Дневник Рейнхарда Винера, 13 апреля 1944 года

Весной сорок второго научная экспедиция «Аненербе» провела первые полевые испытания того, что сегодня я с полным правом называю Оружием Возмездия.

В целях конспирации в газетах поместили сообщение, что мы пытаемся экспериментально подтвердить теорию «полой Земли». Шизофреник Бендер путался у нас под ногами и играл роль сельского дурачка. Его приходилось терпеть как один из элементов системы конспирации. Об истинных целях экспедиции на остров Рюген знали лишь пять человек, в том числе — я.

Несколько суток мощные радары, направленные под углом сорок пять градусов к горизонту, облучали атмосферу инфракрасным лучом. Дальность действия радара составляла двести километров, и любой школьник может легко вычислить, куда должен был падать луч, отраженный от ионосферы. Точно в ту область, где на картах Меркатора находится легендарный город Туле. Смогло ли наше послание достигнуть прошлого, утверждать невозможно. Лишь самое ближайшее будущее даст на это ответ. Самым очевидным эффектом было мощное «северное сияние», полыхавшее в небе еще неделю после отключения радара. И странные видения, до галлюцинаций, что преследовали нас, пятерых избранных, на острове Рюген.

…Тогда я знал лишь то, что в 1889 году в Асконе, на острове Рюген, Гартман и графиня Констанция Вихмейстер, подруга Блаватской, основали первый в Европе теософский светский монастырь. Позже, в 1925-м, в Асконе откроется одна из первых коммун ариософов — «Свастика-Хейм». С благословения Ланца фон Либенфельса ей присвоят статус «дома» Ордена Новых Тамплиеров. Поразительно, почему этот клочок суши так притягивает к себе мистически мылящих людей.

Ответ мне подсказала фрау Клаудия Гурженко, в беседах с которой я коротаю унылые вечера в этом тихом имении.

Древние славяне, населявшие всю Европу вплоть до Одера и Эльбы, называли этот остров Руян. От него в былины перешло слово «Буян». На острове находилось центральное капище бога Световита, аналогичного нашему Одину или Зевсу греков. Летописцы утверждают, что Руян-остров почитался славянами так же, как католики сегодня чтут Ватикан. И народ, называвшийся рюгены, или — русины, считался хранителем этого святого места.

Когда новгородский князь Гостомысл, оставшись без наследников, решил передать власть в надежные руки, то по совету волхвов он обратился к правителю острова Руян. К Королю-магу, как назвал бы его я. И этот Король по имени Дион направил в Новгород своих сыновей — Рюрика, Синеуса и Трувора.

Отсюда следует поразительный вывод: Русью правят не пришлые варяги-германцы, а славянские Короли-маги из рода Хранителей острова Руян.

Только узнав об этом, я смог расшифровать свои сны, терзавшие меня на острове Рюген. Мне грезилась исполинская четырехликая статуя неизвестного божества. И горящая Чаша у его ног…

 

Комментарии переводчика:

Рюген — остров близ южного побережья Балтийского моря, в составе Германии.

Герард Меркатор (1512–1594) — самый известный картограф всех времен, впервые показал на карте древнюю страну Гиперборею со столицей Туле.

Клаудия Гурженко (фамилия искажена) — хранительница музея в Киеве. Осталась в городе во время оккупации ради спасения ценнейших произведений искусства и памятников культуры. При вывозе коллекций в рейх последовала за ними. Постоянно вела учет и каталог новых поступлений. Благодаря ей был существенно облегчен поиск похищенных нацистами ценностей. В конце войны оказалась в Восточной Пруссии, работала с доктором Роде. Осуждена судом за сотрудничество с фашистами на десять лет. До последних дней жизни находилась под надзором территориальных органов КГБ.

 

Апреля 1944 года

…Не нахожу себе места. Секрет оружия, способного стереть память у целого народа, оказался до обидного прост. Вот его схема: Остров Рюген, инфракрасные радары и Чаша в фокусе лучей. Технически воплотить эту идею можно хоть сегодня. Дело за главным элементом — Чашей Огня.

Глава 24. Банный день

Алла блаженствовала.

Прохладная вода ласкала тело, еще хранящее жар сауны. Журчал маленький водопад, струя воды, пенясь, вырывалась из разинутой пасти какого-то морского чуда-юда. Мозаику из янтаря, декорирующую обычную трубу, сотворил какой-то ваятель-самоучка. Претензия на роскошь получилась достаточно убогой.

Алла легла так, чтобы струя била по бедрам. Выставляла из воды то один бок, до другой, подставляя их под упругие удары водопада. Лучшего массажа, чтобы убрать лишнее с талии, невозможно себе представить.

Теперь нельзя расслабляться, решила она. Нужно следить за своим телом, как спортсмену перед Олимпиадой, чуть наберешь лишнего, чуть снизишь уровень, потеряешь форму — обойдут, вмиг обойдут на повороте молодые и жадные. Алла не хотела проиграть. Знала, до сосущего страха под ложечкой осознавала, что другого шанса просто не будет.

С Корзуном сразу же пошло как по маслу. На такой ударный старт Алла даже не рассчитывала. В клубе лишь встретились взглядами, как Алла поняла: мужик готов. Пощипал михалковский ус, масляно блеснул взглядом, наклонился к Дубанову, что-то коротко бросил. По-барски, небрежно и не ожидая возражений. Дубанов подошел к бару, поклонился и пригласил Аллу к столу.

Может, Корзун и страдал похмельем, но даже по-утренне слегка помятым выглядел сногшибательно. Особенно Аллу заводили усы. Ухоженные усы Никиты Михалкова. И еще умопомрачительный галстук. А туфли Корзуна, их он небрежно выставил из-под стола, следовало снять и отдать в местный музей. Таких шикарных туфель Алла не видела со времен похода на Питер.

Мужчины до первой рюмки вяло переговаривались, а опрокинув в себя по первой, сразу же ожили. Алла для себя отметила, что Корзун выпить не дурак, но научился делать это элегантно, без плебейской жадности. Алла где-то читала, что не пьянеют только люди с нечистой совестью. В таком случае совесть Корзуна должна быть чернее африканской ночи, потому что выпитая за столом бутылка водки «Абсолют» на его манерах абсолютно не сказалась.

Дубанов же раскраснелся так, словно его распирал гипертонический криз. То и дело размазывал по лицу пот, отчаянно сопел и долго переводил дух после каждой рюмки. За Корзуном ему было не угнаться, да и так по всем статьям он уступал холеному и манерному москвичу, как «жигуленок» шестисотому «мерседесу».

— К рыбакам не поеду, — неожиданно заявил Корзун за кофе. — Нет настроения с народом общаться. Начнут водку хлестать… И рыбой там все, наверное, провоняло. Бр-р!

— А куда? — с готовностью отозвался Дубанов.

— Не знаю. Придумай что-нибудь. — Корзун долгим взглядом уставился Алле прямо в глаза.

Она скромно потупилась, а душа просто зашлась от счастья.

— Можно в баньку, — предложил Дубанов. — У меня домик на берегу залива. Сауна хорошая. Не Сандуны, конечно, но тебе понравится.

Корзун пощипал михалковский ус и обратился к Алле:

— Как идея?

Алла сделала вид, что взвешивает все за и против. Сегодня только полная дура из детсада для олигофренов не знает, зачем приглашают в сауну.

— А почему бы и нет? — после секундного размышления ответила она.

Корзун уже по-хозяйски, но не нагло, а уверенно взял ее под локоток. Из клуба вышли втроем. Официантки от зависти вытянули лица и проводили Аллу испепеляющими взглядами.

Когда-то Евгений Корзун был разведчиком. Он окончил журфак Ленинградского университета, но имея в активе год агентурной работы в студенческой среде, в газету работать не пошел, а прямиком отправился в Минскую высшую школу КГБ. Свою роль сыграли рекомендации куратора, характеристика комсомольской организации и наличие не судимых и благонадежных родственников.

Родня у Евгения наполовину состояла из шахтеров Новокузнецка, наполовину из потомственных рабочих питерского «Арсенала». В этой среде высшее образование испокон веку считалось возможностью «выйти в люди», а Евгений шагнул дальше всех, попав в стройно-безликие ряды номенклатурных мальчиков.

Он довольно быстро сообразил, что пролетарское происхождение, с одной стороны, большой плюс, с другой — равновеликий минус. В итоге получался ноль. Ровно столько шансов у него было на настоящую успешную карьеру. Прошли сталинские времена, когда наркомами становились в тридцать лет. По Кремлю шаркали полупарализованные руководители, на местах рулили пенсионного возраста начальники и места освобождать не спешили. Оставался проверенный способ сделать карьеру через брак, но дочки генералитета морщили носик, узнав о пролетарском происхождении Корзуна. К тому же по результатам неизвестных Евгению тестов его включили в группу будущих нелегалов, и с женитьбой пришлось повременить.

Правда, по результатам тех же тестов из группы его исключили незадолго до выпуска. За кордон пришлось ехать легально, как журналисту-международнику, предварительно женившись на девушке с хорошей анкетой. На супругу Евгений с тех пор смотрел как на неизбежное зло.

Из всего курса спецдисциплин, прослушанных в Высшей школе, Евгений уяснил, что главное в разведке, как и у во всяком криминальном ремесле — не попадаться. Войти в анналы разведки, отсидев лет двадцать за шпионаж, в его планы не входило. Если особо не раздражать своей активностью контрразведку страны пребывания, а руководителя резидентуры не доводить безумными инициативами, то весь срок командировки проведешь без особых проблем. Вернешься домой с трофеями в виде импортного барахла, с новыми впечатлениями и непередаваемым обаянием выездного человека. За возможность выезжать, за счастливый жребий служить родине за ее пределами Евгений был согласен терпеть все, включая жену.

Девяносто первый год поставил точку в карьере разведчика. Евгений Корзун сначала растерялся. В стране и в мозгах людей произошел форменный переворот, превратив черное в белое, высокое в низкое. Бывший секретарь обкома КПСС назначил себя гарантом демократии, диссидентов, спавших и видевших развал собственной страны, признали совестью нации, научные сотрудники решили стать министрами, а Ясенево^[42] самопровозгласило себя духовным центром государственности и патриотизма. Евгений, осознав, что в его услугах больше не нуждаются, одним из первых дезертировал с невидимого фронта.

Очень скоро умение заводить знакомства, манипулировать людьми и информацией, не делать резких телодвижений и не брать ответственность на себя дали положительный результат. У Корзуна появились все признаки успеха: четырехкомнатная квартира, трехэтажный коттедж, две машины, сын в английском колледже, жена в соболях и любовница в норковой шубке.

Белое здание-крепость в Ясеневе он сменил на офисную высотку на Октябрьской площади, о чем не жалел. Дела в банковской группе, в которой он теперь служил, крутились не мельче, чем в бывшем Первом главке, без натяжек их можно было назвать операциями в государственных и международных масштабах. А денег за те же обязанности платили несравнимо больше. Евгений, как все, принадлежавшие к номенклатуре советских времен, не мог отделить патриотизм отличного достатка. За идею работали другие. Те, кому бросали двадцатку премии к юбилею Октября, а в новое время месяцами не платили зарплату.

* * *

Евгений Корзун поковырял вилкой рыбу, поддел кусочек, принюхался.

— Это что? — спросил он.

— Форель, Женя, — ответил Дубанов.

— Местная? — с подозрением спросил Корзун.

— Испанская. Местная вся передохла, — хохотнул Дубанов. — У моря живем, а рыбы не видим. Всю, что ловят, сразу же продают за границу.

Корзун отодвинул тарелку. Осмотрел стол, уставленный рыбными яствами.

— Знаешь, Серега, нажрешься всяких миног и лангустов в китайских кабаках — и так захочешь простой картошечки с соленым огурчиком… Аж слюной захлебнешься. Проще надо жить, проще. — Он плеснул в рюмку водки.

— Какие проблемы, только скажи — ребята быстро сообразят, — с готовностью отозвался Дубанов.

Корзун промолчал, задумчиво покусывая веточку петрушки. Откровенное угодничество Дубанова ему льстило.

Оба сидели, как патриции, завернувшись в простыни. Но Корзун не без удовольствия отметил, что Дубанов весь состоит из тугих складок жира, дебел телом, как буфетчица в рабочей столовой. А он, Корзун, по-спортивному легок в кости и благородно сухощав. И главное, в Дубанове появился налет провинциальности, что не отпарить никакой баней.

Корзун не чокаясь выпил водку, поправил усы, еще влажные после парной. Прижался затылком к теплым доскам, источающим легкий запах эвкалипта, и блаженно закрыл глаза. За стеной русалкой плескалась в бассейне Алла. Девка ему понравилась. Глупая и длинноногая. Прошли времена, когда парткомы блюли нравственность. Теперь Корзун мог открыто позволить себе то, чем так стращали все годы работы в КГБ. Пьянка, аморалка и нескромность в быту перестали считаться смертными грехами.

— Хорошо сидим, — вздохнул Корзун.

Дубанов успел беззвучно опрокинуть рюмочку и закусить балычком.

— Может, по второму кругу? — предложил он, вытирая сальные губы.

— В каком смысле? — усмехнулся Корзун.

— Как прикажешь. — Дубанов подмигнул.

Корзун уже успел попариться в сауне и уединиться с Аллой в маленькой комнате за бассейном. Поняв намек, а главное, уловив халдейские интонации в голосе банкира, Корзун благодушно расплылся в улыбке.

«Я себе цену знаю. Меня Москва не абортировала, как ни старались некоторые. Прижился, корни и связи пустил, не вырвешь. А этому толстячку цена — один звонок в Москву. Сорок центов за минуту разговора. Получается, два бакса максимум», — подумал он, сквозь опущенные веки разглядывая Дубанова.

— Покуролесить еще успеем. Сегодня рабочий день, правильно? — Корзун потянулся за сигаретой. Отмахнулся от зажигалки, поднесенной Дубановым. Прикурил сам. Движения после парилки сделались замедленными, в затылке от выпитого образовалась сосущая пустота. Он откинулся в кресле так, чтобы затылок прижимался к теплым доскам, и продолжил: — Рабочий день… Первый день последней недели.

Дубанов изобразил на раскрасневшемся лице максимум заинтересованности.

— Скоро мы все на картошку с огурцами перейдем, Серега. — Корзун сигаретой указал на стол. — Плохие вести я привез из Москвы.

Дубанов скосил глаза в сторону. С секунду размышлял, потом сказал:

— ГКО. Я угадал?

— Поясни. — Корзун пыхнул сигаретой.

— Жека, я же финансист и в пирамидах кое-что понимаю. — Дубанов углом простыни вытер вспотевшее лицо. — Объем торгов по долгосрочным выпускам резко упал. Кто-то начал отзывать капитал с рынка ГКО. Я точно знаю, что «СБС-Агро» за гроши втюхал свой пакет америкашкам. Если Минфин не накачает в пирамиду денег, она рухнет к ядрене фене, завалив всю страну фантиками обесцененных облигаций. По моим расчетам, произойдет это до октября.

— Умен, ничего не скажешь, — хмыкнул Корзун. — Биржевые спекуляции есть законный способ отъема денег у дураков. Для успеха нужна информация стопроцентной надежности. Вот я тебе ее и передаю. Ровно неделя. Ты понял? Не-де-ля! — по слогам произнес он.

Дубанов дрогнул лицом, налил стакан сока, выпил жадными глотками.

— Не успею, — выдохнул он. — Нужны контракты, нужно прикупить валюты… Нет, ребята, я не уложусь. Раньше надо было предупредить.

— Разбежались! Других за три дня предупредят. А большинство вообще обо всем только в газетах прочтет.

— В газетах? — насторожился Дубанов. — Так-так-так… Решение надо же принимать на уровне правительства. — Он прикусил губу и скосил глаза.

— Слушай, кончай скрипеть мозгами, — поморщился Корзун. — В Москве знают, что делают.

— Сомневаюсь, — покачал головой Дубанов. — Бабки вы свои вытащите, но заработаете финансовый и правительственный кризисы одновременно.

— Не твоя печаль, — махнул рукой Корзун. — Тебе поручено все свободные активы срочно бросить в этот… — Он прищелкнул пальцами. — Реальный сектор.

— Жень, у меня здесь не Силиконовая долина, вкладывать не во что. Мне что, крейсер вам прикупить?

— Авиапредприятие вместе с аэропортом. — Корзун сел, положив локти на стол. — Оно у вас единственное в области. Монополия на авиарейсы гарантирована.

— Так мне его и продали! — хохотнул Дубанов.

— Дашь им кредит. Любой. Чем больше, тем лучше. Деньги сгорят через неделю, все встанет раком, а через месяц мы объявим предприятие банкротом и получим даром в счет погашения кредита. Через полгода заключим договор с немцами на реконструкцию аэропорта. Что не может летать, сдадим на металлолом. Что долетит до Африки, продадим черным. По лизингу получим «Боинги». У вояк купим транспортные самолеты. Как перспектива?

— Сколько выделяете на операцию? — спросил Дубанов.

— Сто пятьдесят миллионов. Из них двадцать — как невозвратный кредит. Остальные — первый этап инвестиций.

Дубанов быстро просчитал в уме и подытожил:

— Суммарно получится миллиончиков пятьсот. Узнаю стиль Очкарика. Его идея?

Корзун кивнул.

— Одного вы не учли, мужики. — Дубанов поболтал в стакане остатки сока. — Никто здесь себя через колено согнуть не даст. Здешние мужики свое добро кровью и потом нажили, а не по распределению получили. Это в Москве в миллионеры назначали, а здесь миллион по копейке складывали. За свое местные сами удавятся и кого хочешь придушат.

— Надеюсь, ты не себя имеешь в виду? — прищурился Корзун.

— В смысле придушат — да. Прямо в кабинете губернатора. Или ты думаешь, мне такой фортель простят? Только посмотри на это не с московских высей, а отсюда — с земли. Одним хапком из-под губернатора вырвать единственный аэропорт!

— Губернатору будет не до тебя, я гарантирую. Кредит оформишь через московский филиал. Дело по банкротству возбудим в Москве. Исход гарантирован.

— Да-а, узнаю Очкарика. — Дубанов вспомнил тщедушного, с лицом дегенерата-отличника бывшего министра в гайдаровском правительстве. — Сколько светит мне?

— Твой банк будет обслуживать проект. Одной наличкой за авиабилеты завалишься.

— Это понятно. А лично мне сколько отстегнули?

Корзун помолчал, разглядывая Дубанова.

— Два процента. Плюс оцени информацию о крахе ГКО. Она тоже денег стоит.

— Узнаю Очкарика, — покачал головой Дубанов, не скрыв разочарования. Спорить не стал, знал, решение окончательное и обсуждению не подлежит.

— Идея его, а техническая часть — моя. Прессу, силовое прикрытие, компромат — все беру на себя. — Корзун плеснул водку в рюмки себе и банкиру. — Операция у нас будет простой, как мычание. Твоя задача — повязать как можно больше местных. На это отпускают десять процентов от суммы кредита. Пусть распихают по карманам, потом меньше орать будут. Список всех, кто погрел руки, передашь мне. Кто у тебя начальник кредитного отдела?

— Все еще Кульков. — Дубанов постучал по столу. — Туп, как баобаб. Даром что родственник начальника налоговой службы. Он у меня весь кредитный фонд разбазарил. Возврат кредитов — ноль целых хрен десятых.

— Замечательно! Именно такой кадр нам и нужен. Вечером найди возможность пригласить его на ужин. Посмотрю на баобаба вблизи.

— Хорошо. — Дубанов поднял рюмку. — За успех нашего безнадежного дела?

— За успех!

Они выпили, с минуту молчали, занятые закусками.

— Черт, как приедешь в провинцию, так хоть печень с собой бери запасную. — Корзун помял правый бок.

— А в Москве ты постишься, да? — подколол его Дубанов.

— Ой, лучше не напоминай. — Корзун вытянулся, откинув голову. — Хорошо… Да, кстати, за девочку спасибо. С толком работает.

Дубанов опустил глаза, сделал вид, что занят намазыванием икры на блин.

— Где ты ее нашел? — спросил Корзун.

— Сама на тебя запала. Еще вчера в ресторане.

— А мужичок ее как на это смотрит? — Корзун внимательно наблюдал за банкиром сквозь опущенные веки. Дубанов откусил свернутый в трубочку блин. Пожевали

— Женя, подумай, кто он, а кто — ты.

Корзун самодовольно усмехнулся и, успокоенный, закрыл глаза.

На столе запиликал мобильник. Их было два, торчали усиками антенн между тарелками. Ситуация сложилась, как в рекламе. Корзун с Дубановым переглянулись, потом каждый схватил свой телефон.

— Тебя, Женя. — Дубанов первым посмотрел на дисплей своего мобильного.

— Слушаю! — Корзун прижал трубку к уху и расслабленно откинулся в кресле. — Привет. — Он с минуту слушал чью-то возбужденную речь. — Ладно, не тарахтит Подъезжай, поговорим. Если срочно… Знаешь, куда? — Он хмыкнул, покосившись на Дубанова. — Ладно, жду.

Лицо Корзуна сделалось напряженным, глубже проступили складки у носа. Он пощипал кончики усов.

«Очевидно, делает так всякий раз, когда принимает решение, — отметил Дубанов. — Надо запомнить».

— Проблемы, Женя? — вежливо поинтересовался Дубанов.

— Ерунда, — отмахнулся Корзун. — Но разговор предстоит приватный, ты уж извини.

— О чем речь! Банька и дом в твоем полном распоряжении. — Дубанов встал, подхватив соскользнувшую до пояса простыню. — Если потребуюсь, я в банке. А вечером продолжим банкет.

Корзун кивнул, думая о чем-то своем.

— Значит, до вечера. — Дубанов, раскачиваясь на толстых ногах, пошел в раздевалку.

— Слушай, не в службу, а в дружбу… Позови Алку, — бросил ему вслед Корзун. — Пусть массаж сделает. Спина что-то болит. Она умеет, не знаешь?

Дубанов, свистя одышкой, повернул к двери в бассейн;

Пока шел, успел обдумать ответ, не вызывающий подозрений. Он взялся за ручку двери, оглянулся, подмигнул следящему за ним Корзуну.

— Должна уметь. Правильно я думаю?

Корзун расплылся в самодовольной улыбке. И сполз в кресле так, что над столом осталась только голова.

* * *

Алла мяла спину Корзуну и тихо млела. «Мамочки, только бы не упустить! Широкоплечий, длинноногий, тело не дряблое. Волосы — соль с перцем. Умру, а не отдам», — билось в ее головке, укутанной полотенцем. За лицо она была спокойна, и без макияжа ее можно было узнать, не то что некоторых. Даже приятней становились черты, мягче, в чем она убедилась, мимоходом глянув в зеркало. А вот ушей своих Алла почему-то стеснялась. От водки и пара они становились не нежно-розовыми, как ей хотелось, а пунцово-красными. Приходилось прятать и жутко комплексовать.

Она чутко следила за реакциями мужчины и старалась запомнить, где, какие замочки находятся на его теле и какими ключиками их открывать. Теперь в этом разомлевшем под ее ласками теле, как в шкафу со множеством отделений, находилось все, что ей нужно от жизни. Нужно только подобрать ключик и открыть.

«Раз — и костюмчик от Диора. — Она нежно сжала мышцы на шее. — Ра-аз. И еще — раз. И что-то дорогое и пушистое к зиме». Ее руки прошлись вдоль позвоночника.

Под лопатками у Корзуна находились, как она уже знала, особо чувствительные зоны. Алла медленно стала погружать острые ногти в кожу, Корзун тихо застонал и закусил губу:

«А это, милый мой, квартирка в новостройке. Маленькая, но уютная», — пряча улыбку, подумала Алла.

Корзун тихо урчал, как разомлевший кот. Блаженно щурил глаза.

— Ниже. До поясницы, — попросил он.

Алла стала послушно кулачками выколачивать напряжение из тугих мышц.

— У тебя красивое тело. Женя, — в который раз и абсолютно искренне сказала она. — Такой спортивный… Сколько тебе лет, если не секрет?

— Сорок семь.

— Не может быть! — Руки ее на секунду замерли. — Никогда бы не дала.

— В смысле? — Под опущенным веком сально блеснул глаз.

Алла прыснула, сделав вид, что шутка ей понравилась. Она подумала, что Корзун уже созрел для переворота на спину со всеми вытекающими из этого положения последствиями. Даже стала медленно и чувственно вжимать пальчики в его поясницу.

Но тут в предбаннике забухали чьи-то шаги. Дверь без стука распахнулась. Струя свежего воздуха, ворвавшаяся в эвкалиптовый уют сауны, взбила салфетки, рассыпанные по столу.

Вошел крепкий мужчина в светлой куртке. Коротко стриженный, но не бандит. Их в свое время Алла повидала достаточно. Но взгляд у него был страшный. Зло зыркнув, на Аллу, он саркастически усмехнулся,

— С легким паром, Женя, — процедил он. Алла испуганно прижала простыню к груди. Решила для начала поиграть с Корзуном в стеснительность и не разгуливать без надобности голой и, оказалось, не зря.

— А, это ты, — с вальяжной ленцой протянул Корзун. — Аллочка, пойди попарься. Нам поговорить надо.

Он сел на массажном лежаке, закинув угол простыни на плечо. И сразу стал похож на римского патриция, принимающего доклад, не выходя из термы. Алла видела такого же артиста в голливудском фильме, но давно, еще девчонкой.

Алла плотно прикрыла за собой дубовую дверь. В бассейне плескалась вода, заглушая все звуки. Но в коридорчике, ведущем в парную, был уютный тупичок, и вентиляционное отверстие в нем сообщалось с комнатой отдыха, где расположились мужчины. Частично из необходимости отработать поручение Дубанова, а по большому счету — из личного интереса Алла решила подслушать разговор.

Слышимость оказалась идеальной, тем более мужики объяснялись на повышенных тонах.

«Разборки», — смекнула Алла, даже не разобрав, о чем конкретно идет речь. Таких базаров у Гарика она наслушалась предостаточно. Да и прочие ее знакомые, друзья и клиенты мужского пола время от времени выясняли отношения, как бараны, сшибаясь лбами и угрожая друг другу всеми карами Египта.

— Тебя конспирации не учили, Федя? — услышала Алла недовольный голос Корзуна. — Чего приперся?

Тяжко скрипнуло кресло под грузно опустившимся в него телом.

— Самый умный, да? — Голос мужчины звучал зло, с едва сдерживаемой яростью. — Он будет яйца парить, а за его хреноплетства пусть другие отдуваются. Во! Видел?!

— Толком говори. И не суй мне свои ручонки, не люблю.

— Я уже видел, что ты любишь…

— Не твое дело, — обрубил Корзун. — Что ты прибежал, как в жопу ужаленный?

— Не зли меня. Женя. Я с утра на нервах.

— Да пошел ты…

— Что?! — взревел мужик.

Следом послышались грохот сдвигаемой мебели, звон посуды, сопение, мат и звуки ударов.

Алла присела на ослабевших ногах, инстинктивно прижала ладошку к губам.

— Херово тебя в твоей разведке драться учили! — победно произнес мужик.

— Сука, ты мне нос сломал, — жалобно простонал Корзун.

— Не сломал, а отрихтовал слегка. Ничего, не помрешь, красавец мужчина. На, утрись.

— Я охрану позову, они тебе башку оторвут! — прогнусавил Корзун.

— Сидеть!! Завалю, как быка! И бабе твоей еще одну дырку сделаю.

В комнате повисла гробовая тишина. Стало слышно, как в вентиляции протяжно ноет ветер. Алла в панике забилась в тупичке. Пути для бегства не было. Впереди дверь в парилку и глухая стена.

«Ну, мать, попала!» — с ужасом подумала она. Из раскаленной сауны тянуло жарким воздухом, но по всему телу Аллы бежали мурашки. Она рефлекторно сжала дрожащие колени.

— Федя, убери ствол и давай поговорим спокойно, — как-то заторможено произнес Корзун.

— Страшно? И мне страшно. Теперь мы на равных. — Под мужиком скрипнуло кресло. — Водку будешь? — На столе звякнуло стекло.

— Нет.

— Еще захочешь, когда новости узнаешь, — пообещал мужчина. — Кхм. Хорошо пошло. Качественную водяру пьешь, Жека. Это в разведке ко всему импортному привык, да?

— Можно подумать, ты в Германии самогон хлестал. Если он свяжет Гусева с вашими янтарными делами, пиши пропало. А Злоба, если взял след, пойдет по нему до конца.

— Он что, такой крутой?

— Для вас, московских, он никто и зовут его никак, А здесь он — крутой Уокер и Жеглов в одном лице. Сейчас ты на его земле, и Злоба порвет тебя на британский флаг два счета.

Услышав фамилию прокурора, Алла испуганно поджала губы.

— Только не пугай! Один звонок в Москву — и твоего Злобина больше нет.

— Вот и сделай этот звонок, пока не поздно. Это все, что от тебя требуется.

— Ладно, заметано. Теперь слушай дальше, — начал Корзун.

— Да заткнись ты, нафталин! — оборвал его мужик. — Своим финансистам мозги парь. Они на твое конторское прошлое разинув рты смотрят. А для меня ты — ноль. Нафталиновый пиджак!

Алла решила, что это какое-то особенно оскорбительное ругательство, — такая тишина вновь повисла в комнате.

— Совсем нюх потерял ты, Женя, — продолжил мужик. — Я уж молчу, что за две минуты узнал, куда ты с Дубановым направился. Это мелочи. Но не тебе меня учить конспирации. Бабу тебе подложили, как послед нему лоху! А ты знаешь, что ее хахаль сейчас в СИЗО сидит? Во-во, вижу, проняло. Сейчас вообще под стол упадешь. Взял его лично Злобин по делу Музыкантского. Утром у Алки обыск был. Она тебе не рассказала? Не успела, значит. А Дубанов не сказал, что из его банка изъяли четыреста шестьдесят штук баксов как черную кассу Гарика и Музыкантского? Сам понимаешь, если Алка в разработке как близкая связь Гарика, то твоя фамилия уже у Злобина на карандаше.

Корзун длинно и витиевато выматерился. Алла вздрогнула всем телом, тихо заскулила и осела. Чалма из полотенца свалилась на колени.

— Женя, сколько ты дашь, если я тебя из этого дерьма вытащу? — донеслось из вентиляционного отверстия.

Алла через силу выпрямилась. Встала на цыпочки. Начиналось самое интересное.

— Мало, — отрезал мужик.

— А сколько ты хочешь?.. — спросил Корзун. — Ого!

— Будешь торговаться?

— Ладно, согласен, — после недолгой паузы ответил Корзун.

— С дураками я работаю по стопроцентной пред оплате, Женя. До вечера бабки должны упасть на мой счет. Никакого черного нала, никаких русских банков. Перевод с номерного счета на номерной счет в эстонском банке. Получу подтверждение перевода — буду считать, что ты согласен. На слово я уже тебе не верю.

— Погоди, я не запомнил номер счета.

— Я и говорю, совсем мозги пропил, — проворчал мужик. — Куда тянешь? Бери ручку и сам переписывай.

— Ты уже что-то спланировал?

Алла впервые услышала в голосе Корзуна заискивающие нотки.

— Так я тебе и сказал! — По полу проскребли ножки кресла. — Да, Женя, ты из области без моего ведома не уезжай, ладно? Дождись результата. Сам понимаешь, рэксы мои тебя везде достанут. А дороже пяти штук, если честно, ты не стоишь.

Хлопнула входная дверь, по полу прокатился холодный сквозняк.

Алла покосилась на дверь в сауну. Подхватила с пола полотенце и приготовилась, заслышав шаги Корзуна, мышкой пробежать три метра до двери и забиться в горячее нутро парилки.

Но вместо шагов послышался звон бутылочного стекла. Забулькала жидкость, перетекая из бутылки в рюмку. Раз. Потом еще раз. И еще раз.

«После третьей не закусываю», — мелькнуло в голове, и Алла чуть не зашлась истерическим смехом. Еле сдержалась.

Послышался пиликающий набор мобильного телефона. Алла навострила ушки.

— Алло, Петрович? Корзун говорит… Нет, из Калининграда. Докладываю обстановку. Дубанов оборзел до крайности, рассчитывать на него нельзя… Почему-почему. Замшел в своей провинции, вот почему. Местных больше боится, чем нас. Да, а деньги, сука, из нас сосет. Еле уломал на два процента. Честно говорю, всю кровь у меня выпил. Короче, Петрович, готовьте временного управляющего банком. Как только Дубанов подпишет договор с летчиками — а я сделаю все, чтобы бумаги были готовы за два дня, его можно… кхм, увольнять… Зачем вызывать в Москву? Все здесь устроим… Ха! Инициатива наказуема, да?.. Ладно, ладно, сам займусь. Поговори с мужиками, как решите, так и будет. Что значит не до него? Ты поговори, а потом перезвони мне. Мое дело предложить, а решать вам. Ладно, до связи!

Пиликнул сигнал отбоя. Алла замерла, как бегун на старте.

— Писец! — отчетливо произнес Корзун,

Алла вихрем ворвалась в сауну, бросилась на полку, забилась в самый угол.

Ждать пришлось долго. От жара волосы сделались сухими и ломкими. Она прижимала ладошками горящие уши и тихо поскуливала от боли. А Корзун все не шел.

* * *

Елисеев вышел на крыльцо, ударом ноги захлопнул за собой дверь.

Сырой морской ветер ударил в лицо. Елисеев жадно, хищно раздув ноздри, втянул воздух. От выпитой водки и духоты сауны немного кружилась голова. На свежем воздухе гнев сразу же утих, только злые молоточки еще колотили в висках.

Елисеев медленным взглядом обвел окрестности.

Финский домик с сауной Дубанов выстроил на самом берегу залива. При желании, выскочив из парной, можно было добежать до воды. Сзади к участку подступала плотная стена камыша. Слева шла песчаная пустошь. Единственная на косе дорога вела к яхт-клубу. На фоне неба виднелся только частокол мачт и крыша вышки.

«Больше километра, — прикинул расстояние Елисеев. — Хорошее место. Тишина и ни одного свидетеля».

Он покосился на пожилого мужчину в линялой тельняшке, с безучастным видом потрошащего рыбу. В тазу плескалась вода, мутная от крови и требухи. Четыре леща, выложенных в ряд на доске, таращили мутные мертвые глаза. Мужчина сидел на корточках на ступеньке открытой веранды и на появление Елисеева не обратил никакого внимания.

— Слышь, дед, ты тут за кока? — спросил Елисеев.

— Хозяину жратву из ресторана привозят, — ответил мужик, не поднимая головы. — Это я для себя стараюсь. Елисеев отметил, что мужчина прижимает рыбу ребром полусжатого кулака. Пальцы при этом не шевелились, словно парализованные.

— Дед, ты где руку повредил?

Мужчина поднял голову, потер плечом небритый подбородок.

— Где все. На войне, — ответил он.

Елисеев потерял всякий интерес к ветерану неизвестной войны. Запахнул полы куртки, пряча кобуру. Прикрыв глаза, еще раз длинно втянул носом воздух.

В углу веранды на скамейке сидел крепкий парень лет двадцати, помесь денщика и охранника в одном лице. Своих обязанностей он выполнять не мог, потому что был надежно заблокирован рослым мужчиной, демонстративно держащим правую руку под камуфлированной курткой.

— Пошли, — коротко бросил Елисеев, спустившись по ступеням.

Мужчина, хоть и был старше охраняемого, по-мальчишески легко перемахнул через перила, едва коснувшись их ладонью, и пристроился рядом с Елисеевым.

Шел он на полшага сзади, прикрывая спину Елисееву. Спереди их страховал еще один мужчина, стоявший у замершей посреди дворика «Нивы».

Едва Елисеев с напарником приблизились, страхующий прыгнул на водительское место и завел мотор.

— Дядя Миша. — Молодой охранник встал за спиной у сидевшего на ступеньках мужчины.

— Чего?

— Я проверю, может, они грохнули его.

— Не дергайся, салага. — Дядя Миша воткнул нож в доску. — Если бы он москвича с бабой замочил, мы с тобой уже плавали бы в заливе. — Он сплюнул сквозь зубы. — Кверху пятками.

Он, не спуская глаз с пылящей по дороге «Нивы», достал мокрыми пальцами сигарету, сунул в рот.

— Не, я пойду. Хоть одним глазком…

— Бабу голую не видел? — усмехнулся дядя Миша. — Стой, где стоишь.

«Нива», вильнув в сторону, уступила дорогу несущемуся навстречу серому «мерседесу».

— Видал? Дубановская тачка назад едет. — Дядя Миша вытер о колени пальцы, достал спички. Прикурил. — Без нас господа разберутся.

Он со стоном выпрямился. Потер поясницу. Пыхнул сигаретой. И, шаркая разбитыми ботинками, пошел за дом.

Терпеть пытку жарой больше не было сил. Кожу нестерпимо жгло, из тела уже не выступало ни капельки пота. Даже простыни сделались хрусткими и горячими, словно только что из-под утюга.

Алла тихонько приоткрыла дверь. Прислушалась. Ничего, только плеск водопада в бассейне. Она судорожно сглотнула вязкую слюну. До жути хотелось пить.

Первым делом Алла пробежала в тупичок, вытянулась в струнку, пытаясь уловить хоть какой-то звук из вентиляционной решетки. От напряжения и жара, разлитого по всему телу, у нее закружилась голова и ослабели ноги. «Пошли они… Убьют так убьют», — обреченно подумала она.

Покачиваясь, пошла по коридорчику, волоча по полу простыню. С тоской покосилась на бассейн. Прохладная вода, подернутая мелкой рябью, тянула к себе. Захотелось рухнуть в воду, разбросать руки и лежать, пока по телу не пойдут холодные мурашки.

Алла толкнула дубовую дверь.

В комнате ее встретила тишина. Разгромленный столе опрокинутыми тарелками. В пепельнице дымит забытая сигарета. Скомканная простыня на полу.

Алла плюхнулась на диван. Схватила бутылку минералки, жадно припала к горлышку.

— Уф! — Она оторвалась от пустой бутылки, облизнула потрескавшиеся губы. Ногой поворошила простыню на полу. В середине красовались кровавые разводы. — Вот, блин, погуляли! — простонала она.

Алла свернула пробку на новой бутылке. Вылила на себя. Холодная пена, шипя, поползла по груди, собралась на животе и двумя ручейками сбежала по бедрам.

Алла мутным, бездумным взором уставилась в потолок. И стала медленно проваливаться в липкую темноту…

…Боль обожгла щеку.

Алла с трудом открыла глаза.

— Сволочь, — простонала она, еще не сообразив, где и с кем находится. Сквозь бредовую пелену, залившую глаза, ей показалось, что над ней склонился Гарик.

«Твою мать… Опять мордовать начнет», — с ужасом подумала она и вскочила, по привычке защищаясь локтем.

— Тихо, девка! — прохрипел какой-то незнакомый дядька.

Алла удивленно уставилась на заросшее щетиной лицо, пытаясь вспомнить, где она его видела. Вдруг вспомнила, что лежит совершенно голая, вскрикнула, прикрылась руками.

— Да не смотрю я. Было бы на что. — Дядька отошел в сторону.

Алла тряхнула головой. Нашарила простыню, как могла закуталась в нее.

— А где Женя? — спросила она, с трудом разлепив губы.

Дядька в линялой тельняшке усмехнулся, показав металлические зубы.

— Уехал. Шла бы ты домой, девка. — Он швырнул ей платье. — Минуту даю.

Алла не успела поймать… Платье хлестко ударило по лицу. Алла зажмурилась, из-под век сразу же брызнули жгучие слезы.

Грохнула дверь. В пустой комнате повисла тишина.

Только журчала вода, выливаясь из распахнутой пасти морского чудо-юда.

Глава 25. Аритмия

Белая «Нива» подъехала прямо под окна офиса адвокатской конторы «Эрнест».

Елисеев выскочил раньше, чем машина затормозила, прыгая через ступеньки, взлетел на крыльцо.

Эрнест Янович Крамер оборудовал офис в бывшем помещении детского клуба при ЖЭКе, но его совесть это не обременило. Отгрохав евроремонт по высшему стандарту, он напрочь выветрил из помещения дух сердобольной слезливости. Если малолетние правонарушители и нуждались в заботе, Эрнест Янович готов был ее обеспечить. За серьезный гонорар, естественно.

Елисеев прошел мимо испуганной секретарши и распахнул дверь из красного дерева. В кабинете, играющем всеми оттенками благородного красного дерева, за огромным столом восседал Эрнест Янович.

— В чем дело? — театральным тенором спросил он, подняв голову. — Какое вы имеете право…

Елисеев плюхнулся в кожаное кресло, распахнул куртку так, чтобы был виден пистолет. Рука Эрнеста Яновича потянулась к телефону.

— Не советую. — Елисеев перевел взгляд на секретаршу, застывшую в дверях. — Пошла вон. Девушка охнула и захлопнула дверь. Эрнест Янович настороженно осмотрел посетителя.

— Хотя вы и не представились… кажется, я догадался, с кем имею дело. И лицо мне ваше знакомо. Смею вас Заверить, о вашем недостойном поведении сегодня же будет уведомлено ваше начальство, — холодно процедил он.

— Да прекратите вы балаган, Крамер, — поморщился Елисеев. — Кстати, выключите магнитофон. Разговор у нас будет приватным.

— У нас не получится никакого разговора. — Адвокат откинулся в кресле, демонстративно скрестив руки на груди.

— Значит, о покушении на контрабанду антикварных изделий из янтаря по сговору с Музыкантским и Гариком Яновским вы желаете говорить под магнитофон? Ваше право, Эрнест Янович.

Руки адвоката легли на стол, холеные пальцы забарабанили по столешнице, замерли, уткнувшись в одну из пластинок инкрустации.

— Уже лучше, — усмехнулся Елисеев. — Значит, поговорим?

Эрнест Янович нажал кнопку на селекторе, медовым голосом обратился к секретарше:

— Рита, все в порядке. Просто у клиента срочное дело и плохо с нервами. — Я поняла, Эрнест Янович, — робко отозвалась Рита.

Адвокат поправил галстук, одернул манжеты рубашки.

— Я готов вас слушать, но перед этим хочу заметить. — Крамер выдержал паузу. — Покушение на контрабанду весьма трудно доказать. А уж соучастие — тем более.

— Упаси господь, обвинять такого достойного господина! Я просто хочу сверить кое-какие факты. После чего дам вам совет. — Елисеев вальяжно вытянул ноги. — Итак, Гарик Яновский получил в свои грязные лапы редчайшие кубки из янтаря. Пошушукался с Музыкантским на предмет их контрабандного вывоза. А Музыкантский порекомендовал обратиться к вам. И вы, Эрнест Янович, по своим каналам нашли покупателя в Москве. Очень крупную фигуру в банковском мире. Председателя финансовой группы «Алеф». Назвать фамилию?

— Обойдемся без персоналий! — Эрнест Янович нервно вскинул руку.

— Как скажете, — пожал плечами Елисеев. — Тогда нет необходимости называть фамилию эмиссара «Алефа», который уже прибыл в город по вашему вызову. Вы уже знаете, что сделка под угрозой. Проблема в том, что Гарик погорел по глупости. И стараниями Злобина отправлен на нары. Странно, что вы, Эрнест Янович, не спешите его оттуда вызволять.

— Возникли некоторые обстоятельства, — обронил адвокат.

— Но вы все еще хотите провернуть сделку? — спросил Елисеев.

Эрнест Янович, свесив голову, сосредоточенно разглядывал инкрустацию на столешнице. Потом резко откинулся назад, аккуратно поправил седую шевелюру

— Вы обратили внимание, что я ни опроверг, ни подтвердил ваши домыслы? Потому что считаю недостойным себя комментировать подобный бред. — Глаза адвоката сверкнули праведным гневом. — Об этой провокации я немедленно проинформирую коллегию адвокатов и общество «Мемориал». Мы не допустим возрождения тридцать седьмого года!

— Ой, напишите сразу в «Бнай Брит», что уж мелочиться! — поддел его Елисеев.

— Что вы себе позволяете?! — задохнулся от возмущения Эрнест Янович.

Елисеев одним рывком вскочил на ноги, перевалился через стол и поймал Эрнеста Яновича за галстук. Намотал бордовый лоскут шелка на кулак, притянул к себе адвоката.

— У тебя назначена встреча с эмиссаром в ресторане «Земландия». Мой тебе совет, не ходи на встречу. Забудь о москвиче.

Эрнест Янович повел шеей, справляясь с удушьем. Лицо налилось краской.

— Вы… Вы с ума сошли! — сипло прошептал он. — Меня же убьют! Кинуть «Алеф» — это смертный приговор.

— Кубки у тебя? — спросил Елисеев, туже затягивая удавку.

Крамер из стороны в сторону затряс головой.

— У Гарика?

— Нет, — просипел адвокат.

— Музыкантский увез?

— Не-ет!

Елисеев разжал пальцы, толкнул Крамера в грудь, отбросив на спинку кресла.

— И где они?

Трясущимися руками Эрнест Янович стал поправлять одежду, но пальцы плохо слушались, галстук так и остался болтаться поверх пиджака.

— Понимаете, Дымов увез в Гамбург только фотографии, это я знаю точно. Кубки спрятал. У него есть дочь… Я уже принял меры. До вечера все можно успеть урегулировать, клянусь вам.

— Что за меры?

— Карине Дымовой подбросят наркотики. В нужный момент появлюсь я и сделаю предложение, от которого она не сможет отказаться.

Елисеев присел на край стола. Закурил сигарету Задумавшись, уронил пепел на стол. Крамер быстро смахнул столбик пепла ладонью.

— Осторожнее, прошу вас, — пробормотал он.

— Да пошел ты, — огрызнулся Елисеев.

Он поискал глазами пепельницу, не нашел и раздавил окурок о шляпку чернильницы.

— Если хочешь жить, уходи в тень, Крамер. Немедленно, — процедил Елисеев.

— Но я же несу некоторые обязательства…

— Гроб твой скоро понесут, старый дурак! — Елисеев поправил кобуру, съехавшую на живот. — Короче, давай отбой наркоте и ложись на грунт.

— Это невозможно! — Эрнест Янович бросил взгляд на настольные часы.

— Когда и где? — быстро спросил Елисеев. Эрнест Янович помялся и, сделав над собой усилие, ответил:

— Сейчас начнут. В гостинице «Турист».

— Идиот! — выдохнул Елисеев.

Встал, заправил выбившуюся рубашку, наполовину застегнул «молнию» на куртке, спрятав пистолет.

Как пистолет, направил указательный палец в лицо Крамеру.

— Я предупредил. Исчезни с глаз!

У Эрнеста Яновича мелко-мелко задрожали веки.

— Я правильно понял: вы работаете с этим… как вы изволили выразиться, эмиссаром? — запинаясь, прошептал он. — И ваши требования являются согласованной позицией, так?

Елисеев обжег его тяжелым взглядом и вышел, громко хлопнув на прощание дверью.

Оставшись один, Крамер расслабленно осел в кресле. Сжал пальцами виски и плотно закрыл глаза. От импозантного пожилого мужчины не осталось и следа. В кресле сидел измученный страхом старик со всклоченной седой головой и беспомощными складками в углах рта.

Слабой рукой Эрнест Янович потянулся к телефону, набрал номер. Перед соединением он откашлялся и заставил себя говорить привычным вальяжно-самоуверенным голосом.

— Добрый день, Крамер беспокоит. Давид Михайлович на месте?.. Давид, здравствуй! Мне срочно нужна одноместная палата и диагноз. Скажем, сердечная аритмия… Нет, лично для меня. Срочно, Давид, ты понял? Будет лучше, если из офиса меня увезет «скорая»… Через десять минут? Отлично! Жду.

Он бросил трубку. Увидел окурок, вплющенный в крышечку антикварной чернильницы. Брезгливо скривил губы и щелчком сбил окурок на пол.

Через десять минут к офису подкатила «скорая». На виду у всего дома санитары вывели Эрнеста Яновича, заботливо поддерживая под локти. Адвокат шел, осторожно передвигая ослабевшими ногами. Как человек, который боится потревожить притаившуюся под грудиной боль.

Глава 26. Солнечный Лев

Странник

Максимов вышел из ванной, приняв душ и переодевшись. Заглянул в спальню.

Карина свернулась калачиком на кровати, по плечи закутавшись в простыню. На подушке ярко горело медное пятно ее волос.

— Спишь? — спросил Максимов.

— Нет, тебя жду, — тихо отозвалась Карина. Максимов присел на край кровати, потрепал Карину по волосам.

Карина, оказалось, по-детски покусывала палец.

А я как кто? Как черная кошка,

Что весь день сидит у окошка.

И все ждет и ждет,

Когда дождь пройдет.^[43] —

как дети на утреннике, прочитала она.

— Что это? — удивился Максимов.

За окном бушевал знойный август.

— Меня маленькой часто одну оставляли. Я от скуки стихи писала.

— И во сколько ты эти написала?

— В пять лет. — Карина поймала его руку, прижала к груди и замерла. — Ты меня не бросишь?

— Нет. — Максимов попробовал освободить руку, но она не дала. — Но нам надо заняться бизнесом. ООО «Черт и младенец» объявляет о начале своей работы.

Карина хихикнула, отпустила его руку, перевернулась на спину и потянулась.

— А может, здесь останемся? — предложила она, сладко улыбнувшись.

— Нет, в движущуюся мишень труднее попасть. — Максимов встал. — Пойдем пообедаем.

Карина спрыгнула с кровати, на ходу обняв Максимова, пробежала в комнату

Он задержался, незаметно разложив новые контрольки. Номер уже обыскивали, очевидно, сделают это еще раз.

— Телефон! — донесся голос Карины. — Я возьму?

Максимов прошел в гостиную, отнял у нее мобильный.

Знакомый голос Сильвестра назвал фамилию и два номера телефона.

— Я запомнил, — сказал Максимов. — Что еще?

В ответ прозвучали гудки отбоя.

«Наши держат темп, — с удовлетворением отметил Максимов. — Прикрытие — это то, что мне сейчас нужнее всего».

Карина пыталась сладить с лямкой от рюкзачка, но никак не попадала в нее рукой.

— Помог бы, видишь, девушка страдает! — бросила она через плечо.

Максимов пристроил рюкзачок у нее между лопатками. На застежке кармашка болтался игрушечный львенок оранжевого цвета.

— Талисман? — спросил он, потрепав львенка.

— Солнечный лев — знак силы, — пояснила Карина. Максимов машинально из врожденной склонности к порядку застегнул змейку на кармашке, угнав львенка влево.

Последний раз осмотрел комнаты, забросил на плечо сумку и подтолкнул Карину к дверям.

В гостиничном коридоре стояла тишина. Только из холла, где сидела дежурная по этажу, доносился женский смех и бубнящий мужской голос.

Чем ближе подходил Максимов к источнику звуков, тем сильнее внутри нарастало беспокойство. Он покосился на Карину. Она шла, обхватив его одной рукой за талию, делала два шага на его один и ни о чем плохом, похоже, не думала.

Оказалось, дежурную развлекал мужчина самой невыразительной наружности. Короткий бобрик волос, ярко блестящая цепь на шее, но при этом китайская хлопковая рубашка унылого зеленого цвета и бежевые брюки. Максимов отметил этот диссонанс в его костюме.

«Или недавно стал бандитом, или только косит, — подумал Максимов. — На вид лет тридцать, а ни одной татуировки».

— Ну все, Жанна, пойду пройдусь, — сказал он, когда Карина с Максимовым прошли мимо к лифту.

— Только не очень далеко, Павлик, — с игривой интонацией попросила Жанна.

Максимов пропустил Карину в лифт, только шагнул в кабину сам, как сзади налетел Павлик.

— Ух, успел! — выдохнул он, обдав запахом недавно съеденного обеда.

Карина уткнулась в грудь Максимову, повернувшись к мужчине спиной.

— На какой? — спросил Максимов.

— На первый, естественно, — глупо усмехнулся Павлик.

Максимов нажал кнопку, и кабина поплыла вниз.

— Тоже приезжие? — спросил Павлик.

— Полегче! — Карина дернулась, отстраняя слишком плотно прижавшегося к ней мужчину.

— Да разве я такие душегубки делаю? — возмутился Павлик. — Как шпроты в банке. Правда, командир?

Максимов промолчал. В эту минуту он больше всего жалел, что не видит рук мужчины.

Наконец лифт остановился. Двери разъехались в стороны.

Павлик первым выскочил наружу.

— Мерд! — по-французски выругалась Карина, брезгливо передернув плечами.

Она уже стояла на пороге спиной к Максимову, и он обратил внимание, что львенок теперь болтается посредине рюкзачка.

— Постой, — Максимов поймал Карину за талию, нырнул пальцами в кармашек на рюкзачка.

«Если там полно всякой дребедени, мы пропали. Времени выгребать все просто нет».

Оказалось, кармашек пуст. Максимов без труда нащупал маленький полиэтиленовый шарик. Бросил его в круглое отверстие вентиляции под потолком кабины.

— Что там? — Карина оглянулась через плечо.

— Все нормально, — успокоил ее Максимов. Мимоходом проверил задний карман брюк. Ему наркотики почему-то не подбросили.

Из лифта они вышли, задержавшись всего на несколько секунд.

В холле их уже ждали.

Павлик заблокировал двери. Двое у стойки регистратора дружно повернули головы. Третий, стоявший на ступеньках, ведущих в ресторан, дернул себя за воротник рубашки.

— Только ничего не бойся, — успел прошептать Максимов, наклонившись к уху Карины.

Их довольно профессионально взяли в кольцо. Карину схватили за руки, оттеснив от Максимова.

— Милиция! — радостно выпалил самый молодой. Максимов подавил желание разбросать ментов по разным углам и вежливо поинтересовался у того, что дергал себя за воротник, подавая сигнал:

— В чем дело?

Он по возрасту и, наверное, по званию был старше всех, не горячился, как его молодые сотрудники. Особого охотничьего азарта в его глазах Максимов не увидел.

— Мы подозреваем, что девушка занимается распространением наркотиков, — уставшим голосом пробубнил старший. Весь он был блеклым и бесцветным, как и его голос. — Пройдемте, граждане.

Судя по побледневшему лицу, обвинение Карина посчитала вполне реальным.

Их провели в подсобное помещение, где уже скучали две тетки-уборщицы.

— О, уже ведут, — выдала одна. Старший, смутившись, крякнул в кулак.

— Так, граждане понятые. Сейчас мы проведем обыск вот этой гражданочки.

В глазах у бабок сразу же вспыхнул недобрый интерес.

— А разве не полагается обыскивать лицу одного пола? — подал голос Максимов. Старший оглянулся.

— Вот тебя я обыщу лично, — пообещал он. — Личные вещи можно шмонать и так, — пояснил он для понятых. Тетки согласно закивали. Старший стянул с Карины рюкзачок, поставил на стол.

— Предлагаю добровольно выдать наркотики, оружие и прочие запрещенные материалы.

— У меня ничего нет. — Карина оглянулась на Максимова.

Он подмигнул ей.

Старший вздохнул, словно приступал к тяжкой работе, и высыпал содержимое рюкзачка на стол.

Максимов удивился, сколько всего может уместить женщина в таком небольшом объеме. Коробочки с косметикой, пачка сигарет, зажигалка, пачка салфеток, блокнотик и две ручки, мятый детективный покетбук, заколки для волос, паспорт, три игрушки от киндер-сюрприза, надкусанный шоколадный батончик.

Старший демонстративно отделил от кучи вещей упаковку презервативов. Бабки сразу же закудахтали, стали коситься на Карину.

— Вы что, резинок не видели, кошелки старые? — огрызнулась Карина.

— Разговорчики! — со старшинским металлом в голой се осадил ее старший.

Пальцы его нырнули в кармашек рюкзачка, долго шарили внутри. Ему пришлось до конца расстегнуть змейку и вывернуть кармашек, чтобы убедиться, что чека героина в нем нет.

«Пропал бесхоз». Максимов спрятал улыбку. Стоявший рядом с ним опер вытянул шею, стараясь лучше разглядеть печальный итог обыска.

— Не хе-хе себе, — прошептал он. Максимов достал из нагрудного кармана удостоверение помощника депутата Государственной думы, показал оперу.

— Будем дальше в балаган играть, или мне позвонить в приемную губернатора? — вежливо поинтересовался он.

— Ну-ка покажи! — потребовал старший. Долго вертел в руках удостоверение. — Карманы есть? — спросил он у Карины.

Она развела в стороны клеш юбки. В высоком разрезе показалась нога почти до верхушки бедра. В просвечивающем свете все убедились, что карманов нет. Бабки, увидев такое отсутствие комплексов у подрастающего поколения, возмущенно закудахтали.

— Тихо, гражданки! — осадил их старший. Он протянул Максимову удостоверение. Зло насупился, уставившись на россыпь предметов на столе. Он явно не мог найти достойный выход из тупиковой ситуации.

— Я понимаю, работа у вас такая. Всякое случается. Обойдемся без протокола? — пришел на помощь Максимов.

Старший почему-то никак не мог решиться на мировую.

— Это ваша знакомая? — спросил он, кивнув на Карину.

— Карина — внучка профессора Ованесова. А он друг моего деда, профессора Арсеньева. Таким образом, Карина мне не чужая. И, конечно же, я несу за нее ответственность.

Эту тираду Максимов произнес, купаясь в восхищенном взгляде Карины.

Старший осмотрел Максимова с головы до ног, задержав взгляд на карманах.

«Если действует по приказу, то сейчас побежит докладывать, а если кто-то вежливо попросил об одолжении, то психанет. У девчонки оказалась надежная крыша, а ходатай об этом не предупредил. Ну, мент, решай быстрее, а то всю солидность растеряешь», — мысленно подогнал его Максимов.

— Можете идти. — Старший опергруппы, поморщившись, крякнул в кулак. — Ошибочка вышла.

Он явно хотел добавить какое-нибудь ругательство, но сдержался.

— Я понимаю, — согласился Максимов. — Карина, нам пора!

Опер за спиной у Максимова отступил, освободив выход.

Из кабины «Нивы» отлично просматривался выход из гостиницы и дорожка, ведущая к стоянке машин.

— Они, — облегченно вздохнул Елисеев. — А я думал, опоздаем.

По лестнице в обнимку спустились Максимов с худенькой девушкой ростом ему по плечо. Ветер облепил юбку вокруг ее ног.

Водитель тихо присвистнул.

— А у малолетки ножки-то ничего! — авторитетно оценил он.

— Ты лучше на мужика смотри, — осадил его Елисеев. — И запоминай.

Сам не отрывал недоброго взгляда от пары, удаляющейся по направлению к стоянке. Шли бодро, девчонка часто закидывала голову, наверно, смеялась.

«Или Эрнест, мудель старый, соврал, или Максимов выкрутился», — решил Елисеев.

— О, Федор, полюбуйся. Менты сейчас передерутся!

На парапет высыпала группа мужчин в штатском. Самый старый из них шел впереди, резко отмахиваясь рукой. Рядом, понурив голову, семенил низкорослый крепыш в зеленой рубашке и бежевых парусиновых штанах.

— Откуда знаешь, что менты? — спросил Елисеев.

— А вон тот, в штанцах китайских, у меня вчера паспорт проверял, — объяснил водитель. — У него цепь на шее — обхохочешься! Он эту медь, наверно, зубной пастой до золотого блеска каждое утро дрючит.

— Надо же, сам выкрутился, — с ноткой уважения в голосе пробормотал Елисеев.

Со стоянки выехал серый «фольксваген-пассат». Водитель «Нивы» покосился на Елисеева, тот кивнул. «Нива», пропустив вперед две машины, тронулась следом за «фольксвагеном».

Странник

Максимов вел машину одной рукой, другой пытался отцепить оранжевого львенка, подвешенного за пуговицу на рубашке.

— Надо же, я его наградила орденом Солнечного Льва, а он, неблагодарный! — Карина перехватила его пальцы.

— Слушай, врежемся сейчас — наградят посмертно, — строгим голосом предупредил Максимов. — Ты, кстати, поняла, почему тебе статью по наркоте сватали?

— А она у них самая ходовая. Сунул в карман — вынул срок. И ничего доказывать не надо.

— Нет, милая. — Максимов покачал головой. — Кто-то знал, что если тебя отвести на экспертизу, то сгоришь ты на анализах синим пламенем. Анаша, чтобы ты знала, неделю в крови держится. Героин — больше месяца.

— Я не колюсь, — обиделась Карина.

— А кто вчера курил? — напомнил Максимов. — Кстати, где взяла?

— Лешка дал за то, что тебя на аэродроме дождалась.

— Значит, полгорода знает, что ты покуриваешь травку. И кто-то умно сумел распорядиться этой информацией.

— Ой, только не ворчи, ладно? — поморщилась Карина. — В старости ты будешь вредным дедом, поверь моему слову. Кстати, слышал: что не хотят или не могут делать старики, считается предосудительным? Это Чехов сказал, между прочим.

— Может, он в тот день не с той ноги встал, вот и ляпнул? А ты жизнь себе испортишь.

Карина наморщила носик и отвернулась. Максимов отцепил львенка, чтобы не обидеть Карину, сунул в карман рубашки.

— Не дуйся, малыш. Лучше подумай, кто тебя так подставил. Гарик Яновский отпадает. Не его стиль. — Максимов с улыбкой вспомнил крепыша, что сейчас отдыхал в роще за городом. — Человек этот умный, хитрый и имеет связи с милицией. Во всяком случае, законы он хорошо знает.

Карина не шелохнулась, делала вид, что изучает тротуар и прохожих.

— Ну? — не выдержал Максимов.

— Из юристов я только Эрнеста знаю. Гарик его Дымову сватал. Говорил, круче него в городе никого нет.

— А в связи с чем они упоминали этого Эрнеста? — насторожился Максимов. — Кстати, Эрнест — это имя или кличка?

— Имя. У него адвокатская фирма «Эрнест». Если перевести с английского, то получится — честный. Честный адвокат. Прикольно, да? — хихикнула Карина.

«Особенно если учесть, что арестованной дуре полагается адвокат», — мысленно добавил Максимов.

— И в связи с чем они упоминали Эрнеста? — повторил вопрос Максимов.

— Ай, ерунда! Гарик предлагал подстраховаться и приватизировать подвал. По новому закону клад принадлежит тому, кто его нашел и в чьей земле или в чьем здании он хранился. Так ему Эрнест объяснил. Это правда?

— Да. — Максимов кивнул. — Но не вся. Это сработает, если клад не представляет значительной культурной ценности. А ваши янтарные горшки, насколько могу судить, под эту категорию не подпадают. Они подлежат передаче в собственность государства. А вы получили бы за них ровно половину оценочной стоимости. Тоже деньги.

— Вот Дымов Гарика полудурком и назвал! Кто же работает за полцены? — Карина повернулась лицом к Максимову. Уселась, поджав ноги. — К тебе это не относится, Максим. Надеюсь, ты свою долю в закрома родины не понесешь?

— Ее еще получить надо.

Максимов резко сбавил скорость и прижал машину к обочине.

— Ты что! — Карина от неожиданности уперлась руками в панель. — Права купил, машину купил, а водить не купил? Я же голову могла разбить!

— Не голову, а стекло, — поправил Максимов. — Не скучай, я мигом.

Он дождался, когда мимо проедет белая «Нива», открыл дверь.

Подбежал к таксофону по памяти набрал номер. На рабочем месте нужного ему человека не оказалось. И тогда Максимов набрал второй номер — домашний.