на такой же кукольный манер увидел. Был тот царь совсем маленький какой-то и неестественно толстенький, верткий весь и суетливый. Огромаднейшая корона из бересты крашеной все на нос ему съехать норовила. То и дело ее поправляя, он бегал вокруг кукольного Пети, заботливо обирая с него невидимые пылинки да соринки. Хитро из-под короны глазками мышиными поблескивая, царь отчего-то хихикал тонким голоском да дробно-дробно так ножками коротенькими пританцовывал, будто в нетерпении тайном…

Петя прокашлялся, скрывая смешок, и неожиданно сказал:

– Ваше величество, да ты не смущайся, спрашивай чего надо…

Царь запнулся на полуслове, а затем сказал, глядя на гостя испытывающе:

– А не прост ты, Петя… Да и отважен, погляжу… Видать, правду мне о делах твоих сказывали… Ну, оно и хорошо, что сразу к делу.

Дочь у меня есть, – продолжал царь, – царевнушка моя… слыхал, небось?

Старик неопределенно то ли мотнул головой, то ли пожал плечами.

– Вижу, что слыхал, – продолжил царь. – Несмеянушка моя… Никак замуж ее отдать не можем. И женихи-то все знатные, с приданым богатым… Да кому она нужна такая – плакса?..

А казна-то ой как истощала… – мечтательно причмокнул губами царь. – Туда бы какого ни есть полцарства вставить…

Так вот, Петя, – заговорил царь по-царски уже, – рассмешишь ее, смеяться научишь, так я уж тебя так отблагодарю… хоть это мы еще поглядим, впрочем… А вот если нет – так голова, само собой, с плеч… – закончил он и посмотрел на бывшего старика добрыми глазами.

Пошли знакомиться, – с места встал.

 

* * *

 

Вошли в горницу. С кровати навстречу им вскочила здоровая девица с распущенными волосами и в короткой юбчонке.

– Батюшка!.. – запричитала она. – Опять у меня голова кружится!..

– Сам вижу, – сухо оборвал ее царь, – и впрямь кружится… Ну так что с того?

– Да-а, видишь ты, а кружится-то она у меня-а-а… – заревела царевна, растирая кулаками слезы.

Петя оглядел ее с головы до ног и решил, что ходит царевна в мини-юбке безо всяких на то оснований. «В мамашу, должно, пошла», – подумал.

– Ну не плачь, царевнушка, – привычно запричитал царь, не меняясь, впрочем, лицом, – вот, возьми лучше пряничек аль леденец…

– Надоело все-о… – ревела царевна дальше, – не хочу-у больше есть, и так целлюлит уже начинается… а-а-а…

– Мало есть – вредно, – наставительно сказал царь. – В перерывах между едой образуется кариес.

– Кто-кто образуется?.. – заинтересовалась царевна, моментально высохнув слезами. Тут она глянула на Петю, только сейчас его заметив. – А это кто?

– Лекарь твой, – сказал царь, – смеяться тебя будет учить.

– Меня – смеяться?! – воскликнула царевна то ли удивленно, то ли оскорбленно и исказилась лицом так, что Петя подумал, что она вот-вот расхохочется, но Несмеяна заголосила вновь.

Царь выжидательно глянул на Петю, а тот – внутрь себя, ища Мява. Но Мяв не показывался. Совсем сконфузившись, Петя включил внутренний смех, пытаясь восстановить спокойствие. Так и стояли: царевна ревела, царь ждал, а Петя нутром смеялся.

Насмеявшись до «не хочу», Петя вдруг вспомнил одну детскую, смешную игру… «А что? – подумал он. – Чем черт не шутит… выбирать ведь не из чего…»

– Слышь, царевна, – сказал, – замуж хочешь?

– А ты как думаешь?.. – всхлипнула царевна.

– Я думаю так, – рассудительно сказал бывший старик, – если сильно хочешь – то все попробуешь, что предложат. Даже если глупость какую. Даже если царевны так не делают. Ну то, конечно, если замуж хочешь…

– Говори, что делать, – решительно сказала царевна, утирая нос.

– В игру играть будем, – сказал Петя и повернулся к царю. – Народ нужон. Зрители. Чем больше, тем лучшей. Скажи всем – царевна представление давать будет. Комедию.

Через небольшое время горница забилась народом. Стояли, опасливо поглядывая на доброго царя и недоуменно – на Петю.

– Значит, так, – скомандовал Петя, – будем начинать.

Он повернулся к Несмеяне.

– Еще раз вопрошаю – играешь? Не сконфузишься? Голову рубить раньше срока не велишь?

– Я не позволю, – вмешался царь. – Начинай.

– Будешь рассказывать сейчас беду свою, – говорил Петя, обращаясь к царевне. – Только послезливее рассказывай, помучительнее…

А как подыму руку правую, так сделаешь и скажешь, – Петя ступил в сторону, выпучил глаза и, чуть согнувшись, ухватился за живот. – Ой! – сказал. – Я не пукну!..

А как подыму руку левую, сделаешь и скажешь так, – Петя, ступив в другую сторону, сморщил нос и помахал ладошкой, будто разгонял чего. – Ой! Это не я… – сказал.

Насупился, но ничего не сказал царь. В недоумении замер народ. Но Несмеяна была исполнена решимости.

– Велика беда моя, – начала она, – уже сколько лет улыбки нет на лице моем. Слез ручьи избороздили щеки, платки носовые не просыхают. Женихи все поразбежались. Приедет кто, глянет на меня и рад бы остаться, но как услышит, что… Ой! Я не пукну!.. с тем и уезжает…

В толпе произошло движение, глаза у людей заблестели. Стояли, прятали лица. Царь серьезно наблюдал.

– Давеча вот царь-батюшка, – продолжала Несмеяна, – пришел ко мне и говорит… Ой! Я не пукну!.. нет… не так, он говорит… Ой! Я не пукну!.. нет-нет, это я ему говорю… Ой! Я не пукну!.. точнее…

Народ, кто ладошкой, кто локтем прикрывшись, смеялся, стараясь делать это беззвучно. Брови у царя удивленно поднялись, но что он ощущал – было неясно.

А Несмеяна, вся раскрасневшись, упорно пыталась разъяснить.

– …Нет-нет, он по делу пришел, а не глупости эти говорить. Он о женихах сказать хотел, что они … Ой! Тоже не пукнут… – удивленно сказала царевна и как-то странно хрюкнула. Затем она сжала кулачки и отважно продолжила: – Не так все… мы с батюшкой серьезно говорили, вначале он, затем – я, а опосля мы вместе решили, что … Ой!.. – Лицо у девушки исказилось, она отпрыгнула в сторону и замахала ладошкой перед носом. – … Это не я!.. Вернее… не он!!. Точнее – … не мы!!!

Царевна хотела еще что-то сказать, но ей не дали. В горнице стоял хохот неимоверный. Люди держались за животы, друг за дружку, корчась от смеха, падали на колени.

Гукал, смеясь, царь, утирая сопли и слезы одновременно.

А затем… затем все замерли, так как услышали неслыханное доселе – смеялась царевна… Смеялась Несмеяна – смеялась звонко, заливисто, заразительно…

 

* * *

 

– Ай да Петя, ай да молодец, – говорил царь, еще красный от пережитого. – Не подвел-таки. Пойду, распоряжусь, чтоб карету тебе приготовили. До самого дому доставят. А ты еще тут царевну подучи маленько.

Несмеяна стояла у окна с сияющими глазами, с каким-то озаренным изнутри лицом, стояла в луче солнца, и бывший старик Петя, засмотревшись, неожиданно для себя подумал: «А все ж идет ей мини-юбка эта. Надобно и своей старухе сыскать где». Вслух же сказал:

– Это не все, царевна. Постоянно смешить тебя некому будет. Ежели вновь станешь прежней «Несмеяной», крючьями тебя вытягивать придется. Допустить до того нельзя.

Как только смущение внутри почуешь, – продолжал Петя, – сразу включай в утробе своей смех внутренний. Какой такой «внутренний» – расскажу позже. Пока слушай.

Кто обидит тебя, – продолжал он, – или, скажем, испугает – сразу смейся нутром. Смейся пока смеется. Насмеялась – и ладно. А от обиды и страха мокрое место останется.

Как не согласна с чем, – говорил Петя, – погода не та, жених не люб, царь-батюшка не то делать велит – сразу смейся нутром. Насмеялась – все образуется.

Не дожидайся грусти великой, – продолжал, – или беды большой. Выкарабкиваться тогда долго придется. Чуть взгрустнулось – смейся. Чуть не ладится – смейся. И просто – смейся, без причины особой. Смейся – и смехом худое опережай.

…Горе смеха боится, беда к смеху не клеится, хвори враз отпадают. Смерть и та смеха сторонится: а ну как растрясет ее всю, костей потом не соберет, – закончил Петя наставления свои. И неожиданно услышал внутри себя довольное урчание: «Спр-р-равился…»

 

* * *

 

…Ехал Петя в карете царской, дорогой быстрой, минувший день вспоминая, и доволен собою был. И вез он в шкатулке дареной подарок, царем обещанный, послами из стран заморских привезенный.

– …Фонарик на батарейке солнечной, – сказал царь, вручая. – Диво дивное…