Тема 4. Политическая власть

4.1 Природа власти

Политику отличает от других сфер жизни общества (экономической, социальной, духовной и т. д.) то, что ее основой служит власть.Она выступает главным объектом вожделений и взаимодействий групп, общностей, организаций. Но власть оказывается наиболее таинственным явлением в политике, природу которого выявить непросто. В самом деле, что такое власть - абстракция, символ или реальное действие? Ведь можно говорить о власти человека, организации, общества, но одновременно и о власти идей, слов, законов. Что заставляет человека, общество подчиняться кому-либо или чему-либо: боязнь насилия или желание повиноваться? Своей таинственностью и неопределенностью власть никого не оставляла равнодушным к себе: ею восхищались и ее проклинали, ее возвышали до небес и «втаптывали в грязь».

Многоликость форм существования и проявления властной воли обусловила неутихающие дискуссии относительно ее природы и породила различие подходов и трактовок ее.

Первыйряд определений (обозначим его как поведенческий)характеризует власть как особенную сущность, носителем которой выступает отдельная личность. Эта сущность выражается в локализованной энергии, заставляющей других людей повиноваться. В таком случае власть отождествлялась с вещью (силой), обладание которой дает право на повелевание. Для придания власти большей величественности и могущества она наделяется такими ценностными характеристиками, как божественный характер, справедливость, ответственность, добропорядочность. Природа власти объясняется биологической и психической природой человека.

Второй подход (социологический)трактует власть в терминах социального взаимодействия, как отношение чего-нибудь или кого-нибудь. Взаимодействие предполагает наличие по крайней мере двух сторон. В таком контексте наиболее распространенным является позитивистско-социологическое определение власти немецким социологом М. Вебером.

Он понимал власть как способность одного индивида в определенных социальных условиях проводить собственную волю вопреки сопротивлению другого индивида. В основе властных отношений лежат отношения господства и подчинения. Они складываются между субъектом властной воли (субъект власти - тот, кто обладает способностью влиять на другого и добиваться поставленных целей) и объектом властного воздействия (объект власти - тот, кто осуществляет свое поведение в соответствии с содержанием властного воздействия, т. е. с характером предъявляемых субъектом власти требований).

Расширяя границы социального субъекта до группы, организации, общества, американский социолог Т. Парсонс обратил внимание на две характерные черты власти. Он представил власть, во-первых, как способность принимать решения и добиваться их обязательного выполнения и, во-вторых, как способность общества мобилизовать свои ресурсы для достижения общих целей.

Поведенческое понимание власти стало активно разрабатываться в 30-х годах XX в. благодаря введению в политическую науку бихевиоризма. Это событие оказало заметное влияние на политическую мысль и было связано с именами американских ученых Ч. Мерриама, Г. Лассуэла и английского исследователя Дж. Кэтлина. Они выводили властные отношения из природы человека, его естественных свойств, отказываясь от моральных оценок политики; более того, они рассматривали человека как «властолюбивое животное», в основе поступков и действий которого лежит стремление (чаще всего-неосознанное) к власти.

Именно стремление подчинить своей воле других индивидов выступает в качестве доминирующего мотива политической активности конкретной личности. Сам же политический процесс бихевиористы рассматривали как столкновение индивидуальных стремлений к власти, в которой побеждает самый сильный. Баланс стремлений к власти политических сил обеспечивается системой политических институтов. Нарушение равновесия политических сил приводит к кризисам и конфликтам в обществе.

Концентрируясь на «наблюдаемом поведении», бихевиористы пытались выявить одинаковые и регулярные реакции в поведении индивида. Они отметили недостаточность легальных форм регулирования поведения со стороны власти (например, правовых) и стремились проникнуть глубже в механизм мотивации. В ходе исследований обнаружилось, что большинство обывателей воспринимает политическую реальность в терминах иррационального начала: традиции, обычаи, религия, чувства. Для подобных выводов дает основания и ситуация при тоталитарных режимах, в частности в Германии и СССР, где эти режимы пользовались массовой поддержкой внутри своих обществ.

Внимание к бессознательным мотивам политического поведения обусловило доминирование в 50 - 60-х годах в рамках поведенческого подхода психоаналитических и неофрейдистских концепций власти. Основной тезис данных концепций: власть есть способ господства бессознательного над человеческим сознанием. Индивид подчиняется силам, находящимся вне его сознания. Это происходит в результате того, что человеческой психике задается особая установка средствами скрытого и открытого манипулирования. Подавляя рациональные мотивы поведения, манипуляция обеспечивает доминирование ирра-цибнальных начал в политической деятельности: страха, агрессивности, стремления к разрушению и деструктивности.

Так, американский психоаналитик К. Хорни в качестве определяющего мотива политического поведения рассматривал страх, порождаемый враждебной человеку социальной средой. Стремление избежать ситуаций, внушающих страх («неврозы»), определяет модели поведения в конкретных обстоятельствах. Скажем, «невроз привязанности» выражается в жажде любви и одобрения любой ценой; «невроз власти» - в погоне за престижем и обладанием; «невроз покорности» - в склонности к конформизму; «невроз изоляции» - в «бегстве» от общества, стремлении «спрятаться» от действительности.

Практическая ориентация бихевиоризма и психоанализа на решение конкретных проблем, возникающих в политической жизни (например, таких: чем вызвано деструктивное поведение личности? Как можно обеспечить поддержку власти со стороны личности? Как власть может влиять и контролировать поведение индивида?), несомненно, расширяла представления о власти и значительно обогатила политическую науку. Однако при всем многообразии эмпирических данных о конкретных формах проявления властной воли содержание властных отношений оказывалось неясным, ценностно нейтральным и социально необусловленным. Даже с введением в анализ власти морального, интеллектуального и религиозного факторов, при сохранении доминирующей роли антропологического принципа, «покрывало таинственности» с власти не снимается.

Например, сторонник теории естественного происхождения власти французский политолог Л. Дюги в «Курсе конституционного права» обосновывает закономерность деления общества на «правящих» и «управляемых», «сильных» и «слабых». Обладание властью одними людьми он связывал с их физическим, моральным, религиозным, интеллектуальным и экономическим превосходством над другими людьми. Эти первые, будучи сильнее своих соплеменников, навязывали им свою волю и достигали желаемых целей. В конечном счете именно они и стали классом правителей. Таким образом, естественное деление людей на «сильных» и «слабых» обусловило право на власть (т.^е. их «особенную сущность»).

Однако для придания своим властным притязаниям легитимности «сильные» использовали мифы о божественном характере власти и об «общественной воле», воплощенной в институтах власти. Величие власти опиралось, по Л. Дюги,на преобладание в коллективной памяти этих двух мифов, свойственных двум различным стадиям эволюции человеческого общества. В традиционных обществах персона правителя обожествлялась и он объявлялся либо потомком божества, либо самим божеством. В предсовременных и современных обществах использовался миф об «общественной воле», которая должна подчиняться «индивидуальной воле» самых «сильных».

Однако процесс появления «правящих» и «управляемых» вовсе не раскрывает природы власти. Понимая это, Л. Дюги замечал, что невозможно объяснить, почему существует право публичной власти и чем оно оправдывается. Он полагал, что по вопросу о происхождении власти могут быть выдвинуты две равноправные, но одинаково недоказуемые гипотезы: власть можно считать установленной либо Богом, либо людьми.

Для установления власти необходимо, с одной стороны, наличие веры индивидов в реальное существование публичной власти, а с другой - наличие в данной группе материальной возможности для некоторых индивидов, называемых правящими, ставить в зависимость от своей воли использование силы.

Социологическое понимание строится на анализе власти в контексте социальных условий ее возникновения и функционирования с учетом доминирующих в обществе ценностей, традиций, предпочтений. Однако природа властного взаимодействия трактуется сторонниками данного подхода неоднозначно.

Так, в рамках структурно-функционального анализа (его основателем считается американский социолог Т. Парсонс)власть рассматривается как отношение неравноправных субъектов, поведение которых обусловлено выполняемыми ими социальными ролями, например, управляющих и управляемых. При этом под социальной ролью понимается ожидаемое от человека поведение, соответствующее занимаемому им статусу.

Подобная трактовка власти вытекает из общей теории действия. Т. Парсонс рассматривал общество как структурно расчлененную целостность (систему), в которой каждый элемент выполняет определённые функции для поддержания ее жизнеспособности. Интеграция различных элементов системы осуществляется социальным действием, поэтому подход Т. Парсонса часто называют теорией социального действия.

Социальное действие включает в себя поведение человека, группы, организации, мотивируемое и направляемое теми значениями, которые эти субъекты находят в окружающем мире. Иначе говоря, социальное действие представляет собой реакцию субъекта на совокупность сигналов, поступающих как от естественных объектов (биологическая природа человека, климат и т. д.Х так и от социальных (т. е. от других субъектов). Через эти сигналы и значения, придаваемые предметам, субъект вступает в отношения. Направленность действий индивида или группы обусловливаются господствующими в обществе правилами, нормами и ценностями. Согласно функциональному принципу власть, по Т. Парсонсу,выполняет ряд жизнеобеспечивающих функций: предписывает субъектам выполнять обязанности, налагаемые на них обществом, и мобилизует ресурсы для достижения общих целей.

В рамках социальной конфликтологии (основатели - К Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин)власть рассматривалась как отношения господства, подчинения одного класса другим. Природа данного господства обусловлена экономическим неравенством: местом и ролью класса в экономической системе общества. Обладание собственностью обеспечивает экономически господствующему классу способность подчинять своей воле экономически зависимые классы. Например, политическая власть буржуазии над пролетариатом была обусловлена ее экономическим господством и возможностями государственного принуждения. Однако сведение властных отношений к классовым сужает их объем. Социальное неравенство не исчерпывается только классовыми различиями. Оно более многообразно и дополняется профессиональными, этническими, половозрастными, региональными, культурными различиями. Поэтому точнее было бы сказать: власть оказывается везде, где есть неравенство.

В связи с этим власть следует отличать от господства. Французский политолог М. Дюверже выделяет два элемента внутри власти: «материальное принуждение» и убеждение, веру со стороны подчиняющихся в то, что такое подчинение похвально, справедливо, законно. Если недостает второго элемента, то это уже не власть, а господство. «Господство» - более узкое понятие, чем «власть», и связано с применением силы. Применение силы может выражаться в физическом насилии, экономическом принуждении, давлении организованного коллектива. Власть же может осуществляться и без применения силы, основываясь на авторитете (т. е. вероятности добровольного подчинения).

Отмечая наличие двух элементов власти, М. Дюверже подчеркивает, что осуществление власти опирается на насилие и на верования субъектов политического процесса, прежде всего на их веру в необходимость власти вообще и на веру в ее легитимность (законность, справедливость), в частности. Двойственность власти (Af. Дюверже образно определяет ее как двуликий Янус) выражается в том, что она является инструментом господства одних групп общества над другими; однако одновременно она выступает эффективным средством интеграции и обеспечения социальной солидарности всех членов общества для всеобщего блага.

Будучи социальной по своей сущности (т. е. возникающей только в обществе), власть вместе с обществом проходит сложный путь изменения собственных форм. В примитивных обществах власть была анонимной,распыленной среди членов рода и племени. Она проявлялась в совокупности верований и обычаев, которые жестко регламентировали индивидуальное поведение. Однако власть не имела политического характера. Усложнение социальных потребностей и появление новых видов деятельности для их удовлетворения заметно усилили интенсивность взаимодействий индивидов. Это обусловило необходимость концентрации некогда распыленной власти в руках вождей, групп с тем, чтобы она была способна эффективно реагировать на возникающие проблемы.

Анонимная форма власти уступила свое место индивидуализированной. Однако процесс нарастания социального неравенства обнаруживал неэффективность индивидуализированной власти как средства разрешения более глубоких социальных конфликтов. Это стимулировало процесс институциализации власти, в ходе которого она все более стала опираться на специальные институты, осуществляющие такие, например, функции, как выражение общих интересов, управление, обеспечение социального мира и порядка и т. д. Так власть постепенно становилась политической,выражаясь в деятельности государства, партий и других организаций.

Власть как общественный феномен имеет ряд «измерений», т. е. она, во-первых, выражается в функционировании определенных институтов (государственных, общественных), во- вторых, связана с деятельностью лидеров, элит, масс (т. е. нроявляется в действии), в-третьих, опирается на систему средств и методов властного воздействия (это основания и ресурсы власти), в-четвертых, характеризуется изменениями (например, снижением легитимности, эффективности, изменением соотношения функций законодательных и исполнительных органов), в-пятых, проявляется в результатах (последствиях) ее реализации.

4.2 Ресурсы власти

Власть, по определению, есть способность субъекта проводить собственную волю вопреки сопротивлению других, поэтому ее реализация предполагает использование определенных методов и средств. С их помощью власть может воздействовать на объекты и достигать поставленных целей.

В литературе средства властного воздействия делят на реальные,т. е. используемые властью в конкретный период времени (их называют основаниями власти), и потенциальные,т. е. те, которые могут быть использованы, но пока не используются (их называют ресурсами власти). Однако представляется, что подобная классификация несколько искусственна. Между реальными и потенциальными источниками власти нет жесткой границы, поэтому целесообразнее использовать термин «ресурс». Американский политолог М. Роджерс понимает под ресурсом «благо, обладание которым повышает способность его обладателя оказывать влияние на других индивидов».

Классификация ресурсов власти может проводиться по различным критериям. Одна из первых систем классификаций ресурсов власти была предложена Н. Макиавелли в работах «Государь» и «Размышления о первой декаде Тита Ливия». В основу своей классификации он заложил определение мотивов человеческого поведения. В «Рассуждениях» Н. Макиавелли выявил два главных мотива поведения людей - любовь и страх. Тот, кого боятся, способен управлять так же легко, как и тот, кто любим. Однако оба ресурса различаются способом воздействия: если страх прочен и тверд, то любовь очень тонка, она держится на крайне зыбкой основе - человеческой благодарности. Злому человеку ничего не стоит разрушить человеческую благодарность ради личной корысти. К тому же ресурс страха, по Н. Макиавелли,имеет различную эффективность воздействия. По его мнению, человек может смириться с утратой власти или чести, потерей свободы, но он никогда не смирится с утратой имущества. Кроме страха и любви ресурсами власти Н. Макиавелли признавал человеческие страсти и пороки (лживость, боязливость, алчность).

Впоследствии антропологический принцип стал использоваться и в других классификациях. К страху, на котором власть держалась прежде, добавились убеждение (особенно в период развития средств массовой информации) и интерес. Ресурс убеждения может одинаково использоваться в качестве источника власти как в демократических обществах (на основе свободного выбора самим индивидом политических предпочтений и ценностей), так и в тоталитарных системах (с помощью идеологической обработки населения и контроля за информацией).

Ресурс интереса является основой взаимоотношений власти и индивида в демократических системах с развитым гражданским обществом. В таком случае политика лишается какой-либо таинственности и выступает как сфера купли-продажи: политики покупают избирателей обещаниями в обмен на их голоса. Избиратели голосуют за тех, кто реально может удовлетворить их материальный интерес. Происходит обмен ресурсами.

Естественно, ресурсы различаются своей эффективностью, циклом действия. Использование тех или иных ресурсов зависит от ряда факторов, например, от типа режима. Так, в тоталитарных режимах власть опирается на ресурсы страха и убеждения. Причем оба ресурса органично дополняют друг друга. Ведь страх является не только результатом принуждения, насилия, но и следствием активной идеологической обработки, воздействующей на национальные, религиозные и другие чувства граждан. В свою очередь, убеждения формируются не только посредством добровольного принятия образа будущего (например, коммунистического идеала) как желаемого, но и с помощью политического террора, тотального контроля над личностью, информацией.

Ресурсы власти различаются по характеру воздействия и сферам влияния. Соответственно выделяются нормативные, утилитарные и принудительные ресурсы. В первом случае власть влияет на мировосприятие личности, его поведение с помощью изменения норм и правил взаимодействия индивидов. Особенно это заметно, когда общество проводит радикальные преобразования, например, от тоталитаризма к демократии, когда изменяются ценностные ориентации общества. Так, ценности равенства, уравнительности уступают место достижительным ценностям - свободе личности, ее автономности от государства, ответственности и т. д.

Власть может воздействовать на условия существования людей, удовлетворяя их повседневные запросы и требования, скажем, повышения зарплаты и социальных выплат, улучшения условий труда и т. д. Ресурсы этой группы называются утилитарными.

И наконец, угроза использования силы связана с принудительными ресурсами, к которым относятся страх за свою жизнь, боязнь насилия, угроза увольнения, потеря собственности и т. д. На выбор ресурсов, используемых властью, влияет целый ряд обстоятельств: состояние экономического развития (спад или подъем), уровень жизни, зрелость гражданского общества, политическая культура лидеров, элит и населения, культурно-религиозная среда.

4.3 Легитимность власти и ее типология

Если власть опирается только на принуждение (физическое, материальное, психологическое), то возможности ее достаточно ограниченны. По природе своей властные отношения основываются на взаимосвязи принуждения и согласия. Двойственность власти состоит в том, что она может быть не Только результатом принуждения кого-либо над кем-либо, но и результатом согласия населения добровольно подчиняться. Противоречивое единство внутри властных отношений (принуждения в согласии и согласия в принуждении) обеспечивается авторитетом власти, ее легитимностью.

Термин «легитимность» (фр. legitimite) имеет несколько значений. Первоначально он возник в начале XIX в. во Франции и практически отождествлялся с термином «legalite» (законность). Он использовался для обозначения законно установленной власти в отличие от власти, насильственно узурпированной. Однако термин «легитимность» не имеет строго юридического содержания и не фиксируется в конституциях.

Легитимность - это символ веры, представление, которое присутствует в сознании граждан. Оно проистекает из убеждения, что власть в стране наделена правом принимать решения, которые ее граждане должны выполнять.

Подобное объяснение вытекает из теории легитимности М. Вебера,который включал в нее два положения: во-первых, признание власти правителей; во-вторых, обязанности управляемых подчиняться ей. Следовательно, принцип легитимности власти обеспечивает добровольное согласие граждан подчиняться ее решениям и правомочность применения властью принуждения. В силу этого легитимность является важнейшим признаком демократической власти, признания ее правомерности как гражданами, так и мировым сообществом, что, в свою очередь, возможно тогда, когда власть опирается на ценности, традиции, предпочтения и устремления большинства общества. Вот почему даже авторитарные режимы стремятся обеспечить себе некоторые признаки легитимности (например, выборность, народное представительство и др.). Авторитарные лидеры понимают, что власть не может долго опираться на насилие ввиду ограниченности ресурса принуждения, поэтому они стремятся заручиться поддержкой населения.

Определяя леатшмность как способность власти «создавать и поддерживать у людей убеждение в том, что существующие политические институты являются наилучшими»(С. Липсет),не следует думать, будто подобное убеждение разделяют все граждане. Естественно, в обществе всегда есть социальные группы, не разделяющие политический курс режима и не принимающие его. Однако, отражая ценности и предпочтения большинства общества, власть признается наилучшей и ей следует подчиняться, даже несмотря на ее промахи и недостатки.

Создание убежденности в правомерности и эффективности данных политических институтов может достигаться различными способами. М. Вебер выделил три идеальных типа легитимности: традиционный, харизматический-, рационально-легальный. Однако на практике обозначенные типы легитимности не так явно противостоят друг другу. Скорее, они переплетаются и могут дополнять друг друга.

Исторически первым типом легитимности власти был традиционный (власть вождей, королей). Традиционная легитимность основывалась на праве престолонаследия, которое опиралось на божественный характер власти монарха. «Божественное право» гласило, что «власть тех, кто правит, будучи выражением власти Бога на земле, приобретает особое достоинство, стоящее выше человеческого». Таким путем создавалось убеждение в правомерности и величии королевской власти.

Сама же власть опиралась на традиции общества подчиняться монарху и на принуждение. Традиционный тип легитимности сохранился до настоящего времени, хотя заметно трансформировался. Так, традиционная легитимность королевской власти является реальностью для ряда стран: Непала, Саудовской Аравии, Омана, Иордании, Кувейта и некоторых других. В современных же обществах, подобных Японии или Англии, сохранение королевской власти есть, скорее, дань традиции: институт монархии в них играет символическую роль и составляет неотъемлемую часть менталитета общества. В других развитых государствах (например, в Испании, Бель-гаи) институт монархии несет определенные представительские и исполнительные функции (так, король Испании является верховным главнокомандующим).

Однако рационализация политической жизни привела к замене «божественного права», а вместе с ним и традиционной легитимности достаточно разветвленной системой бюрократии и политических структур.

Второй тип легитимности, по М. Веберу - харизматический. «Харизма» в переводе с греческого означает «божественный дар, благодать». Понятие «харизма» М. Вебер заимствовал у теолога Р. Зона,поэтому оно имеет религиозный характер. Однако за термином «харизма» так и не сохранилось какого-то четкого содержания. Его трактуют предельно широко: от культа личности (в СССР - В. И. Ленина, И. В. Сталина и т. д.) до подлинных носителей харизматической власти (например, бывшего лидера Ирана аятоллы Хомейни).Очевидно, что термин «харизма» олицетворяет персонализацию власти в руках кого-то в переходных и нестабильных обществах. Харизматический тип власти, по М. Веберу,характеризуется абсолютной легитимностью, поскольку власть в лице лидера наделяется выдающимися, а подчас и сверхъестественными качествами. В результате образ лидера совпадает с чаяниями населения, что и делает его приказы и решения непререкаемыми и выполняемыми беспрекословно.

К носителям подлинной харизматической власти М. Вебер относил Моисея, Давида, Магомета, Будду. К современным лидерам харизматического типа можно отнести М. Ганди, Ататюрка, Хомейни и др. Однако заметим, что харизматическая легитимность постепенно исчезает в результате процесса секуляризации, т. е. освобождения общественного и индивидуального сознания от влияния религии. Харизматический тип легитимности пока сохраняется в традиционных обществах Африки, где харизма становится формой организованного политического поклонения (т. е. «политической религией»).

Из 170 стран мира в большей части имеет место легально-рациональный тин легитимности власти,основанный на вере в правильность формальных правил (например, формирования власти на свободных выборах, верховенство закона, законо послушности граждан и т. д.) и в необходимость их выполнения. Однако по сравнению с идеальным типом М. Вебера легально-рациональная легитимность на практике трансформировалась в смешанную: легально-рационально-бюрократическую. В рамках данного типа легитимности сосуществуют различные типы режимов, как имеющих высокую легитимность, так и лишенные ее вообще.

Веберовский идеальный тип рациональной легитимности в полном объеме распространяется на развитые плюралистические демократии. В них власть признается легитимной на свободных выборах большинством населения уже в течение продолжительного времени. Таких государств насчитывается примерно тридцать пять: страны Западной Европы, Северной Америки, Австралии, Новой Зеландии и др.

С ним соседствуют авторитарно-бюрократические режимы,где правят либо военные, либо гражданские правительства. Уровень легитимности в них заметно снижается и часто подменяется поиском властью социальной поддержки у определенных групп населения с помощью обещаний либо адресной благотворительности. Примером таких режимов выступают государства Латинской Америки.

За пределами классической теории легитимности М. Вебера находятся тоталитарные режимы. Они не являются легитимными в общепринятом смысле. Если и можно говорить об их легитимности, то только на уровне правящей элиты. Тоталитарный режим отражает интересы и ценности правящего класса, который обладает всеми ресурсами и навязывает нормы и стандарты жизни всему обществу. Однако, будучи нелегитимными, тоталитарные режимы в некоторых случаях (особенно в СССР, бывших странах Восточной Европы) оказываются достаточно эффективными.

Эффективность экономической и социальной политики (стабильность экономического роста, уровня жизни населения) вместе с разветвленной системой принуждения и контроля за обществом практически снимает проблему легитимности. В указанных странах, в частности, жизнь в условиях чрезвычайных обстоятельств, создававшихся как реальной опасностью иностранного порабощения, так и искусственно проводившимися кампаниями по борьбе с «врагами народа», обеспечила достаточно высокий потенциал развития и широкую поддержку режимам со стороны значительной части общества. Попытки различных групп оспорить легитимность режима жестоко подавлялись.

Однако это не означает, что в тех странах, где отсутствует насилие, непременно присутствует легитимность. Для большинства экономически бедных стран Африки и Азии проблема легитимности не представляется актуальной. Население этих стран не связывает нищету, войны, болезни с неэффективностью власти, а объясняет Божьей немилостью. Приход к власти демократов рассматривается народами как знак судьбы, поэтому там и власть не нуждается в признании со стороны общества, и населению безразлично, насколько власть эффективна и демократична.

Следовательно, современная политическая практика заметно расходится с идеальными типами легитимности М. Вебера. Многие режимы вообще лишены легитимности, другие строят ее на многоэлементной основе (например, на сочетании традиции и рациональности).

Однако очевидно и то, что добиться полной легитимности также не удается нигде. Диапазон легитимности очень широк: от всенародного одобрения до полного отрицания режима. Даже в развитых демократиях граждане отмечают существенные изъяны в политической системе. И тем не менее считать режим нелегитимным, как свидетельствуют результаты обследований, проведенных в 1981 г. в 12 странах мира, склонны лишь 9% американцев, 3% немцев, 7% канадцев, 10% австралийцев. А вот во Франции доля тех, кто воспринимал режим как нелегитимный, составляла 26%, в Великобритании - 24%, в Индии - 41%. В последнем случае налицо признаки того, что легитимность исчезает.

Для стран, переходящих от тоталитаризма к демократии (к ним относится и Россия), проблема легитимности является одной из самых актуальных еще и по другой причине. Только высокий уровень легитимности власти позволяет реформаторам осуществлять широкомасштабные и радикальные преобразования. Однако именно в переходные периоды доминирует многоэлементная (смешанная) легитимность,которая опирается не только на закон, но одновременно и на традиции, рациональность, чувство и т. д.

При этом законность и легитимность часто не совпадают. Так, российская Конституция 1993 г. стала законной, но нелегитимной, поскольку не получила поддержки большинства общества. Не случайно поэтому, что для России проблема легитимности представляет сегодня не только теоретический интерес. Обеспечение высокой легитимности режима означает создание политических условий «мягкого» и контролируемого перехода к демократии, сокращения опасности возвратного движения к тоталитаризму.

Для того, чтобы не быть заложником в политической борьбе различных сил за власть, отличать непопулярность правительства от его нелегитимности, важно знать признаки проявления нелегитимности власти. Наиболее существенным признаком потери легитимности демократически сформированных режимов служит рост в них степени принуждения, ограничения прав и свобод личности, запрещение политических партий и движений. Кроме этого, падение легитимности режимов может быть связано с растущей коррумпированностью всех институтов власти, их сращиванием с криминальным миром. Ситуация реального контроля «теневой властью» официальных институтов свидетельствует о параличе власти. Однако такая ситуация не является универсальной и не распространяется на все страны. Например, политические скандалы в США с продажей оружия Ирану или подслушивание переговоров в штаб-квартире демократической партии, санкционированное президентом Р. Никсоном (лидером республиканцев), не обязательно являются признаками делегитимации режима. Скорее, это исключение из правил, следование которым является признаком стабильности системы.

Наиболее существенный показатель делегитимации режима - его низкая экономическая эффективность. В частности, именно экономическая неэффективность привела к краху коммунистические режимы в Восточной Европе и СССР. В то же время экономический рост, ликвидируя нищету, расширяет границы и уровень легитимности, поскольку открывает возможности к согласию, преодолению конфликтов, возникающих из-за высокой степени социального неравенства, что подтверждает, например, опыт Южной Кореи, Сингапура, Тайваня.

Конечно, даже в условиях режимов достаточно высокой легитимности население может высказывать (и даже активно) недовольство деятельностью конкретных институтов и лидеров. Это естественно. Так, по данным Института Докса, ответы швейцарцев на вопрос «Кому Вы доверяете, рассматривая в совокупности институты и организации, а не отдельных лиц или групп лиц?» распределились следующим образом: 38% доверяют палате представителей, 36% - сенату, столько же - кантональному правительству и церкви, 42% - армии, 35% - суду, 13% - прессе, 12% - политическим партиям.

Демократия никогда не считалась идеальной формой государства. Однако несомненное ее достоинство состоит в том, то она обеспечивает возможность перемен на основе правил, общих для всех участников политического процесса, и тем самым создает условия для совершенствования, поэтому ей нет лучшей альтернативы.