Экзистенциализм Ж.-П. Сартра

Версия экзистенциализма, которая представлена в философии Сартра, в наиболее систематическом виде изложена в работе «Бытие и ничто». В построении своей экзистенциалистской философии французский философ переосмысливает идеи Декарта и Гегеля, Гуссерля и Хайдеггера.

Принимая хайдеггеровское различение бытия сущего и сущего как сущего, Сартр рассматривает бытие с феноменологической точки зрения. Это значит, что нет бытия вне его данности сознанию. Однако, в отличие от Хайдеггера, он не отказывается от понятия сознания, что, казалось бы, возвращает его к феноменологии Гуссерля. Но это не так, поскольку Сартр отклоняет гуссерлевское движение к трансцендентальному (чистому) сознанию. Ему гораздо ближе декартовский принцип «сogito» (я мыслю, я есть) как выражение единства и отрицательности мыслящего и существующего я.

На первом шаге анализа бытия у Сартра появляются «бытие-в-себе» и «нерефлексивное сознание» как две замкнутые на себя целостности. Что такое бытие-в-себе? Все, что о нем можно сказать, суммируется в трех основных тезисах: во-первых, бытие есть (это простое есть бытия дано нерефлексивному сознанию как «скука» или «тошнота»); во-вторых, бытие есть в себе, или, иначе говоря, оно вбирает в себя все и тем самым выступает как полная и неразделенная положительность; в-третьих, бытие есть то, что оно есть, это означает отсутствие любой изменчивости, любого иного по отношению к бытию-в-себе. Таким образом, бытие-в-себе не активно, но и не пассивно, - оно нейтрально. Но, тем не менее, это реальное измерение бытия, а не чистая абстракция, созданная усилием философствующего разума, как у Гегеля. Бытие-в-себе приоткрывает себя в опыте сознания, в особых его состояниях.

В романе Сартра «Тошнота» такое состояние переживает его герой Рокантен. «Я боялся пошевельнуться, но, и не двигаясь, я видел позади деревьев синие колонны и люстру музыкального павильона, и среди зарослей лавра – Велледу. Все эти предметы…как бы это сказать? Они мне мешали. Я хотел бы, чтобы они существовали не так назойливо, более скупо, более абстрактно, более сдержанно. /…/ Вещи выставляли себя на показ друг другу, поверяя друг другу гнусность своего существования. Я понял, что середины между небытием и разомлевшей избыточностью нет. Если ты существуешь, ты должен существовать до этой черты, до цвели, до вздутия, до непристойности. Есть другой мир – в нем сохраняют свои чистые строгие линии круги и мелодии. Но существовать – значит поддаваться. Деревья, синие ночные столбы, радостный хрип фонтана, живые запахи, маленькие сгустки тепла в холодном воздухе, рыжий человек, переваривающий пищу на скамье, - в этой общей дремоте, в этом общем переваривании пищи было что-то комическое… Комическое…нет, до этого дело не дошло; то, что существует, смешным быть не может; но было в этом какое-то расплывчатое, почти неуловимое сходство с водевильной ситуацией. Мы являли собой уйму существований, которые сами себе мешали, сами себя стесняли; как у одних, так и у других не было никаких оснований находиться здесь, каждый существующий, смущаясь, с безотчетным беспокойством ощущал себя лишним по отношению к другим. Лишний – вот единственная связь, какую я мог установить между этими деревьями, решеткой, камнями. /…/ И я сам – вялый, расслабленный, непристойный, переваривающий съеденный обед и прокручивающий мрачные мысли, - я тоже был лишним. /…/ Я смутно думал о том, что надо бы покончить счеты с жизнью, чтобы истребить хотя бы одно из этих никчемных существований. Но смерть моя тоже была бы лишней. Лишним был бы мой труп, моя кровь на камнях, среди этих растений, в глубине этого улыбчивого парка».

Конечно, приведенный отрывок из романа Сартра – уже рефлексия, но в основе ее лежит переживание тошноты или скуки как форм непосредственного доступа к равнодушию бытия-в-себе. Бытие же, с которым мы имеем дело, - это всегда бытие для кого-либо. Нет бытия вообще. Есть лишь конкретное единство бытия и сознания, или, иначе говоря, бытие-в-мире, бытие, подвергнутое вопрошанию, бытие как проблема, т.е. сопоставленное с ничто.

Человек отличает бытие, которое есть он сам, от бытия того, что не есть он сам, то есть от предмета на который направлен его интерес. Различение себя и предмета есть основание как различения предмета и фона нейтрального сущего («вырезание» предмета из «равнодушия» ничто), так и различения предмета в модусе бытия (присутствия) и небытия (отсутствия). Но человек также различает свое наличное бытие (быть чем-то или при чем-то конкретном) от возможного бытия (возможности быть или стать иным), что можно назвать трансцендированием самого себя за пределы своей наличной данности. В этом смысле человеческое существование всегда есть то, что оно не есть, и не есть то, что оно есть. Такой способ существования соразмерен свободе. Свобода, как ее понимает Сартр, - это не свойство или качество человека, не выражение его особой, предшествующей существованию сущности. Свобода – это способ человеческого присутствия в мире, в котором проявляется отрицательность и конкретная ценность бытия и устанавливается возможность иного, движения к иному.

Тема свободы, получив свое феноменолого-онтологическое обоснование в работе «Бытие и ничто», становится центральной в экзистенциализме Сартра. Для человека быть – это значит быть свободным. Но свобода человека – это тяжкое бремя, поскольку через нее человеческое присутствие в мире приобретает неискоренимую драматическую остроту. И тем не менее именно свобода является основанием для гуманизма ответственности и достоинства, который отстаивает экзистенциализм. В чем его смысл?