Разрушение барьера восприятия

 

Вечером, по-прежнему в Оахаке, мы с доном Хуаном неспешно прогуливались по площади. Подходя к его любимой скамейке, мы увидели, как люди, на ней сидевшие, поднялись и ушли. Мы поспешили к ней, чтобы успеть занять освободившееся место.

– Ну что ж, – произнес дон Хуан, когда мы сели, – вот мы и подошли к концу моего объяснения осознания. Сегодня ты самостоятельно соберешь другой мир, и навсегда отметешь все сомнения.

– Ты должен безошибочно отдавать себе отчет в том, что тебе предстоит сделать. Сегодня, используя преимущество состояния повышенного осознания, ты должен заставить свою точку сборки перемещаться, и в одно мгновение ты настроишь эманации другого мира.

– А через несколько дней все мы – ты, Хенаро и я – встретимся на вершине горы. И ты должен будешь сделать то же самое, однако там у тебя не будет никаких преимуществ, ибо на вершине ты будешь находиться в нормальном состоянии осознания. И сделать это тебе необходимо будет в мгновение ока. Если ты не сделаешь этого, то умрешь смертью обычного человека, который сорвался с обрыва.

Он намекал на последнее действие, которое он должен был заставить меня выполнить в своем обучении для правой стороны: прыжок с вершины в пропасть.

Дон Хуан заявил, что тренировка воинов заканчивается, когда им удается без посторонней помощи разрушить барьер восприятия, начав из состояния нормального осознания. Нагуаль подводит воинов к этому порогу, но успех зависит от самого человека. Нагуаль просто испытывает их, постоянно подталкивая к тому, чтобы самим за себя постоять.

Единственная сила, которая способна временно устранить настройку – это настройка, – продолжал он. – Тебе нужно будет устранить настройку, которая удерживает твое восприятие повседневного мира. Намереваясь новой позиции своей точки сборки и намереваясь удержать её фиксированной в ней достаточно долго, ты соберёшь другой мир и ускользнешь из этого.

Древние видящие и по сей день избегают смерти именно таким образом – намереваясь того, чтобы их точки сборки оставались фиксированными в позициях, которые помещают их в любой из семи миров.

– Что произойдет, если мне удастся настроить другой мир? – спросил я.

– Ты отправишься туда, – был ответ. – Как отправился туда Хенаро с этого самого места в тот вечер, когда он показывал тебе тайну настройки. Помнишь?

– Но где я буду, дон Хуан? – спросил я.

– В другом мире разумеется. Где же еще?

– А окружающие люди, и дома, и горы, и все остальное?

– От всего этого тебя будет отделять тот самый барьер, который ты разрушишь – барьер восприятия. И точно так же, как тех видящих, которые захоронили себя, чтобы не повиноваться смерти, тебя не будет в этом мире.

Услышав это утверждение, я ощутил, как внутри меня разворачивается настоящее сражение. Какая-то часть меня протестовала и кричала, что позиция дона Хуана не выдерживает никакой критики, другая же часть знала, что он, безусловно, прав.

Я спросил, что произойдет, если я сдвину свою точку сборки в Лос-Анджелесе – прямо на улице, среди людей и транспорта.

– Лос-Анджелес растает, как дым, – очень серьезно ответил он. – Но ты останешься.

– В этом и заключается тайна, которую я пытался тебе объяснить. Ты не раз испытывал это на себе, однако так и не понял. А сегодня – поймешь.

Он сказал, что пока еще я не сумею воспользоваться для сдвига в другую большую полосу эманаций толчком Земли. Пусковым моментом станет настоятельная потребность в осуществлении сдвига.

Дон Хуан взглянул на небо. Он вытянул вверх руки, словно слишком долго просидел неподвижно и теперь хотел сбросить физическую закрепощенность. Потом он приказал мне остановить внутренний диалог и погрузиться в безмолвие. Затем он встал и пошел прочь с площади, знаком велев мне следовать за ним. Мы вышли на пустынную боковую улицу. Я узнал ее – это была та самая улица, на которой Хенаро демонстрировал мне настройку. Едва я это вспомнил, как тут же обнаружил, что шагаю рядом с доном Хуаном по пустынной равнине с желтыми дюнами из чего-то похожего не серу. Место это к тому времени уже было мне хорошо знакомо.

Я вспомнил, что дон Хуан заставлял меня воспринимать этот мир много-много раз. И еще я вспомнил, что за пустынными дюнами есть еще один мир, сияющий дивным, ровным, чистым, белым светом.

Когда в этот раз мы с доном Хуаном вошли в тот мир, я ощутил, что свет, исходивший отовсюду, не прибавляет сил, но успокаивает настолько, что производит впечатление священного. Священный свет омывал меня, и тут вполне рациональная мысль пришла мне в голову. Я подумал, что мистики и святые, должно быть, совершали это путешествие точки сборки. В человеческой матрице они видели Бога, в серных дюнах – ад, а в дивном прозрачно-белом свете они видели райское сияние небес.

Рациональная мысль немедленно сгорела под натиском того, что я воспринимал. Мое осознание было привлечено огромным количеством фигур мужчин, женщин, детей всех возрастов и других непостижимых образов, сияющих ослепительно белым светом.

Я увидел дона Хуана. Он шагал рядом. Он смотрел не на явившиеся нам образы, а на меня. В следующее мгновение я увидел его, как шар светимости, качавшийся вверх-вниз в нескольких футах от меня. Неожиданно шар резко приблизился, и я увидел то, что было внутри.

Специально для меня дон Хуан принялся манипулировать своим свечением осознания. Это свечение неожиданно осветило четыре или пять нитеподобных волокон на его левой стороне и там зафиксировались. Мое внимание было полностью сосредоточено на этих ярких волокнах. Что-то медленно втянуло меня словно сквозь трубу, и я увидел союзников – три темные, длинные, прямые фигуры, дрожащие подобно листьям на ветру. Я видел их на почти светящемся розовом фоне. В мгновение, когда я сфокусировал на них свой взгляд, они приблизились ко мне. Они не скользили и не летели, но подтягивались на каких-то волокнах белизны, исходивших из меня. Эта белизна не была ни светом, ни свечением; она походила на толстые линии, нарисованные меловым порошком. Они рассеялись быстро, но не достаточно: прежде, чем это произошло, союзники уже на меня насели.

Они теснили меня со всех сторон. Я почувствовал раздражение. Союзники немедленно, словно по внушению, от меня отодвинулись. Мне стало их жаль, и мои чувства тут же притянули их назад. Они придвинулись совсем близко и стали об меня тереться. И я увидел то, что уже видел в зеркале, погруженном в ручей. Союзники не обладали внутренней светимостью. В них не было внутренней подвижности. В них не было жизни. Но, тем не менее, было очевидно, что они живые. Странные гротескные фигуры, напоминавшие застегнутые на «молнию» спальные мешки. Посередине каждого из них проходила тонкая линия, похожая на шов.

Они не были мне приятны. Я ощущал их полную чужеродность. Это порождало чувство неудобства, какое-то нетерпение. Я видел, что союзники движутся, словно подпрыгивая вверх-вниз, и внутри них что-то еле-еле светится. Интенсивность этого свечения росла, пока, наконец, по крайней мере, у одного из них свечение не стало достаточно ярким.

В то мгновение, когда я это увидел, я обнаружил, что нахожусь в черном мире. Он не был темен как ночь, скорее просто все, что меня окружало, было черным, как смоль. Я взглянул на небо, но нигде не было видно света. Небо тоже было черным и буквально сплошь усеянным линиями и неправильными кольцами черноты разной плотности. Оно было похоже на черную древесину с рельефно выделенной фактурой.

Я посмотрел вниз, на землю. Она была пушистой. Казалось, она образована хлопьями агар-агара. Они не были матовыми, но и не блестели. Это было нечто среднее. Такого я никогда в жизни не видел: черный агар-агар.

Затем я услышал голос видения. Он сказал, что моя точка сборки собрала целостный мир в другой большой полосе эманаций – черный мир.

Я старался впитывать каждое услышанное слово. Но для этого мне пришлось разделить сосредоточение. Голос замолчал, фокусировка зрения восстановилось. Мы с доном Хуаном стояли на улице в нескольких кварталах от площади.

Я мгновенно почувствовал, что времени на отдых у меня нет и что бессмысленно идти на поводу у желания впасть в состояние шока. Собравшись с силами, я спросил у дона Хуана, удалось ли мне выполнить то, что он задумывал.

– Ты выполнил все в точности так, как от тебя требовалось, – заверил он. – Давай вернемся на площадь, я хочу пройтись по ней еще раз – последний раз в этом мире.

Я не хотел думать об уходе дона Хуана, поэтому спросил его о черном мире. Мне смутно припоминалось, что я уже видел его раньше.

– Это – мир, который собирается проще всего, – ответил он. – И из всего, что ты пережил, внимания заслуживает только он. Чёрный мир – единственная полноценная настройка эманаций другой большой полосы, которой тебе когда-либо удавалось добиться. Все остальное – поперечный сдвиг в человеческой полосе, не выходящий за пределы одной и той же большой полосы. Стена тумана, жёлтые дюны, мир призраков – все это результаты настроек, которые наша точка сборки осуществляет на своем пути к критической позиции.

Пока мы шли к площади, дон Хуан объяснил мне, что одним из свойств черного мира является отсутствие в нем эманаций, отвечающих за время в нашем мире. Вместо них там имеются эманации, дающие другой результат. Попав в черный мир, видящий может чувствовать, что прошла вечность, хотя в нашем мире за это время проходит лишь мгновение.

– Черный мир – ужасен, потому что тело в нем стареет, – убежденно добавил он.

Я попросил разъяснить. Он замедлил шаги и взглянул на меня. Он напомнил мне как Хенаро, со свойственной ему прямотой, уже пытался как-то обратить на это мое внимание, когда говорил, что мы брели по аду целую вечность, хотя и минуты не прошло в том мире, который мы знаем.

Дон Хуан заметил, что в молодости он был какое-то время одержим черным миром. И однажды в присутствии своего бенефактора поинтересовался, что будет, если он отправится в черный мир и некоторое время там побудет. Но его бенефактор не был склонен к объяснениям. Он просто отправил дона Хуана в черный мир, предоставив тому самостоятельно выяснять, что из этого получится.

– Сила нагуаля Хулиана была настолько необычайна, что мне понадобилось несколько дней на то, чтобы оттуда выбраться, – продолжал дон Хуан.

– Ты имеешь в виду, что на возвращение точки сборки в нормальное положение у тебя ушло несколько дней? – переспросил я.

– Да, именно это я и имею в виду, – подтвердил он.

И он рассказал, что за несколько дней блуждания в черном мире он постарел по крайней мере лет на десять, если не больше. Эманации внутри его кокона почувствовали напряжение нескольких лет одинокой борьбы.

С Сильвио Мануэлем все было совсем по-другому. Его нагуаль Хулиан тоже погрузил в неизвестное, но Сильвио Мануэль собрал другой мир в другой большой полосе. В том мире тоже не было эманаций времени, но он действовал на видящего совершенно противоположным образом. Сильвио Мануэль отсутствовал целых семь лет, хотя ему показалось, что он провел в том мире всего мгновение.

– Сборка других миров – вопрос не только практики, но также намерения, – продолжил дон Хуан. – И это не просто упражнение по выскакиванию из других миров, как на резинке. Видящий должен обладать отвагой. Преодолев барьер восприятия, ты вовсе не обязан возвращаться в то самое место этого мира, откуда уходил. Понимаешь?

Смысл его слов начинал медленно до меня доходить. У меня возникло почти непреодолимое желание посмеяться над столь абсурдной идеей, но идея вдруг стала превращаться в уверенность, однако прежде, чем я успел вспомнить что-то еще, дон Хуан заговорил, не дав мне добраться до этого.

Он сказал, что для воина опасность собирания других миров заключается в том, что они захватывают так же, как и наш мир. Сила настройки такова, что точка сборки, однажды вырвавшись из своей нормальной позиции, становится фиксированной на других позициях, другими настройками. Поэтому воин рискует застрять в немыслимом одиночестве.

Рациональная часть меня отметила, что, пребывая в черном мире, я видел дона Хуана рядом с собой как шар светимости. Следовательно, есть возможность находиться в том мире не в одиночестве.

– Возможность есть, но только в том случае, если те, с кем ты намерен туда отправиться, сдвинут свои точки сборки одновременно с тобой, – сказал по этому поводу дон Хуан. – Я сдвинул свою, чтобы отправиться туда вместе с тобой, иначе ты бы оказался там один в обществе союзников.

Мы остановились. Дон Хуан сказал, что мне пора.

– Я хочу, чтобы ты миновал все боковые сдвиги, – объяснил он, – и отправился прямо в следующий целостный мир – в черный мир. Через пару дней тебе предстоит проделать это самостоятельно. И тогда у тебя не будет времени на мелочи – если ты не сделаешь этого, ты умрешь.

И он объяснил, что разрушение барьера восприятия является кульминацией всего того, что делают видящие. С момента разрушения барьера человек и его судьба приобретают для воина совсем другое значение. Ввиду трансцендентального значения разрушение этого барьера, видящие используют акт его разрушения в качестве финального теста. Воин должен прыгнуть в пропасть с обрыва, находясь в состоянии нормального осознания. Если ему не удастся стереть мир повседневности и собрать другой мир до того, как он достигнет дна, он погибнет.

Ты должен заставить этот мир исчезнуть, – продолжал дон Хуан, – но при этом отчасти остаться самим собой. Это и есть последний бастион осознания, на который рассчитывают новые видящие. Они знают, что, когда сгорят в осознании, то отчасти сохранят ощущение того, что они остаются самими собой.

Он улыбнулся и указал на улицу, которая была видна с того места, где мы стояли – ту самую улицу, где Хенаро показывал мне тайны настройки.

– Эта улица, как и любая другая, ведет в вечность, – сказал он. – Тебе нужно только идти по ней в абсолютном безмолвии. Время пришло. Теперь иди! Иди!

Он повернулся и зашагал прочь. Хенаро ждал его на углу. Он помахал мне рукой и жестом велел идти. Дон Хуан удалялся, не оглядываясь. Хенаро пошел рядом с ним. Я двинулся было за ними. Но я знал, что поступаю неправильно. И я пошел в обратную сторону по темной пустынной унылой улице. Я не поддался ни чувству поражения, ни чувству неполноценности[53]. Я шел, погрузившись в безмолвие. Точка сборки начала смещаться с бешеной скоростью. Я увидел троих союзников. Они словно широко улыбались своими линиями, протянувшимися поперек коконов. Я чувствовал, что был пустым, легкомысленным, незначительным[54]. И тогда сила, подобная ветру, сдула прочь этот мир.

ЭПИЛОГ

 

 

Спустя пару дней вся команда Нагуаля и все ученики собрались на плоской вершине горы, о которой говорил мне дон Хуан.

Дон Хуан сказал, что все со всеми уже попрощались, и что мы находимся в состоянии осознания, не допускающем никаких сантиментов. Для нас существует только действие; мы – воины в состоянии тотальной войны.

Все, кроме дона Хуана, Хенаро, Паблито, Нестора и меня отошли немного в сторону от вершины, чтобы дать возможность Паблито, Нестору и мне остаться одним и вернуться в состояние нормального осознания.

Но перед тем как мы сделали это, дон Хуан взял нас за руки и обошел вместе с нами плоскую вершину.