Интерпретация в ходе проверки гипотез

Проверка гипотез может быть прямая и косвенная.

Прямая проверка гипотез возможна тогда, когда эмпирические данные дают очевидные основания для выводов и предложений.

Например, если при опросе журналистов предполагалось, что их представ-пения о привлекательных сторонах в профессии имеют серьезные «смещения» и требуется, используя данные о них, внести коррективы в разные обла-i in практики, то данные опроса позволяют делать прямые выводы. Реальные данные опроса о привлекающем в профессии (см. с. 153) с позиций гумани-i шчески-функциональных позиций о роли журналистики могут быть интерпретированы без серьезных затруднений. С одной стороны, констатации и оценки очевидны: налицо серьезное смещение в социально-профессиональных ориентациях журналистов. С другой, ученым требуется лучше, теоре-|ически строго выстроить систему приоритетов и, если угодно, принципиально важный для всех (а к отдельным — подход особый) журналистов рейтинг iуманистически функциональных характеристик. С третьей, на основании разработки в рамках деонтологии строгой теории относительно системы

социально-профессиональных ориентации можно и нужно выработать систему предложений по их реализации учебным заведениям, журналистским организациям, научными центрами, издательствами и т.д. И далее социологически строго отслеживать процессы в этих сферах.

В более сложных случаях требуется косвенная проверка гипотез, когда используются дополнительные, косвенные сведения, ведется логический анализ данных. Особенно трудно работать, если и гипотеза сформулирована приблизительно. Например, гипотеза (в абстрактной форме дающая верное, притом расхожее представление) о необходимости учитывать интересы аудитории требует не просто проверки (что тут проверять?), а разработки на основе анализа данных. Поэтому в данном случае труднее всего верно интерпретировать смысл и способы «учета» читательских предпочтений (табл. на с. 153).

Сначала приходится элиминировать бросающееся в глаза странное перемешивание в опросной таблице проблемных, тематических и жанровых обозначений публикаций. Это, конечно, затрудняет осмысление и выработку рекомендаций, но не кардинально.

Хотя и мешает. Простая интерпретация — ненужность информации по темам, оказавшимся внизу — очевидно неверна. Ведь в целях повышения информированности аудитории надо стремиться привлечь ее внимание к экономическим и политическим проблемам, удовлетворив тем самым потребность в информации этого типа. Поэтому для продвижения к верной интерпретации нужна дополнительная социологическая информация и применение адекватных методов анализа.

Важнее всего (но и труднее) формирование номологической концепции — такого результата подведения итогов исследования в результате научной интерпретации всех полученных результатов (принимаемых, отвергаемых, проблемных, «отложенных «на будущее» и т.д.), который ведет к установлению законов и характеристике закономерностей. Это процесс движения от установления научных фактов и их систематизации в «эмпирическую картину» изучаемого (выявление сущности «первого порядка») к формированию отдельных законов предметной сферы и, после этого, их обобщение в законченную теорию, что знаменует переход к осознанию сущности «второго порядка».

При этом не стоит упускать из вида, что обобщения располагаются в диапазоне «верные — неверные» при каком-то пересечении достоверного, вероятностного, неверного знания и лакун в понимании предмета. Вот почему никогда нельзя утверждать, что найдена истина «в последней инстанции».

Законы и теории как результаты подведения итогов работы исследователя, дающие познание сущности «второго порядка» в предметно-проблемной сфере, таким образом, содержат обобщающее знание разного объема. Допустим, исследователь, претендующий на создание «общей теории

журналистики», должен овладеть большой совокупностью законов на основе творческого использования уже сделанного другими исследователями и собственных наработок, раскрывающих различные ее стороны (в частности, свободы, функций, эффективности и мн. др.), и в сводном виде, лучше всего системно, представить их как целостную концепцию.

Закон раскрывает объективные, существенные, устойчивые, инвариантные характеристики и связи какой-то стороны сущности изучаемого предмета. При этом все понятия и категории в рамках сформулированного закона не должны содержать индивидуальных понятий. Скажем, знание об аудитории гогда формулируется как закон, когда содержит обобщенные характеристики ее разнообразия и структуры, факторов поведения, способов удовлетворения ее потребностей, интересов и запросов, оснований эффективного взаимодействия с ней и т.д. Конкретные данные могут служить «отправными пунктами» и иллюстративным материалом, но не могут быть составляющими закона. Конечно, в общественной сфере, в журналистике в том числе, есть и «вечные» законы (например, сущность информации неизменна), и законы динамические. «Подвижность» динамических законов определяется системой общественных отношений (так, изменяется сущность, характер ее проявления, роль и наполнение СМИ различных исторических типов).

А изменение в понимании законов связано также и с углублением, развертыванием, уточнением научного знания о них. Например, основные законы публицистики «вечны», но научная интерпретация их совершенствуется. Кроме того, публицисты различных эпох и творческого склада осознают и используют их по-разному. Ведь законы журналистики действуют не автоматически, а как тенденции. И бывает, что закон в деятельности журналистов сознательно или бессознательно игнорируется, действует в превращенных формах, а то и вовсе «в обратном смысле» (как при манипуляции сознанием аудиторией или ведении «информационной войны» с «противниками»).

От закона надо отличать закономерность — меру реализации закона, на которую влияет множество жизненных факторов. (Впрочем, «закон» и «закономерность» иногда рассматриваются как синонимы, а порой «закономерность» считается объективной системой свойств, а закон — субъективным пониманием ее людьми).

Теория же — это система законов, дающая целостную характеристику сущности изучаемого явления через системное описание его структуры и функций, закономерных внутренних и внешних связей и зависимостей. Поэтому теория — не перечень доказанных положений или даже законов, а синтезирующее све'дение их в концепции исследователя.

Впрочем, надо иметь в виду, что термин «теория» (от лат. theoreo — рассматриваю, обдумываю; theoria — наблюдение, исследование) используется исследователями по меньшей мере в двух значениях. Первое — «узкое» — характеризует обобщенное знание о системе закономерностей, объективных

СУ)

законах какой-то сфере науки («теория журналистики», «теория публицистики», «теория рекламы» и т.д.). Второе — «широкое» — итог интеллектуальной деятельности, система концептуальных утверждений, обобщений, научных положений и взглядов, разрабатываемых исследователями любого предмета; в этом смысле теоретические положения содержатся не только в теории журналистики, но также и в истории, и в социологии журналистики. Исследователю поэтому важно точно определять, в каком смысле он употребляет термин «теория».

При этом надо различать два вида теорий. «Идеальная теория» — система знаний о внутренних законах изучаемого предмета, «освобожденная» от специфических форм проявления в конкретных обстоятельствах под действием «нарушающих» факторов. «Конкретная теория» — система «превращенных» теоретических знаний на основе утверждения всякого рода «кажи-мостей» в изучаемой сфере, неадекватно отражающих необходимости и/или выработанных под действием разного рода «побочных» факторов, социально-политической конъюнктуры, догматизированной позиции исследователя или просто его ошибочных обобщений.

Исследователь журналистики (будь то «теоретик», «историк» или «социолог») в принципе в своих разработках должен исходить из требований построения «идеальной» теории. На фоне «идеальной теории» важно видеть реалии «конкретных» теорий, обнаруженных им в «литературе вопроса» или представленных в «указаниях» руководителей журналистики разного ранга, размышлениях журналистов и реализуемых в практике журналистики. А осознанное понимание различий между «идеальной» и «конкретной» теориями побуждает исследователя к действиям двух типов. С одной стороны, к распространению «идеальной» теории с учетом возможностей ее реализации в конкретной ситуации, а, с другой, к оптимизирующему влиянию на идеологическую и журналистскую практику с точки зрения «идеальной теории».

Исследователь в сфере «теории журналистики» (в узком значении) за всеми фактами прошлого и настоящего ищет общие законы необходимого субстанционального и функционального состояния (реализации требований свободной деятельности, системно-структурной организации, информационного порядка, требований к журналистскому корпусу и т.д.) журналистики (специфически проявляющиеся в различные эпохи). Теоретико-журналистские построения поэтому носят характер «идеальной модели», которая, конечно, неизбежно создается с помощью абстракции упрощения. Но существует опасность иллюзорной идеализации при выработке теории. Такова например «теория газетных жанров»; иллюзорность этой теории легко проверить, если попробовать построить параллель — «теория журнальных жанров» или «теория книжных жанров». Столь же иллюзорна теория «текста как системы выразительных средств». В теории «снимаются» результаты эмпирического исследования, и факты оказываются в теоретическом сочинении

чаще всего отправным пунктом и/или иллюстрацией. При этом «общая теория» включает множество «частных» (теория функций, теория толерантности, теория свободы и т.д.)

Для «историка журналистики» на первый план выдвигается задача реконструкции (на основе научных фактов) генезиса, состояния и развития того или иного явления журналистики прошлого. В ходе реконструкции надо отвечать на вопросы: когда, где, что, кто, зачем, как. Притом — в идеале — такой реконструкции того или иного этапа истории журналистики, которая показала бы, как «пробивали» себе путь закономерности и какие тенденции (движение «в сторону», «назад» и прочие специфические формы развития) господствовали на данном этапе журналистики. При этом обязательно в перспективе того, что, с позиций исследователя, «должно было бы быть» на этом этапе с точки зрения «исторической необходимости», осознаваемой в свете «идеальной теории» при понимании меры ее применимости в реальной ситуации. И обязателен учет действовавших тогда реальных факторов — объективных требований жизни общества и возможностей, субъективного потенциала деятелей эпохи. Избегая крайностей «актуализма», историку важно также объективно «разыскивать» и оценивать позитивные и негативные «следы прошлого» в современности и извлекать социально-творческий опыт (+, -,=) из прошлого журналистики.

«Социолог журналистики», изучающий текущие процессы функционирования и развития СМИ, также стремится понять, с точки зрения его идеала, «норму» и отступления от нее в современности. Цель и смысл — определить тенденции движения и пути оптимизации («очищения» от случайных и нарочитых отступлений от «нормы») состояния и функционирования изучаемых СМИ или даже всей системы журналистики.

И каждый раз исследователь не может обойтись без выяснения соотношения в изучаемом предмете общего, особенного и единичного. Творческий подход предполагает свободный от догматизма поиск истины в системных категориях и при активной «работе» интуиции, что при высоком напряжении исследовательских усилий приводит к неожиданным решениям («безумным идеям»).

«Проверка» гипотез и формирование концепции может быть эмпирико-индуктивной и теоретико-дедуктивной.

Эмпирико-индуктивная проверка гипотез и формирование на этой основе концептуальных утверждений — «видение» собранных и систематизированных фактов на фоне гипотез, а в результате формируется представление о соответствии/несоответствии системы собранных научных фактов одной из них (или необходимости трансформации первоначально выдвинутых или даже формировании новых, если факты «выламываются» из проверяемых). Отсюда, главным образом с помощью индуктивных обобщений, начинается прямой путь к построению концепции, решающей проблему и раскрывающей

сущность исследуемого предмета. Система научных фактов, полученных исследователем, с помощью принятой научной парадигмы обобщается и приобретает форму вероятностной концепции. Вот путь выведения (названного «абдуктивный»):

А. Исследователь располагает данными а, Ь, с... п

Б. У исследователя есть гипотеза X, которая лучше гипотез Y, Z

объясняет а, Ь, с... п

Следовательно, гипотеза X, наиболее точно объясняющая а, Ь, с... п, может считаться вероятным закономерным утверждением.

Теоретико-дедуктивная проверка, основанная на гипотетико-дедуктив-ном методе, — логическое выведение следствий из гипотез. И если следствия из одной из них непротиворечивы и соответствуют реальности (собранным и систематизированным научным фактам), то тем самым становится возможным констатация верности одной из гипотез, и она переходит в разряд концептуально верного утверждения.

A. Теоретические выводы из гипотезы 1: а, Ь, с
Б. Теоретические выводы из гипотезы 2: d, e, f

B. Теоретические выводы из гипотезы 3: а, Ь, с, d, e, f

Следовательно, гипотеза 3 подтверждена

Если, например, гипотеза утверждает прямую зависимость творческих свойств публицистики от свойств (а, Ь, с... п) общественного мнения, то на основе дедуктивного рассуждения строится теоретическое представление о публицистике как типе творчества. Далее, разумеется, необходима эмпирическая проверка концепции.

Таким образом, обе формы проверки гипотез не противоречат одна другой. Более того, дедукция и индукция (рационально-логическое и интуитивно-эвристическое) оказываются взаимодополнительными и в принципе должны приводить в «одну точку».

Но следует иметь в виду, что, поскольку ни фактическая картина, ни логические суждения никогда не бывают исчерпывающими, интерпретация всегда будет в той или иной мере гипотетической, а потому остается простор для неких сомнений и, разумеется, дальнейшего исследования.

Ведь при эмпирической проверке гипотез исследователь сталкивается с ситуацией «черного ящика» — «на входе» у него имеется совокупность (иногда хорошо систематизированная) эмпирических данных, научных фактов, а «на выходе» он стремится получить концептуально оформленный «продукт». Что происходит в «черном ящике»? «Обрабатываемые» там фак- ты не до конца полно и системно представляют реальности предмета иссле- дования; а «обрабатывающие» их методы даже сами по себе не абсолютно достаточны; исследователь же не всегда адекватно применяет даже их;

наконец, многое зависит от характера и уровня интуиции. Так что даже по-видимому хорошо разработанная концептуальная схема (теоретическая модель, историческая реконструкция и др. результирующие формы исследования) заведомо имеет недостатки. И интерпретация явно или латентно должна сопровождаться как бы оговоркой «возможно».

Что касается социологической информации, то интуиция подсказывает необходимость в целях получения закономерностей публицистики использовать данные того же опроса о наиболее предпочитаемых авторах. Таковыми были Т. Тэсс, М. Стуруа, А. Аграновский. Преимущественное внимание к первым двум понятно: это, как показывает анализ их публицистики, во-первых, талантливые журналисты. Во-вторых же, писали они как раз в предпочитаемых жанрово-тематических сферах — морально-этических и международных. А. Аграновский тоже из разряда талантливых. Но в его творчестве заметно любопытное качество: в произведениях, наряду с моральными, точнее, в жесткой двусторонней увязке с ними, на первое место выходили чаще всего экономические проблемы и решения. Возникает вопрос: почему же Аграновский читаем, а другие материалы по экономике интересны, по-видимому, только специалистам, а широкую аудиторию не привлекают? А что, если для ответа на вопрос применить «метод остатков» из арсенала индуктивной логики? Смысл его в данном случае (при элиминировании проблемы таланта) в сравнении «читаемого» и «нечитаемого» на одну тему. В «читаемом», по-видимому, есть что-то такое, чего нет в «нечитаемом». Схематически это можно представить так:

«качества,
отличающие
«читаемое» «нечитаемое» читаемое»

------

Таким образом, если сравнить (используя, так сказать, метод «вычитания» [X+Y] — [X]), в «остатке» обнаружатся некоторые свойства [Y]. Именно эти свойства (Y), по-видимому, и делают первые материалы «читаемыми». Отсюда следует предположение, что, если постоянно использовать свойства Y в творчестве публицистов (конечно, если публицисты «прикладывают» личностное своеобразие и, желательно, талант), можно создавать «читаемые» материалы на все нужные для формирования информированности и, стало быть, отвечающие потребностям аудитории проблемы и темы.

Так индуктивным путем формируется пусть и достаточно убедительные выводы, но это знание имеет только гипотетический характер.

Каково же содержание этих (Y) качеств? Движение к выводам закономер-ного характера идет через феноменологический анализ «предпочитаемых» текстов. Изучение «остатков» приводит, по крайней мере, к выделению трех

оо

свойств «читаемых» материалов. Это качества «близости» нуждам и запросам аудитории, связанным с их «обыденной» жизнью, «ситуативное™» — опоры на конкретные ситуации жизни и их анализ, «драматизма» — или рассмотрения конфликтов, или демонстрации поиска решения на глазах аудитории, или использование формы диалога (с оппонентом на глазах аудитории, с самой аудиторией и т.д.). Вероятно, продолжение анализа, особенно на современном материале, покажет и другие предпочитаемые качества творчества. При этом, представляется, что чем больше таких свойств и качеств используется публицистом, тем привлекательнее его материалы и, соответственно, выше эффективность его деятельности.

Интерпретация на основе индуктивного вывода, который в значительной мере интуитивен, требует тщательной дедуктивной проверки. В данном случае дедуктивный «ход» мысли может быть таков:

Большая посылка: «Общественное мнение, к которому обращается публицист, обладает свойствами а, Ь, с.п»

Малая посылка: «Проанализированные читаемые материалы содержат свойства а, Ь, с»

Следует: «Свойства а, Ь, с существенно способствуют активному восприятию предлагаемого материала общественным мнением и потому являются закономерно необходимыми свойствами публицистики»

Разумеется, для утверждения верности вывода требуется проверка практикой и эксперимент (мысленный и/или реальный).

Однако надо иметь в виду, что установленные путем анализа эмпирических данных о «читаемости» рубрик и авторов выводы содержат еще очень неполное знание об общих законах публицистики и не дают оснований для того, чтобы «поставить точку» в теории публицистического творчества.

Поэтому на характеристике этих эффективных средств публицистического творчества ни в коем случае не может быть закончено (ведь есть и другие свойства общественного мнения и информационного поведения аудитории, требующие анализа и интерполяции в систему релевантных общественному мнению закономерностей публицистического творчества).

Интерпретация и формирование характеристик и выводов по всему спектру S (d, v, n, р), если действует «универсальный исследователь», венчает работу исследователя. Но относительно «простой» оказывается только задача дескриптивно-констатирующей интерпретации (когда работа кончается на S(d) или даже на S (d, v) и других вариациях). Да и можно ли это назвать интерпретацией в полном смысле термина? Все другие варианты интерпретации, особенно прогнозно-рекомендательные, включающие (п) и (р), требуют мобилизации всех применимых в данной исследовательской ситуации методологических средств, в том числе доверие интуиции (разумеется, при логической проверке интуитивно-эвристических находок). «Мысленный взор» совмещает оба типа средств — вопрос только в соотношении.

При этом заключительный «ход» рекомендательной интерпретации состоит в сравнении изученной «проблемной ситуации» в журналистике с выдвинутой исследователем «идеальной моделью ситуации». А все находки, сделанные в ходе изучения предмета с целью решения проблемы, как раз и есть совокупность (лучше — система) необходимых и возможных при данном состоянии предмета и, дополнительно, на перспективу тех и таких «поправок и дополнений», которые будут способствовать оптимизации ситуации. Например, разработка теории, изучение исторического опыта, создание «технологии» диалога (СМИ — СМИ, СМИ — власть, СМИ — аудитория) в условиях, когда диалогом считается все то, что собственно диалогом является только частично и нередко не только номинально, но и даже антидиалогич-но (от простого интервью до передач типа «К барьеру»).

На выводных следствиях — оценочных суждениях, предсказаниях, рекомендациях — собственно исследовательский проект (программа) считается завершенным. Однако не только не следует забывать о, но и надо стремиться к проверке полученных результатов как эмпирическими средствами (опытом, на практике), так и теоретическими.

При эмпирической проверке должен быть получен ответ на вопрос — а все ли имеющиеся в распоряжении исследователя факты «укладываются» в концепцию. Однако надо иметь в виду два обстоятельства: «простое» — а все ли факты известны; «сложное» — были ли процедуры установления «научных фактов» проведены без нарушений.

При теоретической проверке важно еще раз отследить логическую строгость рассуждений и определить, нет ли внутренних несогласованностей и тем более противоречий в предлагаемой концепции. Но исходя из того, что ни одна концепция не может быть абсолютно законченной, важно указать на отмеченные ее недостатки в перспективе уточнения, трансформации, а может быть и замене.

Для историка проверка практикой заключается в отслеживании, насколько его оценки и, главное, характеристики необходимостей развития и научно обоснованные предсказания оправдались или события в журналистике стали развиваться иначе. Затем важно объяснить, почему «необходимое» получило превращенную форму и журналистика в целом или в каких-то секторах совершила исторически неоправданный зигзаг, движение в сторону или даже вспять. Все это нужно не только для того, чтобы лучше понять развитие журналистики в прошлом, но и чтобы извлекать из истории уроки для современности.

Для социолога, если он прагматически настроен на получение и использование своих результатов в целях оптимизации изучаемого явления журналистики, важны контакты с теми, кто заказывал и/или являлся объектом исследования. Конечно, убедить в том, что надо отменить или серьезно трансформировать высокорейтинговые, но низкопробные рубрики или

передачи, бывает крайне трудно. Но noblesse oblige — положение исследователя обязывает стремиться к практическому результату. Иначе зачем вести трудоемкую и требующую немалых средств работу? Только для рекламодателя и руководства СМИ, которые получат возможность «качать деньги» из высокорейтинговых рубрик/передач?

Теоретик, конечно, может заглядывать далеко вперед и думать, что «посев от жатвы» может быть отделен многими годами. Но и далекую жатву надо готовить задолго. Скажем, убеждать в контактах с журналистами и через публикации, что конкретные и сегодня применимые рекомендации помогут делать хотя бы «малые шаги» по внедрению общественных СМИ в регионах.

Итог исследования — не только решение проблемы и раскрытие сущности предмета изучения. «Высший» итог — формирование «идеи», в которой к «знанию» добавляется «хотение», то есть представление исследователя о необходимых мерах, приводящих, с его точки зрения, к оптимизирующему воздействию на развитие ситуации в журналистике (притом, возможно, в разных вариантах). Для «теоретика» и «историка» — это «загляд» в будущее, а для историка — критерий оценок последующего развития явления. Например, требует анализа вопрос, как реализовалось радищевское «я зрю чрез целое столетие».

Следовательно, познать какое-то явление журналистики в полном объеме — если иметь в виду семиотическое представление о знаковых системах S (d,v, n, p) — значит, разработать прогнозные характеристики и практические рекомендации, направленные на оптимизацию функционирования СМИ в той или иной их сторонах. И, следовательно, выдвигать идеи. Идея — это такое отражение и понимание предмета исследования, которое включает не только знание его достоинств/недостатков, но и дает ответ на вопрос «что делать?» На этой базе строятся прогнозно-рекомендательные выводы исследования.