Жизнь после Юрмалы и кое-что об экстремальной видеосъемке 4 страница

 

А как же ожидаемое «я расторгаю всё!» и «чтоб духу твоего здесь больше не было, сопляк!..»?.. Я был готов ко всему. Но Юрий Шмильевич звонил, как ни в чем не бывало, и говорил ровным голосом без малейшего намека на скандал:

– Извиняй, потрепал я тебя слегка. Это не со зла, сам должен понимать.

– Да ладно, что там, – сказал я. – Всё нормально…

Упираться не стоило. В конце концов, я тоже зачастую не подарок.

– Ну и лады, – сказал Айзеншпис и повесил трубку.

 

А я вздохнул с облегчением и стал собираться на вечерний концерт.

 

Меня уже не так тянуло в Кабардино-Балкарию. Я уехал покорять Москву, и я должен был это сделать. Все последующие годы сотрудничества с Айзеншписом я пугался именно такой перспективы: вдруг что-то сорвется, я не справлюсь, и – прощай, карьера. Чемоданы, поезд…

 

Но это был единственный случай, когда дело почти дошло до разрыва. Больше Айзеншпис никогда не позволял себе кричать на меня, тем более прилюдно. И я даже мысли не допускал, что такое вообще возможно. Хотя до идеальных рабочих отношений было всё же далеко – прошло еще немало времени, прежде чем мы начали по-настоящему понимать друг друга.

«МОЁ СЕРДЦЕ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ»

Артисты и продюсеры: деловая этика. – Нам делают весьма серьезное предложение. – Демонстрация намерений и сказочные перспективы. – Извините, душа не продается

 

 

Будучи человеком контактным, я быстро сдружился не только с Леней Нерушенко, но и с другими ребятами из «Динамита». Одновременно с этим я резво догнал группу по популярности. Вскоре мы затеяли совместный проект – записали песню «Хочу стать олигархом» и сняли на нее клип в виде забавного 3D-мультфильма. «Динамиты» в ролике были изображены рисованными персонажами, а я – реальным человеком. Эту работу можно смело назвать гимном моей дружбе с «Динамитом».

 

К тому времени я уже ощущал всю тяжесть «бремени славы». Нам с Юрием Шмильевичем периодически поступали разнообразные предложения сотрудничества. Но вот на связь с нами вышли люди, попытавшиеся заинтересовать меня не просто новым проектом, а более выгодными условиями для меня лично как артиста. Проще говоря, меня собрались перекупить у Айзеншписа.

 

Хоть в подобных ситуациях и нет ничего незаурядного, - это часть опыта всякого успешного человека, - но меня случившееся впечатлило. Это было что-то новое. Да и события развивались вовсе не по стандартному сценарию. А посему добавлю-ка я к данному происшествию немного подробностей.

 

Сперва следует напомнить, что мир шоу-бизнеса тесен, здесь все друг друга знают. А если не знают, то наводят справки и получают исчерпывающую информацию. Тут принято договариваться между собой цивилизованно, избегать скандалов и учитывать интересы всех сторон. Бывают некрасивые прецеденты, куда ж без них, но люди, которые хотят заниматься шоу-бизнесом серьезно, волей-неволей постигают азы деловой этики.

 

Поэтому переход артиста к другому продюсеру выглядит как заключение новой сделки, и почти всегда обходится без стрельбы… Поймал вас, а? Представьте, что вместо многоточия там смайлик и продолжим. Так: всегда без стрельбы. Несмотря на это истории подобных «измен» мне всегда были неприятны. Возможно, в силу природного максимализма. Или просто потому, что я долго привыкаю к людям, мне нужно время, чтобы сработаться и притереться.

 

Игорь Крутой, продюсер, бизнесмен:

Встреча Юры и Димы не случайна. До Димы у Айзеншписа были проекты, но – менее удачные. И, конечно, там хватало разборок особого рода, какие часто случаются между продюсером и артистом, когда второй становится популярным. Ведь как это бывает? Неизвестный артист приходит к продюсеру, и если артисту в этот момент сказать: «Я сделаю тебя знаменитым, только подпиши договор о продаже всех своих органов через пять лет», то он подпишет. Но вскоре наступает момент, когда в зале аншлаг, а артист оборачивается к своему продюсеру и говорит: «Господи, да откуда ты взялся на мою голову и чего ты от меня хочешь?!». Ведь большая часть деловых отношений у нас до сих пор опирается на человеческую договоренность…

 

Вдобавок ко всему, в то время меня периодически посещала мысль, что вокруг масса людей, которые стремятся нажиться на моем таланте. Я не доверял продюсерам до конца и упускал из виду простую истину: прежде, чем нажиться, надо неслабо вложиться. Чуть позже, узнав шоу-кухню получше, я понял, что не прав, и изменил своё мнение.

 

Итак, во время съемок клипа «Хочу стать олигархом» мы познакомились с двумя уважаемыми людьми – один весьма известен в деловой среде, другой – в мире шоу-бизнеса. И нам с Юрием Шмильевичем сделали заманчивое предложение. Оно заключалось в покупке моего контракта у «Star Production» другой продюсерской компанией.

 

Предложение было серьезным: другой продюсер предлагал Айзеншпису крупную сумму денег, которая вдвое покрывала все расходы Юрия Шмильевича на мою раскрутку. Мне же новая компания могла открыть поистине сказочные горизонты – появилась перспектива работать с лучшими западными композиторами и музыкантами. То есть автоматически сделаться и более популярным, и более обеспеченным человеком.

 

Сегодня я говорю об этом спокойно, а вот тогда… Это было колоссальное искушение и для меня, и для Айзеншписа. И стоило мне на миг допустить, что сделка совершится… лишь представить…

как начинали трястись руки, а перед глазами все плыло.

 

– Что скажешь? – спросил меня Юрий Шмильевич, выслушав подробности возможной сделки.

– А вы? – поинтересовался я не своим голосом.

– Это очень щедрое предложение, – сообщил Айзеншпис с неестественным спокойствием. – Тебе надо его обдумать. Тщательно и на холодную голову.

 

И я взял время на размышление. Пока я думал, события ускоряли свой бег. Мы несколько раз встретились с бизнесменами в Москве, затем я уехал на съемки клипа «На берегу неба», но переговоры продолжались и там – в одном из лучших ресторанов Венеции. Уже никто не сомневался, что сделка состоится, и мы подробно обсуждали мой новый контракт, стараясь не забыть ничего важного.

 

Чтобы мы с Юрием Шмильевичем были уверены в серьезности их намерений, бизнесмены заказали мне в Питере машину очень дорогой марки. В то время я и мечтать не мог о такой. Ее пригнали в Москву и поставили под окном моей съемной квартиры (я в то время жил на Соколе, в скромной двушке). Утром я выглядывал во двор, видел сверкающую бамперами красавицу и осознавал, что она станет моей, как только я подпишу нужные бумаги. Со стороны новых продюсеров это было сильным ходом, я оценил. И все же на душе у меня скребли кошки…

 

Каждый день я принимал звонок от моих будущих компаньонов. Они всегда спрашивали одно и то же:

– Дима, ну, как дела? Когда начинаем работать?

 

Я уклонялся от ответа и просил еще немного времени на раздумья. А в голове постоянно крутились мысли о том, что мир теперь у моих ног. Нужно только руку протянуть. И все равно…

 

Я завел себе табличку со списком плюсов и минусов – как в случае положительного, так и отрицательного ответа. И зачем-то записал в свой дневник дату: «2007 год». Мне почему-то казалось, что именно в седьмом выйдет мой первый англоязычный альбом.

 

Плюсы от заключения сделки превосходили минусы при любом раскладе. Логика происходящего вопила, что думать тут нечего – надо соглашаться. А я понимал, что пытаюсь себя обмануть и найти повод отказаться – что-либо, кроме туманных предчувствий. Но разумных поводов не было.

После напряженных раздумий и длительного самокопания я просто позвонил Айзеншпису.

– Юрий Шмильевич, вы уверены, что нам обязательно принимать это предложение? – спросил я напрямую.

– Давай встретимся и поговорим, – тут же отреагировал Айзеншпис.

 

У нас с продюсером, несмотря на разницу в статусе, всегда были честные, доверительные отношения. Я не вещь, чтобы меня продавать, менять или сдавать в аренду, и такое важное решение Юрий Шмильевич не мог принять без моего согласия. Он все прекрасно понимал. Но и я не мог вести себя слишком независимо, ибо одно дело – моё желание или нежелание, и совсем другое – планы Айзеншписа.

 

Мы встретились в ресторане, заказали по чашке кофе и некоторое время сидели молча.

– Ты пойми одно, Дим, – начал Юрий Шмильевич. – Я не могу предложить тебе те же условия, что и эти люди. И чтобы нам достигнуть того же уровня, какой может быть у тебя с ними уже сейчас, понадобится несколько лет…

– Но ведь мы сможем, правда? – сказал я, глядя ему в глаза.

 

Юрий Шмильевич молчал. Он ждал моего решения-приговора с несвойственным ему фатализмом.

– Я не хочу от вас уходить! – твердо сказал я. – Мне с вами очень комфортно, позитивно, легко работать. Мы уже давно вместе, и много чего пережили… а этих людей я совсем не знаю. Убежден, что они сдержат свое слово и выполнят обещания… но я не уверен, что смогу с ними сработаться.

 

В один миг взгляд Айзеншписа смягчился, лицо посветлело и разом стало выглядеть моложе.

– Да, от настроения многое зависит, – подтвердил он.

– Ну вот, – продолжал я, все больше убеждаясь в правильности свои слов. – Вы получите деньги, но вам придется искать другого артиста. А если вы с ним не сработаетесь?.. Мне кажется, что будет правильно оставить всё как есть. Потому что сейчас я работаю не просто с продюсером, а с другом – в самом высоком смысле слова!..

 

Несмотря на то, что мир шоу-бизнеса прагматичен и постоянно оперирует цифрами (деньги, рейтинги и прочие расчеты), сама музыка – это часть души того, кто ее написал и исполнил. Когда я делаю что-то от души, я полностью выкладываюсь. А душа не терпит насилия над собой и не продаётся. В тот момент я подспудно ощутил, что могу потерять важнейшую составляющую творчества – вдохновение. И вообще – от добра добра не ищут.

 

Юрий Шмильевич не стал меня переубеждать. То, что я пока лишь угадывал, он уже давно знал наверняка. Чувствовалось, что он мной доволен.

– Хорошо, – сказал мой продюсер. – Так тому и быть. А за друга – спасибо.

 

Борис Зосимов, бизнесмен, друг Ю.Ш.Айзеншписа:

Мне с первого дня знакомства нравилось отношение Димы не только к делу, но и к его менеджеру. Для меня это было очень важно, поскольку я сам когда-то был менеджером и знаю, что благодарные артисты – редкость. Дима оказался благодарным артистом.

У новичка, бывает, сносит крышу после первого же выхода на сцену. Вот он вышел, в зале десяток родственников, все аплодируют, а артист при этом искренне уверен, что он один на всем белом свете, самый лучший, самый талантливый. И это даже не гордыня, это часть его психологии. Поэтому на первом этапе точка зрения менеджера или продюсера всегда совпадает с точкой зрения артиста – ведь артисту, по большому счету, все равно, ему просто нужно поскорее стать известным. Затем артиста узнают на улицах, берут автографы, показывают по телевизору. И после этого ему приходит в голову, что продюсер здесь вообще ни при чём. Я наблюдал это не один раз. Артист начинает думать, что он сам всё сделал и сделает впредь. Идеальных примеров, когда артист остаётся с продюсером от начала и до конца, я знаю немного. Вот Дима остался бы с Айзеншписом, если бы Юра был жив. Дима всегда понимал, что делает для него продюсер. Он уважал чужой труд – в том числе умение Юры подбирать музыкальный материал. Мы с Юрой часто спорили о том, какую песню петь, на какую клип делать - я влезал в процесс, потому что мне как владельцу телеканала нужен был хороший качественный продукт. Кстати, именно поэтому я никогда не брал деньги с артистов за эфиры: для меня главное - отличный клип, который будут смотреть и слушать.

 

Наутро я позвонил бизнесменам и сообщил о своем решении.

– Спасибо вам за отличное предложение! – говорил я, ничуть не кривя душой. – Оно действительно очень выгодное и для меня, и для Юрия Шмильевича. Но мы решили отказаться.

– Почему же? – спросили в трубке после паузы.

– Дело во мне, – сказал я. – Мы с Юрием Шмильевичем давно вместе, он очень многое для меня сделал, и я вижу себя только рядом с ним. Извините.

 

Вторая сторона тоже сознавала, что без обоюдного морального удовлетворения сделка окажется бесполезной. Поэтому мы расстались без взаимных претензий и впоследствии нашли возможность для сотрудничества другого рода. Но с того момента и до самой смерти Айзеншписа мы не рассматривали предложений о моем переходе к кому-либо еще. Конечно, это не было прописано в договоре; просто появилось такое негласное правило. Стало ясно, что наш тандем – нечто более высокого порядка, чем спайка артиста и продюсера. И моё сердце должно было оставаться здесь, с моим учителем и другом.

 

ДРУЗЬЯ И БУМАГИ

Уходы и возвращения. – Моя последняя встреча с Айзеншписом. – Конец всему. – Обязанности по контрактам. – Я и Батурин. – Мы с Яной проходим через ад. – Музыкант не обязан быть юристом…

 

 

Юрий Шмильевич умер 20 сентября 2005 года ровно в восемь утра. За несколько дней до этого у него началось желудочное кровотечение – причем настолько сильное, что, окажись он дома в одиночестве, то скорой бы не дождался. На его счастье, рядом была помощница по хозяйству, она-то и спасла его – правильно уложила, сделала перевязку и вызвала неотложку. Чтобы помочь отвезти Юрия Шмильевича в больницу, к нему домой примчались Денис Акифьев (в те дни он находился рядом с Айзеншписом почти неотлучно) и Отар Кушанашвили.

 

Я в это время был на концерте. Акифьев позвонил мне и сообщил эту ужасную новость.

- Юрию Шмильевичу сейчас будут делать операцию… – сказал он.

- Что с ним?!

В тот момент я даже в голове не держал, что с Айзеншписом может произойти нечто роковое.

- Что-то с желудком...

 

Юрий Шмильевич действительно сильно болел, но его отлучки на медосмотры были настолько частым делом, что мы почти привыкли к этой суровой правде его жизни. Поэтому происходящее казалось мне чем-то вроде «плановой хирургии». Никто из нас не знал, насколько серьезным было положение. До последнего момента. Тем более, что у Юрия Шмильевича были проблемы с сердцем, и это казалось нам главным его недугом. Остальное мы в расчет не принимали. Сам Айзеншпис, как все сильные духом люди, никогда не распространялся по поводу своих болезней – только отшучивался и отмалчивался.

 

19-го я должен был ехать на концерт в Тулу – вместе с целой бригадой музыкантов и танцоров. Вернуться нам следовало утром 20-го. Перед отъездом мне захотелось повидать Юрия Шмильевича. Я позвонил Денису, и мы договорились, что он заедет за мной с утра пораньше, чтобы отвезти на корпоративной машине к Айзеншпису в больницу.

 

Не знаю, почему, но я был буквально одержим желанием съездить к Юрию Шмильевичу именно утром, причем как можно раньше. Я собирался ехать к восьми, что для меня было поистине несусветной ранью. Я сам разбудил Дениса, что опять же было нетипично – обычно это Денис звонил мне и будил. Он заехал за мной, и мы добрались до больницы по утренним московским пробкам – чтобы я мог попрощаться с наставником. В тот момент я не осознавал, что это действительно прощание. Окончательное. Было лишь смутное предчувствие чего-то непоправимого.

 

Рядом с постелью Айзеншписа мы застали не только медсестру, но и Елену Ковригину. Она дежурила в больнице, хотя на тот момент, насколько я помню, они с Юрием Шмильевичем уже не жили вместе. Айзеншпис в те дни жил один, но регулярно виделся с сыном Мишей.

 

Мы поздоровались и подошли к Юрию Шмильевичу. Он был очень бледен, и его худое морщинистое лицо едва ли не сливалось по цвету с подушкой. Он махнул мне тонкой рукой и прошептал:

- Сердце болит...

- Юрий Шмильевич, мы вам обезболивающее вкололи, – отозвалась медсестра, – у вас ничего не должно болеть…

- Я чувствую...

 

В конце сентября Айзеншпису должны были сделать повторную операцию на сердце в Бакулевском центре на Рублевке. Но в этот раз он попал в больницу по другой причине. Однако и его старый недуг напомнил о себе в полный голос, заставляя обратить внимание на то главное, чего боялся каждый из нас.

- Вколите мне что-нибудь, у меня скоро премия... – чуть слышно проговорил Айзеншпис. – Что хотите делайте, но через три дня я должен отсюда уехать.

- Это невозможно! – всплеснула руками медсестра. – Вам только что сделали операцию!

 

Поездка на премию «Russian Music Awards» была для нас важной – главным образом потому, что летом мы не попали на Муз-ТВ. Айзеншпис очень переживал из-за того, что ему пришлось сделать такой сложный выбор, и теперь всеми силами стремился на «RMA», чтобы я мог забрать свою матрешку.

 

- Юрий Шмильевич, – сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал так взволнованно. – Вы лежите спокойно, пожалуйста. Всё будет в порядке, я съезжу на концерт, вернусь…

 

Я присел к нему на край кровати, неловко пристраивая ноги. В палате было тесно – помещались только койка и пара тумбочек, а людям приходилось как-то устраиваться на оставленном пятачке пространства.

- Ты давай, отработай там нормально, – еще тише сказал Юрий Шмильевич и взял меня за руку.

 

Я улыбнулся в ответ. Мы молчали. Айзеншпис смотрел на меня с какой-то отеческой жалостью, словно пытаясь вспомнить что-то важное, чего он не успел мне сказать.

- Ну… – Я неловко высвободил кисть и поднялся с кровати. – Юрий Шмильевич, до свидания! Я заеду к вам сразу же, как только вернусь с концерта. Обещаю!.. – Я помахал рукой и попятился в сторону двери.

Айзеншпис ответил кивком и попрощался одними глазами.

 

Мы с Денисом вышли из палаты. У меня на душе было сыро и холодно, словно я стоял голый под осенним дождем. Денис Акифьев попытался меня разговорить, но напрасно. За всё время, пока он вёз меня до Сокола, откуда я должен был ехать в Тулу, я обронил лишь пару банальных фраз. «Да все будет нормально», «Он еще нас всех переживет»… На месте я хмуро погрузился в автобус, чтобы отправиться на последний концерт под началом Юрия Шмильевича…

 

Денис Акифьев, менеджер «Star Production» и личный водитель Ю.Ш.Айзеншписа:

Как только Дима уехал, жена Айзеншписа сказала: «Денис, срочно нужна кровь». Рядом с Соколом находится станция переливания крови. Был полдень, ужасные пробки, но я буквально долетел до этой станции. Хорошо, что оказалась кровь нужной группы, и мне ее выдали.

Когда я приехал, он был уже в реанимации, и кровь не понадобилась. Мы все - я, сестра Айзеншписа Фаина, Елена Ковригина, племянник Женя, Отар Кушанашвили - находились в коридоре. Дверь в реанимацию то открывалась, то закрывалась, мы видели лежащего Айзеншписа, который периодически просил телефон. Он засыпал, потом просыпался, открывал глаза, оглядывал нас всех, махал нам рукой и засыпал опять. Потом нам сообщили, что его состояние ухудшилось. Из бакулевского центра вызвали вертолет с кардиологами. Мы слышали, как пикает сердце — «пик, пик, пик»… затем всё замерло и наступила тишина. Мы сидели оглушенные. Было ясно, что сейчас нужно куда-то звонить и что-то кому-то сообщать, но никто из нас не сделал ни движения.

Позвонил Дима Бушуев, наш концертный директор.

- Ну, что там у вас? – спросил он меня бодрым голосом. На заднем плане я слышал билановский смех.

- Всё, – глухо сказал я. – Всё кончено. Ничего не говори Диме. Приезжайте в Москву, тогда…

 

…Мы закончили выступление в Туле и погрузились в автобус. Мне показалось странным, что Бушуев всё время молчит и смотрит на меня как-то растерянно и по-детски.

- Что случилось? – спросил я.

- Дим, ты только держи себя в руках, – пробормотал он. – Но Юрий Шмильевич...

- Что???

- Юрий Шмильевич умер...

 

После этой фразы панорама за окном исчезла – слёзы застилали мне глаза, я ничего не видел и ничего не понимал. Я вообще не знал, что происходит, и как я буду теперь жить. Это была катастрофа, крах, конец всего – я еще вчера держал за руку человека, который был мне почти отцом, и сейчас мне объявляют, что его больше нет… Всё кончено.

 

Меня привезли домой, выгрузили из автобуса в полумёртвом состоянии, я добрался до кровати и проспал несколько часов, не в силах пошевелиться. Телефон разрывался от звонков, я не брал трубку, меня засыпали смс-ками, на которые я тоже не отвечал.

Проснувшись, я позвонил Яне Рудковской, знакомство с которой состоялось еще в начале 2005-го, когда мы с Айзеншписом приезжали в Сочи на новогодний заказ.

- Юрий Шмильевич умер… - сообщил я. – Яна, я не понимаю, что происходит, я не знаю, как я буду жить без него…

 

Я говорил что-то и плакал навзрыд, захлебываясь, пытаясь объяснить… А Яна молчала и слушала, не перебивая. Потом, когда я иссяк, коротко ответила:

- Мы поедем на премию вместе. – Немного помедлила, подбирая слова, и продолжила: - Дима, я понимаю, это очень сложно, но ты успокойся сейчас, пожалуйста, ладно? Мы заедем за тобой, отправимся на премию вместе, ты только держись, хорошо?

- Хорошо, – вхлипнул я. – Я буду держаться…

 

* * *

 

Я рад, что в моей жизни есть Яна. До встречи со мной она никогда не вела дел, связанных с шоу-бизнесом. А наша совместная работа и вовсе началась очень сумбурно. Кстати, до знакомства с Яной я даже не задумывался, какое колоссальное значение в нашей жизни имеют различные официальные документы. Бумажная реальность меня оглушила. Не потому, что Яна рассказала мне об этом – обстоятельства сами собой свернулись в такой причудливый клубок, что разобраться в них сходу не представлялось возможным. Исчез упорядочивающий стержень моей жизни, ее гений-организатор. А без него все пошло вразнос.

 

С Юрием Шмильевичем у нас были оформлены договорные отношения. Из-за этих контрактов на мою персону вдруг стали претендовать совершенно посторонние для шоу-бизнеса люди. Для меня это был шок: из артиста и человека я одним махом превратился в «объект права». Ибо так я проходил по бумагам. А объект права – должен! – невзирая на эмоции! – на следующий же день после смерти своего самого близкого друга и почти что отца! – выезжать куда-то на концерты!.. Вы бы смогли?..

 

Я категорически отказался от сотрудничества с теми, кого не считал профессионалами. Но предложил альтернативный вариант: создать фонд для Миши, сына Юрия Шмильевича. Чтобы ребенку шли дивиденды от моих выступлений. Моя ли вина, что меня никто не услышал? Положа руку на сердце, Миша – единственный законный наследник Айзеншписа, и никому другому я никогда не чувствовал себя обязанным. Также до сих пор не реализована моя идея концерта в память о Юрии Шмильевиче. Несколько лет назад мои усилия по ее воплощению в жизнь пропали втуне, а позже всем стало решительно не до того.

 

…В предложении Виктора Николаевича Батурина меня поначалу подкупило именно отсутствие бумаг. К тому моменту я твердо полагал бумажные отношения злом. А работать на честном слове, когда руки не связаны контрактами… Знаете, в этом есть какая-то сермяжная правда. Если у тебя оформлен с кем-то договор, где всё прописано по пунктам, то ты боишься его нарушить, опасаясь правовых последствий. То есть твой кнут – не то, что ты можешь подвести доверившегося тебе человека, а просто возможность получить по шее через суд, от государства. А вот старательно пахать, когда ты просто что-то обещал, – в этом есть некий вызов нашему прагматичному времени.

 

Но практика показала, что такая форма сотрудничества тоже не слишком хороша. У каждого своя правда, и в какой-то момент обязательно возникают трения. Вдобавок к этому я все же человек публичный и хочу жить в своей стране по установленным в ней правилам. Во избежание.

 

А еще я свободолюбив сверх меры, и не могу продуктивно работать под чью-то диктовку. Батурин же, вступив в права продюсера, принялся перекраивать всё, что мы создали вместе с Айзеншписом. Вплоть до смены репертуара. Да, Виктор Николаевич может многое сделать для своего подопечного, но за это приходится платить отказом от себя и своего «я». От самой сути творчества.

 

Какие-то личные неудобства я готов был терпеть — я никогда особо не шиковал, да и Юрий Шмильевич был довольно строг. Но когда доходит до вмешательства в репертуар на уровне измены первоначальным, основным идеям моего творчества… становится ясно, что если не сказать «нет», делу моей жизни придет конец.

 

А Яна — человек очень хваткий, но она несколько иного склада. Отчетливо помню, как мы всей командой знакомили её с персонами шоу-бизнеса, как я подсказывал ей, к кому обратиться, с кем и о чём говорить, как и на какие вопросы отвечать. Это было увлекательно и немного пугающе. И я тем более благодарен Яне за то, что она так быстро включилась в процесс и не бросила меня в сложной ситуации.

 

Во время развода ей тоже понадобилась поддержка — и я прошел с ней через эту мясорубку, постоянно находясь меж двух огней. По ту сторону баррикад был Виктор Николаевич с его непререкаемым авторитетом, солидными капиталами и зубастыми адвокатами. Позиции Яны заметно уступали ему в этом противоборстве, хоть и были сильнее, чем у любой другой женщины в ее положении.

Как раз в этот батальный период Батурину понадобилось срочно оформить со мной договора, о которых раньше не было и речи. Естественно, что я ничего не подписал. Даже несмотря на то, что на меня основательно надавили.

 

Мужество мужеством, а на самом деле мне было по-человечески страшно. На моих глазах делили имущество, бизнес и детей. Я видел, насколько это мучительно и угнетающе, и мне бы не хотелось впредь быть замешанным в подобной истории. Тот факт, что Яна, несмотря на сложности, смогла ещё и эффективно работать, я считаю подвигом. Вместе мы совершили воистину невозможное.

 

Тогда же в Москву переехали мои родители. Они жили со мной, и дома я постоянно боялся ляпнуть лишнее – что могло их расстроить или испугать. Но родных людей не обманешь — мама периодически пила валерьянку, папа нервничал, а я выходил на балкон и бесконечно курил, глядя вдаль и пытаясь собраться с мыслями.

 

Хорошо, что сейчас всё нормализовалось. Годы стрессов не могли не сказаться на моем состоянии, я очень устал, и мне пришлось долго восстанавливаться после всех этих потрясений.

 

У меня было время без спешки подумать над всем случившимся. Несколько лет назад я полагал поступок моих композиторов предательством: они подписали какие-то бумаги с Батуриным, несмотря на то, что сотрудничали лично со мной. Сейчас я считаю иначе. Любой на их месте мог не выдержать давления; да и просто многого не знать. Музыкант ведь не обязан быть юристом…

 

После смерти Юрия Шмильевича со мной ушла почти вся команда — композиторы, менеджмент, помощница Светлана. Они это сделали, несмотря на возможные последствия для себя, ведь тогда казалось, что мы шагнули во тьму безвестности. Но вместе мы нашли дорогу к успеху.

 

Не так давно вернулся Дима Бушуев. Мы возобновили сотрудничество с Александром Луневым и Денисом Ковальским — через несколько лет после того, как Виктор Батурин уговорил обоих композиторов переоформить контракты в его пользу. Тогда я счёл это форменным предательством со стороны тех, кому доверял. И единственно верным решением для меня было попросту перестать с ними общаться. Теперь я не обижаюсь, что они какое-то время были не со мной, – из-за пресловутых бумажных обязательств. Нет. Сегодня я знаю, что творчество моих друзей ценнее всех бумаг мира вместе взятых.

 

Но время расставляет всё по местам. И теперь мы разобрались в происшедшем и решили, что конфликты рассасываются, а творчество остаётся.

 

Поясню для тех, кто не в теме. Эти люди — мои друзья, и мне без них приходилось непросто. Я начинал работу с ними еще при Юрии Шмильевиче. Тогда мы чудесным образом совпали во вкусах и музыкальных настроениях, а это большая редкость. Казалось, что наши души работают на одной волне. Да и сегодня они многое понимают без слов – просто потому, что мы немало пережили вместе. Я очень рад, когда в мою жизнь возвращается друг, появившийся в ней в те славные времена, когда мы прежде всего стремились творчески реализовать себя. Получается, что всё в итоге возвращается на круги своя?

 

ЛЮДИ, А НЕ СУДЬИ

Опьянение успехом. – Начало баталий: оказывается, я себе не принадлежу. – Основы права – как авторского, так и крепостного. – Я получаю иск на пять лимонов. – Пятна на репутации, или Как я ограбил ребенка. – Суд накладывает арест на мою собственность. – Как я вырвался из заколдованного круга. – Еще один привет из прошлого. – Хэппи-энд

 

 

В 2007 год я вступил в заметно приподнятом настроении. Душа была преисполнена надеждами на лучшее. Моя популярность как артиста и персоны настолько возросла, что я мог не просто давать сольные концерты, а собирать целые стадионы. В марте состоялось долгожданное для моих московских поклонников выступление в Ледовом дворце на Ходынском поле; чуть позже — грандиозный двухдневный сольник во Дворце спорта «Лужники». Я также гастролировал по России с сольным шоу «Время-Река», не забывая помещать в программу любимые публикой вещи из своих первых альбомов «Я ночной хулиган» и «На берегу неба». Заезжал и в другие страны на различные мероприятия.