Глава шестая, в которой выясняется, что жить можно не только по паспорту, но и по доверенности.

По субботам и воскресеньям миллионы горожан, утомленных бензином, рвутся вон из любимого города. Через тысячи лет археологи раскопают стоянки современных дикарей и досконально изучат состояние консервной и ликеро-водочной промышленности середины двадцатого столетия.

Однодетные и более-детные горожане вынуждены общаться с природой весь летне-каторжный сезон. Они желают, чтоб их отпрыски максимально резвились среди чудом сохранившихся березок.

Те же грядущие археологи еще хлебнут горя с расшифровкой памятника неизвестному мученику, опутанному бронзовыми авоськами и бронзовыми детьми на фоне абстрактно-барельефной электрички. Этот монумент пока не воздвигнут. Но при первой возможности его изваяет какой-нибудь завалящий член Союза художников.

Летне-каторжный сезон начинается в январе, а иногда и раньше, ибо дачу нужно снимать загодя. Чем раньше, тем шире выбор. Дачевладельцы делятся на упрямцев, которые не сдают жилплощадь в аренду, на чудаков, сдающих по сходной цене, и на сволочей. Последние снимают денежные пенки с каждого миллиметра своей легальной частной собственности, выступающей под псевдонимом собственности личной.

Как и вся страна, Дима Семицветов был охвачен строительной лихорадкой. Страна строила коммунизм, Дима – дачу. "Каждому свое", – как говаривал в аналогичных случаях Сокол-Кружкин.

Еще в школе Дима учил – коллектив великая сила! Один в поле не строитель! Задумав вложить свои сбережения в недвижимую собственность, Дима возглавил дачно-строительный коллектив из себя самого и своего тестя.

Благодарное отечество выделило подполковнику в отставке Сокол-Кружкину тридцать соток Подмосковья. Получив надел, Семен Васильевич пошел по стопам Мичурина. От великого селекционера он отличался не только тем, что не был новатором. Сокол-Кружкин пристрастился исключительно к одной культуре – "клубника ранняя". Пока его старые боевые друзья трудились на целине директорами совхозов, поднимали в деревнях отстающие хозяйства и создавали животноводческие фермы, Семен Васильевич добивался высоких урожаев "клубники ранней" на собственном участке. Признательные москвичи платили ему за это на новых благоустроенных рынках немалые деньги.

То, что участок был оформлен на имя тестя, в общем, устраивало зятя. Конечно, лучше иметь дачу на свое собственное имя, но придут люди в синей форме, и невежливо спросят:

– Откуда у вас деньги?

К подполковнику в отставке они не придут.

Бежевая "Волга" тоже была записана не на Димино имя, а на жену. Дима ездил по доверенности. Доверенность была основой его существования. Он все делал по доверенности. Каждый раз, когда он должен был купить для дачи очередной гвоздь, Семен Васильевич нотариально доверял ему свое доверие. А гвоздей требовалось много! В нотариальной конторе Дима слыл своим человеком.

Доверенности преследовали Диму. Они снились ночами и являлись в бреду во время болезней. Ложась в постель, Дима подавлял в себе желание предъявить жене доверенность.

Такая жизнь не удовлетворяли денежного и мыслящего Семицветова, но выхода не было, особенно сейчас, в период разгула общественности и контроля, и за это Семицветов не любил Советскую власть. Советская власть платила ему той же монетой!

Было восхитительное, первостатейное утро. Превосходное подмосковное солнце замечательно освещало изумительную природу, окруженную со всех сторон добротным частоколом. За частоколом на своем участке ритмично махали лопатами Дима и Сокол-Кружкин. Оба были в противогазах. Противогазы по знакомству достал Семен Васильевич в краеведческом музее. Дело в том, что Дима хлопотал уже несколько дней и, наконец, сегодня утром добыл машину "левого" дерьма, и вот сейчас они удобряли им почву.

Инна не принимала участия в семейном воскреснике, она гуляла по великолепному смешанному лесу, где людей было больше, нежели деревьев. В многотысячном состязании любителей природы Инна заняла одно из призовых мест – она урвала два ландыша. Они были нужны ей для приготовления питательного весеннего крема "Светлого мая привет", придающего эластичность любой коже. Инна служила косметологом в Институте красоты, это создавало ей устойчивую независимость, столь необходимую в супружеском сосуществовании.

Инна вернулась домой, когда с удобрением было покончено. Стянув противогазы, мужчины отдыхали на куче строительного мусора.

– У Сигизмундова отбирают дачу. – Крикнула Инна, делясь сенсационной новостью, которой знакомые огорошили ее в лесу.

– И правильно отбирают! – загремел Сокол-Кружкин! – Давно пора! С жульем, допустим, надо бороться!

– Но почему он жулик? – искренне возмутился Дима. – Человек умеет жить.

– Ты мне скажи, – вошел в раж Семен Васильевич, – на какие заработки заместитель директора одноэтажной трикотажной фабрики отгрохал себе двухэтажный особняк?

– Это его дело, – примирительно вставил Семицветов.

– Нет, наше! – Праведный гнев обуял тестя. – Мы будем прост-таки нещадно преследовать лиц, живущих на, допустим, нетрудовые доходы!

– Папочка, заткнись! – нежно прошипела дочь.

Семен Васильевич захохотал:

– Ага, испугались! Кто ты есть? – повернулся он к Диме. – Вот дам тебе, прост-таки, коленом и вылетишь с моего участка!

Стращать Диму было излюбленной забавой тестя. Его солдафонский юмор постепенно приближал Диму к инфаркту.

– Я понимаю, Сокол Васильевич, – заикаясь, пролепетал Дима. – Вы шутите…

И он тоскующим взглядом обвел штабеля кирпичей и досок, "бой стекла" в нераспечатанной фабричной упаковке, младенчески-розовые плитки шифера и многое другое, купленное хоть и по доверенности, но на его кровные деньги.

Едучи и город на бежевой "Волге", Дима размышлял о своей собачьей жизни. Даже выходной не как у людей, а в понедельник… И эта идиотская зависимость от родственников. Вдруг Инна полюбит другого и уйдет? Тогда тесть вышвырнет его с дачи, а неверная жена выкинет на ходу из машины. Почему он должен строить благополучие на непрочном фундаменте женского постоянства?

Когда Дима слышал формулировку "нетрудовые доходы", ему хотелось кусаться! Он хлопочет с утра до ночи, всем угождает, гоняет по городу, имеет дело со всякой нечистью – с фарцовщиками и с тунеядцами, добывая у них иностранный товар… А когда он вынимает из клиента жалкий рубль, то подвергается при этом несоразмерной опасности! В его профессии, как у саперов, ошибаются только один раз! Почему он, молодой, с высшим образованием, талантливый, красивый, вынужден все время таиться, выкручиваться, приспосабливаться!

"Когда все это кончится?" – думал Дима и понимал, что никогда!

Он опять поставил машину за квартал от магазина и не заметил, что в скверу напротив укрылся за томиком Шекспира Некто в темных очках.

Этот Некто следил за тем, как Дима запирал машину, как шел пешком целый квартал и скрылся за углом, зайдя в комиссионный магазин.

Дима приступил сегодня к торговле в весьма раздраженном состоянии.

– Мне нужен заграничный магнитофон – английский, ну, американский… – интимно сказала усатая покупательница, перегнувшись через прилавок и положив при этом многопудовую грудь на телевизор "Рекорд".

– Нету – коротко ответил Дима, "хоть бы побрилась", – думал он, с омерзением глядя на ее усы. Заметив что "Рекорд" в опасности, Дима потребовал:

– Уберите это с телевизора!

Дама послушно отодвинулась и, перейдя на хриплый шепот, спросила:

– Скажите, пожалуйста, кто из вас Дима?

– Ну, я Дима, что из этого? – продолжал хамить продавец.

– Я от Федора Матвеича.

– Какого еще Федора Матвеича?

– Приятеля Василия Григорьевича…

– Ну, ладно, предположим…

– Мне необходим заграничный магнитофон!

– Есть очень хороший – советский!

– Не подойдет! – отрицательно пошевелила усами покупательница.

– Заграничный надо изыскивать… – задумчиво протянул Семицветов, привычно становясь на стезю вымогательства.

– Я понимаю! – Дама имела опыт. – Сколько?

Дима растопырил пятерню.

– Пятьдесят новых? – переспросила ошарашенная покупательница.

– А как же? Нужно узнать, нужно привезти, нужно попридержать… Оставьте телефончик…

В это время человек в темных очках, спрятав Шекспира в портфель, покинул сквер и, не торопясь, подошел к витрине комиссионного магазина. Он делал вид, что разглядывает норковую шубу, на самом деле он высматривал Семицветова. "Занят, – удовлетворенно подумал Некто. – И нескоро освободится. Приступим к делу!"

Он фланирующей походкой направился к диминой "Волге", небрежно насвистывая: "А я иду, шагаю по Москве" и зорко оценивая переулочную обстановку. Это был знаменитый Двестилешников переулок, где автомобили, пешеходы и магазины смешались в одну оживленную кучу. Некто протолкался к "Волге" и оперся о бежевое крыло. Ни одна живая душа не обращала на него ни малейшего внимания, вдруг у места, где назревало преступление, объявился милиционер. Некто отпрянул от машины. Рядом оказался табачный киоск.

– Пожалуйста, "Беломор" и спичек!

– "Беломора" нет, – ответил киоскер, облезлый и грустный старик в черных канцелярских нарукавниках.

– Тогда дайте сигареты "Друг".

Купив сигареты, Некто обернулся, милиционера подхватила воскресная толпа и унесла в неизвестном направлении. Человек, собирающийся украсть машину, закурил.

"Час пробил!" – высокопарно подумал он и незаметно надел хлопчатобумажные перчатки. Достав из портфеля отмычку, он в мгновение ока вскрыл машину. Через еще одно мгновение он уже сидел за рулем. Потушив сигарету, он, конечно, спрятал окурок в карман, снова огляделся по сторонам, но уехать не удалось! К тротуару подкатило такси и стало вплотную к его "Волге. Некто обернулся – сзади, также вплотную стоила – "Татра". Беззаботный таксист вышел из машины и лениво заковылял покупать папиросы. Мысленно прокляв его, человек в темных очках вынул из портфеля томик Шекспира и притворился, что увлечен бессмертными стихами. Наконец такси отъехало. Но в этот момент постучали в окно. Пришлось опустить стекло. У бежевой "Волги" нервно сучил ногами толстенький мужчина с чемоданом на молниях.

– Это ваша машина? – заискивающе спросил толстенький.

– Моя! – ответил Некто. Он не мог ответить иначе.

– Будьте любезны! Умоляю вас! Я спешил к такси. Оно исчезло. Я опаздываю на поезд. Подвезите, пожалуйста. На Курский вокзал!..

Некто мучительно размышлял. Пассажир рядом, все-таки маскировка. Какой нормальный вор угоняет малину вместе с пассажиром?

– Садитесь, пожалуйста!

Рассыпаясь в благодарностях, толстенький влез в машину вместе со своим чемоданом.

Злоумышленник вставил ключ в зажигание, чтоб завести "Волгу", но она отчаянно завопила! Сработал тайный сигнал, поставленный знакомым Диминым электриком. Некто с отличной скоростью выскочил из машины и затерялся в толпе. Машина продолжала надсадно гудеть, собирая зевак. Поняв, что попал в переплет, пассажир тоже предпринял попытку скрыться, но было уже поздно.

С криком "Не отпускайте вора!" гигантскими кенгуриными прыжками мчался Семицветов.

– Я не вор| – оправдывался толстенький. – Я опаздываю на поезд! Вот у меня билет!

– Предусмотрительный! Все подготовил! – ехидно заметил кто-то, а Дима, выхватив билет, строго распорядился:

– Держите его! – и стал отключать сигнал.

Через семнадцать минут к месту происшествия примчалась синяя оперативная машина с красной полосой, известная под названием "раковая шейка". Из нее выскочили: Подберезовиков с блокнотом, Таня с саквояжем, юноша с фотоаппаратом и сержант милиции.

– Кто владелец? – грозно спросил следователь.

– Я… – оробел Дима и показал на толстенького. – Мы вора схватили!

– Я не вор! – в сотый раз повторил толстенький – Я опаздываю на поезд, а он отобрал у меня билет! виола с фотоаппаратом щелкнул крупным планом сначала Диму, а затем толстенького. Оба затихли. Таня, не теряя времени, снимала с дверцы машины отпечатки пальцев.

– Ваши документы! – вежливо обратился Подберезовиков к задержанному. – И документы на машину, – сказал он Диме. – Разбираться будем не здесь. Кто свидетель?

– Я! – бодро откликнулась женщина с хозяйственной сумкой. – А что случилось?

– Я не вор! – безнадежно повторил толстенький. – Вор сбежал! К сожалению, я не запомнил его лица, – добавил он, ухудшая этим свое положение. – Я опаздываю на поезд!

Он поглядел на часы:

– Впрочем, я уже опоздал!..

Таня нашла в машине томик Шекспира, забытый злоумышленником.

– Ваша? – следователь показал книгу Диме.

– Что вы! – ответил тот.

– Ваша?

Толстенький покачал головой. В подобную передрягу он влипал впервые в жизни.

– Я свидетель! – Продавец табачного киоска появился возле машины и сразу стал центром внимания.

Фотограф с восторгом набросился на него со своим объективом.

– В профиль я получаюсь лучше! – намекнул киоскер.

Его сняли в профиль.

– Я начну с самого начала, – не без торжественности приступил к рассказу старик. – Сегодня не завезли "Беломор". Я уже устал отвечать: нет "Беломора"!

– Ближе к делу! – попросил следователь.

– Молодой человек, в вашей профессии нельзя торопиться. "Беломор" – это деталь для следствия. Он тоже просил "Беломор". А потом купил сигареты "Друг" Тридцать копеек пачка, на коробке собака, я подумал: почему он нервничает? Вам интересно?

– Очень! – ответил Подберезовиков.

– Он высокий, сутулый. Лицо обыкновенное. Даже симпатичное лицо. Ходит с портфелем. Тот, кто курит "Беломор", не курит сигареты с собакой на коробке, они дороже и создают другое настроение. А это его сообщник. – Он показал на пришибленного толстенького. – Они посовещались, и он тоже влез в чужую машину! Они хотели удрать вместе!

– Я не сообщник! – нищенски затянула жертва. – Я просто невезучий, несчастный человек. У меня горит путевка в Сочи!

Толстенькому стало жутко. Он осознал, что вместо курорта едет в тюрьму!