Здесь и далее следует пока невычитанный текст. Свежайшая текущая версия — на GDocs. Еще раз приношу прощения за неудобства, скоро текст будет перезалит 7 страница

— Поможете с направлением?

— Не вопрос!

Я глубоко вдохнула, напрягла мышцы и направила мощный поток магии сквозь рог. Медленно, я подняла целое бревно и слевитировала его над расчищенной землей к прямоугольному основанию, что я уже заложила. Следуя направлениям Эпплджек, я осторожно положила бревно так, что его пазы сошлись с пазами бревен, что уже там лежали.

— Так, сюда… Вот так, отлично! Ии-ха! Видите? Готова поспорить, оно легло куда лучше, чем остальные!

— Я уже это вижу, — шумно выдохнула я, поправляя воротник и вытирая пот с шеи. Я искренне улыбнулась ей. — Спасибо вам, Эпплджек. Без вас я бы не справилась.

— Пфф, — она пожала плечами и поправила шарф. — Я только подкинула вам совет, а вы уже меня благодарите, будто я ваш работник, или еще кто. Я просто рада помочь, мисс Хартстрингс. Главное, не забудьте положить раствор [6] между бревнами. Я вам могу показать как, если хотите. Мой отец был экспертом по постройке бревенчатых хижин, знаете ли.

— Неужели? — я сделала глубокий вдох холодного осеннего воздуха и мягко посмотрела на нее. — Могу ли я поинтересоваться, не от того ли, что он построил большую часть этого городка?

 

— Забавно, шо вы об этом спросили, барышня, — дыхание Эпплджек, стоящей рядом со мной на плоской деревянной платформе лесов, покидало ее рот густым паром. Вместе мы заканчивали закладывать штукатурку под верхние бревна завершенных стен хижины. — Немало пони об этом не подозревают, но Понивилль вырос втрое, пока мой Па был жив. Это он в ответе за многие решения городского совета, включая и расширение проектов по жилью в северной части города.

— Правда? — криво улыбнулась я, кладя новую порцию извести. Снежинки кружили и ложились белыми пятнышками на синий брезент, играющий роль временной крыши хижины. — Значит, интересовали его не только яблоки, яблоки, яблоки?

— Эй! Нет нишо плохого в яблоках, яблоках, яблоках! — она на мгновенье нахмурилась, когда я вдруг по-жеребячьи захихикала. Со спокойной улыбкой она посмотрела на заснеженную даль леса и сказала: — Мой Па верил, шо себя надо обеспечивать всем самому, но совесть его распространялась куда дальше того. Каждая душа, шо ему встречалась, была пони в нужде, и он никогда, ни на секунду, не прекращал работать, шоб каждый получил столько же возможности сиять в жизни, сколько и он. А шо, я считаю, из него бы вышел превосходный мэр…

Она вздохнула и опустила свои зеленые глаза.

— Если б судьба решила ему с Ма улыбнуться…

— Сожалею, — прошептала я.

— Хех. Ни к чему, — она улыбнулась, вновь поднимая взгляд на меня. — Я ни о чем не жалею, потомушт Па научил меня всему, шо мне нужно знать, шоб поддерживать семью и тех, кого я люблю.

— Мне кажется, вы очень счастливая пони, Эпплджек, — не могла не пробормотать я. Моя работа остановилась на мгновенье, пока я боролась с волной холода. — Знать, где и подле кого ваше место…

— Мой Па всегда говорил: «Всегда будь уверена, что закладываешь хорошее основание. Остальное сделает время, без сучка без задоринки все будет работать, только если основание твердо», — она посмотрела мне в глаза, сказав эти знакомые слова. — И как я это понимаю, мисс Хартстрингс, мы все в этой жизненной суете на равных. И разве есть способ насладиться ей лучше, чем сделать все как надо? Прямо вот сейчас, нет другого места, которому я бы подходила лучше, чем вот здесь, помогая вам.

Я мягко вздохнула, поправив рукава толстовки, чувствуя жаркие пальцы каминного тепла в дальнем углу моей памяти.

— Миру нужно больше таких пони как вы, Эпплджек.

— Хех… — ее щеки слегка покраснели. — Чушь! Я ведь просто делаю то, шо мне сказали делать правильно. Тут куча пони, куда более добрососедски относящихся к другим, чем я.

— Да? — я наклонилась ближе к настилу и положила новую порцию извести. — И кто же, например?

 

— Ну вот, возьмем для примеру одну пони, — Эпплджек передала мне очередной кирпич. — Бабуля Смит считает, шо она — это именно пони. Биг Мак думает, шо это один из местных мулов. Кто бы то ни был, мы ни разу не увидели и дюйма этой личности, но эт ей не мешает заходить последние месяца три каждое субботнее утро подряд, и оставлять корзинку с подарком у нас под задней дверью.

— О? — я наслаждалась теплом костра, разведенного у самой частично достроенной стены хижины. Потянувшись к нагреваемому корыту цемента, я подхватила немного смеси и намазала ее на кирпич, прежде чем положить оный на медленно растущую дымовую трубу вдоль северной стороны дома. — И что же это за корзинка с подарком?

— В этом самое смешное — две буханки хлеба, и каждый раз они еще горяченные… будто только-только доставленные из местной пекарни!

— Хех… — я безмятежно улыбнулась самой себе, укладывая кирпичи все выше и выше, следуя руководству Эпплджек. — Кто-то, должно быть, считает, что у вас нет навыков печения хлеба.

— Ха! Еще чего. Но все ж, мы так и не смогли выяснить, ни кто из городского народа приносит нам подарки, ни почему это делают тайком. Но я жаловаться не собираюсь! Хлеб вкусный, и эт избавляет меня от необходимости самой печь регулярно. Больше времени для работы на ферме, понимаете?

— Не сказала бы, что это такой уж ценный подарок.

— Лучшие подарки — это то, в чем мы нуждаемся, а не то, чего мы хотим, — она выдохнула клуб пара на морозном зимнем воздухе и махнула копытом на медленно растущую каминную трубу. — Например, кому еще в голову придет проводить Вечер Теплого Очага, достраивая последние части бревенчатой хижины?

— Я сама виновата, — прошептала я. — Надо было мне закончить с этим еще давно.

— По крайней мере, вы твердо нацелились на работу, — она улыбнулась и подмигнула мне. — Хорошая рабочая этика — эт значит быть готовой учиться, даже если работаешь на износ.

— Я должна вас поблагодарить, мисс Эпплджек, — сказала я весело, вытирая пятно цемента у себя со лба и широко улыбаясь. — Камин — это целиком вы. Я очень рада, что покончила с ним быстрее, чем успела кончиться зима.

 

— Шо ж, думаю, вы им все равно можете воспользоваться, если вдруг заморозки ударят, — сказала Эпплджек, передавая мне очередную пару гвоздей. Белый снежный мир лежал позади нее; она стояла на лесах в своей зеленой безрукавке и коричневой шляпе. — Однако ж, эт все-таки отличная труба. Но прям щас лучше б нам закончить с вашей крышей.

— Очень вам благодарна, Эпплджек, — пробормотала я, крайне сосредоточенно прибивая последние несколько досок кровельной дранки на крыше бревенчатой хижины. — Но я и так отняла у вас кучу времени. Разве вам не надо сажать семена?

— Будто бы какой еще пони не спит в этот час. Хех. — она описала глазами круг и сказала, бросая взгляд в сторону центра Понивилля поверх голых древесных крон: — Будем делать дела по мере их поступления, я думаю. Зима, мож и будет убрана к завтрашнему утру, но впереди еще несколько недель холодной весны. Плохо будет, если ваш дом к тому времени еще не будет достроен.

— Вы ведь очень важная пони в этом городе, не так ли? — улыбнулась я, прибивая очередные куски дранки. — Могу представить, сколько все владельцы ферм вам должны каждую весну за то, что вы очищаете их поля от снега.

— Хех… Я довольно неплохо умею лаять приказы, да, если вы на это намекаете, — Эпплджек ухмыльнулась с проблеском гордости. — Но я б с радостью выкинула мегафон и взялась бы за плуг, если б оно было необходимо, шоб закончить все вовремя хотя бы раз.

— Что вы имеете в виду?

Эпплджек вздохнула.

— Только то, шо каждый год Понивилль опаздывает с Уборкой Зимы, и во многом из-за того, шо мало здесь таких ранних пташек вроде нас с вами.

— Хмм… — я забила последний гвоздь и посмотрела на нее. — Похоже, вам не помешает некоторая организованность.

— Как бы я ни хотела тож в это верить, но я могу только делать шо к лучшему, и убедиться, шо поля очищены и засажены. Я, мож и не совсем ко времени успеваю, но сеном клянусь, я могу быть точной.

— Вы гораздо больше, чем просто находчивы, Эпплджек, — сказала я с улыбкой. Почувствовав краткий порыв холода, я поправила воротник толстовки на шее и заявила: — Вы из тех кобыл, что протягивают копыто помощи всякому и каждому пони на вашем пути. И пока об этом ваша забота, кого волнует, за сколько времени вы успеваете? Неужели вы думаете, что только земля нуждается в Уборке? Пони ведь на ней живут, знаете ли.

— Хммм… Думаю, эт хороший взгляд, — Эпплджек почесала подбородок и вздохнула: — Все ж отдам последний свой бит за то, шоб успеть хоть раз.

— Ну, может, я могу в этом году вам помочь! — я положила молоток и извернулась, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. — Таково мое предложение. Если, конечно, вы не против того, что чужак берется участвовать в вашей работе.

— Хех… —Эпплджек ухмыльнулась. — Если вы душой настроены помочь, и у вас есть четыре сильных копыта, чтоб этот настрой направлять — никакой вы не чужак.

— Слова вашего отца?

— На самом деле мои собственные, хотя я б солгала, если б сказала, шо он меня на них не вдохновил, — она подмигнула. — Итак, кажись, надо вам достать безрукавку, или шо-нить в этом духе.

— Смотря какую… — я пробежалась копытом по своей гриве и улыбнулась ледяному воздуху. — Они бывают бежевого цвета?

 

— А для чего эти палки? — я оторвала взгляд от ряда цветущих побегов, торчащих из земли. — Пони из садового магазинчика не слишком-то мне много объяснила про них.

Эпплджек подошла к ряду юных яблонь.

— Они для того, шоб деревья росли прямо и как надо. Штука прививания в том, шо саженцы не слишком-то готовы расти как надо, держась одними корнями. Так шо, пока вы подвязываете молодые деревца к палкам, вы их защищаете от заваливания, или чего похуже.

Я усмехнулась. Стая птиц мелодично пела над нашими головами, низко пролетая над распускающимися листьями деревьев, что окружали залитую солнцем полянку с моей хижиной.

— Вы, должно быть, знаете яблони как подошву своего копыта.

— Хотела бы, шоб они сами себя так же знали. Жизнь была бы куда как проще, если б деревья сами себя сажали.

— Ну и в чем бы тогда был интерес?

— Эт я и твержу постоянно брату моему — Биг Маку, — она обошла рядом со мной зеленеющий газон свежепосаженной травы.

— Одной весной он нас подговорил сажать груши. Мне по-прежнему кошмары снятся о том следующем лете, — пробормотала она, с легкой дрожью. — С тех пор мы договорились, шо я дела в семье веду, а не он. Хехех.

— Думаю, из него скорее вышел бы неплохой талисман, — сказала я, подмигнув.

— Фу, — она закатила глаза. — Можете спросить половину кобыл в городе, и, думаю, они с радостью согласятся. Никаких дубинок в мире не хватит их отгонять, Селестией клянусь.

— Кстати говоря, о лете, — я глянула на вход в мою хижину. — Могли бы вы дать мне кое-какой совет насчет добавления деревянного навеса на вход?

— Шо, типа как веранда, или шо?

— Ага, — сказала я, кивнув. — Этот городок куда красивее, чем тот, из которого я приехала, и я была бы не прочь провести вечер-другой, сидя здесь.

Я пожала плечами.

— И — ну — никогда не знаешь, когда вдруг может пойти дождь.

 

Эпплджек подняла глаза от камина. Ее тело было уютно обернуто шерстяным одеялом; она бросила на меня взгляд искоса.

— Оченно мне интересно, вот, — ее голос был тихим шепотом, едва слышимым сквозь рев ливня, грохочущего по стенам хижины. — Что же такой музыкант как вы делает на окраине города? Большинство творческого народу собирается ближе к центру Понивилля. Кажись, жутко жаль, шо такая добрая пони как вы, ютится в настолько одиноком углу.

— Поверьте мне… — я дышала легко, делясь с ней теплом трещащего огня. — Я и вполовину не столь одинока, как вам кажется.

— К вам часто ходят гости?

— О… иногда, — я улыбнулась. — Одна подруга, например, взяла в привычку заглядывать сюда регулярно.

— О, да? Как ее зовут? Готова поспорить, я ее знаю.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, что выражение моего лица переплавляется в нечто холодное и меланхоличное.

— Нет. К сожалению, вы ее не знаете.

— Шо ж, рада слышать, шо вы не совсем одинока. Ну и, в конце концов, у вас тут уютная маленькая хижина, — она снова улыбнулась, глядя в мягко-красное сияние огня. — Должно быть, оченно мирная жизнь.

— Да. Очень.

— Не против, если я спрошу: а чем вы занимаетесь по жизни?

— Чем занимаюсь по жизни? — повторила я, оглядывая ряды музыкальных инструментов, окружающие нас на стенах. —Я… живу. Я живу, чтобы жить счастливо, чтобы сочинять аккомпанемент красоте, что я наблюдаю, чтобы записывать все то, что печально, и что утеряно, ибо все мрачные моменты в жизни есть лишь тени того тепла и той радости, для распознания которых мы зачастую слишком заняты.

Я поправила светло-серые рукава толстовки и улыбнулась.

— Но я никогда не бываю слишком занята. Я пони, что слушает, Эпплджек, и гораздо чаще, чем наоборот, мне нравится то, что я слышу, ведь в чем же смысл ненавидеть те немногие достойные любви ценности, что были нам даны? Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, чем же я была благословлена. Но я благодарна за то время. Это ведь как строить дом: можно изучить много нового в процессе возведения стен и крыши в первый раз. И едва он закончен, он перестает быть лишь продуктом твоего труда, и только труда. Скорее, это сумма всей любви и поддержки, которую дают нам наши любимые друзья. В итоге, дом — это просто продолжение тебя, нечто, что не может существовать без основ, заложенных теми, кто для тебя важен, — я закрыла глаза и спокойно вздохнула. — Пока я живу здесь, все мои новообретенные друзья живут со мной, и посему это место есть нечто постоянное… как память, что никогда не угасает. И разве можно называть это одиночеством?

Я, на самом деле, не ждала ответа на мою прочувствованную речь, но не ожидала я и абсолютной тишины. По мере того, как секунды уносились прочь, сияние огня угасало за моими закрытыми веками. Я почувствовала, как холодный ветер пронесся по хижине, хотя все окна были закрыты. Когда я открыла глаза, я увидела пар, срывающийся с моих губ. С неизбежным стуком зубов я глянула в сторону.

— Эпплджек…?

Она терла копытом себе лоб, отходя от краткого приступа головокружения. И едва она пришла в себя, ее зеленые глаза широко распахнулись.

— Какого сена…? — растерянность мгновенно расцвела в панику, когда она судорожно оглянулась на ее странное окружение, ощущая складки шерстяного одеяла, обволакивающие ее, как смирительная рубашка. — Где… ради Селестии…

— Эпплджек…

— Аа! — ахнула она и подпрыгнула, чуть не споткнувшись о корзинку с куклой Эпплблум. — Ш-шо случилось? Шо я здесь делаю? Почему у меня грива мокрая…?!

Она начала дрожать, как та хрупкая душа, которую она однажды вынесла на себе из амбара, в месте давно забытом, в стародавние времена.

— Оой блин… Я шо, потеряла сознание под дождем, да?

— Пожалуйста… — я встала и подняла передние копыта. — Просто успокойтесь…

— Извините, я не хотела быть вам обузой, мэм. Просто, это так…. — она закусила губу и пробежала копытом по своим мокрым локонам, дрожа всем телом. Я никогда прежде не видела Эпплджек такой слабой или испуганной. Мне немедленно захотелось ее обнять. Никто никогда не должен чувствовать на своих плечах вес целого мира, рассыпающегося на части, — никто, кроме меня. Если бы хижина рухнула, обратившись в пыль вокруг нас, я готова поспорить, она бы была напугана куда меньше.

— Как я могла отключиться под ливнем? — ее голос ломался, так, будто она была на грани чего-то, чего я едва ли была достойна быть свидетелем. — Что со мной такое? Я никогда вот так… так…

— Эпплджек… Послушайте меня… — я подошла к ней и положила копыта ей на плечи, заставляя ее взгляд тонуть в моем. — Вы сильная кобыла. Но нужно немало сил, чтобы доверять другим пони. Так что поверьте мне сейчас. Все нормально. Вы попали под дождь, и я вас приняла у себя.

Я убедительно улыбнулась, замещая тепло, что она потеряла, отойдя от камина.

— Мой дом… это ваш дом.

Постепенно дрожь Эпплджек унялась, как всегда унималась моя… благодаря ей, бессчетное число раз в прошлом. Она сглотнула и кивнула, а ее губы слегка изогнулись.

— Думаю, эт хорошо звучит.

— Должно звучать еще лучше, — сказала я с улыбкой, подталкивая ее обратно к камину, где она сможет вновь погрузиться в теплое сияние. — Я ведь, в конце концов, музыкант.

Я обернула одеяло вокруг плеч растерянной кобылы, еще больше успокаивая ее, тогда как снаружи ливень не стихал.

— А что насчет вас? Вы продаете апельсины?

Эпплджек моргнула, глядя на меня. Поначалу звук был такой, будто она, заикаясь, пыталась что-то сказать, но вскоре она уже хохотала как та замечательная пони, научившая меня махать топором. Вскоре ее дыхание выровнялось.

— Кхм… Так, эм, думаю, у вас есть имя? Стыдно даж, шо я не знаю имени пони, так тепло меня принявшей.

— Лира, — сказала я, слегка кивнув. — Лира Хартстрингс.

— Лира, — повторила она, когда ее взгляд, полный жеребячьего удивления, танцевал по музыкальным инструментам, развешанным над нами. — Вот эт оченно красивое имя…

— Хмммм… Так говорят, да.

 

Мы проговорили с ней два с половиной часа, за которые Эпплджек ни разу меня не забыла, и я не могла бы быть более за то благодарна. Большую часть из того, что она мне рассказывала, составляли истории, которые я уже прежде слышала, за все прошлые месяцы осторожного выведывания информации из множества веснушчатых, забывчивых ее прототипов, которых я была благословлена повстречать ранее. Ни разу мне не пришло и мысли прервать ее байки, как бы знакомо они не звучали. Сладчайшие мелодии, что мы слышим в нашей жизни — это те, что мы жаждем слушать снова и снова. Никакой проигрыватель не способен соперничать с Эпплджек. Она — симфония, которую я имела счастье посещать неоднократно, и каждый раз она достойна выхода на бис.

Ливень прекратился. Нехотя я помогла ей собрать ее вещи. Пока она играла со своей шляпой, я лично уложила в корзину игрушку Эпплблум. Я отдала ей корзинку, и мы расстались. Тихая часть меня чувствовала, будто я, наконец, нашла свою старшую сестру, только лишь для того, чтоб сразу проводить ее в долгое путешествие.

Я наблюдала с веранды в передней части моей хижины, как Эпплджек пробирается по грязи. Как я и предсказывала, настал момент, когда она остановилась на своем пути, как раз перед тем, как завернуть за поворот. Я продолжала наблюдать, ибо что-то, очевидно, грузом легло на сознание Эпплджек, что-то большее, чем просто забывчивость. Я увидела, как она покачала на весу корзинку, будто чувствуя, насколько тяжелой она вдруг стала ощущаться. Быстро она развернула полотенца, защищающие содержимое от воды. Шокированное выражение лица, что за тем последовало, не способен был бы изобразить ни один художник. Она сунулась в корзину, ибо в ней, рядом с куклой Эпплблум, лежали две буханки хлеба, сегодняшней свежести, еще источаемой их корочкой.

Губы Эпплджек сжались. Шепча безмолвные слова удивления, она оглядела горизонт. Она видела деревья, грязь, туманную радугу и даже одну конкретную бревенчатую хижину. Но она не видела меня.

Я уже вновь была в доме, устроившись под одеялами, перед камином, заканчивая последние кусочки записи «Плача Ночи». Скоро я покончу с этой композицией, и последним этапом перед ее магическим исполнением останется добыча ингредиентов, что послужат мне защитным буфером. Я помнила, что произошло во время моего прошлого эксперимента. Пугающий холодок пробежал по моему позвоночнику, так что я пододвинулась поближе к огню.

Но затем я почувствовала на своем теле складки толстовки, что казались сестринскими объятиями, которые никогда не кончались и согревали меня куда сильнее, чем способны когда-либо были согреть горящие поленья. В еще одну ночь я заснула с улыбкой, вместо слез.

Я не беспокоилась о золе в камине, разлетающейся за пределы очага. В конце концов, у него было заложено хорошее основание.

 

Я не знаю, как долго займут поиски моего дома, но до тех пор, пока я живу, я никогда не останусь без соседей.

 

===

[1] Деревянный настил крыши

[2] Чисто для информации. Слово nelly, которое, как вы наверняка слышали, часто употребляет Эпплджек – означает именно что лошадку, на южном диалекте. Именно в таком вот уменьшительном обращении.

[3] В оригинале – Heavens to Betsy! – и это очень старое американское выражение. Этимологию его не знает никто. То есть, совсем. Есть гипотезы, что это «оприличенная» версия восклицания «Hell’s Bells».

[4] Удивительно, но факт. Восклицание shucks, которым пользуются пони, может иметь это значение. А также – чушь, ерунда, и прочее. Продолжаем издеваться над речью Эпплджек.

[5] Издевательства над речью Эпплджек — это магия. Ее знаменитое What in tarnation было здесь. Мы будем помнить и скорбеть. Что интересно, это словечко – не изобретение Эпплджек. Именно в таком написании оно включено во все более-менее серьезные словари. И означает почему-то «проклятье!». Ок. И придание анафеме. С осуждением на вечные муки. Ох, Эпплджек, Эпплджек.

[6] Традиционное американское строительство бревенчатых домов (еще индейское, вроде как) предполагает как раз таки использование извести, в качестве прокладки между бревнами. Тогда как в России используется пакля.

IV — Симфония Одиночества

Это переломный момент в жизни Лиры. Она готова сделать очередной решительный шаг на ее долгом пути сквозь холод и мрак ее проклятья. Что там ее ждет? Какие тайные, темные глубины откроются ей?
Ее дорога тяжела. Но у нее есть цель. И во всем этом холоде и мраке — для нее есть тепло и свет. Пусть призрачный, пусть мерцающий где-то вдали, ускользающий, если задержать на нем взгляд слишком долго. Но все-таки это свет. Свет надежды.

Одинокая смертная душа оказалась наедине с древней как сам мир магической сущностью, выраженной в музыке. Потусторонние звуки, что ужасают, замораживают кровь. И она обязана исполнять эту Симфонию Одиночества.

/Более полная, с точки зрения форматирования, версия доступна на Gdocs

Движок Сторис на данный момент, а также (естественно) черно-белые e-ink книжки не поддерживает цветной шрифт, играющий ключевое значение в построении сюжета и понимании концовки.

В этой главе начинает в полной мере вступать в игру цветовой эффект обозначения проклятья. А точнее — эффект обозначения проклятой души. До этого он встречался только на имени Лиры (зеленый). Теперь дело серьезнее. Дальше — больше. Эффект обозначающий имя Лиры в версии на Сторис как и прежде будет обозначаться наклонным, пока не введут цветовое маркирование, которое обещали. Текст связанной с флэшбеком Лиры будет обозначаться наклонным шрифтом. Автор убрал массив окрашенного текста из оригинала, оставив зеленым только первый абзац. Так что так поступлю и я. Текст который должен быть окрашен магентой, будет маркироваться сейчас подчеркиванием. /

/////////////////////////////////////////////

 

Дорогой Дневник,

Что это значит — быть одинокой? Я имею в виду, по-настоящему одинокой? Дошла ли я до черты понимания этого чувства? Достаточно ли для этого того, что я засыпаю, дрожа от холода, и просыпаюсь в слезах?

Я давно уже переступила через жалость к себе. Мне нравится думать, что пони, которой я являюсь сейчас — старше, сильнее и умнее. Но вне зависимости от числа положительных качеств, которыми эта пони обладает, она по-прежнему одинока.

Я… по-прежнему очень одинока. Я не могу этого отрицать. И все же я не могу себе позволить стать одержимой этим чувством. В конце концов, каков смысл в подобной навязчивой идее? Каков смысл вообще в чем-либо?

Во всем обязательно должен быть смысл. Вера в некое предназначение — это то, что поддерживает меня на моем пути, что заставляет меня биться головой о толстую стену моего затруднительного положения. Не то чтобы мне не хватало поводов продолжать двигаться дальше. Я хочу, чтобы меня запомнили. Я хочу произвести истинное воздействие на жизни этих чудесных пони. Я хочу подойти к тем, кого я когда-то знала, и чтобы они узнали меня с первого взгляда. Я хочу возможности завести новых друзей, которые будут с радостью ждать наших будущих встреч.

Но когда я пишу об этих вещах — и когда я вспоминаю, что я единственная, кто о них вообще пишет, я задумываюсь — всегда ли я буду единственной одинокой пони, которая видит их во снах и мечтах… вместо того, чтобы иметь их в реальности?

 

— Ну и короче… — Пинки Пай грохнула коробку, полную шоколадных кексов, на стол в центре Сахарного Уголка. Она оглядела подруг голубыми глазами, полными возбужденья. — Он мне говорит: «Пегасы обещают в Понивилле прекрасную погоду на этих выходных. Что вы делаете субботним вечером, мисс Пай?»

Твайлайт Спаркл и Рарити разинули рты, глядя на нее с пустым выражением лиц.

— Ну, и? — многозначительно прощебетала Рарити.

— А я ему сказала: «Буду делать все как обычно по субботним вечерам: пить десять бутылок сарсаспариллы и молиться!» Кхкх…хехехехехе! — Пинки Пай прижала передние ноги себе к груди и, хихикая и хватая ртом воздух, наконец, воскликнула: — И тут он засмеялся и сказал: «Берега озера Марстром в это время года очень красивы.» Пфф! — она закатила глаза. — Будто это имеет хоть какое-то отношение к сарсаспарилле!

— Пинки… — проговорила, затаив дыхание, Твайлайт.

Рарити наклонилась вперед, сверкая своими голубыми глазами.

— Ты, конечно же, осознаешь, что этот жеребец пытался пригласить тебя на свидание?!

— О, — Пинки Пай моргнула. Она сощурилась с недоуменным выражением лица. — Правда? А зачем?

— Мне кажется, кто-то в тебя влюбился, Пинки, — Твайлайт улыбнулась и слевитировала кружку чая к своим губам. — Пожалуйста, скажи, что ты хотя бы распознала его намерения.

— Эммммм… — Пинки Пай почесала подбородок, блуждая взглядом своих голубых глаз по потолку. — Я не могу вспомнить, распознала я, или нет. Он от меня реально быстро сбежал галопом.

— О? — лицо Рарити погрустнело. — С чего бы?

— Без понятия, хотя мне кажется, это произошло после того, как я швырнула ему в лицо пирог с лимонным заварным кремом.

Твайлайт Спаркл выплюнула полный рот чая. Она качнулась за свой край стола и глубоко вдохнула.

— Ты… пирог… его… Что?! — Рарити готова была рухнуть в обморок.

— П-Пинки? — Твайлайт снова обрела голос, чтобы сразу же выпалить: — Что вообще могло на тебя найти, чтобы ты кинула пирогом в лицо несчастного жеребца?!

— Он же всего лишь пытался найти с тобой общий язык! — Рарити все еще кипятилась. — Ради Эквестрии, о чем ты думала?

— Я сделала ему одолжение! — рявкнула Пинки в защиту.

— И каким же образом это можно считать одолжением?! — воскликнула Твайлайт. — Он хотел пойти с тобой на свидание!

— Хммммм… — Пинки закусила губу, потом пожала плечами. — Наверное, я просто вспомнила, что мне сказала Дэши: «Все жеребцы от кобылок ничего кроме пирожка не хотят». Бедолага был слишком скромным, так что я решила срезать угол!

Твайлайт и Рарити уставились на Пинки Пай в течении десяти безмолвных секунд, прежде чем наконец не сдержались. То, что началось как похрюкивающие звуки, взорвалось вдруг брызгами неудержимого хихиканья. Их половина Сахарного Уголка завибрировала в ритме искреннего веселья.

Пинки присоединилась к их смеху, хоть и на ее щеках расцветала нескрываемая краснота.

— Хихихихи… Эм… Я-я не понимаю! Может, я должна была в него кинуть тортом?

— Хихихихи… Ох, Пинки Пай… — Твайлайт Спаркл почти не могла дышать.

Рарити потянулась и с теплой улыбкой коснулась Пинки носом.

— Никогда не меняйся, дорогая. Когда-нибудь, однажды, ты найдешь своего джентельпони, который с радостью п-примет от тебя п-пирог в… в… лицооо… пффкхехехехе… хахахах!

— Хихихи… — Твайлайт Спаркл встала и подняла фиолетовым телекинезом коробку кексов. — Пошли, девочки. Нам надо в парк, пока остальные трое не решили, что мы забыли о сегодняшнем пикнике.

— А как насчет штруделя? — Пинки Пай беззаботно следовала за ними вприпрыжку к выходу из Сахарного Уголка. — От него куда меньше грязи, чем от пирога! Хотя он, наверное, слишком хрустящий. О! Знаю! Надо избегать глазури! Из-за нее пирог будет куда аэродинамичнее, когда я им в него кину!

Другие две кобылки весело засмеялись, и их высокооктавная мелодия отдавалась звоном в моих ушах, когда они проскользнули мимо моего стола. Я оглянулась на них через плечо, не вставая с места. Внезапно запах пыли пахнул мне в ноздри, и я осознала, что прижимаю к груди пару древних исторических книг. Вздохнув, я прекратила обниматься с библиотечной собственностью, и открыла их, положив на стол перед собой. Внутренности Сахарного Уголка каким-то образом потеряли часть своей красочности. И тепла. Слушая, как покидают мои уши последние следы гармоничного голоса Твайлайт, я чувствовала ледяной ветерок танцующий в моем теле.

Содрогнувшись, я натянула на копыта светло-серые рукава толстовки и позволила морю текста, столь же забытого и безвременного, как и я, поглотить меня.

 

Прошло почти уже тринадцать месяцев с тех пор, как началось мое проклятье. В эти дни, моя жизнь стала спокойнее. Мои дни теперь были полны покоя, осознания предназначения и решимости. Но я бы солгала, на самом деле, если бы сказала, что жизнь моя стала хоть немного проще.