Гельголанд, Арденны, Намюр. 4 страница

Из тюрем и лагерей было выпущено мого интернированных русских, а также местных жителей, посаженных за “русофильство” (в основном, просто за неосторожные высказывания в пользу русских). Организовывалась новая администрация для управления гражданскими делами занятого края. Градоначальником Львова стал полковник Шереметев. Позже назначили и генерал-губернатора Галиции – графа Бобринского. Никаких контрибуций на Львов и другие взятые города не накладывалось, а от населения требовалось только соблюдение спокойствия и выполнение предписаний начальства. Встречали русских по-разному. Крестьяне-русины – с радостью. В большинстве они были православными и даже говорили тогда на другом языке! В своих воспоминаниях наши офицеры с удивлением отмечали, что язык русин гораздо ближе к великорусскому, чем украинский (что не удивительно – ведь в Поднепровье славяне смешивались с тюркскими народами, а в Прикарпатье в большей степени сохраняли одно из наречий Киевской Руси). Поэтому русины воспринимали оккупацию как приход “своих”. Благожелательно были настроены и поляки – тем более что великий князь Николай Николаевич издал воззвание, обещая после войны предоставление Польше автономии. И теперь с победой России они связывали надежды не только на автономию, но и на объединение своей страны. Явно выраженную русофобскую позицию занимала униатская церковь. И весьма недружественным было отношение немецкой и еврейской части населения – в Австро-Венгрии евреи пользовались более широкими правами, чем в России. Поэтому каждая группа населения теперь переживала, к какому государству отойдет Галиция после войны. Впрочем, военные власти относились лояльно ко всем – кто сам относился к русским лояльно. И вроде действовало. Враждебные акции были, но до перерезания телефонных проводов и стрельбы в спину, в отличие от Восточной Пруссии, здесь не доходило никогда.

Однако первые сражения преподнесли и ряд неприятных сюрпризов. Так, расход боеприпасов оказался куда выше запланированного – даже учитывающего опыт Японской. И потери оказались гораздо больше, чем можно было ожидать. Существующие медицинские структуры не справлялись с наплывом раненых, выявилась и полная несогласованность действий между военным ведомством и Красным Крестом. Тысячи раненых копились в лазаретах и на станциях – наспех перевязанные, без подстилок, на голой земле. Доклады о плохом состоянии санитарного дела посыпались изо всех армий и корпусов. И Верховный Главнокомандующий предпринял самые решительные меры. Начальник санитарно-эвакуационной части Евдокимов, не отреагировавший вовремя на тревожное положение, был снят, а на его место назначили принца Александра Петровича Ольденбургского с диктаторскими правами по отношению к любым, военным и гражданским службам. И он весьма энергично взялся наводить порядок.

К вопросу помощи раненым подключились частные лица и организации. Императрица Александра Федоровна и члены царствующей фамилии на свои средства снаряжали санитарные поезда, создавали госпитали. А в Москве по инициативе губернской управы был создан “Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым” – на эти цели земцы собрали 600 тыс. руб. Набирался медперсонал, оборудовались дополнительные медицинские учреждения и транспорт. Председателем Союза стал князь Г.Е. Львов. Царь с благодарностью принял эту инициативу. И циркуляром министерства внутренних дел губернаторам предписывалось всяческое содействие работе Союза. Чуть позже с той же целью возникла другая организация – “Всероссийский Союз Городов”. Оба они объединились в “Союз Земств и Городов” (“Земгор”), начавший создавать свои фронтовые и губернские комитеты. И положение с пострадавшими воинами стало быстро выправляться.

Бои выявили и серьезное преимущество противника в тяжелой артиллерии. Но в России крупнокалиберные орудия не производились, сказалась ориентация Сухомлинова на иностранные фирмы. Тем не менее данный недостаток тоже постарались компенсировать по мере возможности. Снимались и отправлялись на сухопутный фронт орудия береговой обороны калибра 152 и 254 мм. Хотя этого, было, конечно, мало. И для повышения ударной силы артиллерии начали применять ее массирование на главных участках. Поэтому в русской армии стали формироваться столь мощные соединения, как артбригады, из 8 батарей по 8 орудий.

 

МАРНА

Французские и британские войска, разбитые в Пограничном сражении, оступали, а германские группировки, преследуя их, устремились для решающего удара. 1-я армия Клюка должна была совершить глубокий обход – двигаясь от бельгийской границы, пройти мимо Парижа с запада и лишь после этого развернуться, окружая французскую столицу и выходя в тылы всему фронту противника. 2-я нацеливалась прямо на Париж через Ла Фер и Лаон, 3-я – через Шато-Тьери, 4-я, 5-я и 6-я наступали восточнее Парижа, одна – на Реймс и Эперне, другая, обходя Верден – на Шалон и Витри-ле-Франсуа, третья – на Туль и Невшато. 7-я должна была поддерживать 6-ю и сковывать силы неприятеля в районе Эпиналя. 24.8 эти две армии под общим командованием Руппрехта нанесли новый удар, обрушив на противника огонь 400 орудий. Но и французы здесь держались стойко, начали наконец-то окапываться, что сразу упрочило оборону. 6-й германской армии удалось лишь потеснить их, но она при этом подставила свой фланг и была отброшена контрударом на 16 км. Положение в Лотарингии немного стабилизировалось, и Жоффр получил возможность снимать отсюда части для переброски на прорванный левый фланг. И на основе сборной “Лотарингской армии”, спешно перевозимой под Амьен стала формироваться новая, 6-я армия Монури. Предполагалось, что она вместе с 4-й и 5-й составит кулак для наступления. Но срок ее готовности получался только ко 2.9.

Немцы же усиленно нажимали. Заняли брошенный без боя Лилль. Преследуя отступающую 3-ю армию Рюффе, осадили Верден. На другом фланге вышли к лучшей французской крепости Мобеж, которому предстояла теперь судьба Льежа и Намбюра – тут оставили один корпус, и он стал ждать осадную артиллерию. А 4-я армия герцога Вюртембергского 25.8, перевалив Арденны, дошла до Седана. 4-я французская контратаковала, чтобы помешать врагу форсировать Маас. Схлестнулись во встречном бою на открытом поле. Как вспоминал германский офицер, “бой был таким ужасным, что дрожала земля. Даже наши бородачи плакали”. Но и во французских полках потери доходили до 50 %. Немцев все же отбросили и взорвали все мосты в округе. Однако соседняя, 5-я армия Ларензака откатилась далеко назад, между ней и 4-й образовался разрыв в 50 км. Чтобы заткнуть его, Жоффр решил перебросить сюда 3 корпуса, взятых из 3-й и 4-й армий. Из них образовывалась новая армия под командованием Фоша (по случайности она получила наименование 9-й – при отсутствии 7-й и 8-й). Но пока она существовала только на бумаге.

Чтобы выиграть время для перегруппировок и формирования новых армий, Жоффр задумал задержать врага контрударом на р. Сомма, у Сен-Кантена. Силами 5-й армии и англичан остановить и разбить глубоко вклинившуюся на юг 2-ю германскую армию, а потом подключится 6-я Монури и врежет с запада по группировке Клюка. Ларензак возражал, настаивал на дальнейшем отходе, но Жоффр приехал к нему лично и устроил скандал, обещая отдать под суд. И тот начал исполнять приказ. Однако договориться о взаимодействии с англичанами не удалось. Правда, к ним прислали из дома подкрепление, еще 1,5 дивизии, но этого было явно недостаточно. Френч уже думал только об эвакуации и воспринял их как лишнюю обузу. Его штаб удирал далеко впереди своих войск, не имел представления о реальной обстановке, и контакт между 1-м корпусом Хейга и 2-м Смит-Дорриена тоже оказался утрачен. Не получая приказов, откатывались в беспорядке куда придется, чем, кстати, ввели в недоумение и немцев. Корпус Хейга случайно наткнулся на 2 заблудившихся германских полка, запаниковал и просил помощи, уверяя, что “положение очень критическое”. Получив это донесение, начальник штаба Мерэй, упал в обморок, а Френч решил, будто это обход, и приказал отступать дальше. А Смит-Дорриен встретил у Ле-Като всю армию Клюка – и вступил в бой.

В штабе главнокомандующего узнали и сочли его погибшим. Но и Клюк ошибся. Счел, что против него не один корпус, а вся британская армия. И чтобы прихлопнуть ее одним махом, стал производить сложные маневры. Обрушил на противника огонь артиллерии, повел атаки, но главные силы послал в глубокий обход. Спас Смит-Дорриена только полученный им приказ об отступлении. Снова запоздалый, довести его смогли не до всех частей, втянувшихся в бой, и батальон гордонских горцев погиб весь. А 1-й корпус Хейга слышал грохот сражения, хотел помочь соседям, но не знал, где они располагаются. Ночью войска Смит-Дорриена снялись с позиций и ушли. А немцы их не преследовали, ожидая результатов обхода. В общем, англичане снова избежали ловушки, но бросили на поле боя 38 орудий, а потери их с начала боев достигли 15 тыс. чел. Отступление их стало еще более беспорядочным, многие подразделения отставали от своих частей и шли с французами, поэтому считалось, что потери гораздо больше. В Сен-Кантене 2 батальона побросали оружие и настроились ждать немцев – сдаваться. И командиры с трудом уломали их не сражаться, а хотя бы идти дальше.

Французское правительство было в панике – стало ясно, что немцы уже угрожают столице. Разразился правительственный кризис. Военный министр Мессими полагал, что Жоффр неумелым командованием ведет страну к гибели. Выдвигал в спасители Франции престарелого генерала Галлиени – когда-то на Мадагаскаре Жоффр был его подчиненным. И предлагал сделать Галлиени военным губернатором Парижа с подчинением не Главнокомандующему, а правительству. Жоффр резко возражал против многовластия. Ссора в верхах в столь напряженный момент грозила непредсказуемыми последствиями, и президент Пуанкаре отправил кабинет в отставку. Новым военным министром стал Мильеран, а Галлиени был подчинен Жоффру. Но защищать Париж ему было нечем. Оборонительные сооружения не могли быть подготовлены раньше 15.9. И Галлиени полагал, что это все равно бесполезно, оборонять Париж надо на дальних подступах, иначе произойдет то же, что с бельгийскими крепостями. А войск Жоффр не давал, заявляя: “Да какое значение имеет Париж!. Потеря Парижа еще не означает конца борьбы”. После долгих споров сошлись на том, что Галлиени будет подчинена 6-я армия, но лишь в том случае, если ей придется отступить в Парижский укрепрайон.

В меру своих сил помочь союзникам пытались бельгийцы. Их армия 25-26.8 предприняла вылазку из Антверпена, чтобы притянуть на себя врага, но германский 3-й резервный корпус отразил эту атаку. Дополнительную помощь старалась оказать и Британия, 27.8 высадив 3 батальона морской пехоты в Остенде. Предполагалось, что сюда отойдет 30-тысячный гарнизон Намюра, и можно будет создать фланговую группировку, которая отвлекла бы часть немцев. Но деморализованные защитники Намюра разбредались в нескольких направлениях. В Остенде собралось всего 6 тыс. бельгийцев, совершенно небоеспособных и думающих лишь об эвакуации. Поэтому через 3 дня морскую пехоту снова посадили на корабли и отправили в Англию. Однако в эти критические дни уже начало сказываться влияние русского фронта.

Победы Ренненкампфа и Мартоса заставили германское командование оглянуться в другую сторону. 26.8 Гвардейский резервный и 11-й корпуса, освободившиеся после взятия Намюра, вместо возвращения в состав 2-й и 3-й армий получили приказ на переброску в Пруссию. Туда же перебазировалась 8-я кавдивизия из 6-й армии. Еще один корпус, 5-й из 5-й армии, был задержан в районе Меца на случай, если на Востоке понадобятся новые силы. Были перенацелены на Восток и два резервных корпуса, формирующиеся в Германии и предназначавшиеся для подкрепления Западного фронта. Впрочем, французы в тот момент помощи еще не оценили. Их разведка засекла воинские перевозки, но у страха глаза велики, и она сделала вывод, что наоборот, с Восточного фронта 2 корпуса перегоняются на Западный. И в Петроград полетели панические ноты, что русские плохо выполняют союзнические обязательства и слабо нажимают на противника, позволяя ему снимать части во Францию. Но как бы то ни было, сотни эшелонов из Бельгии и Лотарингии потянулись на восток.

А 5-я армия под личным руководством Жоффра нанесла контрудар у Сен-Кантена. Бюлов уже знал о ее выдвижении и ждал ее. Атака была отбита, и немцы сами нанесли встречный удар. Французы побежали, на мостах через Уазу отступающие части давились в пробках. Ларензак сумел навести порядок, перегруппировал силы и возобновил бой. И на правом фланге, у г. Гиза, добился успеха. Здесь группировка ген. д`Эспере атаковала с оркестром, под музыку. Понесла огромные потери, но опрокинула врага. Командир ближайшего к французам британского корпуса Хейг готов был помочь – немцы неосторожно подставили ему фланг, но Френч полагал, что для восстановления боеспособности английских войск нужно “несколько дней или даже недель”, запретил ему ввязываться в бой и велел отступать дальше. В это время и 4-я германская армия герцога Вюртембергского, получив поддержку 3-й фон Хаузена, сломила французскую оборону на Маасе. Так что войска Ларензака продвинулись вперед, а на флангах у него 4-я французская армия и англичане катились назад. Создалась угроза окружения. Запрос о разрешении отойти в штабе Жоффра сперва назвали “абсурдом”, но потом оценили опасность, и к вечеру 29.8 Ларензаку приказали отступать, взорвав мосты через Уазу.

А 6-я армия, ради подготовки которой предпринимался контрудар, так и не успела сосредоточиться. Она представляла собой “сборную солянку” из надерганных отовсюду дивизий и бригад, попала под удар 2 корпусов фон Клюка и не смогла даже оказать серьезного сопротивления, стала отходить к Парижу. Французский фронт стал распадаться и все сильнее прогибался к югу. Армии огрызались контратаками, но пятились дальше. Немцы казались неудержимыми, за неделю было сдано 70 городов и области, где проживала 1/6 населения Франции. Ж.Рейнан писал, что это “настоящее нашествие со всеми его ужасами и унижениями. Неприятельские отряды надвигаются со всех сторон, останавливаясь только для грабежа и опустошения погребов. Армия фон Клюка, вступив в Шантильи, оказалась на расстоянии 41 км от Парижа, а ее кавалерийские разъезды в 30 км”. Штаб Жоффра из Витри-ле-Франсуа несколько раз переезжал глубже, добравшись до Шатильона. Напуганные известиями о германских зверствах, дороги запрудили массы беженцев. А перемешавшись с ними, двигались растрепанные воинские подразделения, причем многие части уже и сами не знали, куда они идут. Солдаты по 5 дней не имели горячей пищи, а в штабах, по выражению очевидцев, “ дул ветер поражения”. Множились панические слухи. Банды дезертиров грабили крестьянские дома. Жоффр восстанавливал порядок теми мерами, которые в наше время почему-то принято считать сугубо “сталинскими”. Дезертиров, мародеров, паникеров отлавливали патрули и расстреливали на месте безо всякого суда. Конечно, под горячую руку попадали и невиновные, просто поддавшиеся страху. По воспоминаниям современников, вдоль дорог тут и там валялись трупы солдат с запиской на груди – “предатель”. Был случай, когда командир роты лично застрелил двух командиров взводов за “пораженчество”. А Жоффр за “утрату боевого духа” направо и налево снимал подчиненных, должностей лишилась половина генералов – 2 командующих армиями, Ларензак и Рюффе, командиры 10 корпусов и 39 дивизий. На их места назначались те, кто мог, по мнению Главнокомандующего, действовать более решительно. И надо сказать, его воля и жесткие меры действительно помогли уберечь войска от окончательного распада и полной катастрофы.

Британцы фактически бросили фронт. Френч считал нужным поскорее убраться из Франции и даже распорядился выбросить из обозов “все боеприпасы и другие предметы, не являющиеся абсолютно необходимыми”. И держаться “на значительном расстоянии от противника”. То есть, вступать в бой больше вообще не собирался. А среди солдат такие приказы усиливали панику. Из фургонов летели на дорогу ящики со снарядами и патронами, и люди грузились сами, чтобы удирать быстрее. Встревоженные французы созвали совместное совещание с участием военных министров Китченера и Мильерана и кое-как добились решения, чтобы англичане хотя бы отступали не на запад, к ближайшим портам, а к Парижу, вместе с французскими войсками.

Однако немцы степень своих успехов сильно преувеличивали, сочли, что противник разгромлен окончательно, так что остается лишь преследовать его. И безудержно гнали вперед, чтобы выдержать график “блицкрига”. А между тем, им тоже приходилось очень тяжело, потому что сам план Шлиффена начал давать сбои. Ударная группировка оказалась уже серьезно ослабленной. 2,5 корпуса было переброшено в Россию, 2 осталось в Бельгии против Антверпена и для поддержания порядка, 1 осаждал Мобеж, несколько соединений – крепость Живе. А в боях войска несли большие потери. И первоначальная подавляющая концентрация сил нарушилась. При переходе границы на правом, ударном крыле, плотность составляла 10-11 тыс. солдат на 1 км фронта (на левом – 2 тыс. солдат на км), теперь она снизилась до 3-5 тыс. на км. Между армиями стали возникать разрывы. А резервов не было, маневрировать приходилось одними и теми же частями, гоняя их туда-сюда. Войска проходили по 30-40 км в день и были страшно измучены. То, что хорошо получалось на карте и на маневрах, в условиях реальной войны и изо дня в день оказывалось на пределе человеческих возможностей. Немецкий офицер писал: “Наши люди дошли до крайности. Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья”.

Плохо было с транспортом и связью. Французы при отступлении портили железные дороги, телефонные и телеграфные линии. Повозки застревали в пробках у взорванных мостов, а те несколько десятков автомашин, с которыми немцы начали войну, сломались еще в Бельгии. Отстала тяжелая артиллерия, начались перебои с боеприпасами, некоторые части для облегчения бросали шанцевый инструмент – но и этому не придавалось значения, ведь считалось, что враг уже не боеспособен. Быстро протянуть телефонную связь на такие расстояния было нереально, радиостанции являлись еще ненадежными, и Ставка, находившаяся за 150-200 км от фронта, порой в течение 1-2 суток не имела сведений о той или иной армии. А промежуточных органов, способных более оперативно реагировать на обстановку, предусмотрено не было… Отстали и обозы, полевые кухни, солдаты шли голодными. Предоставить им время для поисков и приготовления еды было нельзя, чтобы не срывать жесткий график. И единственной пищей становились сырая капуста или свекла, сорванные у дороги. Лошадей выпускали попастись на ближайшие поля.

Из-за усталости снижалась скорость, время отнимали и разные обходы, задержки. Его наверстывали за счет отдыха. На ночлег части укладывали прямо вдоль дорог, чтобы по команде “подъем” сразу шагать дальше. И измотанные немцы на привалах падали и вырубались на голой земле. Бывало, что и на марше шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не заснуть. 2-я и 3-я армии двигались через Шампань, там солдаты разбивали винные погреба и напивались, а офицеры им не препятствовали – бойцы только этим поддерживали силы. Поддерживали себя и кличем “Nach Paris!” – уже вот-вот, войти во французскую столицу. Войска фон Клюка, разбив слабую 6-ю армию, вырвались далеко вперед по отношению к соседям. А фон Бюлов, задержанный контрударом у Сен-Кантена, отстал и просил соседа помочь. 30.8 в Компьене части 1-й германской армии обнаружили горы имущества, шинелей, ящиков с боеприпасами, брошенных у дорог англичанами. Что подтверждало вывод – противник совершенно деморализован и бежит. И Клюк предложил изменить план. Не совершать дальнейшего марша на юг с заходом вокруг Парижа – зачем топать лишние 100 км? А повернуть на восток перед Парижем, выходя во фланг и тыл французским армиям, которые противостояли Бюлову и Хаузену. Окружить их и уничтожить на марше. Правда, таким образом за линией окружения оставилась отброшенная к Парижу 6-я армия и англичане, но их уже сбросили со счетов.

Предложение Клюка Мольтке одобрил. Таким образом фронт сужался, ликвидировались опасные разрывы между армиями. И 1-я германская армия начала разворот влево. Эпицентр боевых действий смещался в бассейн р. Сены и ее притоков. Если следовать от Парижа вниз по течению, то там в эту реку впадает с правой стороны Уаза. А притоком Уазы является р. Эна, образующая естественный рубеж на дальних подступах к французской столице. А чуть выше Парижа по течению, в Сену впадает Марна. Она образует “промежуточный” рубеж, протекая с востока на запад между Эной и Сеной. А весь французский фронт под влиянием прорыва немцев на левом фланге, постепенно сдвигался вправо, к востоку от Парижа. К столичному укрепрайону откатилась 6-я армия, восточнее отступала английская, дальше на восток – 5-я, 9-я, 4-я, 3-я. А 2-я и 1-я в Лотарингии все еще удерживали позиции, поэтому фронт от Вердена резко прогибался дугой. Войска Клюка, перейля Уазу, двинулись вдогон за англичанами к Марне – вклиниваясь таким образом между 6-й и 5-й армиями.

Жоффр 1.9 издал новый общий приказ, рассчитанный на то, что рано или поздно противник должен выдохнуться. Армиям предписывалось дальнейшее отступление “в течение некоторого времени”. Рубежи отхода предполагались вдоль Сены и ее притока р. Об. Немцы растянут силы, а французы оторвутся от них, передохнут за широкой водной преградой, перегруппируются и перейдут в новое наступление – оно планировалось где-то 8.9. На оборону столицы Жоффр особого внимания не обращал, считая, что с военной точки зрения Париж является лишь “географическим понятием”, и готов был им пожертвовать. А французское правительство уже обращалось к России с совершенно фантастическими мольбами – срочно прислать 4 корпуса через Архангельск. Причем слухи об этом просочились в народ, искажались при передаче, и по Франции и Англии пошла молва, что 500 тыс. “казаков” уже приехали. Находилось множество людей, которые якобы сами их видели. Мол, стояли на перроне на такой-то станции и сбивали снег с сапог. В августе месяце. И верили – а подробности насчет снега казались еще более убедительными. Один британский офицер, тоже “лично видевший” казаков, описывал, что они одеты в “длинные ярко расшитые шинели и большие меховые шапки, с луками и стрелами вместо винтовок”, а лошади у них похожи “на шотландских пони, только костлявые”. Словом, обрисовал известные гравюры русских воинов XVI в. Из чего, кстати, видно, насколько хорошо представляли себе Россию ее союзники.

Но правительство, разумеется, знало, что никаких казаков на самом деле нет, и полагало, что вступление немцев в Париж – вопрос дней. Начались бомбежки города германскими самолетами. Всего по 2-3 бомбы в день, чтобы вызвать панику. Множество парижан уезжало на юг. 2.9 и правительство тайно, среди ночи, укатило в Бордо. В русском и британском посольствах жгли документы, передвали их под защиту нейтральных государств. Было много сторонников объявления Парижа “открытым городом” – чтобы спасти его культурные и архитектурные ценности. Но ген. Галлиени, в ведение которого перешел город, готовился к бою. Строились баррикады, рылись траншеи, “волчьи ямы” с кольями против кавалерии, сносились здания, закрывающие сектора обстрела. На строительство укреплений Галлиени приказал мобилизовать всех жителей пригородов, “даже самых старых и немощных”. И люди пришли. Был реквизирован транспорт, на случай осады завозили скот – его пасли в Булонском лесу.

Воинские силы Галлиени составляла растрепанная 6-я армия, перешедшая теперь в его подчинение. Прибыли также морская бригада, дивизия зуавов (алжирских стрелков). Но генерал понимал, что для обороны огромного города этого мало, особенно если немцы подвезут свою жуткую артиллерию. Не верил он и в то, что фронт удастся стабилизировать на Сене – полагал, что наоборот, набрав инерцию отступления, армии не сумеют закрепиться на этом рубеже, будут сбиты и покатятся дальше. И готовился он, в общем-то, не выстоять, а с честью погибнуть. И был уверен, что погибнет. Все важные объекты в Париже стали готовить к взрыву, в первую очередь – мосты. Если, мол, враг ворвется в столицу, он должен найти здесь лишь “пустоту”. Но в это время стали поступать донесения, что германские авангарды повернули вдруг на восток. У убитого немецкого офицера даже нашли карту с точными маршрутами корпусов армии Клюка. И… этим данным не поверили. Показалось просто невероятным, что немцы, находясь рядом с Парижем, поворачивают, чтобы пройти мимо.

А между тем 2.9 Мольтке уже изменил приказ Клюку. Он стал подозревать, что представления о паническом бегстве французов преувеличены – ведь массовой сдачи в плен, которая сопутствует полной дезорганизации, не было. Он сохранил решение 1-й и 2-й армиям повернуть на восток, но 1-й предписывалось не зарываться, а двигаться во втором эшелоне за армией Бюлова и принять меры для защиты своего фланга, открытого со стороны Парижа. Клюк выполнил приказ наполовину. Выдвинул в сторону Парижа 4-й резервный корпус и кавдивизию. А ждать, пока подойдет 2-я армия, чтобы пристроиться к ней, не стал. Счел, что если остановиться на 2 дня, то и противник организует оборону, поэтому надо гнать его, не давая передышки. В это время с новой силой разгорелась битва в Лотарингии. Французское командование забрало отсюда еще 2 корпуса, чтобы подготовить оборону на Сене. А остающимся частям 1-й и 2-й армий, чтобы прикрыть перевозки, было приказано перейти в частное наступление. Но и Руппрехт с 6-й и 7-й германскими армиями готовился к очередному наступлению на Нанси. И 3.9 разыгрались ожесточенные встречные бои. Под Верденом 3-я армия генерала Саррайля под натиском немцев вообще развернулась фронтом не на север, а на северо-запад. 3-я германская армия Хаузена в этот день вошла в Реймс. А англичане откатились за Марну, и вслед за ними к этой реке вышли части Клюка, захватив невзорванные мосты.

Но и Галлиени 3.9 получил новые данные – от авиаразведки, что 1-я армия немцев движется на восток, подставив Парижу фланг. Своих сил для контрудара у Галлиени не хватало. К тому же во французской армии не допускалось ни шагу без согласования с Верховным Главнокомандующим. Однако Галлиени догадался сразу же отдать предварительные распоряжения 6-й армии Монури готовиться к атаке, а сам принялся согласовывать. А с Жоффром связаться, и то оказалось непросто, он вообще не терпел телефонов, принципиально не брал трубку и перепоручал разговоры мелким сошкам. Но кое-как сумели объяснить благоприятную ситуацию, предлагая начать контратаку 6.9. И Жоффр, поняв выгоду создавшегося положения, согласился. Правда, срок сдвигал на 7.9, но Галлиени все же переупрямил бывшего подчиненного – дескать, армия уже выдвигается, медлить нельзя, чтобы немцы не обнаружили. Из штаба Жоффра полетели приказы в 5-ю и 9-ю армии. Тем не менее все висело на волоске – обязательно требовалось участие англичан, иначе во фронте получалась брешь, которую нечем было заткнуть. Но никто даже не знал, где находится Френч. А когда отыскали, он отказался и приказал своим войскам отступать дальше.

Уже 5.9 вместо подготовки операции Жоффру пришлось бросать все дела и на машине ехать за 180 км в Мелен, где расположился английский штаб. Ехать с черепашьей скоростью, застревая в пробках среди беженцев. Френча он застал чудом – тот уже упаковал багаж, чтобы перебираться еще дальше, в Фонтенбло. Произошла безобразная сцена. Жоффр, стуча кулаком по столу, кричал: “Господин маршал, вы рискуете честью Англии”. И лишь тогда Френч расплакался и сказал “да”. Но только его войска успели далеко уйти от исходных рубежей, и выдвинуться могли позже, чем французы. Жоффр лишь поздно вечером вернулся в свой штаб и подписал приказ об общем наступлении. Приказ суровый, перекликающийся со знаменитым “Ни шагу назад”. В нем, например, говорилось: “Если случится, что какое-нибудь подразделение не сможет продвигаться вперед, оно должно любой ценой удержать свои позиции и скорее погибнуть, чем отступить”. Главный удар наносили 5-я, 6-я и британская армии, вспомогательные – 9-я и 3-я. Правда, в успехе были сомнения и у Жоффра, и он на всякий случай решил оправдаться, написав президенту: “Галлиени преждевременно атаковал противника, поэтому я приказал приостановить отвод войск и в свою орчередь, возобновить наступление”.

А пока шли эти утряски и переговоры, немцы уже уяснили свою ошибку. Мольтке получил донесение, что Клюк нарушил его приказ ждать 2-ю армию и переходит Марну. А авиаразведка выявила перевозки войск из Лотарингии. Вывод был сделан верный – готовится контрудар. Но подкрепления Клюку можно было взять тоже лишь из Лотарингии. А там шло наступление, и французам, ослабленным уходом 2 корпусов, приходилось туго, командующий 2-й армией Кастельно запрашивал разрешения отступить. К тому же из Лотарингии соединения пришлось бы везти кружным путем, через Бельгию. А там армия Альберта позаботилась капитально разрушить за собой железные дороги, и получилось бы, что сорвав одну операцию, к другой подмога все равно не успеет. И Мольтке решил восточный фланг не трогать. Но вечером 4.9 и он издал новую директиву. Указывалось на угрозу контрнаступления, 1-й и 2-й армиям предписывалось развернуться фронтом на Париж и отбить его, 3-й двигаться на юг им на поддержку. Словом, от прежней идеи окружения немцы отказывались. А центр тяжести переносился на 4-ю и 5-ю армии – которые должны были наступать и выйти в тылы французской лотарингской группировки, в то время как 6-я и 7-я будут громить ее с фронта.

5.9 Англия, Франция и Россия подписали между собой договор не заключать сепаратного мира, как бы трудно не приходилось той или иной державе. А битва на Марне фактически уже началась. Приказ Мольтке об отражении контрудара Клюк получил по радио утром. Но его войска уже форсировали Марну и были на марше, растянувшись на 50 км и двигались на юго-восток. Соответственно отжимая и сдвигая дальше в ту же сторону части соседней, 2-й армии Бюлова. Разворачивать их сразу же, чтобы уставшие солдаты шли тот же путь назад, Клюк не стал. Но к вечеру поступило донесение от командира 4-го резервного корпуса Гронау, оставленного на правом берегу Марны, что он столкнулся с 2 дивизиями противника и завязал бой – на него вышли передовые части 6-й армии. И в ночь на 6.9 Клюк сперва велел поворачивать и идти назад 2-му корпусу, а потом и трем остальным. Но пока его приказы дошли до удалившихся соединений, пока стали выполняться, время было упущено.