Как Зигфрид жил-поживал со своей прекрасной Флоригундой и что с ним в конце концов приключилось и как он окончил жизнь

 

Когда свадебные торжества и рыцарские игры закончились, все разъехались по домам. И Зигфрид дал им таких надёжных провожатых, что можно было безо всякой опасности хоть золото на голове нести.

Ну, а три шуряка его, Эренберт, Хагенвальд и Вальберт, родные братья Флоригунды, затаили злобу на Зигфрида за то, что он, а не они, выходил победителем на всех турнирах и поединках и заслужил себе тем великую славу и почёт. И вот они тайно замыслили убить его. Но никак не могли найти подходящего случая, пока не прошло восемь лет, как и предсказал Зигфриду карлик Эгвальд, о чём мы уже слышали.

Зигфрид жил со своей прекрасной Флоригундой в добром мире и согласии, родил с ней сына, коего назвал Левхардом, а что за войны тот вёл с султаном и королём Вавилонии и какие с ним случились приключения и опасности и как он наконец получил в жёны дочь короля Сицилии, об этом рассказывается в другом месте.

Итак, когда они прожили восемь лет в мире и согласии, случилось однажды, что Зигфрид, а с ним и его шурья отправились на охоту, к чему Зигфрид всегда имел чрезвычайную склонность. Ну а так как день был очень жаркий, а Зигфрид разгорячился, он пошёл к роднику в Окервальде и опустил лицо в воду, чтобы освежиться. Это увидел его шурин, свирепый Хагенвальд, и подумал про себя: «Такой случай бывает не каждый день, смотри, не упусти его, ибо сейчас как раз время отомстить врагу». Он берёт свою рапиру и вонзает её Зигфриду между лопатками, там, где у него был не рог, а обычное тело, так что остриё прошло насквозь до самой груди, от чего тот сей же час скончался. Вот как суждено было погибнуть во цвете лет от гнусного вероломства и предательства драгоценному витязю, коего доблесть, сила, мощь и мужество не имеют себе равных на свете. Но смерть его впоследствии была отомщена.

Когда супруге Зигфрида принесли весть о гибели её супруга, короля и господина, она от великой печали и горя тяжко занемогла, так что лекари отчаялись исцелить её: когда узнал об этом её отец, король Гибальд, он от великого горя тяжко занемог и умер. Тут уж беда пошла за бедой, ибо супруга короля Гибальда равным образом слегла и через четыре дня скончалась от горячки, и не диво было бы, если бы и прекрасная Флоригунда умерла от горя, но тому было ещё не время, ибо сначала надлежало отомстить за смерть Зигфрида, а это должна была сделать его супруга. Тут все трое сыновей взяли короля Гибальда и его супругу, своих отца и мать, и предали их тела погребению со всеми подобающими королевскими почестями. А затем они пожелали принять во владение королевство, чего, однако, не случилось, как вы вскоре услышите.

Тем временем супруге Зигфрида полегчало, и когда она почувствовала себя достаточно окрепшей, она танком отправилась со своим сыном Левхардом в Нидерланды к свёкру, королю Зигхарду, и пожаловалась ему на своё горе, убийство её возлюбленного супруга, его сына. Когда король Зигхард с великой скорбью услышал об этом, он разъярился свыше всякой меры и велел скликать по всей стране лучших рыцарей и достойнейших дворян и поспешно собрал несметное войско самых отборных бойцов, с коим напал на трёх братьев и достойно отомстил им за смерть своего сына. Эта война стоила жизни многим тысячам витязей, и свирепый Хагенвальд также поплатился жизнью наипозорнейшим образом. Ибо он сдался в плен трусливому воину Цивеллю, надеясь на пощаду и полагая, что у него он будет в большей безопасности, чем у другого более мужественного воина, в чём, однако, жестоко ошибся. Ибо этот Цивелль воспользовался своей удачей, и когда Хагенвальд заснул, он взял свою шпагу и проткнул его насквозь, так что тот умер на месте, и сказал: «Как ты поступил с сыном моего всемилостивейшего короля Зигфридом, так же я отплатил и тебе, какой мерой ты мерил, такой и тебе отмерится». Два же других брата, Эренберт и Вальберт, были изгнаны из своего королевства и пошли по миру, а младший из них со стонами и рыданиями повстречался в лесу Левхарду, сыну Зигфрида, когда тот направлялся в Сицилию, о чём вы можете прочитать в Истории Левхарда.

Но и трусливый Цивелль тоже пал в этой битве, и Йоркус-мужик также был убит. И что весьма прискорбно, прекрасная Флоригунда тоже рассталась с жизнью. Если бы не это, король Зигхард собирался сделать её королевой в её собственной стране, откуда её некогда хотели изгнать братья. Левхард, сын Зигфрида, остался при дворе своего деда Зигхарда, там его воспитали благочестивым и доблестным рыцарем, так что он вырос отважным витязем, о чём достаточно свидетельствует его собственная история.

 

 

Примечания к «Песни о нибелунгах»

 

 

Текст «Песни о нибелунгах» восходит к самому началу XIII столетия. К этому времени относятся и наиболее ранние из сохранившихся её рукописей (всего сохранилось более трёх десятков списков песни, датируемых XIII–XVI вв.). Рукописи различаются между собой более или менее существенными особенностями. Исследователи рукописей долгое время не оставляли попыток реконструировать на их основании якобы существовавший «первоначальный авторский текст» поэмы. Однако немецким филологом Г. Бракертом (1963) была выдвинута иная точка зрения, завоевавшая признание части специалистов: разные варианты песни не представляют собой ответвлений от единого изначального «ствола» произведения, вследствие чего и самая реконструкция «пратекста» есть утопия. Эти варианты относительно самостоятельны — в том смысле, что отражают живую и подвижную эпическую традицию.

Впервые «Песнь о нибелунгах» была опубликована разыскавшим её швейцарским филологом и поэтом И.-Я. Бодмером в 1757 г. и вскоре же стала объектом пристального внимания и изучения как один из важнейших памятников немецкой средневековой литературы. Уже в самом начале XIX в. немецкие романтики подчёркивали её национальное значение: А.-В. Шлегель и братья Гримм сопоставляли «Песнь о нибелунгах» с «Илиадой», видя в эпосе порождение народного духа, продукт безымянного коллективного творчества. С тех пор «Песнь о нибелунгах» издавалась много раз. Первое критическое издание — К. Лахмана (1826 г.). Новейшее издание на языке оригинала: Das Nibelungenlied. Nach der Ausgabe von Karl Bartsch herausgegeben von Helmut de Boor. 20. revid. Aufl., F. A. Brockhaus, Wiesbaden, 1972.

Автор «Песни о нибелунгах», то есть поэт, который объединил существовавшие до него поэтические произведения и сказания и, по-своему переработав их, придал им окончательную художественную форму и структуру, неизвестен. То, что в строфе 2233 он называет себя «писец», возможно, в какой-то мере отражает степень его творческого самосознания: самостоятельного сочинителя, свободно распоряжающегося материалом, он в себе не видит, свой поэтический труд он представляет себе скорее как фиксацию существующей традиции. Но если таково и было его самоощущение (и, по-видимому, отношение к нему его современников), то на самом деле «Песнь о нибелунгах», вышедшая из-под пера неизвестного поэта, и по содержанию и с формальной стороны существенно отличается от других версий этого же предания.

Есть основания полагать, что сочинена эпопея около 1200 г. (см. прим. к строфам 10 и 1295) и что место её возникновения следует искать на Дунае, в районе между Пассау и Веной: география тогдашней Австрии и примыкающих к ней областей известна автору несравненно лучше, нежели другие части Европы (см. авентюру XXI след, и прим. к строфе 1302). В науке высказывались различные предположения относительно личности автора. Одни учёные считали его шпильманом, бродячим певцом, «игрецом», другие склонялись к мысли, что он — духовное лицо (может быть, на службе епископа Пассауского), третьи — что он был образованным рыцарем невысокого рода.

Трактовка процесса становления песни имеет свою историю. Она рисовалась исследователям по-разному. В прошлом столетии, в соответствии с преобладавшей тогда теорией возникновения эпоса в результате сведения воедино разрозненных народных песен, полагали, что и «Песнь о нибелунгах» сложилась из ряда самостоятельных эпических произведений. Знаменитый германист Карл Лахман предполагал наличие двух десятков песен, из объединения которых возник «редакционный свод». При таком понимании роль создателя поэмы ограничивалась компиляцией этих песен и их упорядочиванием и редактированием. Но уже с середины XIX в. взгляд на поэму как на продукт механического связывания более ранних песен стал вызывать сомнения, ибо подобная трактовка оставляла совершенно необъяснимым её художественное единство, а оно более не вызывало сомнений — ни с точки зрения положенного в её основу замысла, ни с точки зрения её построения и поэтического языка. Наиболее существенный вклад в изучение предыстории «Песни о нибелунгах», связанный с полной переоценкой предшествовавших точек зрения, принадлежит Андреасу Хойслеру (основная работа Хойслера, в которой обобщены результаты его исследований, — «Сказание и Песнь о нибелунгах», 1921; русский перевод в кн.: А. Xойслер. Германский героический эпос и сказание о Нибелунгах. М., 1960).

Хойслер показал, что эпические поэмы складывались не из «нанизывания» отдельных песен, а в результате «разбухания», внутреннего стилистического разрастания одной песни, сжато излагавшей тот же сюжет, который в поэме получал многократное расширение. Так произошло и при возникновении «Песни о нибелунгах», с тою лишь особенностью, что в ней последовательно излагаются два сюжета — сказание о Брюнхильде и сказание о гибели бургундов. Переход от героической песни к эпической поэме сопровождался глубокими качественными изменениями стиля. Происходила трансформация сжатого динамичного произведения, которое могло быть исполнено целиком — перед лицом вождя и дружинников, во время пира, — в обширный эпос, с большим числом действующих лиц и вставных эпизодов, с детальными описаниями обстановки и событий, с неторопливым развёртыванием действия. Тот же самый сюжет, который лежал в основе героической песни, стилистически иначе подаётся в эпической поэме, которая более не рассчитана на исполнение за один раз, а предназначается для долгого чтения. «Песнь о нибелунгах», по Хойслеру, — это «книжный эпос», сочинённый уже не дружинным певцом, а образованным «книжником», клириком. Книжный характер «Песни о нибелунгах» связан с формальными различиями между старой песнью и сменяющей её эпопеей, которым Хойслер придавал особое значение. Героическая песнь характеризовалась «строчечным стилем»: она не знала переноса из одного стиха в другой, и каждая строка или строфа представляла собой завершённое синтаксическое целое. Книжный эпос нарушает этот принцип и допускает переносы («крюки», по терминологии Хойслера). См., например, строфы 30–31, 1427–1428. Однако в новейшей литературе было отмечено, что отдельные разделы песни (авентюры), членение на которые восходит к автору XIII в., могли запоминаться и устно исполняться (их максимальный объём не превышает 150 строф), чему немало способствовали как насыщенность эпопеи формулами, так и простота и повторяемость её языковых единиц, в частности рифмующихся слов.

Сопоставляя песни о Сигурде, Атли и Гудрун из «Старшей Эдды» с «Песнью о нибелунгах», Хойслер показал, что различались не только культурно-исторические условия их возникновения, но и художественные задачи, которые ставили перед собой эддические певцы, с одной стороны, и автор немецкой поэмы XIII в., с другой. Читателю настоящего тома нетрудно в этом убедиться, знакомясь параллельно с исландским поэтическим циклом и с «Песнью о нибелунгах». Хойслер подчёркивал, что развитие от более ранней стадии эпоса, представленной скандинавской версией сказаний о Сигурде и бургун-дах, к позднейшей его версии не происходило спонтанно, — этот процесс стимулировался античными и христианскими влияниями. Хойслером был всесторонне исследован и вопрос о происхождении сюжетов и образов «Песни о нибелунгах». Историческое ядро — сообщения о событиях V века (см. вступительную статью) и, возможно, имена некоторых исторических персонажей более позднего времени — было фантастически преобразовано в германской поэзии задолго до возникновения немецкой поэмы. Наиболее ранние песни, в которых фигурируют Сигурд (Зигфрид), Атли (Этцель) и бургунды, восходящие к V в., не сохранились. Но им посвящён обширный цикл исландских эддических песен. Если стадиально эти песни предшествуют немецкому средневековому эпосу, то не приходится сомневаться в том, что на скандинавской почве некоторые сюжеты и персонажи получили вообще иную интерпретацию, поставлены в совершенно особые отношения. Наряду с песнями «Старшей Эдды» сказания о Сигурде нашли отражение в «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона, в «Саге о Вёльсунгах» (перевод на русский язык: «Сага о Волсунгах», М.-Л., 1934) и в «Саге о Тидреке» (записана в Норвегии в XIII в.). Зигфрид фигурирует в немецких эпических произведениях позднего средневековья: в «Песни о роговом Зейфриде» и в «Народной книге о роговом Зигфриде» (перевод см. в приложении к изданию «Песнь о нибелунгах», Л., 1972).

В целом в эпическом комплексе о нибелунгах можно выделить несколько групп сказаний: о приключениях юного Зигфрида, о его смерти, о гибели бургундов, о гибели Атли. Эти сюжеты по-разному и в неодинаковой степени разрабатываются в немецкой и скандинавской эпических традициях. В «Песни о нибелунгах» внимание сосредоточено на смерти Зигфрида и конце бургундских королей в результате мести вдовы Зигфрида Кримхильды. Юношеские похождения Зигфрида в поэме, собственно, лишь упомянуты, но о них подробно повествуют песни «Старшей Эдды», равно как и «Сага о Тидреке» и немецкие сказания о роговом Зейфриде. В исландских песнях развита также тема гибели Аттилы, неизвестная из немецкой традиции. Таким образом, в «Песни о нибелунгах» объединены два поначалу самостоятельных сюжета: сказание о смерти Зигфрида и сказание о конце бургундского дома. Они образуют как бы две части эпопеи. Сказочные истоки сюжетов, использованных в героических песнях и в «Песни о нибелунгах», подчёркивал немецкий исследователь Ф. Панцер: сказание о драконе и кузнеце, у которого воспитывался Зигфрид, убивший дракона и искупавшийся в его крови, в результате чего он приобрёл необычайные качества; сказание о кладе двух братьев-нибелунгов (в «Старшей Эдде» один из них сближен с кузнецом, а другой с драконом); сказание о спящей красавице (первоначально ею была валькирия Сигрдрива, впоследствии отождествлённая с Брюнхильдой); сказание о сватовстве и связанном с ним испытании (добывание Зигфридом невесты Гунтеру, сопровождающий его обман невесты и воспоследовавшее отсюда убийство Зигфрида, по-разному интерпретируемое в разных сказаниях — как месть за оскорблённую честь Брюнхильды и как убийство с целью завладеть кладом нибелунгов). Хойслер, однако, не присоединился к «сказочной теории», полагая, что мотивы, восходящие к сказке, были заимствованы эпосом не изначально, а на поздней стадии. Ф. Шрёдер и Я. де Фрис связывают тему Зигфрида с мифологией.

По Хойслеру в основе первой части «Песни о нибелунгах» лежит разросшаяся и переработанная песнь о сватовстве. Вторая часть эпопеи имеет более сложную предысторию. Не вдаваясь в рассмотрение всех её этапов, отметим лишь, что первоначальные песни о судьбе бургундских королей после нескольких последовательных обработок превратились в XII в. (около 1160 г.) в поэму, условно названную Хойслером «Гибель нибелунгов». В процессе этого развития Аттила, хищный и жестокий король, стремившийся завладеть сокровищами бургундов, превратился в миролюбивого и куртуазного монарха; роль мстительницы, стремящейся заполучить в свои руки клад нибелунгов и губящей бургундов, стала играть Кримхильда. Эта поэма и была использована во второй части «Песни о нибелунгах». Обе эти части не вполне согласованы, и между ними можно заметить известные противоречия. Так, в первой части бургунды получают в целом негативную оценку и выглядят довольно мрачно в сравнении с умерщвляемым ими светлым героем Зигфридом, услугами и помощью которого они столь широко пользовались, тогда как во второй части они фигурируют в качестве доблестных витязей, мужественно встречающих свою трагическую судьбу. Имя «нибелунги» в первой и во второй частях эпопеи употребляется различно: в первой это сказочные существа, северные хранители клада и богатыри на службе Зигфрида, во второй — бургунды (о других неувязках между обеими частями «Песни о нибелунгах» см. в прим.). Более ранние, в том числе и совершенно легендарные, сказочные пласты материала, использованного автором эпоса, далеко не всегда органично включены в него. Черты «старых» нибелунгов нет-нет да и проглядывают сквозь куртуазную пышность и утончённость бургундского королевского двора. Можно отметить и структурные различия между обеими частями «Песни о нибелунгах». Если в первой части пространные статичные описания преобладают над изображением действия, то вторая часть, напротив, насыщена динамизмом, оттесняющим такие описания на задний план.

Специалисты много потрудились над тем, чтобы восстановить основные этапы развития германского героического эпоса от начальных его форм и вплоть до эпопеи феодального общества. Нужно, однако, констатировать, что в новейшей научной литературе поставлен под сомнение ряд положений применённого Хойслером метода реконструкции ранних стадий эпоса о нибелунгах и полученные им результаты; но синтез, который мог бы заменить теорию Хойслера, так и не достигнут. Попытки реставрации праосновы и предыстории поэмы всё ещё нередко заслоняют её отношение к современной ей жизни. Между тем каковы бы ни были истоки поэмы, в форме, приобретённой ею в начале XIII века, она отражает прежде всего рыцарское мировоззрение эпохи Штауфенов (Штауфены (или Гогенштауфены) — императорская династия, правившая Германией и Италией в XII — первой половине XIII в. Штауфены, в особенности Фридрих I Барбаросса (1152–1190), пытались осуществить широкую внешнюю экспансию, которая в конечном итоге ускорила ослабление центральной власти и способствовала усилению князей. Вместе с тем эпоха Штауфенов характеризовалась значительным, но недолгим культурным подъёмом.).

Первый полный перевод «Песни о нибелунгах» на русский язык принадлежит М. И. Кудряшову («Пантеон литературы», 1889). Перевод Ю. Корнеева, помещённый в настоящем томе, был опубликован в серии «Литературные памятники» («Песнь о нибелунгах». Л., «Наука», 1972).

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] Богатыри. — Первоначальное значение термина «Recke» — «изгнанник», затем: «одиноко странствующий герой», отсюда — «герой» вообще.

 

[2] Земля бургундов — область на среднем Рейне, с центром в Вормсе. Здесь в IV — начале V века жило германское племя бургундов, до того как в 437 году оно было разгромлено кочевниками-гуннами, вторгшимися с востока. В основе повествования «Песни о нибелунгах» лежит до неузнаваемости переработанный рассказ об этом давнем историческом событии.

Кримхильда — Гудрун скандинавских песен, приобретающая, однако, в немецком эпосе новые черты, вследствие чего сказание о её мести за родичей (см. «Старшую Эдду») превращается в повествование о её мести родичам. Образ Кримхильды в первую очередь придаёт единство «Песни о нибелунгах», которая начинается сном юной Кримхильды (строфа 13 след.) и завершается её смертью, следующей непосредственно после осуществления ею мести за Зигфрида.

«Песнь о Нибелунгах», как и другие немецкие эпичеческие поэмы, сохраняет многие черты героических народных сказаний, восходящих к эпохе переселения народов. В IV–V вв. германское племя бургундов осело на левом берегу Рейна, где основало королевство с центром в Вормсе. Разгромленные гуннами в 437 г., бургунды переселились на юг нынешней Франции.

 

[3] Наделена высокой и чистою душой… — Имеются в виду куртуазные добродетели, обычаи и формы поведения и благовоспитанности, считавшиеся образцовыми в среде знати.

 

[4] Гунтер (Гуннар «Старшей Эдды») — его имя восходит к имени бургундского короля Гундихария (или Гундахария). Млад Гизельхер — прозвище брата Гунтера «дитя» сохраняется на протяжении всей эпопеи, несмотря на то что её течение охватывает около сорока лет. В этом некоторые исследователи видят симптом специфического отношения ко времени, присущего эпосу: его герои не стареют.

 

[5] Всем взяли — и отвагой и щедростью они… — Щедрость считалась неотъемлемым и обязательным качеством государя и вообще знатного господина. Её демонстрации и восхвалению в средневековой поэзии, в частности в «Песни о нибелунгах», уделяется огромное внимание.

 

[6] Этцель — гуннский вождь Аттила, к которому восходит это имя (Атли в «Старшей Эдде»), создал в V в. на территории Европы огромную державу, оказавшуюся, однако, непрочной и распавшуюся со смертью Аттилы в 453 г. Аттила умер в ночь после брачного пира от кровоизлияния, но вскоре возникла легенда о том, что виновницей его смерти была взятая им в жёны германская девушка Хильдико. Напомним, что в песнях «Старшей Эдды» супруга Атли Гудрун умерщвляет его.

Исторически этот образ восходит к Аттиле (ум. 453 г.), вождю гуннского племенного союза, подчинившего себе обширную территорию от Кавказа на востоке до Рейна на западе, от Дании на севере до правого берега Дуная на юге Резиденция Аттилы, правившего гуннской державой в 434–453 гг. (до 445 г. вместе с братом и соправителем Бледой, затем убитым им), находилась на территории современной Венгрии.

 

[7] Данкрат. — В более древних сказаниях имя отца бургундских королей — Гибих (отсюда их род именовался Гибихунгами).

 

[8] Хаген. — Из брата короля, каким был Хёгни в песнях «Эдды» (в «Саге о Тидреке» он — сын альба, сверхъестественного существа, и матери бургундских королей), Хаген в немецком эпосе превратился в верного вассала Гунтера. Название «Тронье», владение Хагена, возможно, восходит к древней Трое: начиная с VII в. существовало предание о происхождении франков от троянцев. В германской эпической поэме на латинском языке «Вальтарий» (IX век) фигурирует Хаген, «потомок троянского рода».

Маркграф — правитель пограничной области (марки).

 

[9] Начальником над кухней был в Вормсе Румольт смелый. — Как и некоторые придворные должности, упоминаемые в строфе 11, должность «кюхенмейстера» была нововведением, появившимся незадолго до создания «Песни о нибелунгах». Употребление этого термина в поэме помогает датировать её. Первый раз в источниках должность «кюхенмейстера» встречается в 1203 г., и поэтому исследователи полагают, что песнь была написана около этого времени.

 

[10] Сокол — в миннезанге символ возлюбленного.

Сон (упоминаемый в «Саге о Вёльсунгах») предвещает умерщвление Зигфрида Хагеном и Гунтером. См. строфу 19.

 

[11] …платится страданьем за счастье человек… — излюбленная тема миннезанга, ставшая лейтмотивом «Песни о нибелунгах» и представляющая собой средневековое перетолкование более древней идеи трагической судьбы.

 

[12] Нидерланды — земли, расположенные в низовьях Рейна. Зигмунд, Зиглинда, Зигфрид — в их именах первый член sig («победа») указывает на их меровингское происхождение (Меровинги — династия франкских королей), и некоторые исследователи возводят имя Зигфрида к имени франка Сигиберта; в судьбе этого меровинга VI в. можно найти известное сходство с судьбой Зигфрида. Г. де Боор предполагает более ранний франкский прототип.

 

[13] Отменно воспитали родители его… — Более архаичное представление о Зигфриде-найдёныше, воспитанном кузнецом, элиминировано в «Песни о нибелунгах», превратившей его в образцового рыцаря и наследника престола.

 

[14] И препоясал Зигмунд… // Мечом и королевича, и сверстников его. — Посвящение в рыцарское достоинство представляло собой особый ритуал и сопровождалось праздником, на котором сеньор раздавал щедрые подарки посвящаемым в рыцари юношам. Обряд препоясания мечом в более позднее время был заменён ударом мечом плашмя по плечу посвящаемого.

Обряд препоясания мечом — ранняя немецкая форма посвящения в рыцари. Посвящение в рыцари путём удара мечом по плечу посвящаемого — французский обычай, привившийся в Германии лишь в эпоху позднего средневековья.

 

[15] Король позволил сыну… // В лен города и земли пожаловать друзьям… — Право ленного пожалования — признак совершеннолетия и полноправия наследника.

 

[16] Шпильман — «игрец», певец, поэт в средневековой Германии. См. строфу 38. Был каждый приглашённый так щедр и тороват… — В расточительности щедрые господа не придерживались никакой меры, не соразмеряя делаемых ими подарков и трат со своими реальными возможностями. Так бывало и в действительности, ибо только щедрый господин мог рассчитывать на преданность вассалов и на высокое уважение в обществе. В поэзии же тема безудержной расточительности князя по отношению к своим приближённым и друзьям была широко распространена. Поэты, обычно небогатые люди, усердно проводили в своём творчестве мысль о необходимости для знатных сеньоров раздавать щедрые дары людям из их окружения.

Шпильман — в средневековой Германии народный поэт, певец и потешник. Некоторые из шпильманов обосновывались при феодальных дворах и становились служилыми людьми, выполнявшими подчас важные поручения феодала (как, например, Вербель и Свеммель в «Песни о нибелунгах»).

 

[17] Добрый нрав и разум. — В подлиннике hochgemuete — термин из куртуазного словаря, обозначавший умонастроение и нрав, присущие благородному человеку.

 

[18] Он о любви всё чаще мечтал день ото дня… — Любовь обозначается в немецкой средневековой поэзии чаще всего термином minne (или hohe minne). Ещё один термин куртуазного обихода, предполагавший прежде всего служение рыцаря даме, которой он добровольно и охотно себя подчиняет, считая её своею госпожой. Культ дамы сложился в немецкой феодальной среде под французским (провансальским) влиянием незадолго до создания «Песни о нибелунгах». Minne включала и чувственную сторону отношений мужчины и женщины, hohe minne — одухотворённая, возвышенная любовь.

Дружина и родня — словосочетание mage und man — устойчивая формула, применявшаяся в поэзии к окружению знатного человека.

 

[19] …прошу пристойно одеть моих бойцов. — Одеяние в феодальном обществе, в котором всем внешним формам придавалось огромное значение, было очень важным признаком сословного положения человека. Среди подарков, получаемых вассалами от господ, платье занимает видное место, и «Песнь о нибелунгах» содержит многочисленные подробные описания роскошных одежд, доспехов и украшений. Здесь и в других соответствующих местах «Песни о нибелунгах» сборы знатных лиц в дорогу отнимают немало времени и требуют больших усилий для того, чтобы придать поездке помпу, необходимую для поддержания престижа и достоинства едущего. Однако в отличие от бургундских королей, выезжавших из Вормса, как правило, с огромной свитой или во главе войска, Зигфрида сопровождает всего только дюжина дружинников.

 

[20] Застал в пути героев рассвет седьмого дня. — Путь из Ксантена в Вормс (примерно 250 км) занимает целую неделю.

 

[21] Они являли взору великолепный вид. — Здесь и во многих иных местах песни большое внимание уделено характеристике боевого снаряжения и роскошных одежд персонажей, однако, как правило, это общие места, ибо описания такого рода стандартны и применимы к разным действующим лицам, — они не индивидуализированы.

 

[22] Уж он-то их узнает… — Знание людей и мира — неотъемлемые качества королевского советника.

…витязь прибыл во дворец с толпой своих бойцов. — Вассал короля, Хаген, в свою очередь, окружён собственными вассалами.

 

[23] О нём уже немало дошло до нас вестей. — Предполагается, что история юного Зигфрида известна средневековым читателям. В «Песни о нибелунгах» она упомянута только в рассказе Хагена и лишь в той мере, в какой это необходимо с точки зрения повествования: плащ-невидимка, сокровища и меч нибелунгов, роговая оболочка Зигфрида фигурируют в дальнейшем. Однако эти чисто сказочные сюжеты не могут стоять в центре внимания рыцарского эпоса, в котором и сам Зигфрид превращён из героя сказки в образцового рыцаря и в королевского сына. Эта трансформация образа Зигфрида неполна. См. ниже сцены единоборства Зигфрида с Брюнхильдой, которые никак не соответствуют куртуазным представлениям феодальной эпохи.

Нибелунги — здесь: сказочные хранители сокровищ. Но это и имя собственное. Древний смысл его: существа, обитавшие в подземном царстве, карлики-цверги, автору «Песни о нибелунгах», очевидно, уже не ясен. Нибелунги фигурируют в первой части песни в образе могучих воинов. Во второй части термин переносится на бургундов (начиная со строфы 1523).

 

[24] …свой Бальмунг, добрый меч… — У германцев было в обычае давать имя прославленному оружию.

 

[25] Альбрих — карлик, служивший Шильбунгу и Нибелунгу, а затем вассал Зигфрида, хранитель клада.

 

[26] Бургундами учтиво был встречен знатный гость. — Несообразность, характерная для эпического повествования: учтивая встреча устраивается Зигфриду после того, как его довольно долго продержали во дворе королевского замка, пока Хаген рассказывал о его подвигах! Время рассказа Хагена как бы не входит во время действия, вернее — время действия «выключается», пока длится этот рассказ.

 

[27] Как вы, я — тоже витязь, и ждёт меня корона, //Но доказать мне надо, что я достоин трона // И что владеть по праву своей страной могу. — Пришедший из легендарного прошлого герой утверждает власть над королевством мечом, феодальный правитель отстаивает свои владения ссылкой на право давности и наследования. Оба ссылаются на право, но один видит источник права в собственной доблести, другой же — в легитимности. Этому соответствуют две формы поведения: Зигфрид со своим дерзким вызовом на поединок противостоит Гунтеру и Герноту, проявляющим куртуазную сдержанность. Зигфрид провоцирует бургундов характерными для героической поэзии «подзадоривающими» речами, те, во всяком случае — старшие братья и Хаген, призывают его к рассудительности и в конце концов добиваются своего. Здесь заложены предпосылки будущего устранения ими Зигфрида.

 

[28] В метании ли копий, в бросании ль камней // Он был любых соперников ловчее и сильней. — Эти состязания как бы подготавливают грядущий поединок Зигфрида с Брюнхильдой и демонстрируют его непобедимость.

 

[29] …объезд владений свершали короли… — Средневековые правители регулярно объезжали свои владения и во время этих разъездов отправляли правосудие, взимали поборы с подданных и следили за соблюдением порядка в стране.

 

[30] Сказал король учтиво… — В феодально-рыцарском мире всё было подчинено церемониалу. Посланцев противника, явившихся с известием об объявлении войны, надлежало учтиво принять как гостей.

 

[31] Недель через двенадцать… — Сборы в поход, как и самоё передвижение войска, происходят эпически медленно.

 

[32] Совет держать я должен с вассалами своими… — Король должен обсудить вопрос о грозящей войне с верными людьми, так как на них ему придётся рассчитывать в случае открытия боевых действий и они в качестве вассалов присягнули королю «помогать ему оружием и советом».

 

[33] Король был опечален, вздыхал он тяжело. — В противоположность Зигфриду, которого возможность свершения воинских подвигов радовала, Гунтера озабочивает перспектива вести войну, — как государственного мужа, не желающего потерять рыцарей или свои владения, и как нерешительного человека, а именно таким рисуется он в «Песни о нибелунгах».

 

[34] Где суждено погибнуть, там смерть тебя найдёт. — Выражение героической веры в Судьбу.

 

[35] А мы ведь не успеем собрать свои отряды. — Трёх месяцев оказывается недостаточно для сбора войска, — с точки зрения людей эпохи, которая вообще воспринимала время преимущественно большими отрезками и жила неторопливо.

Зигфриду сказать про всё нам надо. — Хаген уже начинает понимать, сколь необыкновенные услуги мог бы Зигфрид оказать бургундским королям.

 

[36] Не разузнав, кто из друзей встать за него готов. — Феодальный сеньор не мог всегда и во всех случаях рассчитывать на безусловную поддержку своих вассалов, они могли и отказаться принять участие в походе. Помимо прочего, время, на протяжении которого военная служба вассала была обязательна, ограничивалось определённым числом дней в году.

 

[37] Ведь правду открывают лишь преданным друзьям. — Гунтер ведёт игру с Зигфридом с целью выяснить степень его готовности помочь ему, и Зигфрид, с присущей ему непосредственностью, немедля даёт заверение оказать королю любую поддержку. Контраст между прямодушием и мужеством Зигфрида, не способного на долгое размышление и интригу, и двуличием и хитростью Гунтера, подстрекаемого Хагеном, проявляется во всех сценах первой части «Песни о нибелунгах», вплоть до гибели нидерландца.

 

[38] Сочтёмся мы услугою… — В свете грядущего убийства Зигфрида эти слова приобретают двойной смысл.

 

[39] Велите возвращаться на родину гонцам, // Затем что очень скоро мы сами будем там… — Зигфрид замыслил нанести саксам и датчанам опережающий удар, но, согласно требованиям рыцарской этики, заранее оповещает об этом противников.

 

[40] Послы же, чтоб отказом его не гневать зря, // Всё приняли… — Принятие подарка налагало на одарённого обязательства и позволяло предполагать, что он останется другом дарителю. Поэтому послы врага предпочли бы уйти без подарков Гунтера.

 

[41] Пусть вместе с молодёжью нас прикрывает с тыла. — Имеются в виду оруженосцы.

 

[42] Бойцы… съехались опять, // Чтоб счастье в схватке яростной мечами попытать. — В первой схватке бойцы сломали копья и теперь бьются на мечах.

 

[43] Он запросил пощады, сказал, кто он таков… — Побеждённый в знак своего подчинения противнику называл свое имя.

 

[44] Воитель знал, что пленник и знатен и богат… — Знатность пленника увеличивает славу победителя, его богатство — залог того, что за пленника будет уплачен выкуп.

 

[45] За шпильманом могучим все устремились в бой… — Здесь впервые упоминается, что Фолькер был поэт.

 

[46] Кругом кипела схватка…// Полки бросались в сечу…// Но чуть сошелся Зигфрид с противником своим, // Как саксы прочь отхлынули… — В средневековых описаниях сражений на первый план, как правило, выдвигаются поединки героев, которые и рисуются во всех деталях, участие же в битве массы рядовых воинов образует лишь фон.

 

[47] И только под конец узнал, кого ему винить. — Людегер не знает, с кем он вступил в схватку (лицо бойца было скрыто забралом шлема), и лишь по её окончании видит на щите противника корону Зигфрида. См. строфу 215.

 

[48] …сколько ярких панцирей… — При описании битв в рыцарской поэзии доминируют яркие цвета; металл, в который одеты воины, сияет, позолоченные щиты и шлемы блистают на солнце, красочность зрелищу придает и алая кровь, струящаяся по панцирям и мечам. Такова же эстетика и батальных сцен в средневековой живописи и книжной миниатюре. Война, несмотря на гибель, которую она несет, воспринимается как праздник. Затянувшиеся детализованные описания боёв и поединков не утомляют ни поэтов, ни их аудиторию, которым важна была каждая деталь сражения, и они старались её не упустить.

 

[49] Меж пленных стали… выбирать… — В качестве заложников бургунды выбрали наиболее знатных.

 

[50] Поплакать он о родичах заставил многих дам. — Скорбь женщины о погибшем — распространённый мотив рыцарской поэзии.

 

[51] Алее свежей розы она зарделась вдруг… — Образ, встречающийся также и в раннем миннезанге.

 

[52] Марка — старинная мера веса, применявшаяся при взвешивании благородных металлов.

 

[53] Не обошёл он милостью и пленников своих. — Рыцарский кодекс чести предписывал гуманное и великодушное обращение с пленниками, особенно со знатными.

 

[54] «Вот вам рука моя». — Торжественные обещания и договоры скреплялись рукобитьем или рукопожатьем.

 

[55] Служил он не за плату — богат он без того… — Слово riche здесь означает не только богатство, но и высокое социальное положение. Зигфрид был слишком знатен для того, чтобы принимать подарки от Гунтера, тем более что получение дара влекло за собой известную зависимость от подарившего. Автор подчёркивает это обстоятельство, которое следует не упускать из вида в дальнейшем, когда речь зайдёт о мнимой вассальной службе Зигфрида Гунтеру (см. строфу 386 и далее).

 

[56] Чтоб удался ваш праздник… // Велите, пусть… пожалуют сюда // Красавицы… — Присутствие дам на придворных праздниках было обязательным и придавало им куртуазный характер.

 

[57] Как луч зари багряной… // Предстала королевна… — Образ, заимствованный из придворной лирики. Миннезанг, как и поэзия трубадуров, живописуя красоту дамы при посредстве стереотипных сравнений, не даёт никакого представления об её индивидуальном облике, — черта, характерная и для изобразительного искусства той эпохи.

 

[58] Казался он картиной, которую нанёс // Художник на пергамент… — Имеется в виду миниатюра в рукописи. Краски, которыми пользовались миниатюристы, соответствуют цветам, излюбленным поэтом (золотой, алый, белый).

 

[59] Пусть к Зигфриду Кримхильда с приветом обратится… — Приветствие дамы расценивалось как особая честь, и чем знатнее была дама, тем выше отличие, которого удостаивался рыцарь.

 

[60] …не скорбью, а счастьем полон весь… — Опять сочетание «радости» и «страдания», лейтмотив «Песни о нибелунгах».

 

[61] Поцеловать героя велел сестре король… — Поцелуй ещё более повышал честь, оказанную рыцарю приветственным обращением дамы, но не был знаком её любви. Во всей сцене встречи Зигфрида с Кримхильдой различаются два плана. Один — придворный церемониал, не предполагающий каких-либо индивидуальных эмоций между его участниками: дама награждает рыцаря своим вниманием в присутствии двора. Второй план — взаимное влечение Зигфрида и Кримхильды, придающее ритуалу новый смысл и выходящее за его рамки. Зрителям понятен только первый план (впрочем, Гунтер догадался о любви Зигфрида к его сестре, строфа 272), поэту же виден и второй план, просвечивающий сквозь куртуазный этикет.

 

[62] Но разлучён был с девушкой герой при входе в храм. — Мужчины и женщины занимали в церкви разные места.

 

[63] …первым покинул церковь он… — Рыцари покидали церковь прежде дам и поджидали их выхода.

 

[64] …отпустите пленных без выкупа домой… — Зигфрид выступает здесь как образец рыцарственной гуманности. Слово дать… — собственно: «дать руку в знак скрепления обещания». Жест играл в публичной жизни средневекового общества огромную роль.

 

[65] Щиты с казною… — Выпуклый щит служил мерою, им отвешивали деньги, что было признаком предельной щедрости.

 

[66] …на острове морском. — Местоположение Исландии, равно как и то, представляет ли она собой остров, в «Песни о нибелунгах» обозначено до крайности расплывчато. Сказочный тон, от которого не свободны стихи, повествующие о ранних подвигах Зигфрида, применительно к Брюнхильде чрезвычайно усиливается. Перед нами — вариант широко распространенной сказки о сватовстве к богатырше, завоевание которой требует хитрости или необычайной силы и сноровки, причём неудача в испытании грозит жениху немедленной смертью. Физическая сила и ловкость Брюнхильды, как и её нрав, ставят её вне куртуазного мира бургундского двора, — она принадлежит совершенно иному, фантастическому миру, и попытка согласовать их стоит поэту немалых усилий и не вполне ему удается.

 

[67] В трёх состязаньях с нею был верх обязан взять // Любой, кто к королеве посвататься решался… — В скандинавском варианте сказания овладеть Брюнхильд способен лишь тот, кто преодолеет пламя, окружающее её палаты. Гуннар оказался бессильным, и тогда Сигурд поменялся с ним обликом и проскакал сквозь огонь. Он проводит с Брюнхильд три ночи, но кладёт на ложе между нею и собой свой меч. Затем он возвращается к Гуннару и вновь меняется с ним обличьем. Мотивы обмена обличьем и скачки сквозь огненный вал с какого-то времени, видимо, перестали удовлетворять изменившимся вкусам вследствие своей крайней фантастичности и были заменены более «реалистическими» воинскими состязаниями.

 

[68] Брюнхильда — это имя встречается в истории франков VI в. Дочь вестготского короля Брунигильда была женой франкского короля Сигиберта и прославилась своёю распрей с королевой Фредегундой, умертвившей её мужа. Попытки некоторых исследователей увидеть в эпосе отражение кровавых событий при франкском дворе наталкиваются на трудность, ибо в таком случае налицо обмен ролями: историческая Брунигильда была женой Сигиберта, в эпосе же Брюнхильда — жена Гунтера и противница Зигфрида.

 

[69] Просите, чтобы с вами опасность и заботы // Неустрашимый Зигфрид по дружбе разделил. — И в данном случае мысль привлечь Зигфрида на помощь принадлежит Хагену. Примечательно, что нигде Хаген не изъявляет симпатии к Зигфриду, — стараясь, и вполне успешно, использовать героя, он затем, когда тот становится слишком опасным, расправляется с ним.

 

[70] Ведь он обычаи и нрав Брюнхильды, изучил. — Здесь и далее содержатся указания на более раннее знакомство Зигфрида с Брюнхильдой. Однако «Песнь о нибелунгах» не разъясняет характера их отношений. Средневековый читатель, возможно, знал сказания или песни об их первоначальном знакомстве, о любви между ними и о клятвах, которыми они обменялись и о которых Зигфрид (Сигурд) забыл, выпив дурманного мёда. Эти мотивы нашли место в «Саге о Вёльсунгах» и в «Старшей Эдде» (впрочем, неизвестно время появления этих мотивов). Поскольку вся эта линия в «Песни о нибелунгах» по существу элиминирована, можно лишь догадываться, что горе и месть Брюнхильды мыслились поэтом как результат её обманутой любви. Ф. Панцер выдвинул гипотезу (не нашедшую, однако, широкого признания) о том, что тема сватовства появилась в «Песни о нибелунгах» под влиянием русской сказки.

Первый из довольно многочисленных (см. 378, 382, 384, 407, 419, 511), восходящих к более ранним вариантам сказания о нибелунгах намёков на то, что Зигфрид был знаком с Брюнхильдой ещё до поездки Гунтера в Исландию.

 

[71] …не следует ли мне… // Взять за море с собою внушительную рать? — Феодальный властитель путешествует во главе войска или пышной свиты, сказочный персонаж, как и древнегерманский герой, странствует один. В поездке в фантастический мир Брюнхильды вряд ли уместна многочисленная рать. Высказывалось предположение, что в поездке к Брюнхильде участвовали трое, а упоминание Данкварта — позднейшее добавление, сделанное поэтом вследствие того, что этот персонаж играет немаловажную роль во второй части «Песни о нибелунгах»; при этом указывали, что Данкварт, вспоминая время, о котором повествуется в первой части песни, говорит о себе как о малолетке (строфа 1924).

 

[72] А там парча лежала… — Искусное рукоделье — одно из занятий знатной дамы.

 

[73]В раннесредневековом быту щиты часто использовались для переноски звонкой монеты.

 

[74] Шёлк из Зазаманки. — Судя по «Парцифалю» Вольфрама фон Эшенбаха, Зазаманка — сказочная страна или город на Востоке.

Цацаманка — сказочная восточная страна, упоминаемая и в других памятниках средневековой немецкой литературы, например в романе Вольфрама фон Эшенбаха (1170–1220) «Парцифаль».

 

[75] За семь недель девицы закончили шитьё. — Опять эпически долгие сборы.

 

[76] Из путников лишь Зигфриду знаком был остров тот. — Новое указание на былое знакомство Зигфрида с Брюнхильдой.

 

[77] Вам надлежит… твердить… // Что Гунтер — мой владыка, а я — вассал его. — В «Песни о нибелунгах» не разъяснено, какова необходимость в подобном обмане. Не исключено, что, поскольку одолеть Брюнхильду способен лишь сильнейший, а Зигфрид уже прославился своею мощью, он выставляет Гунтера в виде своего сеньора, с тем чтобы Брюнхильда вообразила, будто Гунтер и есть сильнейший, — ибо с точки зрения Зигфрида наиболее сильный должен быть и высшим. Возможно, однако, автор, превративший Зигфрида из найдёныша, каковым он был в более ранних сказаниях, в принца королевской крови, вводит этот мотив для того, чтобы подготовить читателя к пониманию ссоры между Брюнхильдой и Кримхильдой, в ходе которой первая утверждает, что Зигфрид — подданный Гунтера (см. авентюру XIV).

 

[78] По сходням королевич свел лошадь короля… — Зигфрид играет перед Брюнхильдой роль подданного Гунтера, и хотя тому прекрасно известно, что это не более как видимость, сознание того, что его наблюдают дамы в такую минуту, возбуждает в нём гордость: символический акт и сам по себе в глазах средневековых людей обладал огромной ценностью.

 

[79] …бела, // Как первый снег, одежда… — В описании одежд первой пары (Гунтер и Зигфрид) и второй (Хаген и Данкварт — строфа 402) — контраст белого и чёрного цветов.

 

[80] …знатную особу узнать нетрудно в нём. — Внешность, осанка, поведение, одежда человека должны были служить главным свидетельством его происхождения и социального положения; к тому же существовала уверенность, что внешний облик неизбежно соответствует внутренним качествам его обладателя.

 

[81] Мой господин — пред вами… — Гунтер стоял впереди, Зигфрид и другие его спутники — позади Гунтера как своего господина.

 

[82] Коль скоро ты лишь простой вассал… — В этих словах Брюнхильды, узнавшей Зигфрида (строфа 419), можно увидеть её сомнение в правдивости его слов.

 

[83] Не то вас ждёт бесчестие… — Бесчестие ожидало Гунтера в случае поражения, понесённого от женщины.

 

[84] Ацагоук — сказочная восточная страна, упоминаемая и в других памятниках средневековой немецкой литературы.

 

[85] Из ацагоукских шелков рубаха та была. — Подобно Зазаманке, Ацагоук — местность на Востоке, упоминаемая также Вольфрамом фон Эшенбахом. Со времен крестовых походов восточные изделия были в моде в Европе.

 

[86] И приведу на помощь таких бойцов сюда… — Имеется в виду войско нибелунгов, которых Зигфрид подчинил себе, после того как захватил их сокровища (строфы 95 след.).

 

[87] А вы Брюнхильде скажете, куда я послан вами. — Гунтер вновь должен изобразить Зигфрида своим вассалом, которого он якобы послал с поручением.

 

[88] Сто длинных миль иль больше сын Зигмунда проплыл… — Край нибелунгов расположен недалеко от Исландии; из строфы 739 явствует, что он находится в Норвегии.

 

[89] Я — витязь (Recke). — Зигфрид фигурирует в этой авентюре как одиноко странствующий герой. См. прим. к строфе 1.

 

[90] Свист палицы железной… — Палица — обычное оружие великанов в эпосе.

 

[91] Держал в руке могучей он золотой кистень — характерное оружие карликов.

 

[92] За бороду седую его рванувши… — В бороде у сказочного карлика — источник силы, и тот, кто завладеет его бородой, подчиняет его своей власти.

 

[93] И обошлась лишь с Зигфридом чуть-чуть похолодней. — Здесь, как и выше, в сцене первой встречи Зигфрида с Кримхильдой, следует предположить два плана: на первом сдержанное обращение Брюнхильды с Зигфридом мотивируется тем, что она принимает его (или вынуждена делать вид, что принимает) за вассала Гунтера. Но, вероятно, её холодность на самом деле вызвана более глубокой причиной, а именно тем, что Зигфрид забыл об их былых отношениях. Эта забывчивость здесь остается совершенно необъяснённой, но она была понятна тогдашнему читателю, если он знал сказание (нашедшее отражение в «Саге о Вёльсунгах») о том, как Зигфриду (Сигурду) поднесли напиток забвения, после чего он забыл о Брюнхильде, что и сделало возможным его брак с Гудрун (Кримхильдой).

 

[94] И больше ей не довелось отчизну увидать. — В «Песни о нибелунгах» судьба Брюнхильды после гибели Зигфрида не разъясняется, нет никаких намёков на её самоубийство. Ср. «Старшую Эдду» («Первая Песнь о Сигурде», «Краткая Песнь о Сигурде», «Поездка Брюнхильд в Хель»).

 

[95] Пусть лучше Зигфрид едет гонцом от вас туда. — Хаген в очередной раз побуждает Гунтера воспользоваться услугами Зигфрида.

 

[96] Кримхильда сесть велела посланцу на скамью… — Тем самым посланцу оказана особая честь.

Тому не нужно золота, кто им богат и так. — Кримхильда не решается предложить награду Зигфриду не только потому, что он и без того богат, но и потому, что он очень знатен, принятие же дара влечет за собой обязательства со стороны одарённого: получивший подарок считался в какой-то мере подвластным дарителю. Вот причина, по которой Кримхильда ограничивается выражением Зигфриду своей признательности. Он, со своей стороны, изъявляет готовность принять от нее подарок (строфа 557), не страшась зависимости от Кримхильды. Раздав тут же полученные от нее запястья, Зигфрид, наряду с демонстрацией царственной щедрости, доказывает Кримхильде, что для него дороги не сами по себе подарки, а её милостивый жест.

 

[97] Придворных дам… восемьдесят шесть… — Ровно столько же дам взяла с собой Брюнхильда (строфа 525).

 

[98] …девы… // Покамест не носившие повязки головной. — Замужние женщины не могли показываться на людях с непокрытой головой, без чепцов.

 

[99] Под тонким феррандином из аравийских стран… — Феррандин — материал из шерсти и шёлка.

 

[100] …через реку Гунтер с гостями в Вормс плывёт… — Они ехали по противоположному (правому) берегу Рейна и переправились через реку напротив Бориса.

 

[101] …воду, чтоб руки умывать… — Обычай мыть руки перед едой распространился в Европе под восточным влиянием в период крестовых походов. Ср. строфу 1898.

 

[102] И пособлю вам, Зигфрид, чем только я могу. — Несмотря на то что Гунтер как брат и король являлся опекуном Кримхильды, требовалось спросить её согласие на брак.

 

[103] Я рада выйти за того, кто избран мне в мужья. — О чувствах речи нет.

 

[104] И молвил, что слугою ей быть почтёт за честь. — Куртуазная форма благодарности.

 

[105]В эпоху раннего средневековья брачная церемония состояла в обмене обетами, которые жених и невеста давали, стоя в кругу свидетелей, венчание в церкви не считалось обязательным и могло иметь место уже после фактического совершения брака.

 

[106] Когда же были клятвы обоими даны… — Тем самым брак считался состоявшимся, церковное венчание не было обязательным.

 

[107] И Зигфрид против зятя за стол с женою сел. — Место за столом напротив хозяина дома считалось почётным.

 

[108] Увидев, как золовка близ Зигфрида сидит, // Надменная Брюнхильда почувствовала стыд… — Дальнейшая сцена опять-таки может быть «прочитана» на двух уровнях. Явный смысл горя Брюнхильды — оскорблённая сословная гордыня: Зигфрид, который в Исландии представился ей как вассал Гунтера, — не ровня Кримхильде, и Брюнхильда разгневана мезальянсом, заключённым новыми её родственниками и бросающим пятно и на её честь. В глазах средневекового человека эта мотивировка огорчения королевы вполне убедительна. Но в поведении и эмоциях Брюнхильды есть и скрытый смысл: Зигфрид некогда любил её и любим ею, видимо, и поныне, но отверг её. См. прим, к строфам 331 и 511.

 

[109] Тогда ещё не полнились сердца их жаждой мести. — Намёк на будущую ссору королев (см. авентюру XIV). Подобные часто встречающиеся, начиная с I авентюры, указания на грядущие роковые события придавали поэме драматическую напряжённость и связывали её в одно целое, что было важно при огромном объёме «Песни о нибелунгах».

 

[110] И кончилась размолвка их расправой с молодым. — Придворные сцены свадебного торжества вновь сменяются здесь сказочными мотивами. Необыкновенная мощь Брюнхильды, проявленная ею ранее в состязании при сватовстве Гунтера, коренится в её девственности (символом девственности служит, как обычно, пояс невесты), и лишь тот, кто способен лишить её Брюнхильду, станет её господином. Но силой побороть деву Гунтер не обладает, и он терпит унизительное поражение. Вторжение архаического мира магии в куртуазный мир Вормса порождает чудовищный гротеск: невеста связывает жениха и вешает его на крюк, а сама преспокойно почивает в супружеской постели.

 

[111] Что их союз теперь скреплён у Божья алтаря. — В правовом отношении церковное венчание, считавшееся в ту пору добровольным, хотя и существенным сакраментальным актом, не придавало браку новой силы. См. прим. к строфе 616.

 

[112] Женился не на деве — на чёрте я, наверно. — Сравнение Брюнхильды с чёртом, дьяволицей не раз встречалось в «Песни о нибелунгах» и ранее (см. строфу 438, ср. строфы 442, 450). Сказочно-волшебное переосмыслялось в эпоху христианского средневековья как дьявольское.

 

[113] Лишь девства Брюнхильду не лишай… // И даже если смерти предашь мою жену, // Вовек тебе расправу с ней я не вменю в вину. — В песни, предшествующей «Песни о нибелунгах» (по классификации Хойслера, «вторая редакция» «Песни о Брюнхильде», известная ныне по прозаическому пересказу в «Саге о Тидреке»), Зигфрид, в облике Гунтера одолев сопротивление Брюнхильды, проводит с нею брачную ночь, причём меч, который, согласно более древней версии сказания (см. «Сагу о Вёльсунгах»), разделял их на ложе, из «Песни о Брюнхильде» уже исчез. В эпоху сочинения «Песни о нибелунгах» подобная нравственная терпимость была немыслима. Согласно новой точке зрения, лишение чужой невесты девственности расценивалось как посягательство на супружескую честь, тогда как её убийство чести не затрагивало.

 

[114] Как вдруг она увидела, что мужа рядом нет. — Зигфрид надел плащ-невидимку.

 

[115] Наверное, беспечность всему виною здесь. — Возможное толкование этого поступка Зигфрида: он передал эти трофеи Кримхильде как свидетельство своей мощи и превосходства над Гунтером. Отняв у Брюнхильды пояс, Зигфрид лишил её магической силы, превратил в обыкновенную женщину.

 

[116]Мотив, характерный для эпоса многих народов: лишаясь невинности, дева-воительница одновременно утрачивает былую богатырскую силу.

 

[117] И даже пояс с перстнем Кримхильде передал // Лишь дома… — Однако Кримхильда во время ссоры с Брюнхильдой утверждала, будто он отдал ей перстень в ту же ночь. См. строфу 847.

 

[118] Пора и нам сбираться в родную сторону… — Причина, по которой автор «Песни о нибелунгах» заставляет Зигфрида отправиться к себе домой, заключается, по-видимому, в том, что в поэме он превращён в принца и в качестве такового, естественно, должен был уехать с молодой женой в собственные владения. При этом создаётся впечатление, что автор смешал воедино Нидерланды с Норвегией (см. ниже).

 

[119] Не вправе Гунтер уступать нас никому на свете. — В принципе господа имели право передавать власть над своими вассалами, но с желаниями такого могущественного подданного, как Хаген, приходилось считаться. В этом эпизоде заложен один из источников развившейся в дальнейшем вражды между Хагеном и Кримхильдой.

 

[120] И дали это имя младенцу не без цели… — Считалось, что вместе с именем родича к младенцу переходят и его качества.

 

[121] Как подданный ни знатен… // Всё ж воля государя и для него закон. — Эти слова Брюнхильды сами по себе не противоречат её дальнейшим утверждениям (в ссоре с Кримхильдой), что Зигфрид — Гунтеров холоп. При Штауфенах служилые люди на службе государя (министериалы) могли достигать весьма высокого социального положения.

 

[122] Послы скакали быстро и не щадя коней… — Хотя Зигфрид находился в Норвегии, послы добирались до него верхом. Местоположение Норвегии представляется автору песни до крайности смутно.

 

[123] Возликовал и Зигмунд… — Он тоже оказался в стране нибелунгов.

 

[124] Маркграфу предложили сесть, но он не захотел. — Согласно церемониалу, послы стоя исполняют поручение, после чего могут считаться гостями и усаживаются, получив приглашение.

 

[125] Что ж вы не появлялись здесь целых десять лет… — Итак, со времени свадьбы Зигфрида минуло десять лет. За это время не произошло ничего достойного упоминания. Теперь время опять наполняется событиями: у Кримхильды и у Брюнхильды родились сыновья, по настоянию Брюнхильды было послано посольство к Зигфриду с приглашением посетить Вормс, и назревали иные, более грозные события. О течении времени в эпосе см. вступительную статью.

 

[126] «Всё Гунтер сам расскажет, увидевшись со мной…» — Послы обязаны были сообщить весть в первую очередь господину.

 

[127] Всё так же ли Кримхильда учтива и мила… — Неравный брак между Кримхильдой и вассалом (как полагает Брюнхильда) мог отрицательно сказаться на её поведении. Гере осторожно отвечает лишь на вопрос о том, прибудет ли Кримхильда в гости.

 

[128] Заполучить в Бургундию его я был бы рад. — План Хагена завладеть кладом нибелунгов, таким образом, зародился ещё до ссоры королев. Это проливает свет на истинные мотивы поведения Хагена в дальнейшем.

 

[129] И выехать навстречу велит учтивость мне. — Гунтер желает оказать Зигфриду особо почётный приём как равному себе.

 

[130] Сидели королевы бок о бок у окна… — Согласно скандинавской версии сказания («Младшая Эдда», «Сага о Вёльсунгах»), ссора между Брюнхильд и Гудрун происходит на берегу реки, в которой они мыли волосы; Брюнхильд отказалась мочить голову в воде, стекавшей с волос Гудрун, потому что её муж отважнее.

 

[131] Меж ними он — как месяц меж звёзд порой ночной. — Сравнение, заимствованное из миннезанга.

 

[132] …Зигфрид с Гунтером твоим величием равны. — С этого, собственно, и начинается всерьёз роковая ссора между королевами из-за того, чей муж благороднее. Знатность значит в этом обществе больше, чем личные качества, точнее: последние находятся, по тогдашним представлениям, в прямой связи с происхождением лица; кто знатнее, тот и доблестнее.

 

[133] И Зигфрид мне признался, что он — простой вассал. // А коли так, вассалом он должен и считаться. — Брюнхильда, видимо, не случайно подчёркивает: раз Зигфрид сам выдал себя за вассала Гунтера, то с ним соответственно и надлежит обращаться; кажется, что внутренней уверенности в справедливости этого утверждения у неё нет, ибо и поведение и облик Зигфрида и раннее её знакомство с ним побуждают её думать противоположное тому, что она так яростно утверждает в споре с Кримхильдой. В этой сцене опять-таки можно предположить двуплановость, о которой шла речь выше (см. прим. к строфе 618.). Существенно, однако, отметить, что на переднем плане в словесной тяжбе королев стоит социальный престиж, и их страсти, по крайней мере явно, возбуждены именно соображениями «местничества». Весьма красноречивое перетолкование сказания о любви на сословно-феодальный лад. В споре между Кримхильдой и Брюнхильдой (как и во многих других сценах «Песни о нибелунгах») подчеркивается правовая сторона конфликта. В данном случае это вассальная служба, которой Зигфрид якобы обязан Гунтеру и неисполнение которой вызывает гнев Брюнхильды. Неотъемлемым аспектом средневекового общественного сознания был правовой аспект: существование тех или иных сторон действительности признавали и принимали во внимание постольку, поскольку они были юридически оформлены.

 

[134] Как он посмел так долго вам дани не платить? — Дань, или чинш, оброк, платили не рыцари, а подданные неблагородного происхождения.

 

[135] Перед тобою, первая, войду сегодня в храм… — То есть публично продемонстрирует своё более высокое положение. В высшей степени показательно, что ссора королев в версии, представленной «Песнью о нибелунгах», в отличие от скандинавской версии (см. прим. к строфе 815), носит публичный характер: начавшись на турнире, она продолжается на людной площади перед собором. Честь человека «героической эпохи», этика которой запечатлена скандинавскими памятниками, страдает даже в том случае, когда она задета не на людях; честь члена феодального общества ущемлена тогда, когда оскорбление нанесено в присутствии других.

 

[136] Тем временем Брюнхильда со свитою своей //…встала у дверей… — Следовательно, она не спешит первой войти в храм, а поджидает прихода Кримхильды, очевидно, для того чтобы возобновить ссору — на сей раз при всем дворе и при стечении горожан. См. строфу 838.

 

[137] «Пускай супруга ленника даст госпоже пройти». — Буквально: «Холопке не пройти прежде королевской жены». Подобное утверждение, сделанное при всех, приобретало характер несмываемого оскорбления. Оно выводит из себя Кримхильду, и та отвечает Брюнхильде не меньшим оскорблением, от которого до поры воздерживалась. См. строфу 839.

 

[138] Заплакала Брюнхильда, и первой, перед ней, // Вошла в собор Кримхильда со свитою своей. — Кримхильда чувствует себя победительницей. Брюнхильда же, вопреки утверждению соперницы, не ведавшая об обмане, который учинили Зигфрид с Гунтером, подавлена.

 

[139] …я великой клятвой… готов // Поклясться, что не говорил супруге этих слов. — Зигфрид не лжёт: нигде не сказано, что он рассказывал своей жене что-либо о случившемся, он лишь вручил ей пояс вместе с кольцом. Но эти символы были весьма красноречивым свидетельством. Зигфрид готов поклясться лишь в том, что не разгласил тайны, но не в том, что не имело места само происшествие в брачную ночь. В вопросах чести важен не факт, а разглашение его. Гунтер спешит скомкать расследование этого неприятного для него вопроса, скрыв позорную истину. Окружающие тем не менее видят, что дело нечисто и прекращено только по форме. См. строфу 861.

 

[140] …обязанность мужчины — // Укоротить суп