Глава 19. Наука и политика

Между политикой и наукой существует разделение функций.

В идеале исследователи создают информацию об осуществимости и неосуществимости проекта, о вероятности успеха и риске, прямых и косвенных последствиях, они разоблачают стереотипы и предрассудки, но никогда не берут на себя ответственности за решение. Ученые могут указать на очевидные негативные последствия курения для здоровья, но не отвечают за принятие законов о запрете курения и правил продажи табачных изделий. Они анализируют положительные и отрицательные эффекты атомной энергии, но не принимают решений о строительстве или закрытии атомных электростанций или об испытаниях ядерного оружия. Короче говоря, дело ученых – заниматься наукой. Принимать решения – обязанность политиков.

Но есть один осложняющий фактор, который связан с природой знания и прочностью основания, на котором строятся научные выводы. В науке существуют два типа знания. Первый – это прочное знание, которое является продуктом длительных и сложных экспериментов или эмпирических исследований и не вызывает споров и дискуссий в научной среде. Например, хорошо известно об отрицательном действии избыточных доз ультрафиолета на здоровье, со всей определенностью установлена связь между курением и раком легких. Есть множество других примеров, когда научные результаты не требуют обсуждения для принятия политических решений. Знание второго типа имеет вероятностный характер, оно не обладает достаточной прочностью и полнотой, а его применение связано с риском. В качестве примера можно привести влияние атмосферных изменений на биосферу или отдаленные последствия генетической модификации растений и животных. В отношении многих насущных проблем сегодняшнего дня нашим знаниям не хватает определенности либо потому, что эта определенность исключается природой самого явления, либо из-за недостатка информации. И было бы серьезной ошибкой предлагать такое вероятностное знание обществу и политикам в качестве установленной истины. Такие случаи вызывают массу толков и подозрений и подрывают доверие к науке.

Существует еще один аспект, общий для знаний обоего типа, который является необходимым предварительным условием использования научной информации в политике. Это – независимость знания. Император Юстиниан I, закрывший академию Платона (просуществовавшую до этого почти тысячу лет!) только потому, что мнения ученых не совпадали с его собственным, не понимал, что лишает политику источника силы. Однако и современные политики нередко совершают ту же ошибку, приглашая только тех экспертов и консультантов, которые полностью разделяют господствующие политические взгляды. Это неизбежно ведет к потере в обществе доверия к науке. Без независимости и свободы наука рано или поздно станет бесполезной и никому не нужной.

Одно из разочарований, которое нередко испытывают ученые, – невостребованность результатов и невнимание к ним. Ученых слушают, но не слышат. Политики часто игнорируют или даже искажают научные выводы, подтвержденные многочисленными фактами. Правда, отчасти это связано с противоречивостью самих научных результатов: одни исследователи предсказывают глобальное потепление, другие утверждают, что нас ждет похолодание, одни говорят, что лекарство помогает, другие – что приносит вред. Ученые хорошо знают, что различие в результатах часто можно объяснить разными методиками и условиями измерения, но публика и политики не готовы вникать в тонкости научных подходов. Еще одна причина игнорирования научных результатов заключается в том, что ученые часто не готовы дать четкие и ясные ответы на вопросы политиков. Как правило, лабораторные исследования далеки от реальных жизненных условий. Иногда результаты исследований отвергаются по идеологическим соображениям или потому, что они не отвечают текущим политическим целям.

Свобода и независимость – необходимые условия научных исследований. Ученые не должны отвечать за решения, принятые политиками, однако это не означает, что они освобождены от моральной ответственности перед обществом. Наука существует в определенных этических, социальных и политических рамках, от которых нельзя так просто отмахнуться. Так или иначе, но этические и политические нормы влияют на выбор гипотез, сбор данных, проведение экспериментов и оценку результатов. Ученые должны осознавать риск, связанный с неконтролируемым использованием некоторых научных результатов, и всерьез относиться к опасениям широкой публики. Проблема не в том, чтобы выбирать между свободой и ответственностью, а в том, чтобы попытаться найти баланс между ними или даже объединить их.

Взаимосвязь науки и политики в современной России. Одним из самых заметных фактов в нелегкой жизни современной российской науки стал массовый исход ученых в политику. И хотя по масштабам этот вид утечки умов не может сравниться с двумя ее другими видами – эмиграцией ученых и их переходом в бизнес, по своей значимости он вполне сопоставим с ними, оказывая большое влияние и на науку, и на политику.

Причины массовой миграции людей науки в политику достаточно очевидны. Современная Россия политизирована, переживает настоящий культ политики и всего, что с ней связано. В этих условиях политика служит естественным центром притяжения для активных и честолюбивых людей. Участие в ней, сопряженное с постоянным вниманием СМИ, гораздо лучший способ обрести известность, чем десяток-другой научных открытий.

Существует и обратный феномен – влечение к науке политиков, которые защищают диссертации, пишут «научные» книги, читают лекции. В результате такой тяги к ученым степеням наша политика, несмотря на явный дефицит ее интеллектуального обеспечения, – самая «остепененная» в мире.

Подобное «братство» бедной науки и богатой политики объясняется многими причинами: все еще сохранившимся уважением к ученым степеням, простотой их получения (особенно для политиков), намерением закрепить за собой устойчивый социальный статус, независимый от политической конъюнктуры. Но главная причина повышенного интереса политиков к ученым степеням состоит в том, что они символизируют принадлежность к науке, превращают политика в эксперта и дают ему возможность выступать от ее имени, формулируя свое личное мнение как мнение компетентного специалиста.

Так или иначе взаимодействие между сообществами ученых и политиков выглядит как циркуляция кадров. И все же политика для ученых куда более притягательна, чем наука для политиков, и отток кадров из науки в политику куда интенсивнее обратного движения.

Ученые чаще выступают не в образе политиков, а в качестве советников, консультантов и аналитиков при них. Бывший государственный секретарь США Г.Киссинджер писал: «Интеллектуала крайне редко можно встретить на высшем уровне принятия решений. Обычно его роль – консультативная».

Ш.де Голль однажды выразился так: «Политику нет нужды обладать умом Спинозы, его «ум» – это его советники и аналитики». Отсюда – обрастание высшей исполнительной власти обслуживающим экспертным аппаратом, а также сходные процессы, которые происходят и за пределами институтов государственной власти – в крупных партиях, профсоюзах и других общественных организациях.

Разумеется, политики стремятся подобрать себе советников и аналитиков из числа наиболее одаренных. В странах, обладающих развитой политической культурой и информационной инфраструктурой, это не составляет труда, поскольку регулярно издаются сборники «Кто есть кто» (в науке), содержащие исчерпывающую информацию о ее лучших представителях. Ученые, прославившиеся в науке, достаточно известны и в обществе – вследствие того, что образованные слои проявляют к ней достаточный интерес, и т.д. На базе всего этого складывается механизм взаимодействия ученых и власти, который, совершенствуясь десятилетиями, служит одним из опорных элементов интеллектуального обеспечения политики.

Списки интеллектуалов, состоящих консультантами и аналитиками при президентах западных стран, нередко пестрят нобелевскими лауреатами. И эта традиция может быть прослежена с достаточно давних времен. Так, Т.Рузвельт, хотя и, по свидетельству его биографа Р.Моли, ни разу не держал в руках ни одной серьезной книги, тем не менее рекрутировал в качестве советников профессуру, отдавая предпочтение наиболее известным ученым. На университетскую профессуру опирался в выработке своей политики и А.Пиночет, чем во многом объясняются его политические и экономические успехи.

Иначе обстоит дело у нас. Отработанный, да и вообще более-менее разумный механизм взаимодействия науки и власти отсутствует. Исследования показывают, что перспективы приближения ученых к власти у нас определяются, во-первых, известностью, полученной в результате не научных заслуг, а регулярных выступлений в средствах массовой информации, во-вторых, лояльностью к политикам. В-третьих, пробивными способностями самих интеллектуалов – умением привлечь внимание, приблизиться к власти и проявить те способности, которые востребованы властью. В результате типичный ученый, консультирующий наших политиков, – это выходец из «среднего» слоя научного сообщества, активный кандидат наук, не снискавший особых лавров в науке, но преуспевший в саморекламе и сблизившийся со СМИ.

Считается, что в политике достигают успеха преимущественно те, чей интеллектуальный уровень выше среднего, но ненамного, поскольку люди со слишком высоким интеллектом воспринимаются массами как чужие и непонятные. Факты говорят о том, что из науки уходят в основном те, кто в ней ничего существенного не добился, конечно, не только вследствие недостатка мотивации, но и ввиду отсутствия необходимых для этого интеллектуальных дарований.

Дело, разумеется, не только в интеллектуальных дарованиях. Исследования показывают, что ученые – это люди весьма специфического эмоционального склада, испытывающие повышенную потребность в спокойствии и безопасности и поэтому стремящиеся избегать тех нервных и неопределенных ситуаций, которые характерны для политики. Но, разумеется, наиболее часто акцентируются различия в моральных качествах ученых и политиков. «Кто отдается политике, тому трудно сохранить себя от притупления чувства истины и справедливости. Людей с высшими стремлениями и тоньше чувствующих партийная жизнь отталкивает, и они вообще отстраняются от общественной жизни», – утверждал в начале века, когда политика еще не считалась грязным делом, Б.Паульсен. Едва ли есть смысл доказывать, что наука требует объективности, а политика – это служение партийным интересам.

Перечисленные обстоятельства, конечно, не позволяют утверждать, что в политику идут наиболее аморальные или «не настоящие» ученые, но дают основания предполагать, что утечку умов из науки в политику можно рассматривать как «отжимание» из отечественной науки чуждого материала, искусственно сосредоточенного в ней в советские годы.

Американский политолог З.Бауман разделил интеллектуалов, участвующих в политической деятельности, на два типа – «ученых-законодателей» и «ученых-переводчиков», подчеркнув, что если функция первых состоит в разработке моделей общественного устройства, то вторых – в том, чтобы облегчать взаимодействие между участниками политической жизни. Выделяют три варианта участия ученых в политическом процессе: «объективных техников», реализующих социально-политические технологии, «адвокатов идеи», разрабатывающих и отстаивающих политические доктрины, и «адвокатов клиента», защищающих интересы определенных личностей или политических групп. Соответствующие типы ученых называют «реформаторами», «идеологами» и «обслуживающими».

Время всегда лепит из достаточно пластичного интеллектуального материала тот тип политически активного интеллектуала, который наиболее востребован в данный момент. По этой причине, хотя спрос на интеллектуалов в качестве, скажем, идеологов существовал всегда, он возрастал в переходные, революционные эпохи, требовавшие новых «измов». В результате интеллектуалы, которые в иные времена нашли бы себя в чем-то другом, в периоды значительных социальных изменений становились идеологами.

В современной России роль ученых в политике была наиболее значительной в период перестройки. Ряд известных экономистов, философов, историков, таких как – А.Н.Яковлев, Н.П.Шмелев, О.Р.Лацис, В.И.Селюнин, Ю.А. Афанасьев и другие, разрабатывали идеологию реформ. В их идейной подготовке они сыграли роль, которую без особого преувеличения можно сравнить с ролью французских просветителей в подготовке Французской революции. В отличие от последующих поколений ученых, хлынувших в политику, это были высокостатусные представители научного сообщества. Объектом их воздействия служило массовое сознание в целом, а средством – публицистические статьи в толстых журналах.

В дальнейшем на первый план вышел другой тип ученых – «реформаторы», которые, подчас действуя и как идеологи, отличались от «архитекторов перестройки» тем, что сами свои идеологемы и реализовывали. «Реформаторы» в отличие от своих предшественников были сравнительно молоды (в результате чего наши СМИ окрестили их «младореформаторами. Перед началом реформ они уже имели опыт участия в политике (Е.Т.Гайдар, например, был заместителем главного редактора журнала «Коммунист», А.Б.Чубайс – первым заместителем председателя Ленгорисполкома).

В отличие от идеологов перестройки они были прагматики. Объектом их воздействия было не массовое сознание в целом, а власть имущие, средством же – личные контакты с ними, что стало большим преимуществом «реформаторов», ведь личный доступ к лицам, принимающим решения, считается наиболее быстродействующей из всех возможных для ученого форм влияния.

Сочетая роль советников при политиках с ролью самостоятельных политиков, «реформаторы», при всей своей самодостаточности, сами все же оказались нуждающимися во внешнем интеллектуальном обеспечении своих действий. В результате с начала 90-х годов в системе взаимоотношения науки и политики появляются особые структуры, специализирующиеся в обслуживании политиков. Это всевозможные социологические и политологические, экономические и стратегические центры, явно настроенные на обслуживание тех или иных структур власти, предпринимательства, политических партий. Поэтому новый тип ученых, чья дорога в политику пролегла через такие центры, можно назвать «обслуживающими». А их «настроенность на обслуживание» обратилась не на решение научно-исследовательских задач, а на выполнение заказов, в том числе и поступавших от «реформаторов», в результате чего эти две категории выходцев из науки органически дополняли друг друга.

Создание подобных центров открывало ряд возможностей. Во-первых, давало возможность ученым резко повысить свой статус, учреждая новые центры. Во-вторых, создавало возможности выгодной переквалификации, благодаря которой многие специалисты, скажем инженеры, не имевшие каких-либо профессиональных перспектив, сумели превратиться в социологов или политологов. В-третьих, открывало возможности приобретения известности, доступа к большой политике, СМИ и источникам финансирования.

«Независимые» исследовательские центры довольно быстро оформились в самостоятельную систему влияния на власть. Их преимущества перед нашими традиционными НИИ состояли в компактности, мобильности, хорошей организации «обслуживания», приспособленности к решению задач, которые ставят власть имущие способности проводить быстро осуществляемые и низкокачественные исследования, браться за любые задачи, если это сулит материальные выгоды, действовать в угоду власти и т.д.

В результате вновь созданные «исследовательские центры» быстро оттеснили нашу официальную науку. Академические НИИ по-прежнему пишут правительству докладные записки. Так, например, институты РАН за последние годы направили во властные структуры две тысячи (!) всевозможных докладов и аналитических записок. Однако, как было отмечено на одном из Общих собраний РАН, «большая часть этих документов ложится под сукно» – в отличие от рекомендаций «обслуживающих» интеллектуалов.

В результате у нас произошла заметная трансформация механизма взаимодействия науки и власти, который сложился в советские годы.

С начала 90-х годов практически вся официальная наука оказалась отстраненной от влияния на власть. Тем не менее было бы большой ошибкой недооценивать влияние науки на нашу власть и на все наше общество. Именно в недрах науки рождаются те идеи, которые изменяют всю жизнь общества. Достаточно вспомнить марксизм или, если не уходить так далеко в историю, монетаризм. Эта роль науки и соответствующая форма ее влияния на общество ничуть не менее важны, чем другие ее социальные функции, а тем более обслуживание политиков. Сегодняшний день нашей науки – это завтрашний день нашего общества, а вынашиваемые ею сегодня идеи – это завтрашние массовые политические действия.

В политологических журналах созревают новые идеи, которые по прошествии некоторого времени либо воплотятся в жизнь, либо, как минимум, приведут к заметным сдвигам общественного сознания. И именно из вроде бы забытой обществом науки уже начинается очередной крутой вираж нашей политики.