Партизанской тропой Гайдара 9 страница

Из разведки вернулись вчетвером — привели огромного роста немца, шофера.

- Мы прошли часть пути по этому плану,— рассказывал Гайдар.— Спрашивали у местных жителей. Все совпадает.

Пленный оказался находкой: он знал, в каких деревнях стоят гарнизоны. Рябоконю пришлось подумать, как изменить маршрут, не слишком его удлиняя. И все снова удивились его памяти.

В лесу оповестили: готовится прорыв. Все владеющие оружием могут принять в нем участие. День, час, направление и дальнейший путь держались в строжайшей тайне.

Начались сборы. И вдруг в лесу стало известно: немецкое оцепление в одном месте снято.

- Недалеко от леса дорога,— возбужденно объяснял молодой красноармеец со значком «Ворошиловский стрелок».— Вдоль дороги по обе стороны поля со скирдами соломы. И кругом — ни души...

- Я думаю, это ловушка,— негромко произнес Гайдар, выслушав бойца.

- Что значит ловушка?! — удивились и закричали вокруг.

- Дорога открыта!

- Немцам сейчас просто не до нас! Выходить надо!

- Не подыхать же нам тут с голоду!

- Обождите! — Гайдар поднял руку.— Я не говорю, что надо сидеть и ждать. Но выходить нужно там, где нас меньше всего ждут. Мне, например, не нравится, что немцы выпускают нас в чистое поле. И потом, рассудите сами: вчера они убили двух санитаров, которые хотели набрать в каски чистой, не болотной воды... А сегодня вежливо выпускают нас. Чего ради?

На следующий день, заметно нервничая, полковник Орлов отдавал последние распоряжения, а Рябоконь торопливо диктовал только ему известные приметы и подробности: «Дорога в этом месте такая: песок. Если прошел дождь и песок влажный — дорога еще туда-сюда. А если сухо, то ни одна машина не пройдет — забуксует...»

Два лейтенанта, из студентов, старательно записывали его слова четкими быстрыми почерками.

Рябоконь время от времени замолкал, проверяя на поясе пистолет со взведенным затвором. Боль в руке была такой сильной, что он искусал все губы. И тревожило его только одно: когда лейтенанты уйдут, он может потерять сознание и не успеет, в случае чего, браунингом воспользоваться. «Тут положение серьезное,— думал он.— Такого раненого, как я, они, конечно, взять не могут. Дай бог, если фронт из всего отряда перейдет хотя бы половина. Может, кто меня потом и вспомнит...»

Лежа на плащ-палатке, Рябоконь видел часть большой колонны («Всего у них, наверное, до трех батальонов»,— определил он). В строю стояли подтянутые, хорошо вооруженные люди. Капитан подметил в них взволнованность и решимость.

Возле землянки затрещали кусты. Рябоконь с трудом повернул голову. Он увидел Гайдара и другого своего знакомого, Шкроба из Кировограда, которые несли пустые самодельные носилки. «У них по дороге тоже будут раненые»,— догадался Рябоконь.

- Давайте, капитан, мы вас переложим,— сказал Аркадий Петрович.

- Что вы, товарищ Гайдар! — испугался Рябоконь.— Я ж могу потерять сознание и буду своим криком сигнализировать немцам, где вы находитесь. Не надо. Оставьте. Пистолет у меня взведен...

- Мы лучше Гитлера в Берлине из вашего пистолета пристрелим,— ответил Гайдар и вместе со Шкробом за концы плащ-палатки бережно перенес Рябоконя на носилки.

...Прорыв из леса капитан запомнил плохо. Появления колонны немцы ждали. Встретили ее ожесточенной автоматной и пулеметной пальбой. И пока группы прикрытия отвлекали огонь на себя, остальные бегом уходили куда-то влево. Рябоконя тоже несли бегом. К нему было приставлено шестнадцать человек. Они на ходу, попеременно, передавали один другому носилки, которые трясло как безрессорную телегу.

Дважды Рябоконь видел рядом Гайдара, а потом потерял сознание. И в себя пришел только на рассвете. Теперь его несли очень плавно. Он слышал сзади шаги тех, кто вырвался благодаря ему в эту ночь из Семеновского леса. Изредка ветер доносил автоматные очереди и глухие разрывы гранат — это продолжали вести бой отряды прикрытия.

- Очнулся, капитан? — идя рядом с носилками, устало, на «ты» спросил Гайдар.— Как чувствуешь себя?

- Терпимо... Только воды... И хоть лизнуть... крупинку соли.

Соли не нашлось.

А воды ему поднесли целую фляжку.

Через три дня встреченный колхозник подтвердил: до Кансва двенадцать километров.

Яков Константинович Рябоконь живет сейчас в том самом поселке Верхнячка Черкасской области, где в 1942 году стал командиром подпольной диверсионной группы, которая действовала совместно с отрядами Ковпака.

В 1944-м Рябоконь добился назначения на фронт. И его опять тяжело ранило — уже на подступах к Берлину.

В своем краю он человек теперь известный. Послушать его рассказы о встречах с Гайдаром, о том, как вывел из окружения группу полковника Орлова, приезжают из других городов.

- Сам Гайдар нес меня на носилках, — любит повторять Яков Константинович.

 

ЛЕСНИК ШВАЙКО

 

Как только стало очевидным, что удалось оторваться от преследования, люди начали расходиться небольшими отрядами. И к Озерищу с полковником Орловым пришло всего несколько десятков человек.

Многие к тому времени заболели. Простудился и Гайдар, а в сумке не нашлось ни одной из тех спасительных таблеток, проглотив горсть которых, можно было бы выздороветь к утру. Кроме того, нечего было есть. Но снова повезло.

Возле шалашей появился немолодой уже человек с: маленькими усиками и добрыми, очень печальными глазами. Одетой был в белый Свитер и куртку с большими пуговицами. Незнакомец представился: «Лесник кордона 54 Михаил Иванович Швайко».

Орлов долго с ним беседовал — Швайко внушал доверие. На всякий случай Орлов побывал у него дома и вернулся с приглашением от жены Михаила Ивановича всем больным перебраться в хату.

Приблизясь к усадьбе лесника, Гайдар был удивлен, обнаружив на часах мальчишку, который молча показал, куда следует пройти.

Комнаты небольшого домика были хорошо протоплены. Жена Швайко, Анна Антоновна, нагрела воды помыться, а потом принялась лечить горячим молоком, настоями и отварами трав. Через день бывшие больные вернулись в лес.

Тем временем Швайко побывал в Озерище, нашел знакомых и верных людей, добыл через них с колхозных, еще не разоренных немцами складов продукты, сняв тем самым первую и неотложную заботу.

Супруги Швайко участвовали в гражданской. (Под Кременчугом и на Польском фронте в девятнадцатом Гайдар воевал где-то по соседству с ними.) А после взятия Бердичева Анна Антоновна несколько раз беседовала с Николаем Щорсом.

Семья Швайко в 1941 году приютила, обогрела, накормила, дала еды на дорогу и отправила по проверенному маршруту не одну сотню человек. В основном это были партийные работники, бойцы, командиры и комиссары Красной Армии.

 

СТРАННАЯ ВСТРЕЧА

(Полковник Л. Д. Орлов продолжает свой рассказ)

 

О партизанах Швайко нам ничего не говорил: то ли по неведению, то ли из осторожности. Не сказали о них и сыновья лесника, Вася и Володя.

Комсомольцы, студенты педагогического техникума (старший, Вася, уже закончил» а младший перешел на третий курс), они были нашими помощниками. Вместе с маленькой сестрой своей Олей, стоя на часах, они трижды предупреждали нас о приближении немцев. Разумеется, Аркадий Петрович с ребятами быстро подружился. В особенности с Володей, который не отходил от Гайдара ни на шаг. И мы прозвали его «адъютантом».

Невозможно подсчитать, сколько их было, «адъютантов» Гайдара, за время нашего с ним пути. Стоило наведаться в какое-нибудь село, как возле Аркадия Петровича (других в его присутствии мальчишки не признавали) вырастал, словно гриб после дождя, какой-нибудь Петро или Гришко, который с готовностью сообщал, что за обстановка в деревне и много ли немцев. Можно было подумать, что Гришко нарочно сидел и ждал, когда мы наконец появимся. Я не переставал удивляться этому дару Аркадия Петровича мгновенно завоевывать доверие ребят — от пятилетних малышей до комсомольцев. Никаких заискивающих, добреньких слов он им при этом не говорил. Но тянулись к нему гурьбой.

В карманах Гайдара всегда отыскивался какой-нибудь замысловатый волчок. Из куска трофейного провода конструировался самолет. Или, как по волшебству, распахивалась сумка, где хранился огромный запас цветных карандашей. После каждой встречи этот запас ощутимо уменьшался.

Был у меня перочинный ножик со многими лезвиями. Стал я замечать, что Аркадий Петрович часто очень его хвалит. Раз, думаю, нравится — подарю. И подарил.

А тут понадобилось мне шило проколоть ремень, и попросил я у Гайдара на минутку ножик. Он смутился, даже покраснел, а потом сказал, что отдарил его одному парнишке: «Уж больно смышленый хлопчик. Хотелось доставить ему радость. Да и зовут его, как вас, Сашко. Так что вы уж не обижайтесь, Александр Дмитриевич».

В любой избе, куда бы мы ни заходили, Аркадий Петрович через пять минут знал по имени и отчеству всю, часто многочисленную, семью и никогда потом не ошибался. Любой разговор за столом превращался в страстную беседу. В глубоком немецком тылу, не зная положения на фронте, он с такой убежденностью говорил о нашей победе, что дед один мне сказал:

— Бачу, дюже гарна людына твой комиссар,— и, указывая на мои шпалы, добавил: — Ишь сколько у тебя кирпичиков на воротнике. А чего у него нема? Или комиссарам не дают?

Но я отвлекся.

Мы поселились на первое время в шалашах, расставили дозоры.

Утром близ лесной опушки, где мы ночевали, вдруг раздались два винтовочных выстрела.

Вскоре появился Гайдар. Он вел под конвоем мужчину в гражданском — грузного, круглолицего, испуганного. Когда приблизились, я понял: задержанный пьян.

Аркадий Петрович доложил: стоял в наряде. Приметил на дороге подводу с подводчиком и верхового рядом. Велел остановиться. Подводчик бросился в кусты, а верховой повернул обратно и пустил галопом.

- Пришлось стрелять... Лошадь из-за этого кавалериста чуть не повредил,— сердито закончил Гайдар.— На телеге несколько мешков муки, ящик карамели и неполная канистра спирта.

- Кто вы такой? Ваши документы? — обращаюсь к арестованному.

- Не имеете права меня задерживать...

Стараюсь быть корректным.

Объясняю ему, что мы давно ищем отряд, который находится в этом лесу.

- Много вас, дармоедов, тут по лесу шатается... Всех, что ли, думаете партизаны в отряд возьмут?..

- Вы разговариваете с полковником Красной Армии!

- Не блести своими шпалами... Я тоже большой начальник…

Гайдар, который стоит позади арестованного, делает мне знак: мол, я сейчас приведу его в чувство.

— Товарищ полковник,— взяв под козырек и незаметно подмигивая, обращается он ко мне,— разрешите вывести задержанного вражеского лазутчика в расход, — и щелкает затвором.

Арестованный моментально трезвеет.

Не расстреливайте меня!.. Я все скажу...

И он сказал, что зовут его Погорелов, что он заместитель командира партизанского отряда по снабжению. Муку вез в отряд с мельницы.

- А спирт вы тоже на мельнице мололи? — спрашиваю его.

Молчит. И тут я догадываюсь: Погорелов не хотел вести нас в лагерь не потому, что соблюдал конспирацию, а по каким-то иным соображениям. Я приказал отконвоировать и сдать Погорелова его начальству.

Вернулся Аркадий Петрович с командиром партизанского отряда Федором Дмитриевичем Гореловым и комиссаром Мойсеем Ивановичем Ильяшенко. Они пришли познакомиться с нашей группой.

Командир отряда предложил нам перебраться из шалашей в пустой дом лесника, что стоял неподалеку от их лагеря. Мы согласились.

- Будете в тепле и вроде как заслоном для нас,— добавил Федор Дмитриевич.

Отвожу в сторону Горелова и спрашиваю:

- Зачем вы отпускаете снабженца своего пьяным?

- Как пьяным?

Тогда я ему все рассказываю. Командир отряда задумывается:

- Интересно, почему эта подвода оказалась здесь?

 

 

Глава XXVI

В ПАРТИЗАНСКОМ ЛАГЕРЕ

 

Партизанский лагерь, куда Ильяшенко и Горелов привели группу Орлова, располагался в негустом лесу близ Леплявы, на маленькой, даже тесной опушке, под крутым обрывом. Лишь несколько дубов и сосен да главным образом густой кустарник защищали лагерь от любопытных глаз.

Жили бойцы в землянках, наспех вырытых еще летом, когда никто не думал, что война будет долгой. А теперь землянки надо было утеплять: ставить печки, приделывать вместо пологов двери —одним словом, готовиться к зиме.

В центре лагеря у подножия древнего, лукой изогнутого дуба сидело человек тридцать: кто в гражданском, кто в военном, а полный светловолосый человек в шинели проводил политбеседу. -

Заключалась она в том, что человек (фамилия его была Бугаев) «с выражением» рассказывал о Семене Котко, который бесстрашно дрался с немцами на Украине в тяжелом 1918 году и о разных событиях личной Семена Котко биографии, вычитанных в книге Валентина Катаева «Я сын трудового народа».

С приходом гостей политбеседа прервалась. Начались расспросы, поиски земляков и товарищей из своих Частей,

Среди партизан оказалось немало окружении, который недавно сюда прибыли и уже помышляли о Дальнейшем пути.

Между тем завхоз Иван Ваченко, по указанию командира, доставал со склада, что повкусней, а заодно полотенца, белье, комплекты верхнего обмундирования, сапоги. Гостям с дороги надо было умыться и переодеться.

Когда начался обед, вновь прибывшие выглядели именинниками: побритые, вымытые, в чистых рубашках и гимнастерках.

На радостях выпили за встречу и грядущую победу.

Аркадий Петрович, не дожидаясь конца всех тостов, поднялся, чтобы получше осмотреть лагерь.

Невдалеке от землянок он приметил грузовую Машину, бочки с бензином, штабеля заколоченных ящиков, груду лопат, заступов, совковых, саперных в чехлах, которые можно было носить на поясе.

Возле этой груды, старательно выбирая, чтобы и острая, И легкая, и на крепком черенке, стоял темноволосый мужчина с хитроватым лицом молдаванина, командир партизанского взвода Иван Васелака.

- Землянку рыть? — спросил Гайдар.

- Да нет,— ответил Васелака,— Хочу по лесу пойти чего пошукать. Много всякого добра там покидано, что сгодится — принесу, что не нужно — прикопаю. И Герману не достанется, и у нас под рукой.

Аркадий Петрович отправился с ним.

В нескольких километрах от лагеря, где проходили отступающие наши части, действительно было брошено много добра: вещевые мешки, повозки без лошадей, автомобили с нарочно поврежденными двигателями и старательно изрезанными шинами, ящики и цинковые коробки с матронами и пулеметными лентами, винтовки без затворов, а то и с затворами, станки от пулеметов «максим» (стволы, надо полагать, ржавели в болоте), разного калибра снаряды и минометные мины.

Винтовки и ящики с патронами нести в лагерь не смысла: в отряде их пока хватало, и потому, тщательно измерив, сколько шагов до придорожного, сохнущего дуба или до сдвоенной сосны, Аркадий Петрович с Васелакой выкапывали яму, куда все и складывали.

— Ох, сколько всего понакидано! — сокрушался Васелака.

- Ничего, немцы когда побегут, бросят больше,— успокоил Гайдар.

На обратном пути, недалеко от лагеря, Аркадий Петрович приметил что-то в стороне от дороги и, ни слова не говоря, исчез.

Васелака, немного подождав, медленно двинулся дальше, уже не опасаясь, что Гайдар заблудится.

Вскоре Аркадий Петрович его нагнал.

На плече у него висел ручной пулемет Дегтярева — с диском и затвором.

- Где вы такой автомат нашли? — удивился партизан.

- Это ручной пулемет,— поправил его Аркадий Петрович.

 

 

Глава XXVII

ПАРТИЗАН АРКАДИЙ ГАЙДАР

 

ДОМ ЛЕСНИКА

 

Орлова и его товарищей Горелов привел к большому, перед самой войной отстроенному дому лесника. Сам лесник в нем давно не жил.

По дороге командир отряда объяснил, что находится дом в полутора километрах от лагеря. (Только не надо путать тропинки, а то получится и все пять.) И в полукилометре от Лесопильного завода.

Собственно, никакого завода там нет,— уточнил Горелов.— Просто стоят на опушке две избы и сарай с пилорамой. Но так уж повелось, что зовем заводом. От лесопилки во все стороны расходятся дороги — на Хоцки, на Комаровку и Лепляву. Так что в смысле связи с населением жилье ваше расположено удобно.

В Лепляве Аркадий Петрович бывал дважды: в сентябре, когда ездил в Канев, на Тарасову гору, поклониться Тарасу Шевченко, и недавно, перед самым приходом в отряд.

За поворотом лес расступился. И на фоне синего, в звездах, неба стали видны сарай и вытянутый, с крыльцом во весь фасад, дом. Жилье, отведенное Гореловым, состояло из темных сеней с пустым чуланом и двух несуразно узких комнат. Перегородкой им служила огромная печь. Для всех тут было, конечно, тесновато. Но бойцы так устали ночевать в холодных шалашах или у костра под открытым небом, просыпаясь каждые четверть часа и попеременно грея то один, то другой бок, что рады были и этим запущенным, покинутым хозяевами комнатам с давно выстывшей печкой. Миша Пенцак сказал, что не уйдет отсюда, даже если ему придется спать под табуреткой.

Посмеялись. Принесли из сарая сухих дров. Гайдару, который, случалось, разводил огонь и в проливной дождь, ничего не стоило растопить русскую печь. И скоро в хате, освещаемой неровным огнем горящих поленьев, стало тепло и, всем показалось, даже уютно.

 

«ВАС БЫ НА ЧАСОК ПОД БОРИСПОЛЬ»

 

Впервые за долгие дни пришло чувство покоя. Не надо особо опасаться немцев: они в этой части леса еще ни разу не появлялись. Не нужно думать, где придется ночевать завтра. Не надо искать партизан. Можно наконец-то отдохнуть, собраться с мыслями и силами для дальнейшего похода. Можно...

Однако Гайдар на следующее утро встал очень рано, когда все еще спали (только близ дороги ходил часовой).

Аркадий Петрович отправился в Комаровку. Словно из магазина, принес к завтраку две буханки хлеба и белую круглую лепешку — печеный на соде коржик. Вскипятил в ведре чай, нарезал хлеб. Позавтракал со всеми и снова ушел — на этот раз к партизанам.

Свободного времени в отряде, к сожалению, оставалось предостаточно, и командование старалось заполнить его политбеседами.

На этот раз молодой лейтенант разъяснял, почему в войне с фашистами, хотя у нас и получились неудачи, мы все равно победим.

Рассказывал неумело. Видно, привык человек бездумно повторять, что написано в газетах. -

А случай подвернулся особый: почтальон по утрам газет не приносил. И нужны были свои слова, свои соображения. Но лейтенант их не находил. И доводы его выглядели беспомощными.

- Враг будет разбит. Победа будет за нами,— закончил он.

- Понятно,— произнес партизан в шинели без петлиц

и в кепке.— Значит, победа будет за нами: сначала нас не будет, а потом и победа придет?..— И он невесело засмеялся.

Лейтенант испугался. Он привык: если идет политинформация, все слушают, все соглашаются и никто ничего такого не спрашивает. Разве какую мелочь: сколько/ скажем, лет Гитлеру и правда ли, что он сумасшедший и без одной руки, а тут...

- Вы не должны, вы не смеете так говорить! — возмутился лейтенант.

- А ты мне объясни, в чем же я ошибаюсь,— продолжал партизан.

Оба замолчали. Лейтенант лихорадочно подыскивал, чем бы его пронять, а человек в шинели без петлиц, прищурясь, ждал: вывернется парень или нет.

— Дай-ка, друг, я ему отвечу,— произнес Гайдар, дотрагиваясь ладонью до плеча лейтенанта. Аркадий Петрович подошел, когда беседа уже заканчивалась, и слышал весь короткий неумелый спор.—А ну, хлопцы,—добавил он, обращаясь к остальным,— зовите давайте всех. Объясню, как надо понимать: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Долго ждать не пришлось. Послушать писателя сбежались все, кто был свободен.

- Я знаю, о чем вы сейчас все думаете,— начал он.— Фронт далеко. Немцы близко. И всем нам приходится круто... Так?

Партизаны одобрительно зашевелились: так.

- Могу вас утешить: в гражданскую было еще хуже. Но ведь победили? — Гайдар остановился и оглядел бойцов.— Победили. А почему победили — вы думали? — Аркадий Петрович снова остановился.— А вот здесь надо разобраться.

Расскажу я вам случай.

Кончил я только что Киевские командные курсы. И бросили нас всех в прорыв, задержать Петлюру. А дрались мы, надо признаться, крепко.

И вот тревога. Бежим мы все, чтоб выбить белых, И тут убивают командира. И все это видят. И в бойцах не то чтобы страх, а как бы сомнение появилось.

И начинают, я вижу, они останавливаться, а кое-кто уже и залег. И стало мне так обидно, такое охватило меня отчаяние, что я закричал... Неважно, что я закричал,— только поднял и повел всех в атаку. Потом уж, по моей команде, снова залегли.

А командир, признаюсь, из меня был тогда еще аховый. Да и по годам я оказался самым молодым. Только замечаю, глядят на меня товарищи: цел? Цел! Ну, и стреляют дальше, И даже подбадривающе улыбаются: держись, мол... командир.

И что же вы думаете? Выиграли мы тот бой. А рассказал я это просто для примера. Вроде ничего особенного не сделал. Просто инициативу проявил, но вовремя. Не сделай этого я, сделал бы другой. Уж очень самостоятельный был народ.

Один человек, бывало, дрался за целый взвод: он тебе и пулеметчик, он тебе и гранатометчик, он тебе из нескольких винтовок сразу стреляет, чтобы видимость большого отряда создать.

А все почему? Была в нас злость. Легко ли, трудно ли — мы дрались. А вы сидите и ждете, что кто-то станет воевать вместо вас.

Партизаны смущенно закашлялись и полезли за кисетами.

- Вас бы на часок под Борисполь,— с болью произнес вдруг Гайдар.— Вас бы на часок в то село, где колодцы забиты трупами женщин и детей. Вам бы посмотреть на тех семерых, что плавали мертвыми в пруду, потому что немцы связали их колючей проволокой и бросили живыми в воду. Вам бы глазом одним все это увидеть — вы бы сейчас спокойно цигарок не курили и. к мальчику-лейтенанту — прости, браток! — с идиотскими вопросами не приставали. И когда появится в каждом из вас такая злость, когда научитесь бить врага и в хвост и в гриву всем, что под руку подвернется, тогда вы и без политинформации поймете, почему победа будет за нами!

 

ПЕРВЫЕ ОПЕРАЦИИ

 

— А давайте, братцы, я попробую достать эту дислокацию... пропуск — «ракета». Конь — рядом. Погоны на убитом. Донесение в кармане...

Аркадий Гайдар,

«У белых»

 

Через полчаса, основательно обсудив маршрут, Гайдар направлялся с несколькими партизанами в сторону Хоцек.

Минировать дороги было нечем. Гранаты имелись, но мало. Повздыхав, согласились: пока нет взрывчатки и всего, что к ней положено, подбивать одиночные машины. Лучше всего штабные. В них, верно, будут документы, да и пленные кое- что сообщат...

Жаль, нет связи с Большой землей, а то бы развернули работу.

Остановились у изгиба дороги, где машины волей-неволей притормаживали. По обеим сторонам рос густой кустарник. Стиснув зубы, пропустили грузовики с солдатами. Соблазн стегануть по ним был велик. Но когда бойцы умоляюще посмотрели на Гайдара, он медленно покачал головой — нет. Да они и сами понимали, что нет: полторы сотни гитлеровцев, вооруженных автоматами, против пятерых — с одним пулеметом и одним «ППШ»,— это было многовато.

И тогда стали ждать, пока на размытой дождями дороге не появились две легковые машины. Партизаны приготовились. Аркадий Петрович, показав на свой пулемет, дал понять: стреляет первым.

До бронированного, с брезентовым верхом вездехода — он шел впереди — оставалось не более десяти метров, когда Гайдар полоснул длинной очередью по ветровому стеклу. Товарищи ударили по скатам и кабине второй машины.

Вездеход, не сворачивая, ткнулся в сосну и остановился. Крытый «оппель» затормозил, но мотор его продолжал работать, пока не заглох.

Подождали. Это казалось невероятным, но в ответ не раздалось ни одного выстрела и никто не пытался выбежать из машин. Гайдар махнул рукой. Вдвоем с Михаилом Кравченко Аркадий Петрович осторожно приблизился к «своему» вездеходу.

Остальные направились к «оппелю».

Водитель вездехода и сидевший рядом с ним майор бы мертвы. В «оппеле» шофер тоже был убит. А два офицера - лейтенант и обер-лейтенант (они находились на задней денье), как только Андриан Степанец открыл дверцу, подняли руки. Их вывели из машины. Забрали оружие, портфели вынули из багажника чемоданы.

В портфелях нашли карты, на которых ничего не было обозначено. Зато офицеры рассказали много важного, И Гайдар пожалел даже, что неосторожно убил майора, который, надо полагать, знал еще больше. А в чемоданах обнаружили новое, с орденами обмундирование.

Партизаны, правда безуспешно, охотились за ним давно. Их соблазняла возможность бывать в соседних селах, не привлекая к себе внимания. И мундиры подвернулись весьма кстати. Аркадий Петрович примерил один. Он оказался слегка тесноват, но, в общем, был впору.

Гайдар приходил теперь в отряд каждое утро. Завтракал. Усаживался у подножия дуба, что рос возле самой командирской землянки. Аркадия Петровича окружали бойцы. Он спрашивал, какую, по их мнению, надо провести операцию сегодня. Выбирали новый маршрут и приглашали добровольцев.

Они всегда находились.

Продумав план, шли к Горелову за разрешением. Против операции он никогда не возражал, но Гайдара всякий раз отпускал неохотно, после долгих, обычно бесплодных отговоров.

Да и как тут отговоришь, если во всем партизанском отряде опытней никого нет?.. И потому, изрядно и понапрасну разволновав перед заданием Гайдара, командир в конце кон* цов назначал его старшим диверсионной группы.

А возвратясь в лагерь, Аркадий Петрович усаживался сторонке на широком сосновом пне, доставал из сумки, всегда висевшей на боку, тетрадь и вновь принимался за дело» словно пришел не с операции, где его, как и всех, могли убить, а с предобеденной прогулки в Доме творчества имея Серафимовича в Старой Рузе.

...Однажды Гайдар отправился на задание в немецкой форме. Сожалея, что он в первую свою операцию «по неосторожности» застрелил майора, Аркадий Петрович придумал другой план.

Заключался он в том, что Гайдар, завидя немецкую легковую машину, должен был выйти на дорогу, поднять руку, предлагая остановиться якобы для проверки документов. Когда машина остановится, из кустов выйдут партизаны, и все пассажиры какого-нибудь вездехода на сей раз останутся живы.

Неизвестно, удалось ли Аркадию Петровичу осуществить свое намерение. Но вот связанный с этим планом случай.

„.Вынырнув из чащи леса, на крыльцо дома, где жил лесник Михаил Иванович Швайко, стремительно поднялся немецкий офицер.

Жена лесника, Анна Антоновна, заметила его уже в полутемном коридоре: в фуражке с высокой тульей, в плаще с пелериной и автоматом на шее.

Немец уверенно направлялся в комнату.

В избе сидело двенадцать человек. Двенадцать наших военнопленных, которые бежали из концлагеря в Жерноклевах. Были они рваные, грязные и такие голодные, что картошку из чугуна ели прямо с кожурой.

Женщина не выдержала. Заплакала. Выбежала в коридор.

И увидела этого немца!..

От ужаса теряя силы, Анна Антоновна прижалась спиной к двери и крикнула:

- Нет, нет, сюда нельзя! Здесь заразные больные!

- Анна Антоновна, это же я, Аркашка! — так же испуганно закричал немец и сорвал с головы фуражку, словно только из-за фуражки его нельзя было узнать.

— Подумать только,— огорченный случившимся, сказал Гайдар, уже сидя в хате.— Стоит нормальному человеку дела ради надеть вот эту,— Аркадий Петрович потряс свой френч за карман с железным крестом,— форму, как он уже становится пугалом даже для друзей.

В отряде Гайдар снова достал застиранную свою гимнастерку и шинель. В немецком обмундировании его больше не видели.

 

ДЕРЗОСТЬ

 

Партизаны полюбили ходить на задание вместе с Гайдаром. Не было случая, чтобы Аркадий Петрович вернулся ни с чем. Придя в лагерь, он докладывал Горелову о подбитых машинах, сожженных обозах, уничтоженных гитлеровцах.

А в подтверждение вываливал на стол трофейное оружие, удостоверения фашистских офицеров и солдат, письма, топографические карты, перехваченные секретные доку, менты.

И бойцы, которых он брал с собой, возвращались слегка ошеломленные тем, как стремительно все получилось.

У костра, продолжая удивляться и чуточку не веря самим себе, перебирали они подробности операции, вспоминая отважные действия Гайдара и неожиданные его приказания, отданные в самый разгар схватки.

Были эти приказания всегда находчивы и точны, словно Аркадий Петрович всю свою жизнь только и делал, что партизанил.

Но самое интересное начиналось, когда рассказывал про операцию Аркадий Петрович. Как бы им на дороге ни пришлось туго, в изложении Гайдара все выглядело необыкновенно смешно.

Он чертил на земле изгиб дороги и кусты, где они прятались. Беленькая щепка, которую он передвигал, изображала машину или обоз. Иногда одной щепки было мало, и он брал две-три и переставлял их потом по ходу разговора, как фишки в детской игре «Кто первый?».

Прутом же Гайдар обозначал, где сидел он, где Васелака или Тютюнник, Ваченко Денис или Кравченко. Когда все, что надо, было уже нарисовано и обозначено, начинался рассказ в лицах.

Сначала Аркадий Петрович показывал, как уверенно и важно партизаны выходили из лагеря, а потом деловито, по- хозяйски располагались у обочины дороги.