Работы по Берту Хеллингеру 2 страница

Дети все лучше понимали, что все родители и добрые, и злые одновременно, просто часто они не желают это признавать. Они хотят быть только хорошими, другая сторона обсуждению обычно не подлежит. Дети поняли это, когда однажды я извинилась перед мальчиком, к которому была несправедлива. Хотя родители некоторых ребят, если были не правы, тоже всегда были готовы это признать.

2.5. Эффективность символических поз, жестов, ритуалов и коротких фраз

Вскоре настал день, когда дети всерьез задумались о том, зачем мы все это делаем. «Это просто игра или это как-то действует?» — спросили ребята. Я уже ждала этого вопроса и, в свою очередь, спросила: «А разве вы не заметили результатов?» Оказалось, заметили.

Некоторые дети признались, что рассказали про нашу игру в семью дома. Мамы, естественно, поинтересовались, поклонились бы их дети тоже или нет, и для чего, собственно, нужен поклон. Один мальчик сказал, что его отношения с родителями стали намного лучше. Однажды он даже опробовал поклон дома. Он поклонился отцу, когда тот лежал на диване и смотрел телевизор. Отец с недоумением поднял на него глаза и спросил, что это он такое делает. На что мальчик ответил: «Я склоняюсь перед тобой, потому что ты — мой отец, а я — твой сын. Моя учительница сказала, что я спокойно могу это сделать». Сначала отец засмеялся и дружески дал ему пинка. Потом специально встал с дивана и обнял сына.

Мы начали беседовать о символах и символических действиях. Конечно, это было широкое поле. Ребята уже знали о гербах, у одного из них даже был фамильный герб. Мы говорили о флагах и символике цифр. Я читала с ними «Бал-тазара» Генриха Гейне. Это произвело на детей глубокое

впечатление, хотя в свои двенадцать лет они были еще маловаты для такой литературы. Но о Граале, священной чаше, и том, что такое кощунство, они уже знали. Мальчики-мусульмане рассказали об омовении рук и ног и то, что им было известно о разных значениях очищения. Коснулись мы, разумеется, и благословения. Дети-католики знали об этом от своего священника, а кого-то перед уходом в школу крестила мама. Дети были уверены, что практикуемые в повседневной жизни символические действия тоже «работают».

Они сами пришли к тому, что поклон в классе перед заместителем одного из родителей является символическим действием, которое обязательно сказывается дома. Некоторые утверждали, что поклон действует даже на самих заместителей. Яв этом и не сомневалась.

В одном классе мальчик принес старомодную картинку, на которой отец благословлял своего сына, а сын преклонил колена, почтительно держа в руках шляпу.

Конечно, нас волновал вопрос, что же на самом деле означает поклон перед родителями. За это время дети уже осознали, что любят своих родителей. Тем не менее боли и разочарований в их отношениях тоже было много. «Стереть» это поклоном дети не хотели.

Я сказала им, что в поклоне есть три важных составляющих:

1. Поклоном вы благодарите родителей за подаренную вам жизнь и все последующие добрые дары.

2. Вы признаете, что отец и мать — большие, а вы — маленькие.

3. Вы принимаете своих родителей такими, какие они есть, и тот факт, что вы -~ их дети.

Эти три фразы я записала на боковой части доски, и мы не стирали их несколько недель. В моей учительской жизни редко случалось, чтобы три предложения вызывали такую реакцию. Мы снова и снова вели у доски проникновенные философские беседы. Многие дети осознали ту боль и скорбь,

которую они несли в себе за родителей. Ребята делились тем, как подавлены иногда бывают их папа или мама и как они все переворачивают вверх дном, чтобы дома снова стало веселее. Некоторые дети поняли, что до сих пор внутренне или внешне предпочитали в качестве отца или матери другого человека, и осознание этого стало для них поводом задуматься. Одна девочка каждый день ходила к своей бабушке и говорила, что она для нее «гораздо больше мама». Некоторые мальчики отвергали родного отца, считая, что теперь у них есть новый, который намного лучше, а «старого» старались забыть.

Один мальчик как-то сказал: «Странно, фрау Франке, в один день слова на доске мне кажутся правильными, а в другой мне хочется их стереть, но я же знаю, что вы напишете их снова, потому что это правда».

2.6. Контакт с родителями. Новый дух в классе

С середины сентября (начало учебного года) до конца октября в классах постоянно происходит внутреннее движение. В уже сложившиеся коллективы вливаются новые ученики. Детям приходится приспосабливаться и к ним, и к новым педагогам. В этот период в классе формируется климат на весь учебный год. Как уже упоминалось, баварская система образования была очень благоприятна для внедрения в классах системной точки зрения. Будучи классной руководительницей, я преподавала минимум 15, а часто и 18 часов в неделю. В классах возникала своя внутренняя атмосфера, что очень способствовало нашим беседам,

В течение первых шести недель между нами постепенно складывались доверительные отношения. Об этом свидетельствовало и то, что ко мне на еженедельный прием стали необычайно активно приходить родители, и на первый родительский вечер их тоже пришло больше, чем обычно. Я часто говорила тому или иному ребенку: «Я хотела бы ви-

деть твоих родителей». Когда дети сообщали об этом дома, чаще всего приходили мамы и спрашивали, что случилось. Я успокаивала их и говорила, что пригласила их только для того, чтобы получить представление о том, какая мама, какой папа стоят за этим ребенком. Это помогало установить принципиально новые отношения между родителями и мной. Постепенно они начинали понимать, что я не являюсь для них потенциальным врагом, который хочет указать им на «неправильный» образ жизни или плохое воспитание детей. Я прямо говорила им, что они — самые лучшие родители уже просто потому, что эта девочка или этот мальчик — их ребенок. Они чувствовали мое уважение к своей семье, независимо от ее судьбы.

Это было важно, прежде всего, для семей беженцев из Сербии и Хорватии, а также для семей с Украины и из Сибири. В 90-е годы у меня в классе постоянно училось до 40% детей беженцев, детей добровольных эмигрантов, турецких детей во втором и третьем поколении и один-два ребенка из бывшей ГДР. Обычно примерно половину класса составляли мусульмане, треть — христиане, остальные были без определенного вероисповедания. То есть, у детей были самые разные представления о морали и нравственности и, следовательно, масса «горючего материала» для жизни в коллективе.

Та энергия, которая движет семьей, добровольно или вынужденно покинувшей родину, часто отражалась на поведении детей. Многим из них каждые несколько дней хотелось пересесть на другое место, сесть рядом с другим одноклассником. Поначалу мне были непонятны причины такого беспокойства, тем более, что каждый раз, изъявив желание пересесть, они уверяли меня, что теперь уже точно останутся на этом новом месте, рядом с этим учеником. Прошло несколько недель, прежде чем я поняла, что это было движение бегства или, можно даже сказать, скитаний после отъезда с родины, которое дети выражали в стремлении часто менять место в классе. Они словно бы снова и снова повторяли то, что произошло с их семьей.

По внутреннему облегчению, которое принесла мне эта мысль, я поняла, что разрешила загадку. Теперь, когда кто-то из ребят снова хотел пересесть, я внимательнее смотрела на то, что стояло за этим желанием, и внутренне уважала судьбу этой семьи. И все реже шла им навстречу. Я чувствовала, что детям нужно остановиться и справиться с тревогой, а не уходить от нее. Я побуждала их понемногу рассказывать о том, как получилось, что семье пришлось покинуть родину. Я расспрашивала о тех, кто там остался, в том числе об оставшихся друзьях. Поначалу они смущались. Они отказывались об этом говорить, им хотелось забыть то, что там было. Но постепенно они все же оттаяли.

По утрам дети-иностранцы по очереди приветствовали класс на родном языке, и мы, немцы, повторяли эти слова по-сербски, по-хорватски, по-афгански, по-украински, по-русски. Постепенно я повышала «требования». Ребята стали приносить из дома книжки с картинками на родном языке, и мы слушали детские стихи на разных языках. Некоторые говорили, что их родителям это не нравится, поскольку они считают, что им лучше учить немецкий. На это я отвечала, что детям, которые хорошо говорят на родном языке и которым это нравится, немецкий будет даваться гораздо легче. Я прилагала все усилия к тому, чтобы дети-иностранцы посещали уроки родного языка, хотя иногда я встречала сопротивление со стороны родителей и властей. Потребовалось время, прежде чем мне удалось победить. Родители поняли, что у детей с хорошо закрепленным родным языком в душе есть некий «островок безопасности», так сказать, фундамент, на основе которого они могут более дифференцированно воспринимать новый язык и новую культуру.

Мне вспоминается африканский мальчик, который вместе с сестрами без родителей прилетел на самолете в Мюнхен, Дети жили в хорошем мюнхенском приюте. Мальчик отказывался произнести хотя бы слово на родном языке. Его с самого начала полюбили в классе, он адаптировался социально и выучил немецкий язык до определенного минималь-

ного уровня, позволявшего объясняться в повседневной жизни. Но затем его языковой рост остановился, как и все развитие в целом, он все больше и больше впадал в депрессию. Его сестры по-прежнему говорили между собой на родном языке, они чувствовали себя хорошо, у них был доступ к своим чувствам, и они удивительно быстро развивались. Но мальчик по причинам, которых мы так и не узнали, отказывался говорить на своем языке даже с сестрами. Он оказался словно бы отрезан от своих корней. За три года он впал в языковую и эмоциональную нищету, и после окончания средней школы ему с большим трудом удалось найти место ученика на каком-то предприятии. Для меня совершенно очевидно, что говорить на родном языке — это тоже часть «поклона перед родителями», сохранение первых, самых глубоких чувств.

Мария, девочка из сербской семьи, рассказала о своем брате, который, прослужив четыре года в сербской армии, снова вернулся в Мюнхен. Молодой человек вырос в Германии. Сначала вся семья радовалась его возвращению. Потом я заметила, что девочка становится все тише и бледнее. Я пригласила к себе ее маму. Она рассказала, как все они были счастливы, что сын вернулся, и отец даже нашел для него место учебы. Однако молодой человек уже не мог приспособиться к жизни в Германии. Он начал пить, потерял место, был пойман на воровстве и избежал судебного преследования, только снова записавшись в сербскую армию. В этом случае сын расплачивался, возможно, за всю семью, которая много лет назад покинула родину в поисках материального благополучия.

Через несколько лет системной работы в школе я поняла, что благодаря урокам, которые я посвящала теме родителей и детей, мне удалось создать хороший мост между семьями и школой. И все же это по-прежнему представлялось мне балансированием между моей фактической задачей учительницы и педагога, необходимым тактом по отношению к родному дому учеников и явно тяжелой ситуацией у некоторых

детей, которым прежде всего работа с «игрой в семью» могла дать помощь и облегчение. Они рассказывали, насколько радостнее стало им в семьях и как менялись их отношения с близкими.

2.7. Новое сознание распространяется. Родительские вечера

В детях зародилось новое сознание и вместе с тем внимание к существующим в семье порядкам. Первоначальное возбуждение сменялось у ребят все более естественной позицией уважения к судьбам других детей — и нам удалось снять табу с обсуждения тяжелых семейных ситуаций. Дети сами стали заговаривать о разводе и даже смерти родителей, они были внимательны к трагическим событиям и потерям в собственной семье и в семьях товарищей. Так было стерто не одно «клеймо», прежде всего, в отношении тех детей, чьи родители были в разводе или у чьих матерей часто менялись партнеры.

Мы снова говорили о самых разных областях, на которые влияла наша игра в семью. У многих ребят отмечалось явное улучшение успеваемости. Кроме того, нашего маленького коллектива коснулось дыхание любви, та нежная сеть, которая всегда сплетается во время семейной расстановки. В своих классах я имела возможность наблюдать, как эта работа давала плоды на протяжении всего учебного года и даже нескольких лет.

В конце октября, то есть через шесть недель после начала учебного года, мы почувствовали перелом в настроении. Дети больше не могли не замечать «другую реальность», как они ее называли, она присутствовала теперь постоянно. Ведь они уже так часто чувствовали друг за друга, кланялись, плакали и обнимались в расстановках. Конечно, они по-прежнему и ссорились, и дрались, и дразнили друг друга. Но было в них и сопереживание, был в классе серьезный, обязывающий

дух, иной, чем я ощущала в других, даже очень дружных классах.

Теперь во время перемен я нередко становилась свидетельницей того, как двое детей вдруг быстро обнимались. Я была очень удивлена, поскольку для десяти—двенадцатилетних это особенно необычно. Прошло какое-то время, прежде чем я поняла, что их до глубины души потрясали мимо-|етные объятия во время расстановок, даже если они лишь енадолго подчинялись своему порыву. Однажды мы бесе-овали об этом и один мальчик сказал: «Странно, фрау Фран-е, вы делаете с нами такие вещи, которых в другой ситуа-;ии мы бы делать не стали. Иногда это прямо даже как-то еловко, но потом снова как-то здорово, не знаю, как это казать». Самые большие опасения, что родители воспримут эту аботу как вторжение в интимную жизнь своей семьи, я ис-ытывала в декабре, когда у нас обычно состоится родитель-кий вечер. Дети накрыли для родителей столы, зажгли свечи, привели печенье. Мы подготовили рождественские песни и тихи. Но больше всего дети хотели показать родителям что-нибудь из нашей игры в семью. В некоторых классах они даже написали на доске три вышеупомянутые фразы о поклоне, чтобы все родители могли их прочитать. Мы решили, что для такого вечера идеально подходит Рождество, прежде всего дети-мусульмане сочли, что приготовленный нами праздник лучше, чем традиционное рождественское представление. «Тогда мы тоже можем участвовать, потому что речь идет о нас», — сказал один мальчик-турок.

Все дети принесли с собой фотографии, на которых они были сняты с родителями, братьями и сестрами. Те ребята, у кого умер кто-то из родителей (в одном случае это были даже оба родителя), сами пририсовали портрет умершего отца или матери. Если отец снова женился или мама снова вышла замуж, они приклеивали рядом фотографию нового члена семьи. И делали это с удовольстви-

ем. Эти фотографии мы повесили на стену. Один ряд парт мы отодвинули к стене — это были места для тех, кто уже умер: отцов, матерей, дядей, братьев, сестер. За каждого умершего или погибшего мы поставили и зажгли свечу. Соседи по парте тех детей, у которых кто-то умер, произнесли, например, такие слова: «Мама Хуберта тоже с нами» или «Младший брат Евы с нами». Так были названы все умершие родственники каждого из детей. Это очень тронуло родителей, да и сами мы были очень взволнованы. Родители поняли, насколько это важно для детей — если умершие близкие не теряют своей принадлежности к семье, то и дети могут ощущать себя частью целого. В этих классах никто больше не говорил, что у него «нет отца». Я посоветовала им говорить: «Мой папа умер». И всегда добавляла: «Он есть у вас всегда, он в вас, даже если он умер». Через некоторое время детям и самим стало важно точно употреблять слова.

Я еще никогда не видела, чтобы на родительский вечер пришло столько пап. Когда подобное повторилось и в других классах, я убедилась, что это неосознанное следствие нашей семейной игры.

После песен и стихотворений все дети низко поклонились своим родителям, и это было больше, чем просто вежливость.

Включение умерших

Для Баварии вполне обычно, что в пятых-шестых классах перед первым ноября* или в первых числах месяца мы говорим о посещении могил и спрашиваем мусульманских детей, как обращаются с могилами у них. Мы говорим о том, что за умерших молятся, поминают их, украшают могилы.

Я и раньше беседовала с детьми о том, насколько мы связаны с умершими близкими, какую силу они дают нам,

¹ Первого ноября католики празднуют День всех святых. — Прим. ред.

если мы их об этом просим. В первую очередь, мы говорили о тех, кто рано ушел из жизни, кого так тяжело оплакивать. У некоторых ребят были мертворожденные или умершие братья и сестры и, как уже говорилось, умершие отцы или дяди. Кроме того, некоторые родители сами рано потеряли родителей. В отдельных случаях я советовала детям на пару недель вешать на стену фотографии умерших, в том числе бабушек и дедушек, тогда они смогут раскрыть для них свою силу, и можно будет перестать по ним горевать.

Итак, в самом начале ноября, после Дня всех святых, я, как всегда, собралась побеседовать об этом с пятым классом и написала на доске:

О смерти*

■ Сначала я ничего детям не сказала и ждала устных рассказов. Я была очень удивлена, когда они один за другим молча достали черновики, взяли ручки и начали писать. Они писали старательно, почти без ошибок, чувствовалось, что тема нашла у них отклик.

I Сочинения произвели на меня большое впечатление, поэтому я привожу их здесь полностью. Мелиза Мелиза была настоящей «мамочкой». Старшая из четырех детей, она брала на себя многие домашние дела, пока мама была на работе. Она единственная в классе ни разу не расставляла свою семью, но именно ее чаще всего выбирали заместительницей матери. Весь год она шутливо играла эту роль в классе, пока ей не удалось ее преодолеть. К концу года она превратилась в настоящую девушку и даже влюбилась в одноклассника, и никто их из-за этого не дразнил. Мелиза сидела рядом с Антоном, которому требовалось так много материнской поддержки. Под ее опекой он стал сильнее.

' «Vom Sterben und Tod» — букв. «Об умирании и смерти». — Прим. пер.

О смерти

Как все другие люди, я родилась на свет, но через много много лет мне, к сожалению, придется умереть.

Прежде чем я умру, я хочу еще раз, в последний раз увидеть всю мою семью и моих друзей.

Только тогда я смогу умереть. Я не хочу причинять своей

семье боль.

26.11.1996

Хуберт

Всего год назад у Хуберта после трех лет болезни умерла от рака мать. Она была родом с Борнео. Отец, коренной баварец, познакомился с ней во время биологических исследований в Индонезии. Он беспокоился за Хуберта, поскольку мальчик часто болел, а его успехи явно не соответствовали его способностям. Я тоже заметила это по умным вопросам, которые он задавал. Хуберту очень понравилась игра в семью, и вскоре он расставил себя и свою маму. При этом он захотел, чтобы девочка, которую он выбрал, легла на покрывало на полу. Затем он очертил вокруг нее мелом круг и поставил рядом с ней вазу с цветами. Не выбирая заместителя для себя, он сам подошел к этой «могиле» и поклонился. Он был очень серьезен. Затем он встал на колени и сказал:

|Мама, я помню о тебе всегда». Он был первым, кому я предложила сказать: «Пожалуй-та, дай мне твою силу, чтобы я мог жить хорошо». Он встал: произнес эти слова стоя. А девочка по собственной инициативе сказала: «Да, живи, [не хорошо». Весь класс вздохнул с облегчением. Еще я сказала ему: Твоя мама будет рада, что ее старания тебя вырастить не [ропали даром». Он засмеялся. В дальнейшем Хуберт превратился в смышленого, неуго-юнного мальчугана. Он добился очень хороших результатов математике, английском и биологии. Весь класс обратил

на это внимание, и ребята сказали: «Ты принял добрые дары:воей мамы». Они перефразировали слова, которые часто произносила я: «Примите добрые дары ваших родителей». <Это верно, — сказал Хуберт, — только вот биология у меня от отца».

О смерти

Я представляю себе, что еду вверх по золотому эскалатору и что там наверху на небесах я снова встречаю мою маму. Потом я, может быть, встречу Господа Бога, и что я могу смотреть вниз и как меняется мир. Я хочу вместе со своей семьей стать знаменитым.

Инго

После того как Хуберт сделал свою расстановку, утром к моему столу протиснулся Инго и стал настойчиво просить разрешения тоже сделать расстановку. Я знала, что его родители умерли вследствие употребления наркотиков. Мальчика с любовью приняли в семье дяди, брата его отца. У дяди и тети была дочь, кузина Инго, которая была старше его на шесть лет.

Как отражено в его маленьком сочинении, конфликт Инго состоял в том, что он не знал, довольны ли его умершие родители тем, что он любит своих опекунов. В нем жило некое стремление, желание, чтобы что-то произошло, и, как он выражался, он смог бы показать, насколько сильнее он любит своих родных родителей.

На основании множества примеров из психотерапевтической практики я уже знала об опасности, которая может существовать для тех, кто очень рано потерял родителей. Иногда их тянет к царству мертвых, возможно, чтобы снова оказаться рядом с родителями. Душа не знает разницы между жизнью и смертью. Такие люди очень часто впадают в депрессию, у них мало жизненных сил.

Инго всех нас немножко пугал. Дети рассказывали мне, что часто в разгар игры он вдруг терял желание играть, убегал и где-

нибудь сидел, пока кто-нибудь не выводил его из оцепенения. Тогда какое-то время с ним снова можно было общаться.

Внезапно я увидела эту опасность в глазах ребенка и согласилась. Мы договорились сделать расстановку на последнем уроке перед обедом, чтобы у него было время внутренне подготовиться.

Инго выбрал заместителей не только для умерших родителей, но и для своих опекунов и их дочери. Расставив их, он сразу же захотел сам встать на свое место.

Сначала, стоя рядом с дядей, он смотрел на своих родителей. Было отчетливо видно, что все живые смотрят только в одном направлении — на умерших. Заместители родителей Инго обладали для всех остальных огромной притягательной силой.

Затем Инго отделился от группы, чтобы пойти к родителям. Сначала он хотел пойти один, но потом вернулся, взял за руку заместителя дяди и вместе с ним пошел к «могиле». Как и Хуберт, он поставил рядом со стоящими на этот раз родителями вазу с цветами. Я не давала ему никаких указаний. Он склонился перед ними и сказал: «Я горюю о вас, это так тяжело». Он заплакал. Мальчик, который играл его дядю, обнял его за плечи. Затем его словно потянуло встать на колени. Я предложила ему попросить у родителей благословения. Он это сделал. Заместители родителей, опять же безо всяких указаний с моей стороны, положили руки ему на голову. (О символе возложения рук мы тогда уже говорили.) Затем я отвела его вместе с дядей на место рядом с тетей и сестрой. Все четверо живых развернулись. Теперь родители Инго стояли по диагонали позади него. Он сказал тете и дяде: «Я благодарен вам за то, что могу у вас жить». Сначала это подействовало на мальчика очень благотворно. Но, как явствует из его сочинения, свой конфликт он, по-видимому, так и не разрешил.

«У вас умершие люди важны», — сказал Инго, сдавая свое сочинение. Я ответила: «Да». Его личико просветлело. «Когда я в тот раз поклонился родителям, я почувствовал их вот тут, внутри», — сказал он и похлопал себя по груди.

О смерти

Я хочу, чтобы я снова увидел мою маму и моего папу, потому что они уже умерли. Я бы мог им сказать, что я их люблю. Иногда я вижу моих родителей во сне. Тогда я бы обнял мою маму и моего папу. Я хочу, чтобы я лежал в постели и больше не просыпался. После смерти я бы хотел опять стать человеком, тогда я пришел бы к моим приемным родителям и сказал им: Я вас очень, очень люблю и благодарю вас.

Иван

Иван — албанец из Косово. Он жил со своей матерью и ее вторым мужем, пожилым человеком, который в то время был при смерти. Отец Ивана погиб на войне. Мальчик прекрасно учился, он быстро осваивал немецкий, за короткое время овладев значительным словарным запасом. Но его никак не удавалось уговорить пойти после средней школы в гимназию, после бегства с родины он чувствовал себя не готовым к другим социальным переменам.

Прошло много времени, прежде чем он рассказал о смерти своего отца и страхе, что отчим скоро тоже умрет. Я уже знала об этом из разговора с его матерью. Поэтому я смогла понять его сочинение. С расстановкой Иван подождал до после Пасхи. Ко мне подошли другие ребята и передали слова Ивана, что он хочет сделать расстановку. Тогда я спросила его самого и увидела, что ему пока трудно.

Незадолго до Троицы он решился. Он принес фотографию отца и положил ее на пол., Затем поклонился перед ней. Больше он ничего делать не стал. Одноклассники, которые иногда, бывало, бестактно выкрикивали: «Да встань же ты на колени!» или «Скажи ему, что ты хорошо живешь в его честь!» и другие подобные фразы, которые мы разработали за это время, сидели тихо. Затем Иван взял фотографию, прижал к сердцу, пошел к парте и убрал ее. Еще некоторое время в классе стояла полная тишина.

В последнее время Иван подружился с Хубертом, которому я очень советовала приложить дополнительные усилия к тому, чтобы поступить в гимназию. Как мне сказали, на следующий год они пошли в гимназию вместе.

О смерти

Я хочу, когда я умру, чтобы я потом еще жил. Но я не знаю во что мне верить. Кто-то говорит, что когда человек умирает, то он больше не живет, другие говорят, что еще живет. Я хотел бы, когда я умру, чтобы я еще раз жил и был человеком, чтобы я был очень богатым и счастливым.

Ясин

Ясин сделал расстановку незадолго до Дня Всех Святых в рамках нашей пятничной беседы. Дело было так:

«Я у моей мамы любимчик», — уверенно заявил маленький босниец. Класс, 24 ученика одиннадцати-двенадцати лет, сидел в кругу. В этот раз тема была следующая: «У Эрики будет братик или сестренка». Мы говорили о том, какое место занимают в ее семье дети и как по-разному это может восприниматься каждым. «Я вам покажу», — сказал Ясин и быстро выбрал заместителей для отца, матери, себя и брата. Дети уже не раз играли в семью и знали, что нужно делать.

С того момента, как все четверо были поставлены на места, заместительница матери не сводила глаз с заместителя Ясина. Я спросила ее, может ли она видеть мужа и второго сына. Она сказала, что нет. Ее взгляд явно шел куда-то дальше, она смотрела словно сквозь Ясина. «Но кого она там видит?» — подумала я и спросила Ясина, не потеряла ли его мать кого-нибудь из членов семьи.

Глаза у Ясина покраснели, но он продолжал держаться молодцом и не заплакал. Он рассказал: «Мой дядя, мамин брат, носил еду заключенным. Лагерь был через поле. На этом поле они его застрелили. Ему было 19 лет».

Тогда я поставила рядом с мамой еще одного мальчика из класса и вместо заместителя Ясина поставила его самого. Стоя перед мамой и дядей, он тихо плакал, украдкой вытирая слезы.

Я предложила: «Скажи своему дяде, чтобы он тебя защищал». Я подумала, что это будет правильно, раз он так беззащитно шел через поле, где ему пришлось умереть. «Дорогой дядя, защищай меня», — сказал Ясин. Мальчик, который был дядей, вдруг по собственной инициативе положил руку Ясину на голову и сказал: «Я защищу тебя».

Теперь я попросила Ясина встать перед матерью и сказать: «Дорогая мама, я всего лишь твой ребенок». Он сказал это по-сербски. Девочка, игравшая мать, сама была родом из Югославии и поняла его. Она обняла мальчика и сразу же отпустила. Но импульс прижать его к себе был очень силен. Они оба были немножко застенчивы. Позже я иногда наблюдала за ними. С тех пор у них были очень теплые отношения, хотя заместительница матери была очень высокой девочкой, а Ясин был скорее мал для своего возраста. Разумеется, в конце я всегда прошу детей стряхнуть с себя свои роли. Но эта связь сохранилась у них и в повседневной жизни.

После расстановки этот обычно бойкий и уверенный в себе паренек стал неуверенным, боязливым, стал хуже учиться. Так продолжалось несколько месяцев. Что-то пришло в нем в движение. Я сопровождала его в этом процессе, подбадривала. Ему было шесть, когда он вместе с матерью, выглянув из окна кухни, стал свидетелем этого убийства. Постепенно ему удалось свыкнуться со своей новой ролью — ролью маленького мальчика. Он снова стал веселым, но по-другому — именно как одиннадцатилетний.

Мама Ясина с того момента, как вместе с сыном пережила эту трагедию, видела в нем только своего брата. В этом случае ребенок неосознанно пытается заменить собой ушедшего. Маленький мальчик перестал быть собой и «заважничал».

О смерти

Иногда, когда я лежу в постели, я думаю о смерти. Иногда я боюсь и думаю, что попаду в другой мир. Я хочу стать очень богатым и очень счастливым.

Мне очень жаль, что брат моей мамы умер на войне. Я хочу, чтобы ты меня защищал.

26.11.1996

Мария

Мария очень серьезно задумалась над историей Ясина. Однажды она подошла ко мне, чтобы поговорить. Девочка рассказала, что она, как и Ясин, любимица своей мамы. У нее есть сестра, которая старше ее на два года, но «я важнее», как она выразилась. Теперь она думает, не лучше ли ей занять правильное второе место. Я согласилась с ней и посоветовала как-нибудь между прочим сказать сестре: «Я знаю, что ты — первая, а я — вторая». И пообещала, что если этот простой способ не подействует, то мы сделаем расстановку. Через две недели Мария подошла ко мне и сказала: «Уже подействовало». Она поговорила с сестрой, та ей сначала не поверила и сделала вид, что ничего не слышала. За обедом Урсула — так звали сестру — села рядом с матерью, где раньше всегда сидела Мария. Это была проверка. Мария села на второе место. С этого дня между сестрами начались совершенно новые отношения. Мария рассказала мне, что Урсула взяла ее с собой в спортивную секцию и стала помогать с уроками. От мамы девочек, с которой я об этом поговорила, я узнала, что в детстве она в результате несчастного случая потеряла сестру, на которую Мария очень похожа.