Средняя школа -лучше не вспоминать. 3 страница

Своими плохими оценками, импульсивным пове­дением и вспышками гнева я заслужила в школе репутацию «двоечницы» и «хулиганки». Однако мои несомненные творческие способности скрашивали этот неприглядный образ. Когда в школе устроили выставку животных и каждый должен был проде­монстрировать свое домашнее животное, я хотела

привести нашу собаку — но мама не разрешила. «Вовсе не нужно, — сказала она, — чтобы бедное создание весь день сидело на привязи в душной школе». И тогда я решила показать на выставке саму себя! Я оделась собакой, нашла себе хозяев — близ­нецов Рис, и весь день вела себя по-собачьи: ходила на четвереньках, лаяла, садилась и ложилась по команде. Вся школа пришла в восторг, и моя изоб­ретательность была награждена голубой лентой. На следующий год я явилась на выставку игрушек, нарядившись тряпичной куклой. И эта выдумка тоже была оценена по достоинству.

Моя изобретательность — как в учебе, так и в шалостях — привлекла ко мне девочку по имени Кристал Свифт. Мы часами качались вместе на качелях или играли в ассоциации. Никто, кроме нас двоих, не мог понять, что смешного в том, что за «желе» идет «известь», а за «известью» — «подлив­ка». Но нас это бесконечно забавляло. Кристал понимала мою речь — невнятную, отрывистую и сбивчивую. Когда другие спрашивали ее, как она может водиться с этой чудачкой Темпл, Кристал отвечала: «Зато с ней не скучно».

С другой моей подругой, Эленор Гриффин, мы дружили до конца младшей школы. Помню, как любили мы вместе строить шалаши. Эленор была тихой, хорошо воспитанной девочкой. Однажды, когда на перемене кто-то начал передразнивать мою «прыгающую» походку и манеру говорить, я пришла в ярость. Я бросилась на пол, вопила и кидалась с кулаками на всякого, кто подходил слишком близко. Эленор была в ужасе, однако и после этого не пере­стала дружить со мной и защищать меня от насме­шек одноклассников. Ей нравилось, как я рисую лошадей. Когда на школьном празднике я вышла на

сцену и спела «Америка, прекрасная страна», Эле-нор хлопала громче всех.

В пятом классе мне поручили шефство над млад­шими: я должна была помочь третьеклассникам сде­лать костюмы к школьному спектаклю. Вот эта работа была по мне! Придумывать, изобретать, делать что-то своими руками — это я умела и люби­ла, этим готова была с радостью заниматься хоть всю жизнь.

Даже в школьных играх я проявляла изобрета­тельность. Мы часто играли в прятки. Чтобы запу­тать водящего и выиграть время, я снимала пальто, клала его на землю и забрасывала сухими листьями так, чтобы водящий непременно его увидел. Когда он кидался к пальто, я выскакивала из своего укры­тия и мчалась к условному месту, чтобы его опере­дить. Проторенные пути навевали на меня скуку — я стремилась в каждом деле придумать что-то новое.

Изобретательность я проявляла не только в учебе и играх, но и в шалостях. Однажды я была в гостях у своей подруги, Сью Харт, мы играли на сеновале. Оттуда открывался вид на сад нашей учительницы, миссис Макдоннелл (мы были тогда в четвертом классе).

— Спорим, ты не попадешь мячиком в фонтан­
чик во дворе миссис Макдоннелл, — подстрекала
меня Сью.

В ответ я схватила красный резиновый мячик и метнула его в указанную сторону — и, естественно, не попала.

В углу сеновала, не знаю уж зачем, стояло мно­жество пустых бутылок из-под виски — едва ли не сотня бутылок темно-коричневого стекла.

— А бутылкой попадешь? — продолжала подначи­
вать Сью.

Бутылка, ударившись о кафельную кромку фонта­на, разбила ее. Следующие бутылки полетели в крыльцо дома, в трубу, на дорбжку между клумбами, в кусты роз... Скоро весь сад был засыпан осколка­ми стекла. (Сью, вдохновительница этого злодеяния, занимает сейчас высокий пост в правительстве.)

На следующий день в школе миссис Макдоннелл рассказала нам, какие чудовищные разрушения про­извели неизвестные хулиганы у нее в саду. На меня никаких подозрений не было.

Во время большой перемены я подсела к миссис Макдоннелл в столовой.

— Миссис Макдоннелл, какой ужас случился с
вашим садиком! — заговорила я.

— Спасибо за сочувствие, Темпл, — тепло улыб­
нувшись, ответила миссис Макдоннелл.

Глядя ей в глаза (на такое я отваживалась нечас­то), я поведала ей, что понятия не имею, кто мог учинить такое безобразие.

— Но знаете, — добавила я, — вчера я была в
гостях у Сью Харт, и мы с ней видели Роберта Лью­
иса и Берта Дженкинса. Мальчишки крутились око­
ло вашего дома.

— Спасибо, что сказала, Темпл. Ты хорошая,
добрая девочка.

С этими словами миссис Макдоннелл встала и направилась к столу Роберта и Берта. У меня на гла­зах все трое исчезли в кабинете директора. Я не чув­ствовала угрызений совести. Льюис и Дженкинс, полагала я, не сделали этого только потому, что не додумались. И потом, они заслужили наказание — пусть знают, как дразнить меня и радоваться, что не могу ответить! Теперь, став взрослой, я понимаю, что поступила с мальчишками очень скверно. Но аутичной девочке, не способной ни словесно, ни

Lt;

физически защищаться от оскорблений и насмешек, такой поступок представлялся справедливым воз­мездием.

Помню, как однажды я была в гостях у своего кузена, Питера Нэша. Питер вечно попадал в какие-то истории. Однажды он даже поджег склад, и тот сгорел дотла.

Итак, мы сидели на крылечке и болтали.

— Наши соседи — такие гады! — проворчал
Питер. — Представляешь, пожаловались отцу, что я
бегаю через их лужайку! Доносчики чертовы!

Я кивнула.

— Теперь, чтобы пойти к приятелю, мне прихо­
дится обходить весь квартал, — продолжал Питер,
мрачно глядя на соседский двор. — Как бы им
отплатить?

В ответ я сказала первое, что пришло в голову:

— Давай испортим им лужайку! Забросаем ее всю
мусором и перекопаем вон теми граблями!

Питер выпрямился.

— To4Hq! Давай! — Но тут же снова опустился на
ступеньки. — Ага, а потом мне устроят взбучку!

— При чем тут ты? — хихикнув, ответила я. —
Скажем, что это все собаки!

Сказано — сделано. Меньше чем через полчаса очаровательная лужайка превратилась в помойку. И никому не пришло в голову обвинить в этом нас.

Не так повезло мне в другой раз — в воскресенье, когда я вздумала отправиться в церковь в теннисных тапочках. Папа заметил это и начал кричать. Я выскочила из церкви и бросилась бежать; он — за мной. Нагнал он меня между оградой и бензоко­лонкой.

Папа был вспыльчив и часто выходил из себя по пустякам. Его родные также были известны тяжелым

нравом. Недавние исследования, проведенные в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, показали, что в семьях аутичных детей черты харак­тера часто наследуются. Возможно, многие аутисти-ческие характеристики — как, например, вспышки гнева, — наследуются рецессивно, подобно голубому цвету глаз. Мы с отцом во многом похожи: как и я, он легко взрывается; как и я, увлекшись чем-нибудь — будь то деловые вопросы или план пред­стоящего путешествия, — полностью в это погружа­ется и не может думать ни о чем другом. Разница лишь в том, что у отца подобные качества проявля­ются гораздо слабее и не выходят за пределы нормы. Став взрослой, я научилась предотвращать свои вспышки гнева. Мой метод несложен: я просто не позволяю себе злиться. Я ни с кем не спорю. Как только ситуация начинает накаляться, я встаю и ухо­жу, не дожидаясь, пока мне захочется взорваться. Мне случалось видеть, как из-за вспышки гнева люди теряют друзей, любимых, ломают себе всю жизнь. На меня саму, когда я училась в средней школе, мой бурный темперамент навлек серьезные неприятности...

ГЛАВА 3

дороге я без конца задавала вопросы: где я буду жить? чем заниматься? с кем общаться?

— Темпл, я знаю столько же, сколько и ты, — улыбаясь, отвечала мама. — Помнишь картинку в рекламной брошюре? Там ребята купаются в море и плавают на лодке.

 

НОВЫЕ ЗАБОТЫ

В

конце третьего класса родители решили, что на меня благотворно подействует отдых в летнем лагере, и выбрали лагерь, персонал в котором, как им показалось, должен был отнестись ко мне с пониманием.

— Темпд, хочешь поехать в летний лагерь? —
спросила мама.

Я молчала, не зная, что ответить. С одной сторо­ны, очень хотела — многие ребята в классе уже ездили в лагерь и, судя по их словам, там было очень весело. Но с другой стороны... Новые люди, новые условия жизни, новые впечатления... Переме­ны всегда давались мне с трудом.

— В лагере ты будешь изготавливать разные
поделки, много гулять, ходить в походы, плавать на
лодке, купаться. Каждый день купаться, представля­
ешь? — продолжала мама.

Вскоре после начала каникул мама отвезла меня в лагерь. Он располагался на полуострове Кейп-Код, штат Массачусетс, недалеко от морского берега. По

— А где я буду спать?
Мама рассмеялась.

— И это ты прекрасно знаешь. Помнишь фото­
графию спальных коттеджей? Ты будешь жить в
таком коттедже с семью другими девочками и вос­
питательницей.

— Помню. А как я узнаю, который коттедж мой?

— Тебе кто-нибудь покажет. Ты замечательно
проведешь лето, Темпл, заведешь новых друзей, а
впечатлений тебе хватит на весь год.

Мы припарковались на пыльной стоянке, и мне немедленно захотелось спрятаться. Спальные коттед­жи выглядели гораздо большими, чем на фотогра-

фиях, а вокруг них сновали, крича и смеясь, мно­жество детей и взрослых.

Не успели мы выйти из машины, как к нам подошла молодая женщина.

— Добро пожаловать в лагерь «Лебединый»! —
Женщина открыла дверцу машины с моей сторо­
ны. — Ты, наверно, Темпл Грэндин? А я — Нэн
Армен, воспитательница в твоем коттедже.

Я смотрела вниз и молчала.

— Ну, Темпл, выходи и поздоровайся с Нэн, —
позвала меня мама. Сама она уже вышла и стояла
рядом с воспитательницей.

Было жарко, и пот лил с меня градом — но внут­ри как будто все заледенело. Я неохотно вылезла из машины.

Через несколько минут Нэн уже показала мне коттедж, мою кровать, шкафчик для одежды... Когда маме пришло время уезжать, я, занятая надеванием купальника, едва на нее взглянула.

Первое купание дало мне новую тему для беско­нечных разговоров, а взрослым — повод для беспо­койства. Сидя на полотенце и снимая туфли, я вдруг услышала, как один мальчик, лет одиннадцати-двенадцати, заметил другому:

— На эту новенькую и смотреть нечего — сисек
вообще нет!

— Сисек? — повторила я, и мальчишки расхохо­
тались.

Так у меня появилось новое любимое слово. Я повторяла его весь остаток дня — мне очень нрави­лось, как оно звучит. Каждый раз, когда я произно­сила: «Сиськи», мальчишки смеялись. А вот Нэн, когда услышала от меня это слово в коттедже, поче­му-то нахмурилась.

— Темпл, приличные люди таких слов не говорят!

Потом она объяснила мне, что такое «сиськи». Но было поздно — интересное слово прочно застряло у меня в голове и то и дело слетало с языка в самый неподходящий момент.

Девочка из моего коттеджа, вместе с которой мы шли на ужин, объяснила мне шепотом, что «сиська­ми» женщины кормят маленьких детей.

— А мужчины не хотят кормить детей? — поинте­
ресовалась я.

Девочка поджала губы.

— Мужчины детей делают] У них нет сисек, зато
есть кое-что другое...

— Что? Я никогда этого не видела! Где они это
прячут?

— В штанах, дурочка! — Девочка рассмеялась. —
Если тебе так интересно, подойди к какому-нибудь
парню и попроси, чтобы он показал тебе свой
«прибор».

На следующий день после купания я так и сде­лала. Челюсть у парня отвисла, глаза выкатились на лоб.

— Ч-чего? — обалдело переспросил он.
Я повторила свою просьбу.

— Ты что, совсем?!

Он вскочил и пошел прочь. Через несколько минут я увидела, как он, смеясь, что-то рассказыва­ет своему приятелю и при этом показывает на меня пальцем.

Остаток недели прошел прекрасно. Я купалась, каталась на лодке, а во время занятий в мастерской делала ожерелье из ракушек. Мальчишки дразнили меня, но совсем не обидно. Порой они говорили слова, которых я не понимала, например: «Ты — шалава». И я повторяла: «Да, я шалава, шалава, шалава». Они смеялись. А вот директор лагеря мис-

 

сие Нортруп, или Нэн, или Линда, руководительни­ца кружка по рукоделию, когда я делилась с ними своими новыми познаниями, почему-то краснели и отворачивались или смотрели себе под ноги. Но это меня не останавливало. Я была в восторге от своего нового словаря.

В конце недели я заболела. В пятницу я просну­лась с температурой и ознобом; к тому же мне было больно мочиться. Нэн отвела меня в лазарет, и мед­сестра уложила в постель. Лагерный врач, осмотрев меня и поставив диагноз, прописал лекарство, кото­рое называлось "«генициановый фиолетовый» и пред­назначалось для борьбы с инфекцией в мочеиспус­кательном канале.

Всю следующую неделю я пролежала в постели. Дважды в день медсестра смазывала мне гениталии багрово-красной лечебной мазью, а затем вводила во влагалище ватный тампон. Каждый раз я кричала от боли. Несколько раз она лазила мне внутрь каким-то острым инструментом вроде тех, которые исполь­зуют зубные щ>ачи. и еще давала мне таблетки, от которых все время хотелось спать. Когда неделю спустя за мной приехала мама, я не могла вспом­нить, сколько времени провела в лазарете.

Как только я оправилась от болезни, мама и папа отправились к доктору Штайну, детскому психиатру, которого порекомендовал им наблюдавший меня с младенчества педиатр. Вот что написала мама после визита к доктору:

Уважаемый доктор Штат!

Должна признаться, что после консуль­тации я вернулась домой расстроенной — расстроенной не Вашими предположениями о причинах отклонений у Темпл, а той не-

сдержанностью, которую проявил мой муж в конце нашей встречи. Думаю, дело в том, что он ждал подтверждения своей неви­новности в странностях дочери: доктор Пелем (педиатр Темпл) и миссис Ди (учительница Темпл) поддерживают в нем это убеждение.

Думаю, дело не какой-либо дурной при­вычке; важно поведение ребенка в целом. Подобные привычки возникают в той или иной степени у всех детей, проблема же в том, что у Темпл они переходят в навяз­чивое поведение. Впрочем, в последнее вре­мя здесь наблюдается значительное улуч­шение. Когда Темпл находится в спокойной и безопасной обстановке, чувствует, что все вокруг ее любят и ценят, навязчивости у нее прекращаются. Она разговаривает спокойно, с нормальными интонациями и вполне контролирует себя. Дома с ней вообще нет никаких проблем. В гостях у соседей, общаясь с близкими друзьями, она также ведет себя прекрасно. Темпл очень подружилась с двумя девочками. Они ценят общество друг друга и с удовольствием играют вместе. А ведь еще прошлым летом Темпл ни с кем не играла, и эти девочки вовсе не обращали на нее внимания! Теперь же у нее появилась своя компания — ком­пания обычных, довольных жизнью детей.

Улучшается и поведение Темпл в школе. Проблемы возникают, когда она устает, и в первые дни после каникул, когда Темпл приходится ко всему привыкать заново. Особенно раздражает ее шум в классе.

 

Прежде чем сесть за домашнее задание, Темпл долго ноет и тянет время, но в кон­це концов садится и принимается за уроки. Ей очень помогает, если рядом сидит чело­век, которому она доверяет. Успехи Темпл, как мне кажется, напрямую связаны с уве­ренностью в себе и в любви окружающих. Когда Темпл в безопасной обстановке, чув­ствует, что окружающие принимают и одобряют ее, и четко понимает, что здесь можно, а чего нельзя, ей и в голову не при­ходит капризничать и шалить.

В лечении Темпл (позвольте считать, что Ваше предположение о психической травме верно), как мне кажется, главную роль должна играть любовь. Она добивает­ся успехов, только если чувствует, что ее любят, — как будто стремится воспол­нить недостаток любви, которую недопо­лучила или не смогла подарить в раннем детстве. Те учителя, которые искренне наслаждаются общением с ней, получают наилучшие результаты. Школьные товари­щи привыкли к ее странностям. Она дела­ет их жизнь богаче и интереснее. Я слыша­ла слова одной девочки: «Мне нравится Темпл, потому что она многое умеет и всегда придумывает что-то увлекатель­ное». В особенно удачные дни, когда Темпл приходит из школы, полная впечатлений и рассказов о своих друзьях, после обеда она идет к себе и начинает убираться в ком­нате — потому что счастлива, чувствует, что ее любят, и поэтому хочет быть хоро­шей. Она говорит: «Мамочка, я тебя люб-

лю!» — и я понимаю, что она счастлива. Любовь и счастье — это для нее синонимы.

Дневная школа «Долинная страна» уди­вительно помогает Темпл справляться с особенностями характера и развивать свои таланты. Ее учительница, миссис Ди, осознаёт, что Темпл необходима привычная обстановка; она не удивляется странному поведению Темпл, не пугается его, а если нужно, твердо призывает ее к порядку. В новой ситуации Темпл необходимо «освоить границы» — и миссис Ди ей в этом помо­гает.

Спортсмен из Темпл плохой: в команд­ных играх от нее мало проку. Она может соревноваться с другими, но только инди­видуально. Она имеет художественные способности и гордится своими картинами и вышивками. Миссис Ди понимает, что Темпл нуждается прежде всего в отзывчи­вости, в эмоциональной связи между ней и взрослым.

Большинство из нас инстинктивно строят свою жизнь согласно требованиям окружающих и тем самым делают свое поведение социально приемлемым. Возмож­но, Темпл от природы недостает желания подстраиваться под других — или же она не в силах справиться со своими порывами. А, возможно, дело и в том и в другом.

Забота о Темпл не доставляет нам трудностей или неприятных переживаний. Я не чувствую жалости к себе или к мужу. Общаясь с дочерью, мы часто испытываем настоящий душевный подъем. Возможно,

 

общение с человеком, подобным Темпл, про­буждает в людях лучшие качества: каж­дый, кто встречается с ней, щедро отдает ей себя и получает такой же щедрый ответ.

Я глубоко тронута любовью и заботой учителей и врачей Темпл. Возможно, поэ­тому так расстроил меня неприятный эпи­зод в лагере. В первый раз мне встретились люди, не сумевшие поладить с Темпл. Думаю, что их шок и паника были вызваны устаревшими взглядами на сексуальное вос­питание.

Миссис Ди предупреждала миссис Нор-труп, директора лагеря, что в коттедж Темпл следует назначить опытную воспи­тательницу. Нэн приятна и симпатична, но она не производит впечатления опытно­го педагога. Чувствуя свою вину, миссис Нортруп пошла по пути наименьшего сопротивления и принялась во всем винить Темпл. И обвинения ее были достаточно серьезны. Заметив для начала, что она и ее персонал старше и опытнее нас, она заяви­ла, что Темпл в половом отношении чрез­мерно развита для своего возраста и про­являет нездоровый интерес к сексу. Боль­шая часть этих обвинений была высказана взволнованным шепотом по телефону. «Я слышала, — шептала она в трубку, — как один мальчик сказал другому: „ Она ко мне клеится ". Вы понимаете, что это зна­чит?! — Почувствовав, что слова ее зву­чат глупо, она добавила: — Честно говоря, я сама не очень-то хорошо представляю,

что это значит; но знаю, что так гово­рит молодежь».

Доктор Штайн, по моему мнению, глав­ная проблема заключается в инфекции, из-за которой у Темпл болел и зудел моче­испускательный канал. Поэтому она и трогала себя. Медсестра же, узнав о про­писанном лечении, посчитала, что речь идет о борьбе с мастурбацией. Другая проблема — недостаток проницательности у лагерного персонала. Оказавшись в новой обстановке, Темпл всегда ведет себя так, словно стремится вывести окружающих из терпения, — подобным образом она опреде­ляет границы дозволенного. Опытная вос­питательница, несомненно, поняла бы это. Однако взрослые не пресекали ее вопросов о деторождении, сексуальных различиях, запрещенных словах — они просто слушали, запоминали, а потом сравнивали свои наблюдения. Потом Темпл сказала мне: «Миссис Нортруп не нравилось, когда я говорила некоторые слова — ну, я их при ней и не произносила».

Я не заметила, чтобы хоть кто-то в лагере чувствовал к Темпл симпатию. Все они не могли дождаться, когда же от нее избавятся. Когда я забирала Темпл и уже усаживала ее в машину, медсестра произ­несла, изобразив сердечную улыбку: «По­дождите, я вам покажу, какие прелестные вещицы Темпл смастерила в лазарете! Настоящая маленькая художница!» Я едва не фыркнула вслух. Бедного ребенка так накачали снотворными, что она едва ли

 

могла провести прямую линию! Я не выго­раживаю Темпл — просто считаю, что ее навязчивое поведение оказалось связанным с сексом из-за инфекции мочеиспускательно­го канала, а не из-за чрезмерного полового развития (как уверяла меня администрация лагеря). Я была возмущена, что ребенка целую неделю держали на снотворных, а теперь не хотят в этом даже признаться! Самое смешное, что эти люди, нортру-пы, производят впечатление опытных педагогов, любящих и понимающих детей. Возможно, если бы возникшая проблема не была связана с сексом, они бы проявили себя совсем по-другому... В первый раз мы столкнулись с людьми, которые даже не попытались понять Темпл! А самое груст­ное, что сама Темпл вспоминает о лагере с восторгом: ей там очень понравилось.

Порой, когда у Темпл возникают жиз­ненные трудности, она демонстрирует удивительно верное и глубокое самопонима­ние. На первом занятии по плаванию у нее ничего не получалось: в раздражении она начала драться и брызгаться водой. Инструктор по плаванию, симпатичный и разумный молодой человек, был с ней добр и терпелив, но тверд. После занятий Темпл спросила меня, почему ей было так трудно управлять собой. В результате размышле­ний она сама сумела прийти к определен­ным выводам. Впоследствии она заметила, что ей было непросто выучить этот жиз­ненный урок, и сделала тем самым еще один шаг вперед.

Темпл не хотела учиться ездить на велосипеде, но когда ее, к большому собственному разочарованию, не взяли в велосипедный поход, она принялась за дело и освоила велосипед за несколько дней.

Из лагеря Темпл вернулась повзрослев­шей. Я вижу, что она приобрела не только новый опыт, но и новые знания о себе. На­деюсь, они помогут ей в ее нелегком пути.

Я рада, что встретилась и поговорила с Вами, хотя и смотрю на нашу встречу не как на последнюю надежду, а как на еще одну ступеньку для Темпл на ее пути к зрелости. Возможно, она эмоционально неполноценна; но, по крайней мере, сама она этого не знает — и остается счастли­вым ребенком.

Пожалуйста, не тревожьтесь о том, как воспримем мы поставленный Вами тяжелый диагноз. Ни один родитель не перестанет любить своего ребенка из-за того, что его проблема названа по имени. Моя дочь осталась моей дочерью, семья — семьей, и отношения в семье — прежними. Величайшее преимущество воспитания состоит в том, что это длительный про­цесс, а не какая-то сверхзадача, которую нужно решить за три дня.

Хоть Вы и полагаете, что через не­сколько лет Темпл безнадежно отстанет от сверстников, для меня ничего не изме­нилось. Если Вы считаете, что ей можно помочь психиатрическими методами, мы усердно последуем Вашим советам. Мне очень интересно было бы узнать, почему и

 

доктор Крадерз, и доктор Мейез, которы­ми я глубоко восхищаюсь, осмотрев Темпл в три года, не назначили ей никакой специ­альной терапии. Мне хотелось бы узнать ваше мнение.

На всем нашем пути нам очень помогали советы профессионалов. Особенно мы бла­годарны больнице Святого Луки.

Еще раз благодарю Вас за помощь и жду дальнейших консультаций.

Искренне Ваша,

миссис Грэндин

После еще одной консультации родители начали возить меня к психиатру раз в неделю. Доктор Штайн был немцем, воспитанным на фрейдизме. По всей видимости, он стремился раскрыть тайны моего подсознания и понять, что же заставляет меня вести себя так, а не иначе. (В 1956 г. в психиатрии психоа­налитического направления возникла теория, соглас­но которой аутизм вызывается психической травмой. Современная нейробиология опровергла это предпо­ложение. Аутизм вызывается нарушениями в цен­тральной нервной системе. Это физиологическая проблема.)

На мой взгляд, доктор Штайн был похож на человека из рекламы «Таблеток от кашля братьев Смит»: симпатичный улыбчивый человек, с которым приятно поболтать и поиграть. На столе у него все­гда стояла тарелка с конфетами «Эм энд Эм» — спе­циально для меня. Выявить причины моей мифичес­кой «психотравмы» доктору Штайну, конечно, не удалось, однако он немало помог маме своими сове­тами и рекомендациями. Мама научила меня читать,

она защищала меня в конфликтах с учителями и одноклассниками, ее интуиция помогала мне больше, чем могли бы помочь часы дорогостоящей терапии.

Зная, что психиатр часто разговаривает с мамой наедине, я из-за этого рассказывала ему не все, что он хотел бы услышать.

Отношения окружающих оставались для меня абсолютно непонятными. Когда у мамы с папой воз­никли трения, сестра Джин часто спрашивала меня: «Как ты думаешь, мама с папой не разведутся?» «Конечно, нет!» — уверенно отвечала я. Они ведь не кричали друг на друга — по крайней мере, при мне; а более тонких признаков, говорящих об ухудшении взаимоотношений, я просто не замечала.

Джин на полтора года моложе меня — мы с ней были близки. Брат и младшая сестренка моложе меня соответственно на шесть и семь лет — понят­но, что они не входили в нашу компанию.

Никогда не рассказывала я психиатру и о «вол­шебной» машине. Даже в то время я понимала, что такие фантазии он сочтет уж слишком странными. Но если бы вместо толстой тетушки у меня была волшебная машина, возможно, не было бы и глупой болтовни о сексе, навлекшей на меня столько не­приятностей. Я смогла бы контролировать поступа­ющие стимулы и обеспечивать необходимый мне тактильный контакт, не рискуя при этом встретить такой напор впечатлений и ощущений, которого не способна выдержать моя нервная система.

Одно из исследований по проблеме детской мас­турбации показало, что чрезмерная мастурбация прекращается, как только родители начинают прояв­лять к ребенку нежность и чаще его обнимать. Моя воображаемая машина, конечно, не могла заменить

материнскую любовь; но она помогла бы моей не­зрелой нервной системе научиться принимать ласку от других любящих людей — таких, как мой отец и тетушка.

Доктор Штайн часто беседовал со мной о любви: спрашивал, кого люблю я, кто любит меня...

— А твои друзья в школе? С ними у тебя все
хорошо? — спрашивал он.

— Ага. Хотя они меня часто дразнят, — и я беру с
тарелки еще горсть «Эм энд Эм».

— А ты как отвечаешь?

— Дерусь. Иногда. — Я запрокидываю голову и
отправляю в рот одну конфету за другой.

— Темпл! Ты меня слушаешь? Я спрашиваю о
твоем отце. Как у тебя с ним? Вы хорошо ладите? —
и рука доктора Штайна совершает в воздухе враща­
тельное движение.

Разумеется, я не собираюсь расписывать ему па­пин невыносимый характер. Я набираю еще горсть конфет и поднимаю глаза на доктора.

— Ну, папа и-ногда сердится... но все мы иногда
сердимся. А вообще мне с ним очень интересно. Я
иногда помогаю ему в саду. Мы сеем семена, сажаем
луковицы и еще подстригаем розы. А кроме того,
мне ужасно нравится наша лодка! Я помогаю
папе — полирую металлические детали. Папа гово­
рит, что я лучшая полировщица в мире!

Это все правда. Правда и то, что в самом хоро­шем настроении папа (как и я) бывает, когда тру­дится физически.

Доктор Штайн кивает и что-то помечает в моей карте.

На протяжении двух лет я посещала доктора Штайна каждую неделю — и, не жалея сил, отдавала должное продукции фирмы «Эм энд Эм».

Когда я заканчивала пятый класс, мама вновь написала доктору Штайну:

Уважаемый доктор Штайн! Думаю, настало время для следующей консультации. Хотя в целом прогресс нали­цо, меня беспокоят многие моменты, отно­сительно которых хотелось бы с Вами переговорить.

Во-первых, дома Темпл ведет себя луч­ше, чем на людях. Дома она — любящая, послушная, аккуратная девочка, всегда готовая помочь. Как хотела бы я, чтобы такой же она оставалась и в обществе! Темпл повзрослела, стала более разумной и независимой.

Во-вторых, со школой она справляется, но только под давлением. Французский она ненавидит и уже довела учительницу до белого каления. Уроки делает из-под палки, хотя, стоит ей взяться за дело, без труда справляется с заданиями. Я знаю это, потому что по совету учителя каждый день помогаю ей делать домашнее задание. Весь этот год Темпл демонстрирует опре­деленный прогресс — особенно с тех пор, как школа начала еженедельно посылать нам отчет об успеваемости. Я специально просила об этом учителей, и это помогло сосредоточить интерес Темпл на учебе. Но меня беспокоит, сможет ли Темпл после «Долинной страны» продолжать учиться в обычной школе? Удержится ли она на нынешнем уровне? Сможет ли завязать