Таракан, таракан, тараканище!

А вы знаете, зачем нужны тараканы?

Они существуют повсеместно, в любой экосистеме, они были всегда, пережили динозавров и нас с вами переживут. Их невозможно истребить до конца, они презирают яды и не дохнут от радиации. Они многочисленны, плодовиты и живучи, способны приспосабливаться к самым неприятным условиям и абсолютно не изменяются вот уже несколько миллионов лет. Не потому, что незачем. А потому что нельзя.

Посмотрите на таракана. Что вы видите? Маленькую жалкую козявочку, которая даже укусить не может? Нет, вы видите монстра, чудовище! Даже если вы не запрыгнете с воплем на стол, все равно в вашей душе возникнет чувство глубочайшего омерзения. На то нет объективных причин. Таракан слаб, не ядовит, не опасен и совершенно беззащитен перед человеком. Да, он может иногда служить переносчиком заразы, но не в большей степени, чем ваша кошка или собака, а их вы не боитесь.

В этом главное и основное свойство таракана: он устроен таким хитрым образом и так запрограммирован природой, чтобы вызывать неподотчетный страх и иррациональное отвращение у любых высокоразвитых существ. Зачем это нужно? Чтобы уберечь биосферу от проникновения извне. Тараканы — центральный элемент иммунной системы Земли.

Когда какая-нибудь инопланетная цивилизация замышляет против нас недоброе — ну, например, завоевание мира, — она ведь никогда не нападает сразу, сломя голову. Сначала прилетают зонды, проводят исследование, сканирование, а уж потом умные головы в их инопланетном Генштабе вырабатывают тактику и стратегию нападения. И вот пялятся они тычинками в экран, любуются земными видами, мечтают, как приберут все эти богатства к своим ложноножкам — и вдруг прямо в центре экрана видят ЕГО! Таракана! Тараканы же, напоминаю, вездесущи, и неспроста — только так можно гарантировать, что они попадут в кадр. Генштаб в ужасе, главный в обмороке, оба адъютанта хватаются всеми конечностями за все головогруди, секретаря тошнит над мусорным бачком. Флотилия разворачивается и улетает в другую галактику на сверхсветовой скорости. Эта планета гадкая! На ней водятся тараканы! Страшные, противные, неистребимые, усами шевелят! Фу, мерзость, мерзость, скорее прочь отсюда!

Нам-то еще ничего, мы вроде притерпелись, а бедным инопланетянам каково с непривычки?

Вот и летают над Землей круглые тарелки, красные треугольники, белые параллелепипеды, покружат-покружат и пропадают. Один боевой флот сменяется другим, а нападать так и не решаются. Боятся.

Тараканы на страже, они бдят и никого не подпустят к матушке-Земле.

А вы на них с тапочком…

 

* * *

— Я вовсе не хотел уводить из Гамельна всех детей, — сказал Крысолов. — Да и не всех, кстати, увел, всего-то пару десятков. Это уж молва потом раздула все и приукрасила. И прошли-то они со мной не так уж далеко, и двух миль не будет. Горожане быстро опомнились, спохватились, догнали, вернули детей по домам. Побили меня ни за что ни про что…

Он вздохнул.

— Я ведь и не играл даже во второй-то раз. Вышел из мэрии как оплеванный, без оговоренной платы, с горящими ушами, а в спину меня толкали смешки и издевки членов городского совета. А что сделаешь, кому пожалуешься? Так и шел по улице, горбился, про флейту свою и забыл. А дети провожали меня глазами, локтями друг друга подпихивали: глядите, мол, вот оно, живое чудо идет! Волшебник, настоящий! Одной дудочкой целую армию крыс истребил!

И бежали за мной, и дергали за рукава: дяденька, сыграй еще! Дяденька, покажи фокус!

Много ли они чудес видели в своем Гамельне? Вот и увязались следом, оторваться не могли, глазами ели, вдали — что еще сотворю? А я и не умею толком ничего, только крыс заклинать. А не то, может, и увел бы детей, показал бы им мир другой стороной, где и не такие еще чудеса бывают. Да где уж мне! Пару десятков сманил, не более. И недалеко совсем. Это все молва потом растрепала, будто потянулись за мной все, и ни один не вернулся. Если бы!

Но уж пару миль мы с ними точно прошли.

 

Принц отодвинул в сторону ветхий полог и взглянул в лицо спящей принцессе. Да, это, безусловно, была та самая девушка, чей портрет он нашел в лавке старьевщика. Хотя придворный художник, как водится, и приукрасил действительность, но принцесса все равно оказалась довольно мила, хотя и несколько болезненной, чахоточной красотой. «Какая она худенькая и бледненькая, — сочувственно подумал принц. — Сто лет пролежать в темной башне, без еды, питья и свежего воздуха — шутка ли! Ну ничего, ломоть хлеба с куском мяса, бокал вина и легкая верховая прогулка вернут ей румянец».

Принц наклонился над гробом и нежно поцеловал принцессу в губы. Губы оказались неожиданно горячими и сухими. Принцесса открыла глаза.

— Ой, — сказала она, быстро запахивая на груди истлевшую блузку. — Уже все? Можно вставать?

— Э-э… Да, — выдавил принц.

Принцесса спустила ноги с постамента и огляделась по сторонам.

— Как много пыли! — заметила она. — Интересно, какой же сейчас год?

— Одна тысяча триста сорок седьмой, — машинально ответил принц.

— Ах, как замечательно! — захлопала в ладоши принцесса. — Значит, у старой ведьмы все получилось! Я и правда проспала сто лет!

— Вас это радует? — удивился принц.

— Радует? Ну конечно! — принцесса засмеялась. — Я же теперь не умру в свои шестнадцать! А проживу долго и счастливо, и когда-нибудь встречу своего… — тут она осеклась и с подозрением посмотрела на принца. — А Вы, собственно, кто? Наш новый лейб-медик?

— Нет, — растерялся принц. — Я принц из далекого королевства и прибыл, чтобы…

— А где лейб-медик? — нетерпеливо перебила принцесса.

— Не знаю… А зачем… Вы себя плохо чувствуете?

Улыбка сползла с лица принцессы.

— А разве меня не для этого разбудили? — спросила она. — За сто лет врачи уже научились лечить чуму, ведь правда же?..

 

* * *

— Ты сгубил мою молодость, — сказала женщина.

— А ты мою, — ответил мужчина.

— Ты пил, курил, издевался надо мной.

— А ты меня пилила, ругала и била сковородкой.

— И в постели ты полная тряпка.

— Да и ты тоже всегда холодна.

— Ты мало зарабатываешь.

— А ты много тратишь.

— Ты мне не то что новой шубы или духов — цветы забываешь дарить.

— А ты меня кормишь подгоревшими макаронами и кашей с комками.

— Ты обратил всю мою жизнь в череду страданий.

— Ну и ты постаралась мою отравить.

— Так, значит, мы в расчете?

— Ага. Никаких обид.

 

* * *

В сказочном королевстве жизнь была сказочная. Зеленели луга, на них паслись овечки, в лесах пели птички, в реке плескались рыбки — лепота, да и только. Крестьяне собирали урожай с полей, принцессы в кринолинах выезжали на природу и совершали там променад под присмотром фрейлин, торговцы торговали, колдуны колдовали, а летописцы запечатлевали происходящее в многотомных хрониках. И все, в общем, были довольны.

Единственной неприятностью, омрачавшей приятное существование жителей королевства, был дракон. Грубое, гадкое, невоспитанное существо. Дракон воровал овец, выжигал пашни, пугал принцесс и гадил на крыши. Король был очень недоволен и всячески подстрекал своих рыцарей разделаться с драконом, обещая им то полцарства,[3]то принцессу в жены, то солидное денежное вознаграждение. Рыцари на такие обещания велись как дети, выходили против дракона один на один и, натурально, геройски погибали. Так проходил год за годом.

В конце концов, королю надоело выслушивать еженедельный доклад о том, что очередная дюжина овец сожрана, очередные двести акров выжжены, сорок крыш обгажены и еще одна принцесса напугана. Он написал письма всем окрестным сказочным королям и созвал их на совет, чтобы раз и навсегда решить проблему драконов. Окрестные короли (а у каждого из них тоже проживали свои драконы, иногда даже пара) отнеслись к вопросу со всем пониманием, а потому после недолгих, чисто организационных дебатов выработали общий план действий. Было решено объединенными силами всех армий напасть на каждого отдельно взятого дракона и перебить их всех по очереди. Ни один дракон не выстоит против такой силищи, это вам не какой-нибудь отчаянный рыцарь, а регулярные войска.

Так оно и вышло. Не прошло и года, как всех драконов на том континенте истребили, сокровищницы разграбили и уничтожили кладки яиц, чтобы уж наверняка. Самый последний пойманный дракон, правда, пытался как-то отвертеться, твердил о проклятиях, о том, что люди еще пожалеют, но его, конечно, не стали слушать.[4]Король сказал «Отрубить ему головы!», палач трижды взмахнул топором, и с последним драконом было покончено. Три головы повесили над тремя воротами замка, а над четвертыми пришлось вешать драконий хвост, но ими все равно никто не пользовался.

Прошло некоторое время. Сперва все было замечательно. Но потом нарушение экологического баланса стало сказываться в полной мере.

Оставшись без своего единственного естественного врага, рыцари размножились чрезвычайно. Они слонялись без дела по стране, нападали со скуки на мельницы, задирали крестьян, грабили караваны и сжигали колдунов. Переходя на оседлый образ жизни, каждый рыцарь старался отгрохать себе собственный замок, а потом обкладывал поборами близлежащие земли и покушался на соседние. Это вело к междоусобным склокам, во время которых гибли почем зря мирные жители, вытаптывались поля и разрушались деревни. Рыцари буянили, дерзили королю, совращали принцесс и показывали дурной пример молодежи. И всю эту высокородную кодлу надо было кормить, поить и всячески ублажать, чтобы они, не дай бог, не взбунтовались.

Ко всему прочему, в лесах развелось до черта волков (которые, оказывается, прежде составляли основу рациона драконов), а из-под земли полезла какая-то мелкая нечисть, осмелевшая в отсутствие хозяина. Для рыцарей драться с такой мелюзгой было недостаточно почетно, а для простых обывателей — слишком опасно, так что нечисть жировала совершенно безнаказанно.

Король хватался за голову, слушая еженедельный отчет о том, что столько-то тысяч акров земли вытоптано, столько-то десятков деревень сожжено, столько-то голов скота задрано и столько-то принцесс беременно. «Найдите мне дракона! — кричал он. — Хоть какого-нибудь, пусть даже маленького! Выпишите из-за границы! Полцарства за дракона и любую принцессу в придачу или даже двух принцесс!»

Но, конечно, новых драконов взять было неоткуда. Экологические катастрофы необратимы.

Дурак был сказочный король, если решил, будто в природе есть хоть один бесполезный, вредный вид.

 

Диоклетиан и капуста

— Великий цезарь! — обратился посланник к Диоклетиану. — Вернитесь в Рим! Мы все Вас просим. Империя нуждается в Вас, ну что Вы забыли в этой своей провинции? Зачем отреклись?

— Ах, — вздохнул Диоклетиан, — если бы вы только знали, какую капусту я на этом срубил!..

 

* * *

— Что у нас с клонированием? — спросил Диктатор.

Главный Ученый неопределенно помахал в воздухе рукой.

— Мы над этим работаем.

— И как успехи?

— Ну вот, с овцой уже опыт прошел удачно. Из одной овцы получилось две.

— Ну замечательно! Значит, скоро мы начнем наконец клонировать суперсолдат!

— Да нет, пока рано еще, — скривился Ученый. — Пробовали мы их уже клонировать. Все равно на выходе две овцы получается…

 

* * *

Жил бы я в городе, назывался бы Оракулом, а здесь я просто деревенский дурачок. Да и какой из меня Оракул, я же на самые простые вопросы ответить не могу! Вон, идет тетушка Матильда, улыбается, кивает мне: «Здравствуй, дурачок. А знаешь ли, какая радость меня ожидает в новом году?» Ой, даже и не знаю, тетушка. Ждет тебя что-нибудь или нет — поди разбери, до нового года еще неделя почти, а ты уже старенькая, доживешь ли… С лестницы-то послезавтра упасть, да еще вниз головой — тут и у молодого здоровья не хватит, а тебе-то уже девятый десяток. Хотя, может, и выживешь, ты ж у нас бабка крепкая… в общем, не знаю я, а врать не хочу. «Не знаю, тетушка». Улыбается снова, треплет по голове, дает сухарик. А вон дядюшка Фредерик прошел, рукой мне помахал: «Привет, дурачина! А ну-ка, скажи, что у меня в кармане? Угадаешь — тебе отдам». Да откуда же мне знать, дядечка? Карманов-то у тебя два. В одном — леденец, в другом — письмо от сына, что он приезжает осенью, но это он обманывает, конечно. Как же он сможет приехать, если в конце июня застрелят эрцгерцога Фердинанда? «Не знаю, дядечка». Усмехнулся, отдал леденец. «А теперь знаешь?» Ну, если подумать… Что там у тебя? Крошки табака, торчащие нитки, пара кошачьих шерстинок — это от кошки твоей любовницы, пятнышко жира от бутерброда, который ты носил в кармане поза-позавчера… что же ты имеешь в виду? «И теперь не знаю, дядюшка». Расхохотался, ушел. А может, он вообще о другом кармане говорил? У него дома еще две пары штанов висят, там в карманах чего только нет… одних денег двадцать три монетки, поди тут угадай, о чем речь! Дети бегут: «Эй, дурачок, айда с нами на горку!» «Не, не пойду». Убежали. Хотя и хочется мне с ними на горку, да ведь все равно не добегут, за поворотом остановятся возле пекарни, откуда так вкусно тянет свежей сдобой. И про горку свою забудут, а захотят стащить булочку, пока никто не смотрит, и ведь стащат, а потом будут кусать ее по очереди, спрятавшись за сараями — но за сараи мне совсем не хочется, и булки тоже, так что я с ними не пойду. А кроме того, я должен дождаться бабушку Фриду, которая подойдет с минуты на минуту. Тут и угадывать нечего — она всегда проходит мимо меня как раз в это время, вот уже лет восемь. Сейчас она подойдет и спросит, не встречал ли я ее мужа, который куда-то запропастился, и не знаю ли я, когда он собирается вернуться домой. Что я могу сказать? Боюсь, что это никому не известно. Оттуда, куда ушел муж бабушки Фриды, еще никто не возвращался, но вдруг именно он будет первым? Не знаю, не знаю… я ни в чем не уверен. «Конечно, бабушка Фрида, — скажу я ей, — он здесь только что проходил и обещал вернуться завтра, не позже полудня». Она кивнет и пойдет дальше. Я всегда ей так говорю.

Жил бы я в городе, назывался бы Оракулом. Оракул всегда говорит правду. Но я живу в деревне, а деревенский дурачок может иногда и соврать.

 

* * *

— Дракон! — прокричал Рыцарь в глубину пещеры. — Выходи, если не трус!

— Ну, чего тебе? — навстречу Рыцарю высунулась голова на длинной шее. — Говори, только быстро!

— Я зовусь сэр Рольф, Рыцарь Пылающего Меча, защитник угнетенных, поборник справедливости, и я прибыл сюда, чтобы…

— Погоди! — Драконья голова прислушалась к чему-то, происходящему за ее спиной. — Извини, у меня сейчас дела, потом расскажешь, ладно? Я скоро! — и не дав Рыцарю даже возмутиться, голова скрылась в пещере.

Рыцарь потоптался у входа, поправил перевязь, отскреб с нагрудника какую-то соринку и снова закричал:

— Эй, Дракон! Ну ты долго там еще?

— Не мешай! — прогудело в ответ. — У нас тут… В общем, не до тебя сейчас!

Рыцарь обиженно обернулся к своей лошади, но та мирно обгладывала кустик и не желала проникаться сочувствием.

Рыцарь подождал несколько минут, потом заскучал.

— Ну че за дела? Мне долго еще тут торчать?

Из пещеры донесся крик. Негромкий, мало похожий на драконий и совершенно неожиданный в таком месте. Рыцарь удивленно захлопал глазами и прислушался. Крик повторился. Никакого сомнения: это был плач младенца.

— Что тут вообще происходит? — вопросил Рыцарь в пространство. Никто, разумеется, не ответил.

Через полчаса, когда Рыцарю уже стало казаться, что он стоит здесь целую вечность, Дракон вновь высунул голову из пещеры.

— Девочка! — радостно сообщил он.

— Девочка? — тупо переспросил Рыцарь.

— Ага! И прехорошенькая!

Голова подалась вперед, и Рыцарю пришлось попятиться. Дракон выползал из своего логова. Это было такое зрелище, что даже лошадь оторвалась от своего кустика и восхищенно присвистнула.

— Сколько же у тебя голов?! — воскликнул Рыцарь, когда Дракон выполз весь.

— Сто пятьдесят! — гордо ответил Дракон. — С этого дня — уже сто пятьдесят! Можешь полюбоваться сам, только не разбуди.

Головы, немного потолкавшись, расступились в стороны, пропуская Рыцаря к небольшому свертку, покачивающемуся в люльке между нескольких шей. Рыцарь пригляделся. В свертке лежала еще одна голова — маленькая, сморщенная, на тонкой-тонкой шейке.

— Правда, она прелесть? — застенчиво спросил Дракон.

— Да. Несомненно, — нервно сглотнув, ответил Рыцарь.

Новорожденная головка приоткрыла глаза, увидела рядом с собой страшного дядю в железных доспехах и истошно заорала.

Ближайшие головы тут же сомкнулись над младенцем, засюсюкали и принялись успокаивать, а Рыцарь поспешно отступил назад, снял шлем и утер пот со лба.

— Так что ты хотел сказать? — спросил Дракон. — Мы как-то неудачно прервались…

— Да я это… ничего особенного. Поздравить хотел. В общем… вот, поздравляю. Всего хорошего!

Он вскочил на лошадь и ускакал, не оглядываясь.

 

* * *

— Ты убил моего отца, готовься к смерти!

— О чем ты говоришь? Как я мог убить твоего отца, если он двоюродный брат Карлоса, а Лючия была только на втором месяце беременности и еще не замужем?

— Но ведь она потеряла память до того, как Санчес вернулся, а значит, Хуан и Андреас (который никого не убивал) вполне могут быть родными племянниками Альфредо.

— Могут, но в таком случае Мария окажется матерью Винсента, а этого никак не может быть, потому что Педро пропал за два года до Памелы, а она старшая сестра матери Рудольфо.

— Которая приходится им обоим родной теткой, а значит, у него их трое, не считая Паулы, и Хуан ни при чем — конечно, если Карлос не отец Хуаниты.

— Ну а поскольку Кармен сама призналась во всем, то Люк и Антонио — одно лицо, а следовательно, я никак не мог убить твоего отца. Разве что…

Пауза.

— Папа!

— Сынок!

 

Быть человеком

Будут в твоей жизни и взлеты, и падения, и удачи, и разочарования. Но помни, сынок, самое главное — как бы ни сложилась твоя судьба, в какие бы обстоятельства ты ни попал, при любом раскладе надо оставаться человеком! Хитрой, коварной, беспощадной тварью!

 

не судите о человеке…

Делегаты вошли в кабинет бургомистра и остановились перед его высоким креслом.

— Какое у вас дело? — спросил бургомистр.

— Беспорядки в городе, — вежливо склонив голову, ответил глава делегации. — На улицах хулиганы бесчинствуют.

— Вот как? — приподнял брови бургомистр. — И кто же это?

— Молодые люди, в основном подростки совсем. Хотя есть и взрослые…

— Это же молодежь, — снисходительно улыбнулся бургомистр. — Зачем так сразу обзывать хулиганами? Будьте к ним снисходительны. Не судите о человеке по его нежному возрасту.

— А Вы бы их видели! — возразил делегат. — Головы обриты, лица размалеваны черепами, в руках цепи…

— Ну и что же? Мало ли, кто как стрижется и какой макияж носит! Не судите о человеке по внешнему виду!

— Но они одеты в форму Легионов Смерти! — не сдавался делегат.

— Форма как форма, — пожал плечами бургомистр. — Теплая, практичная и вполне по сезону. Не судите человека по одежке.

— Но они призывают к геноциду, выкрикивают расистские лозунги и распевают Имперский марш!

— Песенки — это всего лишь песенки. Не все обязаны разделять ваши музыкальные пристрастия. Не судите человека по его художественному вкусу.

— Но они же…

— Ну хватит! — не выдержал бургомистр и стукнул кулаком по столу. — Вы меня уже достали своими жалобами! Какое вы вообще имеете право судить человека, грязные эльфийские скоты?!

 

Наследник

«Каждые сто лет силы Добра и силы Зла сходятся в ритуальной битве, чтобы решить судьбы мира на ближайшие сто лет. И тот, кто победит в этой битве…»

Знаем-знаем, проходили. И уж кто-кто, а я эту историю обязан помнить назубок. Все-таки отпрыск царского рода, а значит, дальний потомок самого первого Воина Добра. Вот уж повезло так повезло! Родиться бы мне хоть на пару лет позже или раньше, так ведь нет. Это ведь именно в нашей семье раз в сто лет рождается Избранный — ну, знаете, тот самый несчастный придурок, которому предстоит драться с Воином Зла. Если кто еще не понял, то нынешний Избранный — это я. Повезло, я же говорю. А чтобы уж совсем никаких сомнений не возникало, у меня и родинка особая есть на правом плече, и рождение мое ознаменовалось чудесными знамениями, да и вообще все знаки указывают на меня. Тут уж не отвертишься. Исполнилось мне семнадцать лет и семнадцать дней, облачили меня в дедову кольчугу, вручили прадедов меч, отец меня поцеловал в лоб и отправил на Арену Веков. Иди, сынок, решай судьбу мира.

Все бы ничего, если бы против меня вышел какой-нибудь нормальный парень, отмеченный Злом. Ну набил бы я ему морду, что я, морд не бил? Выиграл бы для светлых сил еще один век процветания и благоденствия. Ну или проиграл бы, в крайнем случае, хоть и неприятно было бы, конечно. Да вот только не вышел никто со мной сражаться. И не в том даже дело, что перевелись на свете потомки Черного Рыцаря — вовсе нет, их-то как раз хватает. Если уж на то пошло, то я сам — его пра-пра-пра-в черт-те знает какой степени-правнук. Прадед мой — тот, от которого мне меч достался, сто лет назад сражался на этой Арене как Избранный Добра. Ну и победил не кого-нибудь, а мою же прабабку, она за Зло выступала. То есть тогда-то она еще не была моей прабабкой, это уж потом они поженились, а через девять месяцев дед мой родился, ну и так далее. От прабабки у нас у всех, и у деда, и у отца, и у меня — хитрая отметина на левой щеке, родимое пятнышко в виде летучей мыши. Ну и конечно, мое рождение было отмечено особым знамением, и черный ворон прилетал к моей колыбели, и змеиный язык я, кстати, понимаю как родной. Так что, выходит, мне вдвойне повезло.

Как стукнуло мне семнадцать лет и семнадцать дней, примчались троюродные дядьки-тетки и дальние кузены, накинули мне поверх кольчуги черный плащ, закололи его прабабкиной брошью из кровавых рубинов, сунули в руки костяной жезл и послали на Арену Веков.

Вот и стою я тут как дурак. На плече одна родинка, на щеке — другая, одну руку меч оттягивает, в другой костяной жезл нехорошим огнем светится, и что мне теперь делать — ума не приложу. Как тут прикажете решать судьбу мира? С кем сражаться? Кому морду бить?

 

* * *

У одного мастера меча было множество учеников. Он тренировал их долгие годы. Сперва, как положено, задавал упражнения с простой бамбуковой дубинкой, потом вкладывал в их руки тупой деревянный меч, потом и настоящий. Ученики были усердны и с большими способностями, и через какое-то время достигли такого уровня мастерства, что могли рассечь надвое падающий кошачий волосок, причем вдоль, а не поперек, да так ловко и гладко, что половинки и дальше падали вместе. Каждый ученик стоил тысячи бойцов, никто не мог устоять против их мечей, ни зверь, ни демон, ни человек. Не было еще на свете столь великих, непобедимых воинов.

Тогда собрал старый мастер своих учеников и повел их на берег реки.

Там он развернул сверток, который принес с собой, и ученики увидели старые бамбуковые дубинки, с которыми они начинали тренировку. Ни слова не говоря, учитель собрал мечи своих учеников и вместе с дубинками бросил в реку.

Мечи тут же утонули. А дубинки спокойно поплыли вниз по реке.

 

* * *

— Вот, сынок, это тебе новая курточка, это колпачок, а это штанишки. Примерь.

— А азбука?

— Что?

— Азбука где?

Папа Карло недоуменно поглядел на Буратино.

— Сынок, зачем тебе азбука? Что ты с ней собираешься делать?

— Учиться, папа, — смиренно ответил Буратино. — Я пойду в школу, выучусь, стану большим и умным, устроюсь на хорошую работу и куплю тебе сто тысяч курток!

— Сынок мой, Буратино, — вздохнул папа Карло, — не говори ерунды. Ну куда тебе учиться? Ты же, не в обиду будь сказано, дуб дубом, даром что сделан из сосны. Ничего из этой затеи не выйдет, забудь.

— Но попробовать-то можно? — не сдавался Буратино.

— Нет, нельзя! — отрезал папа Карло. — Азбука, знаешь, сколько стоит? У нас нет лишних денег на всякую ерунду. Или ты думаешь, золотые монеты растут на деревьях?

— Нет, папа, — ответил Буратино, опустив голову. — Я знаю, ты целый день вкалываешь, как… папа Карло, но тогда что же мне делать?

— Вот, сынок! — папа Карло похлопал ладонью по своей шарманке. — Хочешь учиться? Учись крутить ручку. Шарманщики всегда нужны, это древняя уважаемая профессия, верный кусок хлеба и луковица. Шарманка тебя всегда прокормит.

— Слушайся папу Карло! — проскрипел из угла старый Сверчок. — Папа умный, он плохого не посоветует. И его папа был умный, и папа его папы, и папа папы его папы. Я уже сто лет живу в этой каморке, и никогда здесь не переводились умные шарманщики.

 

* * *

— С драконом надо что-то делать!

— Да.

— Он совсем обнаглел!

— Пожалуй.

— Нападает на стада, вытаптывает посевы, ломает лес…

— Это плохо, очень плохо.

— На людей стал кидаться! Две замковые башни разрушил! Сколько народу сгорело — страсть!

— Это никак нельзя оставить без внимания.

— Мы уже и ополчение собрали, завтра выступаем.

— Очень своевременное решение. Да. Завтра мы все пойдем к дракону, выманим его из норы и дружным хором скажем: «ФУ!»

 

Земля в зеркале троллей

Тяжелое зеркало перекосилось и завалилось набок.

— Держи-и! — завизжал старший тролль.

Помощники быстро подхватили накренившееся зеркало и уберегли его от падения. Старший тролль перевел дух и утер разом вспотевший лоб.

— Если эта дура разобьется, Король из нас кишки выпустит! — сказал он. — Осторожнее, ребятки, поднимайте, уже немного осталось.

— Сколько еще? — пискнул один из мелких троллей.

— Миль пять-шесть, — прикинул на глаз старший тролль. — Земля должна отразиться и исказиться в зеркале вся, целиком. Так что давайте, дружно, на-лег-ли!

Тролли сильнее захлопали кожистыми крыльями и потащили зеркало вверх.

— Стоп! — скомандовал старший, когда решил, что нужная высота набрана. — Разворачивайте его к земле. Готово? Расчехляйте!

Тролли сдернули с зеркала чехол. Вся земля, от края и до края, отразилась в черном стекле и содрогнулась, увидев свое отражение.

— Отлично! — взвизгнул старший тролль. — Сработало!

Отражение в зеркале дергалось и кривлялось, сворачивалось, разворачивалось и подергивалось рябью. Горизонт изогнулся дугой, материки разъехались в стороны, океан хищно утянул на дно огромный остров. Рама зеркала трещала и ходила ходуном, тролли с трудом могли его удержать.

— Еще немножечко, — бормотал старший тролль, глядя в отражение, — пусть еще чуть-чуть перекосится…

Край земли завернулся вниз и стянулся наподобие горловины мешка. Горестно затрубили гибнущие слоны, и этот звук так всколыхнул небо, что тролли выронили зеркало и оно, кувыркаясь, помчалось обратно к земле. Но никто из троллей даже не подумал гнаться за ним.

— Оба-на! — прошептал один из них. — А где черепаха-то? И слонов больше нету.

— Получилось, — выдохнул старший тролль. — У нас все получилось!

Тролли молча, тяжело взмахивая крыльями, глядели на изогнутую, практически круглую Землю.

— Она маленькая и голубая! — восхищенно произнес самый младший тролль.