Пускай оно придет ко мне нежданно.

Пусть разум будет к будущему слеп

И в испытаньях сохранит надежду.

Но утратив тебя, к чему мне надежда? К чему мне продолжать скитания по этому миру, в котором не было у меня никакой радости кроме тебя? К чему это, если моей единственной опорой всегда был ты, и хотя не могу я больше быть с тобою, как в былые времена, не могу даже видеть тебя, но хоть иногда у нас получалось увидеться – и даже это отнимется у меня? Что же тогда? Можно ли представить такое? Милостивый Бог, – да не осмелюсь я сказать такое – Ты жесток ко мне! О, милость, лишенная милости! О, Фортуна, слепая и беспощадная, способная отвесить только горький удел! Небесный охотник! Истратив на меня все свои стрелы, ты не сможешь больше выследить ни одной жертвы, ибо чаша гнева твоего опустела, излив все на мою голову. А если даже в колчане твоем осталась хоть одна стрела, то куда стрелять будешь? Ведь на мне не осталось ни одного живого места, ни одного уголка в сердце, который не был бы задет горем.

Из всех страдалиц я – самая жалкая. Из всех женщин я – несчастнейшая. Чем большим было мое счастье, когда ты любил меня больше всего на свете, тем горше мои страдания сейчас, после твоего падения и моего позора. Ибо чем выше скала, тем губительнее падение с нее. Среди великих и благородных женщин разве кого-то превозносили как превозносили меня? И кто из них перенес больший позор и страдания? Какую славу я обрела в тебе, и какие страдания! Не знала я меры ни в счастье, ни в горе, и прежде чем стать величайшей страдалицей, вкусила я сперва величайшего счастья, и избыток радости завершился избытком скорби.

Если же к моим страданиям прибавить все, что пришлось перенести тебе, то разве была судьба хоть как-то справедлива к нам? Наслаждаясь любовью тайно, в блуде (или как еще назвать то, что было межу нами), мы избегали Божьего гнева. Но когда мы решили исправить содеянное беззаконие, поступив по закону, и скрыли позор блудодеяния священными узами брака, Господь тяжко покарал нас. Не препятствуя так долго греховному союзу, Он разрушил союз священный. Наказание, которому подверг Он тебя, подобало разве что мужу, застигнутому в прелюбодеянии. Но участь, полагающаяся прелюбодеям, пала на тебя за заключение брака – а ведь ты верил, что раскаявшись и обвенчавшись, мы искупим совершенный грех. Но наказание, которое жены неверные наводят на любовников своих, навела на тебя жена твоя же, верная тебе как никому. И даже не тогда пала на тебя кара небесная, когда предавались мы плотским утехам, но кода разлучились мы уже, и вели непорочный образ жизни: ты – руководя школой Париже, а я – по воле твоей жившая в монастыре в Аржантайле. Мы разлучились: ты – чтобы больше времени посвятить наукам и ученикам, а я – для молитвы и размышлением над Писаниями. Оба мы вели жизнь столь же святую, сколь и непорочную. И тогда ты один принял кару за грех, совершенный нами вдвоем. Мы оба достойны были кары, но наказание понес ты один. И заплатил ты с лихвой, пострадав много больше, чем заслуживал. Ведь еще до того смирился ты, смирив себя ради меня и подняв меня до себя! Так насколько милостивее должны были быть к тебе Бог и предатели твои?

Каково же мне? Неужели я была рождена на свет, чтобы стать причиной несчастья? Неужели удел женщин – приносить горе любимым, особенно если он талантлив и велик? Не зря же в Притчах мудрец учит юношу опасаться женщины и бегать от них, ибо многих мужей погубила она! Не зря Экклезиаст пишет, что горше смерти – женщина!

В самом начале не кто иной, как жена ввела Адама в искушение, и будучи сотворена Богом как помощник и друг для мужа, она стала причиной его падения. И могучий Самсон, назорей, чье рождение предсказал ангел, был побежден Далидой, лишившей его и глаз, и свободы. Только женщина, с которой мудрый Соломон, сын Давидов, избранный Богом построить храм, разделил ложе, сделала его безумцем и ввела в идолопоклонство, так что он забыл Бога, Которому поклонялся, о Котором учил и писал. Для праведного Иова, устоявшего перед многими искушениями, самым тяжелым была жена, которая призывала его проклясть Бога. Враг рода человеческого, искусный в обольщении, знал на опыте, что великого мужа Божьего легче всего сгубить через женщину, любимую им. Посему он обратил против нас свое испытанное оружие, и когда не смог сгубить тебя через блуд, он решил сгубить тебя через супружество, и, не в силах удержать тебя во зле, обратил во зло благо.

Что ж, во всяком случае, я могу быть благодарна Богу, что Он дал мне не стать орудием дьявола добровольно, как это было с Евой, Далидой или женами Соломона, хотя от беды тебя это все равно не уберегло. Но если здесь я невиновна, если в этом отношении совесть моя чиста, то все равно святой мне не называться – слишком много грехов совершили мы в прошлом, предаваясь услаждению плоти, так что мои страдания вполне мною заслужены, и ничего удивительного в них нет.

Пусть же Бог даст мне силы претерпеть возмездие за совершенный грех, и пусть будет мое покаяние в прахе и пепле искуплением если не Богу, то хотя бы тебе. Пострадал ты из-за меня, так пусть же я перенесу страдания, хоть как-то схожие с твоими – твоя рана была на теле, и страдал от нее ты недолго, я же страдаю душою всю жизнь. А если признать слабости моей несчастной души, то никакое покаяние не сможет примирить меня с Богом, Которого я всегда обвиняла за насилие над тобой. Поэтому мои покаянные молитвы и попытки смириться навряд ли загладят хулу, которую возвожу я на Бога, обвиняя в жестокости Его и Его промысел. Ибо как можно назвать покаянием внешнее смирение и умерщвление плоти, если разум все еще охвачен былыми помыслами, а сердце стремится к прежнему греху? Легко исповедать грех, легко назвать себя виновным и даже делами попытаться принести плод покаяния. Насколько труднее отвернуть душу свою от того, что ей всего милее! Поэтому прав был Иов, говоря: «Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей». Прав был святой Григорий, говоря:

Есть люди, которые во всеуслышание исповедуют вину свою, но не знают того, что зовется раскаянием – то есть, сожаление, сокрушение о сделанном. И потому они говорят бодро и весело о том, над чем следует плакать. Кто искренне возненавидел грех свой – тот пусть исповедует его в сокрушении сердца и горечи духа, чтобы, сокрушаясь, получил наказание за то, в чем исповедовался устами по велению разума».

Но такое покаяние встречается редко, и даже святой Амвросий говорит: