Похождения прекрасной галатеи

Афродита огляделась по сторонам.

— Ну и где твоя статуя, которую я должна оживить? — спросила она раздраженно.

— Статуя?.. — захлопал глазами Пигмалион. — К-какая статуя?

Богиня уставила на него тяжелый взгляд.

— Мне кажется, кто-то просил меня оживить его творение, — заметила она язвительно. — Вдохнуть душу в мертвый материал или что-то вроде. И даже принес в жертву целого быка, разве не так?

— Так, — кивнул Пигмалион, заливаясь краской. — Только при чем тут статуи? Статуи совершенно ни при чем. Я ведь не скульптор, я поэт!

Со странной смесью гордости и смущения он протянул Афродите длинный свиток.

— Вот, здесь все написано.

Богиня, немного помедлив, двумя пальчиками взяла поэму из рук Пигмалиона и скривилась.

— И из этого куска телячьей кожи я должна сотворить живую женщину?

— Но она ведь и вышла как живая! — запротестовал Пигмалион. — Это ведь всего лишь вопрос формы…

Богиня поджала губы и принялась читать. Ее брови поползли вверх.

— Значит, «ноги как колонны паросского мрамора»? С капителью или без? И вот это, «зубы, подобные овечкам на склоне холма» — как прикажешь понимать?

— Белые, — пояснил Пигмалион.

Афродита хмыкнула.

— Ты вообще когда-нибудь живую овцу видел? Ладно, проехали. Внешность не главное, это, как ты справедливо заметил, только вопрос формы. А характер откуда будем брать?

— Я там дальше все описал, — застенчиво потупился Пигмалион. — Примерно с середины свитка.

Афродита перевела взгляд на нужное место и продолжила чтение. Через минуту ее щеки залил нежный румянец. Еще через минуту дыхание участилось. Через три минуты она всхлипнула и издала глубокий прочувственный вздох. А потом решительно свернула поэму, не дочитав до конца.

— Ну, знаешь ли… — выдавила богиня любви и красоты, тяжело дыша. — Ну ты… Это уж… слишком!

— Я что-то не так сделал? — забеспокоился Пигмалион. — Мне казалось, что я описал свой идеал достаточно живо…

— О да, — согласилась Афродита. — Еще как живо!

— Значит, все в порядке?! Ты сможешь подарить мне девушку моей мечты? Во плоти?

— Нет, — сурово отрезала богиня. — Я поступлю иначе.

По дороге домой, оставив на земле окаменевшего Пигмалиона, Афродита крепко прижимала к груди «Похождения прекрасной Галатеи».

— Такие книги нельзя показывать людям, — бормотала богиня любви. — Для них еще не пришло время! И надеюсь, никогда не придет…

Парис, ты был прав!

— Твоя просьба услышана, — сообщила скульптору Афродита. — Показывай статую, которую ты хочешь оживить.

Пигмалион оторопело уставился на Афродиту. Потом перевел глаза на мраморное изваяние Галатеи. Потом снова на богиню. И снова на статую. И снова на богиню, после чего уже взгляда не отводил. Судорожно сглотнул, несколько раз открыл и закрыл рот и наконец выдавил из себя сипло:

— Вы знаете… Парис был прав!

* * *

— Принес? — спросила Василиса.

— Ага, — кивнул Иванушка. — Все как ты велела. Раздобыл, стало быть, хрустальное яичко, в котором смерть Кощеева.

— Чего же ты ждешь? Доставай меч-кладенец и разбей его скорее!

Иванушка вытащил меч из ножен, размахнулся и обрушил на яйцо. Полетели хрустальные осколки.

— Это все? — спросил Иванушка.

— Ты молодец, — улыбнулась Василиса и погладила любимого по русым кудрям. — Один крестраж уничтожен, осталось еще шесть, продолжай в том же духе.

Изменения реальности

— А вот это, — представил профессор, — самое главное сокровище нашего Учреждения. Артефакт Древних, устройство для изменения реальности.

— Серьезно? — восхитился его собеседник, недавно нанятый перспективный ученый.

— Абсолютно, — кивнул профессор. — Расшифрованные тексты на табличках дают совершенно определенные указания на этот счет. Если мы с Вами пройдем под защитный кожух, в кабину управления, то при помощи простейших манипуляций сможем сотворить с миром все, что угодно!

— Да неужели?

— Уверяю Вас. Можно сделать небо синим или красным, можно наплодить самых странных существ либо изменить, а то и уничтожить уже существующих. Можно заставить землю крутиться в обратную сторону, зажигать и гасить звезды, уменьшать налоги и увеличивать среднестатистический женский бюст… словом, как я и сказал, творить все, что угодно. Более того, весь мир будет твердо уверен, что так всегда и было, и никто ничего не заподозрит! Только мы с вами, операторы этой машины, будем знать правду.

— А Вы пробовали?

— Ну разумеется, я же исследователь! Но, к сожалению, — профессор вздохнул, — прибор не работает. Лампочки мигают, шестеренки крутятся, но никаких видимых изменений не происходит.

Молодой ученый задумался.

— Послушайте, профессор, — осторожно произнес он. — А может, прибор в порядке? Может, что-то не так с защитным кожухом?

* * *

— Ты везунчик, Рю, — сказал Сато с ноткой зависти.

— Да, я знаю, — откликнулся Рю.

Сато присел на корточки, потрогал лежащее на полу неподвижное тело и перевел взгляд на друга.

— Где ты ее нашел?

— На свалке, где же еще, — пожал плечами Рю.

— Ну да, разумеется, — пробормотал Сато. — Ты везунчик.

— Да, ты уже говорил.

Сато снова потрогал распростертое тело.

— Ну, как ты и сам уже догадался, она действительно киборг. И насколько я понимаю, очень неплохой киборг, совсем новый. Интересно, как она оказалась на свалке, обычно такие вещи не выбрасываются…

— Ты можешь проверить, что с ней не так? — спросил Рю.

— Для этого я тут, не правда ли? — хмыкнул Сато. — Сейчас разберемся.

Он достал инструменты, подключил к лежащей девушке-киборгу ноутбук и принялся увлеченно ковыряться в ее настройках.

— Ну, в общем и целом все понятно, — сказал он через полчаса. — Тебе не просто повезло, тебе сказочно повезло!

— А точнее? — спросил Рю.

— Выглядит она как обычный киборг, — начал Сато, — ну хорошо, как очень симпатичный киборг. Но внутри у нее куча всяких навороченных штучек, некоторые даже я с трудом смог опознать. Вот, например, усиленный интеллектуальный блок… или эмоциональная приставка.

— И что это значит?

— Это значит, что перед тобой не просто робот, а почти человек. Она способна чувствовать, сопереживать, даже любить… Это помимо всяких прочих достоинств. Очень необычная модель.

— Ну и что мне с ней делать? — спросил Рю.

— Да что угодно! — воскликнул Сато. — Она же киборг! Ты можешь с ней общаться, играть, смотреть телевизор…

— Заниматься любовью, — подхватил Рю.

— Ну… да. Конечно, как же без этого. Собственно, потребность в любви у нее заложена аппаратно. Эмоциональный блок, для нормальной работы нуждается в периодической разрядке, дважды в неделю или чаще. Полагаю, что ее создали по частному заказу, как любовницу и верную подругу для какого-нибудь богатея. В ее базе данных одно оглавление статей, посвященных сексу, занимает около шестидесяти страниц!

Рю вздохнул, поднял девушку с пола, взвалил на плечо и направился к двери.

— Эй, ты куда? — удивился Сато.

— На свалку, выбросить это барахло.

— Но почему?!

Рю обернулся к товарищу.

— Почему? — переспросил он. — Из твоего объяснения я понял, что это — экспериментальная система нестандартной конфигурации и с нестабильными комплектующими. Причем для того, чтобы немножко поиграть, пообщаться или посмотреть фильм, мне придется трахаться с этой системой не реже, чем два раза в неделю! И кому такой компьютер нужен?

Откуда они взялись

Растрепанный, забрызганный кровью, с полубезумным взглядом, человек танцевал вокруг самодельного алтаря.

— Всевышний! — завывал он. — Великий и Милосердный! Снизойди до раба Своего! Взгляни на дело рук моих, что сотворил я во Славу Твою!

— И что же ты сотворил? — раздался Голос с небес. Человек задрожал и упал на колени.

— Вот! — он махнул рукой в сторону алтаря. — Жертву! Великую жертву!

Небеса промолчали. Человек облизнул губы и продолжил:

— Сына своего. И другого сына тоже. И обеих дочек. И жену заодно. И брата с семьей, на всякий случай. Всех.

— Зачем? — тихо спросили небеса.

— Я… — человек сглотнул. — Я тоже хочу. Как Авраам. Только еще больше. Он только одного сына хотел в жертву принести, да и то, кстати, не принес. А я — всех! Причем сам, без подсказки! Меня никто, как его, не уговаривал, я сам! По велению души! Я выше! Я должен получить больше! Мне положено!

— И что же ты хочешь получить? — спросили небеса еще тише.

— Пусть от меня тоже произойдет великий народ, — хрипло произнес человек.

— Ты же убил всех своих детей, — напомнили небеса.

— Новых нарожаю.

— Значит, великий народ?..

— Да! Великий и многочисленный. Чтобы моих потомков было вдвое больше, чем у Авраама… нет, втрое! Вчетверо! В тысячу раз! Я заслужил. Я ведь, правда, заслужил!

— Да, — подтвердили небеса. — Ты заслужил.

Человек пал ниц со слезами счастья на глазах.

— Я знал! Спасибо Тебе, Всемогущий!

— От тебя, — громко и торжественно заговорили небеса, — произойдет многочисленное потомство. Никто и никогда не сможет сосчитать его. Доволен ли ты?

— О да!

— Потомки твои расселятся по всему миру, и убоятся их все прочие народы. Доволен ли ты?

— Да, да!

— Ни в чем не будут знать они нужды, ни в жилье, ни в пропитании. В любой дом зайдут, как в свой собственный, и возьмут, не спросясь, все, что им потребно. Доволен?

— Да!!!

— Отменным здоровьем награжу твое потомство. Ни холод, ни жара, ни болезни не подкосят их. Неистребимы будут твои потомки. Сгинут, как и не были, все иные народы, а твои дети останутся вовеки. Доволен ли ты?

— О-о, да, да, да!

— Значит, быть по сему!

И стало так.

Ну вот, мальчик мой. А ты, кажется, спрашивал, откуда взялись тараканы?

* * *

— Ты убил моего отца! Приготовься к смерти!

Неприятный лысый тип за столом поднял голову от бумаг и скучающим голосом произнес:

— Шестьсот тридцать два.

— Что?.. — опешил герой.

— Ваш номер. Вы ведь пришли мстить?

— Ну да.

— Тогда пройдите в приемную и спокойно дождитесь своей очереди. Много вас тут таких… желающих.

* * *

— У нас с женой, — сказал печально граф, — жизнь не сложилась. Наши отношения были скованы рамками условностей, мы были подчеркнуто вежливы, но вот любовь… любви не было. И однажды напряжение дошло до того, что мы с женой разругались, она наговорила мне кучу шокирующих вещей, я что-то ответил, она добавила… — граф вздохнул. — И я для нее умер.

Помолчав минуту, граф продолжил:

— С тех пор каждую безлунную ночь я являлся к ней в белом саване, гремя цепями, и смыкал холодные пальцы на ее шее, и обжигал ледяным дыханием кожу между лопаток, и оставлял следы укусов на горле и на запястьях… ее это страшно заводило. На что только не пойдешь ради близкого человека!

* * *

Василиса открыла глаза, повернула голову и с удивлением посмотрела на Кощея.

— Ну ты даешь, Кощеюшка! Не ожидала от тебя такой прыти! Я думала, ты задохлик задохликом, только зубами скрипеть и умеешь.

— Раньше мне скованность мешала, — скромно пояснил Кощей. — А сейчас я, видишь, раскован.

— Напился, да?

— Не без того, — потупился Кощей.

— И много ли пришлось выпить?

— Три ведра, — признался Кощей. — Ванька твой, между прочим, напоил.

— Дурак он, мой Ванька, — пожала белыми плечами Василиса. — Ну, значит, сам и виноват.

* * *

— Не ругай политиков, — строго сказал мне мои бес. — И газетами нечего швыряться, тебе же самому потом придется убирать.

— Не ругать политиков?! — возмутился я. — Да ты посмотри, что они делают! Они же… они же…

— А что «они»? — пожал плечами бес. — Нормальные политики. Даже отличные политики, не побоюсь этого слова.

— Отличные?! — взвыл я.

— Конечно. А что тебя так удивляет?

Он всмотрелся в мое лицо, понимающе хмыкнул и скорчил рожу.

— А-а, вот в чем дело. Ты считаешь, что хороший политик обязан печься о благе народа, а плохой — тот, который этого не делает?

— Разумеется.

— Ну так ты не прав. Политики бывают двух сортов: второго и третьего.

Он поерзал на моем левом плече и воздел вверх палец, начиная лекцию:

— Скажи-ка мне, умник, зачем, по-твоему, люди идут в политику? Нет, не отвечай пока, я сформулирую вопрос иначе. Можешь ли ты себе представить молодого человека, который поступает в Оксфорд, Кембридж или Институт Международных Отношений исключительно для того, чтобы в отдаленном будущем сделать свой народ счастливее?

— М-м… нет… хотя постой… да, могу.

— Правда? — искренне удивился бес. — А скажи тогда, какие шансы у этого феноменального юноши пройти экзамены в МГИМО, удержаться и успешно закончить обучение? Среди сотен поступивших туда юных карьеристов, сынков (ну и дочек) высокопоставленных родителей? И не скурвиться самому, а потом еще заручиться поддержкой партии, где все — такие же бывшие выпускники того же заведения, а без партии ведь никуда, в одиночку к власти не пробьешься. Так вот, я спрашиваю: какие у него шансы пройти весь этот путь и попасть в правительство?

— Нулевые, — уверенно ответил я.

— Правильно, — ободряюще улыбнулся мне бес. — Молодые амбициозные люди, начинающие свою политическую карьеру, преследуют собственные цели. Кто-то жаждет власти, кто-то почестей, кто-то денег, а большинство хочет все это разом. Затем и рвутся в институт, затем и прогрызают себе дорогу наверх, расталкивают других локтями, уничтожают противников, лгут, воруют, дают взятки — лишь бы добраться до вершины, любой ценой! А ведь не заплатишь любую цену, не доберешься, вот в чем штука!

Бес сплюнул мне в нагрудный карман и продолжил:

— Какие у тебя основания полагать, что, достигнув власти, человек резко изменится? Что он перестанет думать о карьере и личной выгоде и задумается о благе народном?

— Никаких, — признал я.

— Ну так чего же ты хочешь от политиков? Они делали карьеру для того, чтобы им, понимаешь, им самим было хорошо. А отнюдь не тебе, и уж тем более не какому-то абстрактному «народу». Так что у вас идеальные политики. Всем политикам политики. Образцово-показательные!

Чемпионат мира

— Начинаем перекличку!

— Клик!

— Все готовы, можно начинать!

Я не готов. Я даже не надеялся выйти в финал. Сам не понимаю, как это получилось. Но теперь я обязательно проиграю, я не справлюсь…

— Приготовились, начали!

Против меня японец. Четырехкратный чемпион мира. Уж у него-то нервы в порядке! И машинка хорошая, тоже японского производства, он с ней одно целое. Мне, конечно, Олимпийский Комитет выдал точно такую же, якобы «для уравнивания шансов». Но какое уж тут, к черту, равенство?! Я-то привык к отечественной! Она и помассивнее, и в ладони лежит так весомо, солидно, опять же, кнопки крупные, не промажешь. А японские калькуляторы — штука миниатюрная, нервная, реагируют на каждое прикосновение. Одно мучение с ними.

— Раунд первый! Девять умножить на три!

Отлично! Замечательный вопрос! Девятка совсем рядом с кнопкой «умножить», а с нее палец сам соскальзывает на тройку.

— Двадцать семь!

Вот черт! Японец опередил меня на целых четыре секунды! Но ничего, в следующем раунде я…

— Раунд второй! Четыре умножить на один!

Какой неудобный вопрос! Палец вдавливается в четверку, быстро перескакивает на другой конец калькулятора, потом обратно…

— Четыре!

Проклятье, японец опять впереди! Если так будет продолжаться и дальше, то я точно проиграю. Достаточно ему ответить быстрее на три вопроса из пяти…

— Раунд третий! Семь умножить на шесть!

Ненавижу, ненавижу, ненавижу этот вопрос! Я так надеялся, что его не будет! Всегда, сколько себя помню, я на нем запарывался…

— Сорок шесть!

— Сорок два!

Опять он ответил раньше… Что?! Не может быть! Японец сделал ошибку! Еще не все потеряно! Мне нужно всего лишь продержаться оставшиеся два раунда, и я, возможно, обойду его по очкам! Спокойно, сосредоточиться… Помни, ты был лучшим на отборочных играх! Ты установил новый мировой рекорд в среднем возрасте: сумел досчитать без запинки до ста двадцати девяти всего за одну минуту тринадцать секунд. Страна надеется на тебя!

— Раунд шестой! Два умножить на два!

Вот она, двойка! Два умножить…

— Четыре!

Опять японец лезет вперед! Скорее, ско…

— Стоп! Остановить поединок!

В чем дело? Что происходит?

— Спортсмен из Японии дисквалифицирован и вынужден покинуть ринг. Ему отказано в праве продолжать соревнования.

Ничего не понимаю… за что?

— Согласно показаниям наших наблюдателей, и этот факт заснят на видео, в последнем раунде японский спортсмен произнес ответ прежде, чем тот высветился на экране калькулятора. Это может означать только одно — нечестную игру. Он заранее выучил все ответы!

Кто бы мог подумать! Какой позор для Японии! Но теперь, выходит… я — победитель?!

— Ввиду того, что противник выбыл с состязания, победителем объявляется…

Да, я победил. Чемпионат мира по математике закончен. А если товарищи не подведут и сумеют без ошибок напечатать свои тридцать знаков, то и в командном зачете по чистописанию нам золото обеспечено.

* * *

— Нy хорошо! — насмешливо скривив губы, произнес вампир. — Ты меня победил, поймал и даже смог связать. А дальше-то что? У тебя нет при себе ни осинового кола, ни серебряных пуль. Как ты собираешься убить то, что и так давно уже умерло?

— Не факт, — ответил герой. — Ты подаешь признаки жизни, а значит, надежда еще есть.

Он взвалил связанного вампира на плечо и поволок в реанимацию.

Иван иванович дурак

Змей Горыныч пристально посмотрел на богатыря.

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Иванушка.

— А Иван Дурак тебе не родственник?

— Это я и есть, — сдержанно ответил богатырь. — Иван Иванович Дурак.

— Иванович? Так твой папаша тоже Иван?

— Ну да…

— Братишка! — восторженно завопил Змей, облапил богатыря и расцеловал его троекратно. — Вот радость-то! А уж папа-то как обрадуется!

— Ну ты чего?! — задергался Иванушка. — А ну пусти! Я с тобой драться пришел, а не целоваться. Какой я тебе, к чертям собачьим, братишка?

— Двоюродный, — охотно пояснил Змей. — Я ведь Горыныч. Наши отцы еще лет тридцать назад побратались: твой Иван и мой Горыня. Усыня нам письма пишет, у него дочка, а Дубыня с сыновьями каждое лето приезжает. Только вас, Дураков, нам пока не хватало.

— Погоди… — нахмурился Иван Дурак. — Горыня — он же вроде человек был? А ты, извини уж за прямоту, все-таки змей?

— А я в мамочку пошел, — гордо сообщил Горыныч. — Мамочка у меня та еще змея, другой такой поди сыщи! Уж тут мой папаша твоего обскакал!

Отцы vs дети

— Погоди минутку! — остановил герцог народного мстителя. — Повтори, что ты только что сказал?

— Я сказал тебе свое имя, и чтобы ты приготовился к смерти, — повторил народный мститель. — А теперь…

— Сынок! — закричал герцог. — Здравствуй! Что же ты раньше молчал? Я ведь твой отец!

— Врешь, поди? — усомнился мститель.

— Да ты на лицо, на лицо посмотри, — герцог снял черную маску. — Ты же вылитый я!

— Да, точно, — пригляделся мститель. — И родинка у тебя есть?

— Вот, — герцог закатал рукав.

— Папа! — мститель отбросил меч и обнял герцога. — Здравствуй, папа! Наконец-то я тебя нашел!

— Я тоже очень рад, — признался герцог. — Но объясни мне, сынок, что означает этот твой маскарад? Зачем ты вламываешься в мой замок с оружием? Разве нельзя было просто постучать?

— Нет, папа, это ты мне объясни, — мститель отстранился от отца и подобрал свой меч, — почему ты обманывал меня все эти годы? Почему оставил у чужих людей и велел говорить, будто я сирота?

— Чтобы ты вырос героем, сынок, — объяснил герцог. — У героев никогда не бывает семьи, спроси кого хочешь.

— Да, я знаю, — кивнул сын. — Чтобы они не мешали сражаться с мировым Злом. Кстати, папа, — он нахмурился, — что касается мирового Зла. Я ведь здесь по делу.

— Я слушаю, — герцог сцепил пальцы рук и изобразил внимание.

— Я был уверен, что ты давно умер, — сказал мститель. — Но, кроме того, я был уверен, что ты был добрым и мудрым правителем маленького, но гордого княжества, духовным наставником и примером для подражания. А что выходит?

— Но я и есть добрый и мудрый правитель, — мягко заметил герцог. — И мы действительно маленькое, гордое и миролюбивое княжество, со всех сторон окруженное врагами. А вот ты, сынок, меня огорчаешь. Связался с подозрительной компанией, сеешь по стране хаос и разрушения, поднял руку на родного отца… А я-то надеялся, что ты вырастешь настоящим героем, будешь защищать слабых и вдохновлять сильных и когда-нибудь поведешь народ на великую битву со Злом…

— Но я и есть великий герой, — озадаченно моргнул мститель. — Паладин Добра и Света! И я действительно привел народ на великую битву со Злом.

Герцог выпрямился в кресле и окинул сына долгим задумчивым взглядом.

— А скажи-ка мне, сынок, — медленно произнес он, — на чьей стороне ты играешь?

* * *

Однажды Лягушка услышала пение Соловья и пришла в восторг. Соловьи ведь действительно неплохо поют, это даже лягушки не могут не заметить.

«Вот было бы здорово, — подумала она, — если бы и другие птицы так же умели! А то во всем лесу ни одного настоящего певца: одни курлыкают, другие каркают, третьи ухают, а чтобы за душу брало — этого нету. Такая жалость!»

И Лягушка принялась учиться у Соловья. Каждый вечер она приходила к тому дереву, где он имел обыкновение петь, и старательно повторяла все его трели — ну как умела. Сперва ничего не получалось. Но прошло несколько месяцев, и ее усердие было вознаграждено — Лягушка выучила несколько нот. Не все, конечно, только две или три, но для начала (и для лягушки) это большое достижение.

Поскольку ей не терпелось поскорее приступить к работе, она сразу поскакала в лес и там стала обучать птиц и зверей тому, что выучила сама. Конечно, ее мало кто воспринял всерьез. Но Лягушка не сдавалась, она уговаривала, убеждала, вдалбливала новые идеи в неподатливые головы лесных жителей, заражала их личным примером… И ее усердие вновь было вознаграждено. Прошло несколько месяцев, и в лесу все научились квакать. С присвистом.