Апреля 1996 года. 4940 метров

 

Миновав остроконечные ледяные башни Аллеи призраков, мы вошли в заваленную камнями долину, которая лежала в основании огромного амфитеатра…

Здесь [ледопад] круто поворачивал к югу превращаясь в ледник Кхумбу. Мы разбили наш базовый лагерь на высоте 5420 метров, на боковой морене, формирующей внешний край излучины ледника. Громадные валуны придавали этому месту вид нерушимости, но шуршание гальки под ногами нарушало это обманчивое впечатление. Все, что можно было увидеть, почувствовать или услышать – ледопад, морену, лавину, холод, – принадлежало миру, не предназначенному для обитания человека. Ни льющейся воды, ни какой-либо растительности – только распад и разрушение… И этот мир станет нашим домом на несколько ближайших месяцев, пока вершина не будет покорена.

Томас Ф. Хорнбейн «Эверест. Западный гребень»

 

8 апреля, как только стемнело, возле лоджии в Лобуче с треском ожил переносной радиоприемник Энди. Это Роб вышел на связь из базового лагеря, у него были хорошие новости. Команде из тридцати пяти шерпов, собранных из нескольких экспедиций, потребовался целый день, чтобы спустить Тенцинга вниз. Прикрепив его ремнями к алюминиевой стремянке, они как-то умудрились спустить его и волоком протащить по ледопаду, и теперь он отдыхал в базовом лагере после тяжелого испытания. Если погода продержится, на рассвете прилетит вертолет и доставит его в больницу в Катманду. С явным облегчением Роб дал нам указание утром выйти из Лобуче и проследовать в базовый лагерь самостоятельно.

Все клиенты также испытали огромное облегчение от того, что Тенцинг был спасен. Не меньшим облегчением было для нас разрешение покинуть Лобуче. Джон и Лу подхватили какую-то разновидность опасной кишечной инфекции. Хелен, менеджер нашего базового лагеря, страдала от непроходящей мучительной головной боли, вызванной большой высотой. А мой кашель значительно усилился после второй ночи, проведенной в задымленной лоджии.

На третью ночь я решил спастись от пагубного едкого дыма, перебравшись в разбитую снаружи палатку, которую освободили Роб и Майк, ушедшие в базовый лагерь. Энди решил перебраться туда вместе со мной. В два часа ночи я проснулся оттого, что он резко принял сидячее положение и заохал. «Эй, Гарольд, – поинтересовался я из своего спального мешка, – с тобой все в порядке?» – «Честно говоря, не уверен. Похоже, вчерашняя еда просится наружу».

Спустя мгновение Энди спешно принялся открывать застегнутую на молнию дверь, и едва успел высунуть из палатки голову и плечи, как его стошнило. Когда рвота прошла, он пару минут постоял на четвереньках одной половиной на улице, другой в палатке, потом вскочил на ноги, быстро отбежал на несколько метров, спустил штаны, и канонада возвестила о начавшемся приступе диареи. Остаток ночи он провел на холоде, с неистовством освобождаясь от содержимого своего желудочно-кишечного тракта.

Наутро Энди совсем ослаб от обезвоживания организма, и его бил страшный озноб. Хелен предложила ему остаться в Лобуче, пока он не восстановит силы, но Энди отказался. «Ну уж нет! Черта с два я останусь в этой вонючей дыре еще на одну ночь, – заявил он, скривив физиономию. – Я выйду в базовый лагерь сегодня, вместе со всеми. Даже если мне придется ползти».

К 9 утра мы упаковались и тронулись в путь. Вся группа бодро поднималась по тропе, а мы с Хелен шли позади всех, поддерживая Энди, которому приходилось прилагать необычайные усилия, чтобы просто переставлять ноги. Он то и дело останавливался и, опираясь на лыжные палки, минуту-другую стоял, приходя в себя и набираясь сил для следующего рывка.

На протяжении нескольких миль маршрут петлял вверх-вниз по беспорядочным каменным россыпям морены ледника Кхумбу, затем спускался на сам ледник. Во многих местах лед покрывала каменная крошка, крупный гравий и гранитные валуны, но иногда попадались вкрапления чистого льда – полупрозрачного, промерзшего, сверкавшего, словно отшлифованный оникс. Талая вода с шумом стекала по бесчисленным поверхностным и внутренним руслам ледника, и ее нездешнее гармоничное журчание резонировало во всем теле ледника.

К вечеру мы вышли к причудливым рядам свободно стоящих островерхных ледяных башен (самая большая из них – высотой около 30 метров), известных как Аллея призраков. Изваянные интенсивными солнечными лучами и отливающие радиоактивной бирюзой, башни выступали из-за окружавших их валунов, словно зубы гигантской акулы, и уходили вдаль насколько мог видеть глаз. Хелен – она не раз бывала в этих местах – объявила, что мы близки к цели. Через две мили, где ледник делал резкий поворот на восток, мы дотащились до гребня длинного склона, и перед нами раскинулись пестрые купола нейлонового города. Более трех сотен палаток, вмещавших множество альпинистов и шерпов из четырнадцати экспедиций, расположились на посыпанном галькой льду. Нам потребовалось двадцать минут, чтобы найти нашу колонию среди палаток обширного поселка. Когда мы преодолевали последний подъем, нам навстречу вышел Роб, чтобы нас поприветствовать. «Добро пожаловать в базовый лагерь Эвереста», – изрек он, ухмыльнувшись. Измеритель высоты на моих наручных часах показывал 5365 метров.

 

Временный поселок, который будет служить нам домом в течение шести ближайших недель, располагался в центре естественного амфитеатра, образованного мрачными склонами гор. Откосы над лагерем были задрапированы свисающими полотнищами ледника, на котором зарождались огромные ледовые лавины, с грохотом проносившиеся вниз в любое время дня и ночи. В четверти мили к востоку, в хаосе ледовых осколков сползал по узкому ущелью ледопад Кхумбу, сдавленный между стеной Нупцзе и западным плечом Эвереста. Обращенный на юго-запад, амфитеатр хорошо освещался солнечными лучами; в ясный, безветренный день после полудня было достаточно тепло, чтобы комфортно чувствовать себя на свежем воздухе в одной футболке. Но как только солнце опускалось за коническую вершину Пумори (7165-метровый пик на западе от базового лагеря), температура падала ниже десяти градусов мороза. Когда я возвращался ночью в свою палатку, ледник скрипел и потрескивал, исполняя такие мадригалы, что невозможно было забыть, что я лежу на движущейся ледяной реке.

Поразительный контраст с окружающей нас дикой природой составляла масса удобств, созданных в лагере фирмы «Консультанты по приключениям». Этот лагерь стал домом для четырнадцати гостей с Запада (шерпы называли нас либо «членами», либо «сагибами») и для четырнадцати шерпов. Наша брезентовая палатка-столовая была оборудована огромным каменным столом, стереосистемой, библиотекой и электрическим освещением, которое обеспечивали солнечные батареи; примыкающая палатка связи вмещала спутниковый телефон и факс. Импровизированный душ был устроен из резинового шланга и ведра с теплой водой, которую грела обслуга на кухне. Свежий хлеб и овощи доставляли раз в несколько дней на спинах яков. Соблюдая давнюю традицию, поддерживаемую в экспедициях с колониальных времен, Чхонгба и его помощник Тенди каждое утро обходили палатки клиентов, подавая нам в спальники кружки дымящегося чая, приготовленного шерпами.

Мне часто приходилось слышать разговоры о том, что все прибывающие орды восхожденцев превратили Эверест в груду мусора, и, по общему мнению, главными виновниками этого были коммерческие экспедиции. Хотя в 1970-е и 80-е годы базовый лагерь действительно был большой мусорной кучей, за последние годы он превратился в довольно опрятное место – несомненно, самое чистое поселение, которое мне довелось увидеть с тех пор, как мы покинули Намче-Базар. Коммерческие экспедиции заслужили хорошую репутацию именно благодаря осуществляемой ими уборке территории.

Из года в год приводя клиентов на Эверест, гиды были больше заинтересованы в поддержании там чистоты, чем разовые туристы. Во время экспедиции 1990 года Роб Холл и Гэри Болл все свои усилия направили на то, чтобы вынести из базового лагеря пять тонн мусора. Кроме того, Холл и несколько его соратников-проводников начали вести переговоры с кабинетом министров в Катманду, чтобы убедить правительство принять меры, поощряющие альпинистов поддерживать на горе чистоту. В 1996 году, в дополнение к обычной плате за разрешение на восхождение, экспедиции обязаны были вносить по 4 тысячи долларов, которые возвращались им только после того, как они доставляли определенное количество хлама в Намче или Катманду. С горы надлежало уносить даже бочки, служившие коллекторами экскрементов.

В базовом лагере суета была, как в муравейнике. Помещение «Консультантов по приключениям» служило своего рода штаб-квартирой всего базового лагеря, потому что никто на горе не внушал большего доверия, чем Холл. Как только возникала какая-нибудь проблема – трудовой спор с шерпами, медицинский случай, сомнительный выбор стратегии подъема, – все приходили в нашу палатку-столовую за советом к Холлу. И он щедро делился накопленной мудростью даже со своими соперниками, конкурировавшими с ним в погоне за клиентами, в частности со Скоттом Фишером.

Раньше, в 1995 году, Фишер успешно сопровождал клиентов на один из восьмитысячников^[18] – Броуд-Пик (8047 метров), расположенный в Каракорумских горах на границе с Пакистаном. Кроме того, он предпринимал четыре попытки взойти на Эверест, и один раз – в 1994 году – достиг вершины, но не в роли проводника. Весной 1996 года он впервые пришел на Эверест в качестве руководителя коммерческой экспедиции. Как и Холл, Фишер водил группы из восьми клиентов.

Лагерь Фишера, легко узнаваемый по огромному транспаранту с рекламой кофейной компании «Старбакс», укрепленному на гранитной глыбе размером с дом, находился в пяти минутах ходьбы от нашего лагеря вниз по леднику.

Все мужчины и женщины, избравшие своей карьерой восхождение на высочайшие вершины мира, составляют маленький закрытый клуб. Фишер и Холл были соперниками по бизнесу, но пути их, как выдающихся членов высокогорного братства, часто пересекались, и в каком-то смысле они считали себя друзьями. Познакомились они в 1980-е годы на русском Памире и впоследствии провели немало времени вдвоем на Эвересте в 1989 и в 1994 годах. У них были твердые планы объединить силы и попытаться подняться на Манаслу – труднодоступный 8163-метровый пик в Центральном Непале. Они планировали совершить это восхождение сразу после того, как проведут своих клиентов на Эверест в 1996 году.

Связь между Фишером и Холлом укрепилась в 1992 году, когда они столкнулись друг с другом на К-2, второй по высоте горе в мире. Холл пытался подняться на гору со своим «компаньеро» и партнером по бизнесу Гэри Боллом. Фишер осуществлял подъем в паре с элитным американским альпинистом Эдом Вистурсом. Спускаясь с вершины под завывание вьюги, Фишер, Вистурс и третий американец, Чарли Мейс, неожиданно наткнулись на Холла, с трудом тащившего еле живого Болла, которого поразила опасная для жизни горная болезнь; он был почти без сознания и не мог передвигаться самостоятельно. Продираясь сквозь вьюгу, Фишер, Вистурс и Мейс помогли стащить Болла вниз по склону горы, где недавно сорвалась лавина, и тем самым спасли ему жизнь. (Через год Болл умрет от подобной болезни на склонах Дхаулагири).

В свои сорок лет Фишер был здоровым, компанейским мужчиной с хвостом светлых волос на затылке и обладал неуемной энергией. Четырнадцатилетним школьником – он жил в Баскинг-Ридж, штат Нью-Джерси – ему посчастливилось побывать на телевизионной передаче об альпинизме, и это дело его увлекло. Следующим летом он поехал в Вайоминг и записался на курсы выживания в условиях дикой природы, организованные при Национальной школе инструкторов по туризму (НШИТ). По окончании учебы он переехал на постоянное местожительство на запад, устроился на сезонную работу инструктором НШИТ, сделал альпинизм смыслом своей жизни и уже никогда не сворачивал с этого пути.

Когда Фишеру было восемнадцать, он, работая в НШИТ, влюбился в свою студентку Джин Прайс. Через семь лет они поженились и поселились в Сиэтле, у них родилось двое детей, Энди и Кети Роуз. Детям было соответственно девять и пять лет, когда Скотт в 1996 году отправился на Эверест. Прайс получила диплом пилота коммерческих перевозок и стала командиром экипажа в компании «Аляскинские авиалинии» – эта престижная, хорошо оплачиваемая должность жены позволяла Фишеру все свое время отдавать альпинизму. Кроме того, ее доходы помогли Фишеру в 1994 году организовать свою фирму под названием «Горное безумие».

Если название предприятия Холла – «Консультанты по приключениям» – отображало его методичный, требовательный подход к восхождениям, то «Горное безумие» еще точнее отражало индивидуальный стиль Скотта. Когда ему было немногим более двадцати, он снискал себе репутацию альпиниста с пугающе лихаческим подходом к восхождению. За время своей альпинистской карьеры, и особенно в первые годы, он пережил много страшных несчастий, которые по всем правилам должны были бы его погубить.

По меньшей мере в двух случаях – один раз в Вайоминге, другой в Йосмите – он срывался при восхождении и падал на землю с высоты более 25 метров. Работая инструктором юниоров на курсах школы НШИТ, он, находясь на хребте Уинд-Ривер без страховочной веревки, провалился на самое дно трещины в леднике Динвуди, глубиной в 21 метр. Думаю, самую дурную славу Фишеру, пожалуй, снискало падение, имевшее место, когда он был начинающим ледовым альпинистом: невзирая на неопытность, он решил стать первым в восхождении на трудный замерзший водопад Фата Невесты в каньоне Прово, штат Юта. Обгоняя по льду двух опытных альпинистов, он потерял точку опоры в 30 метрах от стола водопада и свалился на землю.

К изумлению свидетелей инцидента, он сам поднялся на ноги и пошел дальше, отделавшись сравнительно легкими повреждениями. Однако, пока он летел к земле, острый штычок ледоруба пропорол ему насквозь голень и вышел с другой стороны. Когда извлекали этот полый инструмент, пришлось удалить и часть внутренних тканей, так что в ноге осталась довольно большая дыра – сквозь нее можно было просунуть карандаш. После выписки из местной больницы, где ему была оказана первая помощь, Фишер не видел причин тратить свои ограниченные денежные средства на дополнительное лечение, поэтому следующие полгода он продолжал восхождения с открытой гноящейся раной. Через пятнадцать лет он с гордостью показывал мне шрам, полученный на этом водопаде, – две блестящие, размером с десятицентовую монету, отметины по обе стороны его ахиллова сухожилия.

«Скотта не могли остановить никакие физические ограничения», – говорит о нем Дон Питерсон, известный американский альпинист, который встретил Фишера вскоре после того, как тот сорвался с водопада Фата Невесты. Питерсон стал в каком-то смысле наставником Фишера и ходил с ним в горы, с перерывами, на протяжении следующих двадцати лет – «Скотт обладал поразительной силой воли. Ему было все равно, насколько сильна его боль, – он игнорировал ее и продолжал идти дальше. Он не из тех, кто поворачивал обратно, поранив ногу. Им руководило пылкое стремление стать великим альпинистом, одним из лучших в мире. При управлении НШИТ, помнится, был недостроенный гимнастический зал. Скотт регулярно приходил туда и тренировался до тошноты. Не часто встретишь такого целеустремленного человека».

Людей привлекала в Фишере его энергия и великодушие, его бесхитростность и ребяческий энтузиазм. Грубоватый и эмоциональный, не склонный к интроспекции^[19], он обладал таким общительным, притягательным характером, что моментально завоевывал друзей на всю жизнь – сотни людей, даже те, кого он встречал не более одного-двух раз, считали его своим закадычным другом. Кроме того, он был поразительно красив, обладал телосложением бодибилдера и точеным лицом киногероя. В его окружении было и немало представительниц противоположного пола, и он не пренебрегал их вниманием.

Человек неуемных аппетитов, Фишер часто курил анашу (но не за работой) и не в меру пил. Задняя комната в помещении «Горного безумия» функционировала как своего рода тайный клуб Скотта: уложив детей в постель, он любил уединиться там со своими приятелями, чтобы пустить по кругу косячок и посмотреть слайды, запечатлевшие их смелые подвиги на высотах.

В 1980-е годы Фишер совершил много впечатляющих восхождений, снискавших ему нехитрую славу знаменитости местного масштаба, но известность в мировом альпинистском сообществе обходила его стороной. Несмотря на все свои усилия, Скотт был не в состоянии добиться такой прибыльной коммерческой спонсорской поддержки, которой пользовались некоторые из его более знаменитых коллег. Ему не давало покоя, что некоторые из этих известных альпинистов-профессионалов отказывались его признавать.

«Скотту было важно получить признание, – говорит Джейн Бромет, его рекламный агент, подруга и партнер по тренировкам, которая сопровождала экспедицию «Горного безумия» к базовому лагерю, посылая отчеты в интернетовский журнал «Outside online». – Он жаждал его всей душой. У него было уязвимое место, о котором большинство людей не подозревало: его просто бесило, что ему, такому опытному, бесстрашному альпинисту, не удавалось добиться более широкого признания. Он чувствовал себя ущемленным, и это причиняло ему боль».

К тому времени, когда весной 1996 года Фишер отправился в Непал, он начал получать гораздо большее признание, чем, по его мнению, он заслуживал. Во многом этому способствовало его восхождение на Эверест в 1994 году, совершенное без кислородной поддержки. Команда Фишера, которую окрестили как «Экспедиция защитников окружающей среды Сагарматхи», унесла с горы 5000 фунтов хлама, что пошло на пользу ландшафту и оказалось весьма выгодной рекламой. В январе 1996 года Фишер возглавил крупное благотворительное восхождение на Килиманджаро, высочайшую гору Африки, которое собрало полмиллиона долларов для благотворительной организации «Забота». В значительной степени благодаря «уборочной» экспедиции 1994 года и этому последнему благотворительному восхождению, к тому времени, как Фишер в 1996 году в очередной раз отправился на Эверест, о нем стали часто говорить в средствах массовой информации Сиэтла, и его карьера альпиниста быстро пошла в гору.

Журналисты постоянно спрашивали Фишера об опасностях, сопряженных с теми восхождениями, которые он совершил, и удивлялись, как ему удается совмещать альпинизм с ролью мужа и отца семейства. Фишер отвечал, что теперь он гораздо реже участвует в экспедициях, чем во времена беспечной юности, что он стал гораздо более осмотрительным, более консервативным альпинистом. В 1996 году, незадолго до отъезда на Эверест, он говорил писателю из Сиэтла Брюсу Баркотту: «Я на сто процентов уверен, что я вернусь… Моя жена на сто процентов уверена, что я вернусь. Она вообще за меня не беспокоится, когда я сопровождаю группу, потому что я во всем делаю правильный выбор. Я считаю, что если случается несчастье, то оно всегда происходит по вине человека. Именно это я и хочу исключить. В молодости у меня было много несчастных случаев при восхождениях. Можно найти множество причин, но, в конечном счете, все сводится к ошибке человека».

Несмотря на все заверения Фишера, его карьера странствующего альпиниста тяжело сказывалась на его семье. Он безумно любил своих детей и, находясь в Сиэтле, был необычайно заботливым отцом, но временами восхождения уводили его из дому на долгие месяцы. Он отсутствовал на семи из девяти дней рождения своего сына. Ко времени отъезда Скотта на Эверест в 1996 году, говорили некоторые его друзья, его брак фактически держался на волоске.

Но Джин Прайс была далека от того, чтобы списывать осложнения в отношениях с мужем на альпинизм. По ее словам, всеми своими неприятностями семейство Фишер-Прайс скорее обязано проблемам, возникшим у нее с ее начальником: став жертвой мнимого сексуального домогательства, Прайс в течение всего 1995 года была втянута в утомительный судебный процесс против компании «Аляскинские авиалинии». Хотя в конечном итоге дело решилось в ее пользу, судебное разбирательство оставило неприятный осадок и, кроме того, более чем на полгода лишило ее зарплаты. Реальный доход от горного бизнеса Фишера был недостаточным для того, чтобы залатать брешь в семейном бюджете. «Впервые после нашего переезда в Сиэтл у нас появились проблемы с деньгами», – утверждает она.

Со времени своего основания фирма «Горное безумие», как и большинство ее конкурентов, в финансовом отношении была маргинальным предприятием: в 1995 году Фишер принес домой всего около 12 тысяч долларов. Но в конце концов дела пошли на лад благодаря растущей известности Фишера и усилиям его делового партнера и менеджера фирмы Карен Дикинсон, чьи организаторские способности и спокойная рассудительность компенсировали неспособность Фишера «протирать штаны» и его склонность действовать по интуиции. Принимая во внимание успех Роба Холла в организации коммерческих экспедиций на Эверест и его большой гонорар, которым он имел возможность распоряжаться по своему усмотрению, Фишер решил, что для него тоже настало время занять место на рынке Эвереста. Если ему удастся последовать примеру Холла, это быстро превратит «Горное безумие» в прибыльное предприятие.

Деньги как таковые не имели для Фишера особого значения. Его мало заботили вещи материальные, но он жаждал почета и прекрасно осознавал, что в том мире, в котором он существовал, деньги были преобладающим критерием успеха.

В 1994 году, по прошествии двух-трех недель после возвращения Фишера с Эвереста, я столкнулся с ним в Сиэтле. Я не был с ним близко знаком, но у нас имелось несколько общих друзей, и мы часто встречались на скалах или на дружеских пирушках альпинистов. Воспользовавшись случаем, он как-то надолго ухватил меня за пуговицу и принялся рассказывать о своих планах организации коммерческой экспедиции на Эверест. Он уговаривал меня принять в ней участие и потом написать о ней статью для журнала «Outside». Когда я ответил, что для человека с таким ограниченным опытом высокогорных восхождений, как у меня, было бы безумием отважиться на штурм Эвереста, он сказал: «Да брось ты, значение опыта вечно переоценивают. Тут, брат, важна не высота, а твое отношение. Ты отлично справишься. На твоем счету столько умопомрачительных восхождений – и они будут покруче Эвереста. Эверест перестал быть недоступным. Он весь опутан проводами, и мы уже вывели на нем большое „Э“. Поверь, мы уже вымостили дорогу к его вершине желтой плиткой».

Скотт возбудил во мне гораздо больший интерес, чем он, наверное, мог предполагать, и все же он не унимался. Он заговаривал об Эвересте при каждой нашей встрече и то и дело приставал с этой идеей к редактору журнала «Outside» Брэду Уэцлеру. В январе 1996 года, в немалой степени благодаря упорному давлению Фишера, журнал принял твердое решение послать меня на Эверест – возможно, говорил Уэцлер, в составе экспедиции Фишера. По мнению Скотта, это было дело решенное.

Однако за месяц до моего планируемого отъезда мне позвонил Уэцлер и сообщил, что произошли изменения в планах: Роб Холл предложил журналу гораздо более выгодную сделку. Поэтому Уэцлер попросил меня отказать Фишеру и присоединиться к экспедиции «Консультантов по приключениям». К тому моменту я хорошо узнал и полюбил Фишера и мало что знал о Холле, поэтому поначалу сопротивлялся. Но после того, как один мой надежный товарищ по альпинизму подтвердил безупречную репутацию Холла, я с удвоенным энтузиазмом согласился идти на Эверест с ним.

Уже в базовом лагере я как-то спросил Холла, почему он так хотел взять меня с собой. Тот откровенно признался, что на самом деле его интересовал не я и даже не дополнительная популярность, которую, несомненно, принесет ему моя статья. Что его действительно соблазнило, так это плоды дорогостоящей рекламы, которые он пожнет в результате сделки с журналом «Outside».

Холл объяснил, что, по условиям договора, он примет наличными только 10 тысяч долларов от обычной платы, а в качестве компенсации получит дорогое рекламное место в журнале с целью привлечь респектабельную, предприимчивую, физически активную публику, составляющую ядро корпуса его клиентов. Но особенно важно, подчеркивал Холл, что это американская публика. «Наверное, восемьдесят-девяносто процентов потенциального рынка услуг по сопровождению экспедиций на Эверест и остальные Семь вершин приходится на Соединенные Штаты, – продолжал он. – По окончании этого сезона мой товарищ Скотт, утвердившись в качестве проводника на Эверест, получит огромное преимущество перед „Консультантами по приключениям“ хотя бы потому, что он базируется в Америке. Чтобы конкурировать с ним, мы должны значительно усилить нашу рекламу в Америке».

В январе, когда Фишер узнал, что Холл переманил меня в свою команду, его чуть удар не хватил. Очень расстроенный, он позвонил мне из Колорадо и заявил, что не намерен уступать победу Холлу. (Как и Холл, Фишер вовсе не пытался скрывать, что интересую его не столько я, сколько дополнительная огласка и реклама.) Однако в итоге он раздумал соперничать с Холлом, будучи не в состоянии сделать журналу более выгодное предложение.

Хотя я прибыл в базовый лагерь как член группы «Консультантов по приключениям», а не экспедиции «Горного безумия», Скотт, очевидно, не держал на меня зла. Когда я спустился в его лагерь и зашел к нему, он налил мне кружку кофе, обнял меня. Похоже, он был искренне рад меня видеть.

Несмотря на множество внешних атрибутов цивилизации в базовом лагере, невозможно было забыть, что мы находимся на высоте более трех миль над уровнем моря. Прогулка до палатки-столовой в обеденные часы вызывала у меня одышку. Если я слишком резко вставал на ноги, у меня начиналось головокружение. Глубокий, надрывный кашель, который я заполучил в Лобуче, усиливался день ото дня. Сон стал беспокойным – это самый банальный побочный симптом горной болезни. Почти каждую ночь я просыпался по три-четыре раза – мне казалось, что я задыхаюсь. Порезы и царапины отказывались заживать. У меня пропал аппетит, и органы пищеварения, которым для усвоения пищи требовалось обилие кислорода, не справлялись и с тем немногим, что я заставлял себя съесть; в результате мой организм в целях самосохранения стал поедать сам себя. Мои руки и ноги начинали постепенно усыхать, становясь похожими на дирижерские палочки.

Некоторые из моих товарищей по команде чувствовали себя в этих антисанитарных условиях и при недостатке воздуха еще хуже, чем я. Энди, Майк, Каролина, Лу, Стюарт и Джон страдали от желудочно-кишечного расстройства, которое постоянно гоняло их в отхожее место. Хелен и Дугу досаждала сильная головная боль. Дуг так описывал мне ее: «Такое чувство, как будто кто-то скребет когтем между глаз».

Это была вторая попытка Дуга подняться на Эверест с Холлом. Годом раньше Холл заставил его и трех других клиентов повернуть назад всего в 100 метрах от верхушки горы, потому что час был поздний, а гребень вершины лежал под покровом глубокого неплотного снега. «А вершина казалась такой близкой! – вспоминал Дуг с горьким смехом. – Поверь, с тех пор не было дня, чтобы я о ней не думал». Холл уговорил его вернуться на Эверест в этом году: он сожалел, что Хансен не был допущен к вершине, и значительно снизил для него плату, чтобы соблазнить его сделать вторую попытку.

Среди моих товарищей по команде Дуг был единственным, кто многократно ходил в горы самостоятельно, не полагаясь на профессиональных проводников; хотя он и не принадлежал к альпинистской элите, пятнадцатилетний опыт сделал его вполне способным позаботиться о себе в горах. Я предполагал, что если кто-нибудь из нашей экспедиции и дойдет до вершины, то это будет Дуг: он был сильным, энергичным, и ему уже доводилось бывать на Эвересте.

Дугу было без двух месяцев сорок семь лет – семнадцать последних он состоял в разводе. Он признался, что у него было много романов, но все женщины в итоге уходили от него, устав соперничать с горами за его внимание. В 1996 году, за несколько недель до того, как отправиться на Эверест, Дуг заехал к своему другу в Тусон^[20], там он познакомился еще с одной женщиной, и они полюбили друг друга. Во время нашего пребывания в базовом лагере они интенсивно обменивались факсами, потом вдруг она замолчала. «Похоже, она поумнела и дала мне отставку, – грустно вздыхал он. – Еще бы! С ее-то красотой. А я ведь и правда поверил, что смогу ее удержать».

В тот же день после обеда он влетел в мою палатку, размахивая только что полученным факсом. «Карен-Мария пишет, что она переезжает поближе к Сиэтлу! – сообщил он с восторгом. – Постой, ведь это может быть серьезно. Хорошо бы успеть покорить вершину и выкинуть Эверест из жизни до того, как она передумает».

Помимо переписки со своей пассией, Дуг в свободные часы надписывал немыслимое количество открыток для учащихся начальной школы «Восход» – государственного учебного заведения в Кенте, штат Вашингтон, которое продавало футболки, чтобы помочь финансировать восхождение Дуга. Он показывал мне много открыток: «У одних людей мечты большие, у других – маленькие, – писал он девочке по имени Ванесса. – Но какими бы ни были твои мечты, главное – никогда не переставай мечтать».

Еще больше времени у Дуга занимало написание факсов его взрослым детям – девятнадцатилетнему Энджи и двадцатисемилетнему Джейму, которых он воспитывал как отец-одиночка. Дуг спал в соседней палатке, и каждый раз, когда приходил факс от Энджи, он читал мне его, сияя. «Бог ты мой! – восклицал он. – Ты можешь представить, чтобы непоседа вроде меня вырастил таких прекрасных детей?»

Что до меня, то я почти никому не посылал ни факсов, ни почтовых открыток. А вместо этого предавался размышлениям о том, как у меня пройдет подъем дальше, особенно в так называемой Зоне смерти, которая начинается с высоты 7600 метров. Я уделял значительно больше времени технике восхождения на горы и ледники, чем большинство других клиентов и проводников. Но на Эвересте компетентность в вопросах техники почти ничего не значила, а на больших высотах я фактически провел меньше времени, чем любой другой участник нашей экспедиции. Да и здесь, в базовом лагере – можно сказать, на мизинчике Эвереста, – высота над уровнем моря была больше, чем те высоты, на которые мне приходилось когда-либо подниматься.

Холла, похоже, это совсем не беспокоило. После семи экспедиций на Эверест, пояснил он, у него был прекрасно отлаженный, необычайно эффективный план акклиматизации, который даст нам возможность адаптироваться к недостатку кислорода в атмосфере. (На высоте базового лагеря содержание кислорода в атмосфере было примерно вдвое меньше, чем на уровне моря, а на вершине – в три раза меньше.) Человеческий организм обладает множеством способов адаптации к условиям возрастающей высоты – от активизации дыхания и изменения уровня Рh в крови до радикального возрастания количества красных кровяных телец, переносящих кислород; на эти преобразования организму требуется несколько недель. Однако Холл уверял, что если мы проделаем всего три похода вверх от базового лагеря, каждый раз поднимаясь на 600 метров, то наши организмы смогут в достаточной степени адаптироваться для того, чтобы мы могли совершить безопасное восхождение к 8848-метровой вершине. «Этот метод, дружище, срабатывал уже тридцать девять раз, – заверил меня Холл криво усмехаясь, когда я признался ему в своих сомнениях. – И многие ребята из тех, что поднялись со мной на вершину, волновались не меньше, чем ты».