Какая методологическая проблема поднимается в приведенном отрывке?

2.Что представляют собой инвариантные отношения и почему их исследуют?

Согласны ли вы со сравнением географической карты и научной теории?

Вариант 9

Моя точка зрения (для которой я предложил название "внутренний реализм") состоит в том, что следует отождествлять истину не с обоснованием, а с идеали­зированным обоснованием, отличаемым от обоснования посредством наличных свидетельств. Иногда кажется, что Даммит выражает эту же точку зрения (тогда, когда он говорит о зазоре между обоснованием и истиной), но в других местах он пишет так, как если бы предложения обычного языка о материальных объек­тах, находящиеся вне научной теории, могут быть окончательно верифициро­ваны.

Рассмотрим предложение "В моем кабинете сейчас стоит стул". Любой нормальный человек при достаточно хороших эпистемических условиях может верифицировать это предложение. Достаточно хорошие эпистемические условия могут состоять, например, в том, что этот человек обладает хорошим зрением, не находится под воздействием галюциногенных средств, в кабинете сейчас светло и т.д. Однако, откуда я знаю, что эти условия лучше для такого рода заключения, нежели условия, предполагающие не очень хорошее зрение или взгляд на комнату через телескоп с большого расстояния, или условия, сопряженные с воздействием LSD? Частично познавая, как говорить о подобного рода операциях, частично получая обильную эмпирическую информацию. Общее правило или универсаль­ный метод познавания того, какие условия лучшие в плане обоснования произ­вольного эмпирического суждения, отсутствуют.

С этой (моей) точки зрения, "истина", следовательно, настолько же смутна, относительна и чувствительна к контексту, насколько смутны, относительны и чувствительны к контексту мы с вами. Условия истинности не являются обозримыми в даммитовском смысле слова. Если условия истинности и условия утверждаемости не являются обозримыми, то каким образом мы узнаем их? Мы узнаем их точно так, как думает Даммит (по крайней мере, в отношении теоретической части языка). Даммит, однако, упускает то обстоятельство, что то, что мы приобретаем, не есть знание, которое мы могли бы применять как алгоритм. Мы действительно заучиваем, что в некоторых обстоятельствах мы обязаны принять "Передо мною стоит стул". Но мы намерены использовать свою голову. Мы можем отказаться принять "Передо мною стоит стул", даже если все выглядит для нас так, как если бы стул стоял перед нами, когда наше мышление восстает против этого. Невозможность формализовать (по крайней мере, практически) условия утверждаемости произ­вольного предложения означает невозможность формализовать само мышление.

Если утверждаемость (в смысле полномочий утверждаемости) не формали­зуема, то идеализованная полномочная утверждаемость (истина) — еще менее того, ибо по мере роста нашего эмпирического знания пересматривается и изме­няется понятие о более хороших и более плохих эпистемических условиях (для некоторого отдельного суждения), от которого эта утверждаемость зависит. Тем не менее, оно остается осмысленным понятием. Для большинства суждений существуют более хорошие и более плохие эпистемические условия, и только факты покажут, каков будет вердикт, если условия достаточно хорошие, каков вердикт, к которому сходятся мнения, если мнящие рациональны. Это Сердцевина моего "реализма". Это вид реализма, и я рассматриваю его в качестве челове­ческой разновидности реализма, в качестве веры в то, что факты показывают, что для нас должным образом утверждаемо, которая противостоит столь дорогой классическому метафизическому реалисту вере в то, что Бог наблюдает то, что должным образом утверждаемо. (X. Патнем)