Честность перед самим собой

Не по грехам моим судим буду, но по работе рук моих. Р. У. Сервис{20а} Решись же быть самим собой И знай - расстанется с бедой Тот, кто найдет себя. М. Арнольд{20б} Ученые как общественная группа имеют достаточные основания беспокоитьсяо своей этике, своем отношении к работе и людям. Великий энтузиазм истремление достичь совершенства в любой области столь всепоглощающи, чточеловек рискует превратиться в высокоспециализированное и направляемоеединой целью подобие робота. Вот почему для ученого столь естественно времяот времени спрашивать себя, соответствует ли его поведение поставленной целии, что более важно, является ли цель достойной прилагаемых для ее достиженияусилий. Всякий раз, принимаясь за эти заметки и занимаясь самонаблюдением исамоанализом такого рода, я прихожу к выводу, что составление иредактирование заметок является своего рода "Великим Очищением". Готовясь кэтой работе, я прочел биографии и дневники других ученых, книги, доставившиемне когда-то особое удовольствие. При этом я заметил (и это обнадеживает иуспокаивает меня), что все наши тревоги и слабости в целом аналогичны ипотому естественны. Если мои заметки попадут в руки молодого ученого,надеюсь, это чувство передастся и следующему поколению. За сею свою жизнь я знал только двух людей, которые намереннофальсифицировали свои научные результаты, и оба были психическинеуравновешенными. Разумеется, болезням того или иного рода подверженыпредставители всех профессий. Но чаще всего именно молодой ученый,поддавшись своему энтузиазму, желает видеть только то. что хочет. Здесьследует быть начеку. Самая замечательная теория рискует быть разрушенаодним-единственным неудачным фактом - дело только в том, чтобы правильновоспринять эту ситуацию. По своему опыту знаю, что, если теория вдействительности была замечательной, ее разрушение превращается не впоражение, а в победу. Она приведет к еще более плодотворной теории, ненанося ущерба фактам позитивным, которые как раз и выявились на фоне фактовобесцененных. Во всем, что касается работы, ученые стараются быть скрупулезночестными перед самими собой, но что касается поведения в социальном плане,то, как правило, они не стремятся выявить его истинные причины. Это весьмаприскорбно, ибо никто не может жить в мире с самим собой, не одобряя мотивовсвоего поведения, а кроме того, именно анализ способен показать, что намнечего стыдиться. Большинство ученых также совершенно честны перед самими собой вотношении авторства своих открытий. Трудность заключается в том, что,интенсивно работая над решением тех или иных вопросов, они тяготеют кпреувеличению собственного вклада в сравнении с вкладом других.Темпераментные ученые - а таких, увы, большинство - крайне огорчаются, еслиостальной мир видит вещи иначе, чем они. И это также весьма прискорбно,поскольку приводит к бесконечной полемике, разрушающей объективность иубивающей дух науки. Призываю время от времени заглядывать себе в душу - нетли там следов этой язвы: она имеет предательскую повадку прятаться започтенной маской "защиты справедливости". Если я вполне уверен в честности ученых в отношении науки, то завыполнение ими этических стандартов в других аспектах деятельностипоручиться не могу. Я бы не удивился, если бы узнал, что кто-то из нихсхитрил при заполнении налоговой декларации и провез через границу лишнююкоробку сигар, на досуге пофлиртовал с женой соседа. Разумеется, большинствоиз нас не заходят столь далеко, но положа руку на сердце должен признаться впериодических угрызениях совести по поводу моей расхлябанности приисполнении прямых обязанностей гражданина, администратора, экзаменатора,члена комиссий и редакционных советов, члена научных обществ и призаполнении разного рода анкет. Понимаете, я не то чтобы пренебрегаю своимиобязанностями во всех этих отношениях, просто, похоже, мне не удаетсянакапливать достаточно энергии для всего этого. Оправдывая своюнеорганизованность, я пытаюсь убедить себя в том, что восполню все промахиза счет научной работы, но, разумеется, я знаю цену такому оправданию.Проводя целые дни у себя в лаборатории, я порой ощущаю такую безнадежнуюнекомпетентность в оценке роли различных политических партий, что всегазетные комментарии начинают мне нравиться в равной степени. Я понимаю, чтокто-то должен руководить моим институтом, направлять работу множестванаучных обществ, экзаменовать студентов, выправлять рукописи, представляемыедля публикации. Я понимаю также, что университетом нельзя управлять безпомощи различных комиссий, а анкеты печатают для того, чтобы их заполняли.Если бы каждый относился к своим обязанностям такого рода столь же нерадиво,как я, мы оказались бы в состоянии чудовищного хаоса, но, к счастью такпоступают далеко не все. Такое отношение можно расценить как эгоистическое, и, это, возможно,справедливо. Но я подозреваю что многие люди предпочли бы выполнять этиобязанности, чем жить жизнью, подобной моей, и, кроме того, мое манкированиеэтими обязанностями не приносит обществу больших потерь. Обычный довод "Аесли бы все так делали?!" не столь уж убедителен. Я не мог бы усидеть насвоем месте, если бы был обеспокоен тем, что все одновременно захотят нанего сесть. К счастью, мы обладаем различными талантами и наклонностями, и,быть может, совсем не плохо во всеуслышание заявить, что я хочу делатьтолько то, что могу делать лучше других. Возможно, такой образ мыслейобусловлен сдвигом моего интеллекта в сторону целенаправленности, норазрешите мне считать это неизбежным профессиональным заболеванием. Мы ведьтолкуем о честности, и, даже если весь ход моих рассуждений не совсемчестен, я тем не менее честно в него верю. Возможно, самая серьезная этическая проблема, с которой сталкиваетсяученый.- это проблема последствий его работы. Всякий раз, предлагая новоелекарство, ученый-медик обеспокоен возможными последствиями его применениякоторые никто не может предвидеть, - и все же надо идти на риск. Мало ктопредпочел бы не пользоваться достижениями современной медицины. Несмотря навеличайшие предосторожности, побочные эффекты новых лекарственных препаратовнеизбежны, а ведь поначалу каждое лекарство - новое. Мы, биологи, не сталкиваемся, к счастью, с огромными этическимипроблемами, перед необходимостью решения которых оказались современныефизики{21}. И все же в заключительной части своей речи при полученииНобелевской премии Пьер Кюри с уверенностью сказал: "Можно себе представитьи то, что в преступных руках радий способен быть очень опасным, и в связи сэтим следует задать такой вопрос: является ли познание тайн природы выгоднымдля человечества, достаточно ли человечество созрело, чтобы извлекать изнего только пользу? В этом отношении очень характерен пример с открытиямиНобеля: мощные взрывчатые вещества дали возможность производить удивительныеработы{22}. Но они же оказываются страшным орудием разрушения в рукахпреступных политических деятелей, которые вовлекают народы в войны. Я лично разделяю мнение Нобеля, заявившего, что человечество извлечетиз новых открытий больше блага, чем зла" [6, с. 187]. Надеюсь что великий французский физик был прав. К несчастью те, ктоиспользует открытия, не всегда обладают мудростью их создателей. Но как быто ни было, для Homo sapiens было бы унизительным платить за свое выживаниедобровольным невежеством. Не подлежит сомнению, что спасение человечестваследует искать не во мраке невежества, а на светлом пути дальнейшегоразвития и распространения культуры, знания и просвещения.

КОНТАКТ С ПРИРОДОЙ

Под контактом с Природой я подразумеваю установление тесной связи сявлением Природы, на которое направлено наше исследование. Мы должны знать,как выделять и воспринимать его, как влиять на него, манипулировать иуправлять им по своему желанию, как интерпретировать его значение. Некоторыепрактические аспекты наблюдения, технические приемы и оценки результатовбудут рассмотрены в дальнейшем (с. 221- 246). Здесь же отметим лишь важностьэтих навыков, составляющих одно из основных свойств психологическойструктуры личности ученого.

Наблюдение.

Наблюдение представляет собой пассивную сторону нашего контакта сПриродой. Мы ничего не предпринимаем, а только наблюдаем. Обычно так иначинается исследование, поскольку, прежде чем что-то выделить длядальнейшего изучения, мы должны это что-то увидеть. Здесь все ясно, но сампроцесс наблюдения содержит несколько ключевых моментов, которые следуетобсудить. Сюда относятся: составляющие процесса наблюдения, различие междувидением и открытием, необычайная важность так называемого "периферическогозрения", тщательность в оценке данных. Понятие "наблюдение" включает три существенно различных видадеятельности: обнаружение, распознавание и измерение. Под "обнаружением" яподразумеваю простое видение того, что есть. "Распознавание" предполагаетвосприятие этого "чего-то" в контексте известного или неизвестного намранее, другими словами, мы включаем это "что-то" в нашу память; под"измерением" же имеется в виду количественная оценка качества этого"чего-то". Если я иду по улице и в рассеянности уступаю кому-то дорогу, я темсамым его обнаруживаю; если я вижу, что это Джон, значит, я распознал его; аесли я отметил, что его рост 1 м 75 см, то я его измерил. Та же процедураимеет место и в научном наблюдении, что бы мы ни наблюдали: клетку,биологическую реакцию или химическое соединение. Главная путаница возникаетпотому, что ученые часто не различают этих трех аспектов наблюдения. Дажеесли вы не могли не увидеть нечто, попавшее в поле вашего зрения, это неозначает, чти вы распознали и открыли его для себя. Ученые имеют равныешансы видеть вещи: это в большей или меньшей степени зависит от случая,который их нам "подсовывает". Но, как сказал Пастер, "при наблюдении случайблагоприятствует лишь подготовленным". Возможно, ценнейшим достоянием ученого является способностьраспознавать значимость видимых им вещей. А для этого необходима большаяэрудиция: память ученого должна быть обогащена многим увиденным либопрочитанным, а он сам должен обладать большим талантом связывать увиденное сконкретными, относящимися к нему воспоминаниями. Лишь таким путем можно наделе что-то открыть. Теперь о "периферическом зрении". В одной старой сказке три принца изСерендипа всегда случайно обнаруживали вещи, которые ранее и не думалиискать{23}. Как это у них получалось? По моему разумению, ответ кроется в ихспособности к "периферическому зрению". Она заключается в следующем:разглядывая то, что вы хотите видеть, не мешает уголком глаза стеречь и то,что может появиться неожиданно. Я убежден, что это один из величайших даров,которым может обладать ученый Мы же обычно бываем так сосредоточены напредмете исследования, что другие, порой гораздо более важные вещи не всостоянии проникнуть в наше сознание. Как правило, это касается вещей, стольнепривычных для нас, что они кажутся нам невероятными. А между тем именноневероятное по-настоящему заслуживает внимания! Если же нечто неожиданноевдруг оказывается истинным, то в этом случае наблюдение будет значительнымшагом вперед. Известно, с каким трудом поддаются наблюдению факты, на которые мыпросто смотрим, не видя их, особенно если они возникают совершеннонеожиданно, а мы отвлечены каким-либо переживанием. Это хорошо иллюстрируетследующая поучительная история. Во время одного из заседаний конгресса попсихологии в Геттингене в зал ворвался человек, за которым гналсявооруженный бандит. После короткой схватки на глазах у всех раздалсявыстрел, и оба человека выбежали из зала примерно через двадцать секундпосле своего появления. Председатель сразу же попросил присутствующихзаписать все что они видели. Втайне от участников конгресса все происшествиебыло предварительно инсценировано, отрепетировано и сфотографировано. Изсорока представленных отчетов лишь один содержал менее 20 % ошибок,касающихся основных фактов происшествия, 14 отчетов имели от 20 до 40 %, а25 отчетов - свыше 40 % ошибок. Любопытно, что более чем в половине отчетовоколо 10 % подробностей были чистейшей выдумкой. Результаты оказались весьмаудручающими, несмотря на благоприятные условия - все происшествие былокоротким и достаточно необычным, чтобы привлечь к себе внимание, подробностиего были немедленно зафиксированы людьми, привыкшими к научным наблюдениям,причем никто из них не был вовлечен в происходящее. Эксперименты такого типанередко проводятся психологами и почти всегда дают сходные результаты. Особого внимания заслуживает также то, что ошибки наблюдения не тольконе ограничиваются игнорированием достаточно очевидных фактов, но нередкосопровождаются выдумыванием деталей. Существуют бесчисленные примерыоптических иллюзий, обманов, вызванных отвлечением внимания (например, вфокусах) и изменением эталона сравнения (теплое кажется холодным послегорячего чая, по горячим после холодного: серое представляется почти белым всравнении с черным и почти черным в сравнении с белым). Ошибки частодопускаются под влиянием предшествующего наблюдения. Например, нормальныйнадпочечник может показаться очень маленьким, если мы смотрим на него сразупосле того, как наблюдали несколько необычно крупных надпочечников. Кроме того, мы имеем склонность видеть только то, к наблюдению чего мыподготовлены. При наблюдении эксперимента на собаке противник опытов надживотными заметит только, что собаку хорошо усыпили, собаковод обратитвнимание на породу животного, а ученые разных специальностей обратятвнимание на такие подробности, которые представляют интерес для их областизнания. Необычайным даром видения неожиданного обладал Пастер. Проводимое имизучение случаев холеры у птиц было прервано летним отпуском, а когда онвозобновил работу, почти все микробные культуры оказались стерильными. Онпопытался оживить микроб путем введения его птицам, но это ни к чему непривело. Пастер уже был готов прекратить эксперимент, когда ему пришла вголову мысль ввести птицам сильнодействующую свежую культуру. Далее приведемслова его коллеги Дюкло: "К удивлению всех, а возможно и самого Пастера, неожидавшего такого успеха, почти все птицы устояли против введения микробов,в то время как другие птицы, которым ослабевшая культура не вводилась послеобычного инкубационного периода заболели... Это привело к открытию принципаиммунизации ослабленными патогенами" [9]. В другом случае Пастер с удивлением заметил, что возбудители сибирскойязвы могут быть выделены из почвы, в которой двенадцать лет назад былизахоронены овцы, умершие от этой болезни. Оставалось загадкой, как стольдлительный срок бактерии могли сохранять вирулентность и с интервалом внесколько лет вновь вызывать эпидемии. Однажды, идя через поле, он заметил,что некоторый участок земли имеет особую окраску. Когда он спросил об этомфермера, тот ответил, что год назад там захоронили умерших от сибирской язвыовец. Как рассказывает Эмиль Ру, "Пастер, всегда обращавший внимание надетали, заметил на поверхности почвы большое количество ходов, прорытыхчервями. Ему в голову пришла идея, что в своих бесконечных перемещениях изтолщи земли на ее поверхность черви вынесли наружу богатую перегноем почву,находившуюся вокруг останков овец, а вместе с ней - и споры сибирской язвы.Пастер никогда не останавливался на идеях - он сразу переходил кэксперименту. Последний подтвердил его предположение: у морской свинкиудалось вызвать сибирскую язву" [цит. по: 2]. Никакие кабинетные размышления не привели бы Пастера к этому открытию,если бы не его личные наблюдения. Да и моя собственная работа не разубеждала меня в том, насколько мы бываем слепы к неожиданностям. В 1941 г. язанимался изучением влияния прогестерона - недавно синтезированного гормонаяичников - на половые органы. Я каждый день вводил крысам это соединение,ожидая определенных изменений в половых органах. Через несколько недель япередал эту работу лаборантке, только что приступившей к работе. К большомумоему удивлению, на следующий день она доложила, что все животные погибли.Поскольку я неоднократно вводил те же дозы прогестерона без каких-либоосложнений, я решил, что она плохо приготовила раствор, и просто сказал ей,чтобы она повторила эксперимент более тщательно. На. следующий день девушкапришла ко мне в великом расстройстве: несмотря на все меры предосторожности,животные погибли после первой же инъекции. Я был в полном замешательстве ипопросил ее повторить опыт с другой группой крыс, на этот раз в моемприсутствии. Выяснилось, что, не зная наших технических приемов, лаборантка вводилагормон внутрибрюшинно, основываясь на опыте своей предыдущей работы вбактериологической лаборатории. Я не предполагал, что способ инъекции имееткакое-либо существенное значение, но пока я говорил ей это, все крысыуснули, как если бы получили сильную анестезию, а затем погибли. Все этовыглядело очень странно. До сих пор у прогестерона не было обнаруженоникаких токсических эффектов и ни один стероидный гормон - и ни один гормонвообще - никогда не вызывал анестезии. Тогда я повторил эксперимент сменьшей дозой прогестерона. Животные опять уснули, но на этот раз через паручасов они проснулись в полном здравии. Здесь мы имели дело с настоящей гормональной анестезией, при которойсон вызывается естественным продуктом эндокринной железы. Очевидно, раньшеэтого явления не замечали, поскольку после обычной подкожной инъекциивсасывание прогестерона происходит слишком медленно, чтобы был достигнутобладающий анестезирующим действием уровень содержания его в крови. Когда женеопытная лаборантка ввела вещество другим способом, оно быстроабсорбировалось с обширной брюшинной поверхности. Но она не заметилаанестезии, поскольку у нее не было повода наблюдать за животными доочередной инъекции на следующий день, когда животные были уже мертвы. Дажеесли бы она обследовала их вскоре после инъекции, сомнительно, чтобы онаприписала их неподвижность перед гибелью подлинной анестезии. После того какя описал эти наблюдения, несколько опытных авторов оспорили моюинтерпретацию, приписывая неподвижность животных обычному "шоку". Теперь жемы знаем, что стероидные гормоны могут вызывать анестезию не только уживотных, но и у людей. Например, гидроксидион - близкое производноепрогестерона - в настоящее время находит клиническое применение дляанестезии при некоторых хирургических операциях. Чем больше мы полагаемся на сложные инструменты, тем в большей степениискусство наблюдения сходит на нет. В этой связи процесс обучения молодежи,с моей точки зрения, следует строить так, чтобы она приобретала навыктщательного наблюдения за поведением подопытных животных и тщательногопатологоанатомического исследования. При этом особое внимание следуетуделять "периферическому зрению", настраивая студентов на систематическийпоиск неожиданных изменений. Помимо того что подчас наиболее важные детали находятся на перифериинашего зрения, мы рискуем не заметить их из-за несущественных деталей,затемняющих картину. Талант видеть подобное в массе различий - и, что ещеважнее, различие в массе подобного - составляет основу любойклассификационной деятельности. В заключение несколько слов о тщательности - кропотливом внимании кдеталям. Все согласны с тем, что это качество крайне важно не только внаучном исследовании, но и во всех областях жизни. Согласно Кеннону,"желание брать на себя бесконечные трудности и тщательно рассматриватьмельчайшие детали является важнейшим элементом самого духа исследования"[4]. А по словам Томаса Карлейля{24}, сам гений есть не что иное, как"прежде всего необычайная старательность". Тщательность исследования предохраняет идею от "смазывания". Онанеобходима во всех видах научной работы, как при оценке мыслей, так инаблюдений. К сожалению, чем более живым воображением обладает человек и чемс большим рвением он стремится завершить картину, которую ему рисуетвоображение, тем скорее он будет пренебрегать мелочами. Только единицы изнас достаточно нетерпеливы, чтобы стремиться к неизведанному, и в то жевремя обладают достаточным терпением, чтобы по дороге постоянно проверять,на правильном ли пути они находятся.

Технические навыки

Тесный контакт с Природой, какую бы форму он ни принимал - пассивногонаблюдения или активного преобразования,- предполагает изрядные техническиенавыки и изобретательность. С моей точки зрения, молодой человек в годы своего становления долженовладевать техническими навыками, но не ориентироваться на их немедленноеприменение. На это есть две причины: он узнает, что он может и любит делатьсвоими руками, а кроме того, создаст некоторый запас навыков, которые будутвсегда наготове, в случае если хорошая идея неожиданно потребует ихиспользования. Многие хирургические приемы, которым я в бытность студентом-медикомнаучился у своего отца, очень пригодились мне в дальнейшем. Затем в качествесотрудника кафедры патологии Пражского университета я имел достаточновозможностей для изучения методов гистологии. Еще позже я настолько уверилсяв том, что основой всех современных медицинских исследований является химия,что защитил в этой области вторую докторскую диссертацию. Теперь, оцениваявремя, затраченное на овладение всем этим, мне кажется, что оно не пропалодаром, хотя далеко не все из приобретенных навыков пригодились мне напрактике. По своим склонностям я морфолог и хирург-экспериментатор. И хотя дотого, как сделать выбор в пользу конкретной научной карьеры, я потратилзначительное время на изучение методов химического синтеза, эту сторонусвоей подготовки я использую менее всего. И все же я не сожалею о годах,проведенных в химической лаборатории. Они дали мне определенное пониманиевозможностей и ограничений этой науки с точки зрения моих ранеесформировавшихся наклонностей. Я все еще считаю химию одним из наиболее ценных инструментовмедицинского или любого другого биологического исследования, и тем не менееона - не биология... Мне нравится само живое, его формы и проявления,словом, то, что непосредственно доступно моим органам чувств. Биологическаяреакция, которую я могу видеть невооруженным глазом, или клетка, которую ямогу наблюдать под микроскопом,- все это значит для меня гораздо больше, чемколориметрическая реакция, показывающая уровень крови в каком-то соединении.Мне нравятся приемы экспериментальной хирургии из-за точности получаемойинформации. Фармакология тоже дает нам способы блокировать деятельностькакого-либо нерва, или, скажем, почки, но всегда остается сомнение,произведена ли блокировка полностью и не задеты ли другие органы. Ситуациязначительно прояснится, если перерезать нерв или удалить почку. (Долженпопутно признать, что экспериментальная хирургия нравится мне и просто какмастерство: я часто пытаюсь решить хитроумную хирургическую задачу,экспериментируя на животных. При этом я не рассчитываю на ее немедленноеприменение, мне просто хочется посмотреть, можно ли это сделать. И если опытудается, то рано или поздно появляется возможность его удачного применения.) В фармакологии и физиологии я предпочитаю экспериментировать на живом ицелостном организме, а не на изолированном органе или на животном,измученном различными "процедурами по повышению или понижениючувствительности". В этой связи я вспоминаю, как одни молодой ученый втечение тридцати минут излагал свои наблюдения над кошкой, которуюанестезировали, привязали к столу, ввели атропин (чтобы блокироватьблуждающий нерв), удалили часть печени, затем сделали инъекцию некоторогопрепарата; все это вызвало у нее выделение кала и мочи, а также виляющиедвижения хвостом. Когда по докладу началась дискуссия, был задан только одинвопрос: "А что еще могла бы делать кошка в таких условиях?" Еще более искусственными мне представляются условия, при которых удаленвесь организм, за исключением единственного органа, исследуемого влабораторной пробирке, т. е. in vitro. Нет сомнения, что существуютпроблемы, которые нельзя решить никаким иным путем, и люди, заинтересованныев их решении, вынуждены применять метод in vitro. Однако чем меньше тот илииной метод разрушает живое, тем больше он мне по душе. Вообще говоря, я не расположен спешить с применением сложных методовсразу после их изобретения. Теперь, когда нам стали доступныэлектронно-микроскопические и радиоизотопные методы исследования, применениеих при решении бесчисленных проблем дает определенные "публикабельные" идаже полезные результаты. Молодой человек, делающий первые шаги в науке,разумеется, может извлечь отсюда известную пользу. Но те, кто уже имеет опытработы и определил область своих интересов, не должны ослепляться новизной ихитроумностью новых методов. Даже самые совершенные методы имеют тенденциюпостоянно совершенствоваться, и тогда их можно будет с большей пользойприменить в исследованиях, в которых новизной отличается идея, а неиспользуемый инструмент. На мой взгляд, опытному ученому нет необходимости изучать все имеющиесяметоды исследования и сравнивать их достоинства. Ему нет необходимости всовершенстве овладеть ими, исходя из предположения, что они смогут начто-нибудь сгодиться. Если на что и нужно тратить силы, так это наразработку собственных методов. Почти все великие биологи создалиспециальную технику в своих областях исследования. Лавуазье сам изготовлялвесы, термометры, калориметры. Пастер зарекомендовал себя необычайноспособным изобретателем в области бактериологической техники, и многие изего изобретений используются и сегодня. То же справедливо в отношениистольких выдающихся исследователей, что продолжать их перечень было быизлишним. Новая техника - это "повивальная бабка" при рождении новой науки.