Книга пятая. О возвращении человеческих вещей при Возрождении наций 4 страница

Прочитав в "Поэтическом Искусстве" Горация, что самый изобильный источник поэтического богатства достигается чтением Философов-моралистов, Вико серьезно занялся моралью древних Греков, начиная с "Этики" Аристотеля, так как на него, как Вико многократно имел возможность убедиться, по разным поводам ссылаются авторитеты в вопросах гражданского права. При таком изучении он заметил, что Римская Юриспруденция была искусством справедливости, внушенным естественной справедливостью посредством бесчисленных мельчайших наставлений, и эти наставления были разысканы юристами в глубинах смысла законов и воли законодателей; наука же справедливости, которой учат Философыморалисты, исходит из немногих вечных истин, продиктованных в Метафизике идеальной справедливостью: последняя, трудясь над созданием городов, оказывается архитектором и повелевает двумя частными видами справедливости (коммутативной и дистрибутивной), как бы двумя божественными мастерами, меряющими полезность двумя вечными мерами — арифметической и геометрической, т. е. двумя разбираемыми в Математике пропорциями. Здесь Вико начал понимать, как ничтожно мало воспринимается от юридической науки посредством того метода, который мы повседневно наблюдаем. Поэтому Вико снова пришел к Метафизике; но так как

 

==482

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

здесь ему не помогала метафизика Аристотеля (Вико познакомился с ней из книг Суареса), то, руководимый славой о Платоне как о главе божественных Философов (причин этой славы Вико еще не знал), он принялся за изучение его самого. Много позже, когда Вико извлек уже пользу из этого изучения, он понял причины того, почему Метафизика Аристотеля не помогла ему в изучении Морали, равно как и Аверроэсу, комментарий которого не сделал Арабов более человечными и культурными, чем они были до того, ибо Метафизика Аристотеля ведет к одному физическому основанию, т. е. материи, из которой выводятся отдельные формы, а Бог становится горшечником, работающим вещи вне себя; Метафизика же Платона ведет к метафизическому основанию, т. е. вечной идее, которая из себя выводит и творит самое материю подобно духу семени, самому формирующему яйцо. В согласии с такой Метафизикой Платон основывает свою Мораль на доблести, т. е. идеальной справедливости или идеальном строителе, и соответственно ему принимается обсуждать идеальное государство, которому он дает в своих "Законах" идеальное же право.

Таким образом, с этого времени Вико, не испытывая удовлетворения от Метафизики Аристотеля для правильного понимания Морали, пытается научиться ей у Платона, и он сам того не замечал, как в нем начала пробуждаться следующая мысль: "Вечное Идеальное Право должно осуществляться во вселенском граде по идее и плану Провидения, и по этой идее впоследствии должны основываться все государства во все времена и у всех наций": такое идеальное государство, как следствие из своей Метафизики, должен был обсуждать Платон, но он не мог этого сделать, так как не знал о грехопадении первого человека.

В то же время философские произведения Цицерона, Аристотеля и Платона, написанные с намерением правильно наставлять человека в гражданском обществе, заставляли Вико не находить никакого удовольствия или очень малое удовольствие в Морали как Стоиков, так и Эпикурейцев, ибо оба эти направления проповедуют Мораль отшельников: ведь Эпикурейцы хлопотали, как бы замкнуться в своих садиках, а Стоики, занятые размышлениями, проповедовали отказ от страстей. Прыжок, совершенный первоначально Вико от Логики к Метафизике, принудил его через некоторое время заинтересоваться Физикой Аристотеля и Эпикура, а в конце концов — и Рене Декарта. Поэтому он оказался подготовленным к наслаждению Физикой Платоновского "Тимея" (здесь Платон хочет сделать мир состоящим из чисел) и к воздержанию от недооценки Стоической Физики, которая утверждает, что мир состоит из точек; обе эти системы ничем не отличаются по существу друг от друга, и позднее Вико попытался восстановить эту Физику в книге "De Antiquissima Italorum Sapientia". Наконец Вико отказался принимать как в шутку, так и всерьез Механичес-

 

==483

 

Приложение первое

кую Физику к&к Эпикура, так и Декарта, ибо оба они занимают неправильные позиции.

Здесь Вико заметил, что и Аристотель и Платон весьма часто пользуются математическим методом для доказательства разбираемых ими философских вопросов, и тут же убедился в недостаточности своих познаний для правильного их понимания.'Поэтому он решил заняться Геометрией и дошел до пятого положения Эвклида... Тогда он открыл, что вся тайна геометрического метода заключается в следующем: во-первых — в определении тех слов, с которыми придется иметь дело в последующем рассуждении; затем — в установлении некоторых общих положений, принимаемых тем, с кем ведется разговор; наконец — в необходимости потребовать допущения некоторых-таких положений, которые по природе могут быть допущены, для того, чтобы сделать из них определенные выводы, в другом случае не сводимые к своему началу; и с такими основаниями, поистине самыми простыми, продвигаться постепенно к наиболее сложным, а сложные не утверждать, если раньше не были исследованы по отдельности их части. Здесь Вико считал полезным для себя только узнать, как продвигаются в своих рассуждениях Геометры, если когда-либо ему понадобится такой метод. Впоследствии он строго применил его в произведении "De Universi Juris Uno Principle", о котором синьор Жан Леклерк сказал, что оно соткано строго математическим методом (в своем месте об этом будет рассказано).

Однако, чтобы познакомиться по порядку с успехами Вико в Философии, нужно вернуться несколько вазад. Еще до своего отъезда из Неаполя он начал заниматься Философией Эпикура по Пьеру Гассенди, а через два года получил известие, что молодежь стала прославлять ее вовсю. Поэтому у Вико пробудилось желание познакомиться с Эпикурейской философией по Лукрецию. Из чтения его он узнал, что Эпикур, отрицая отличие субстанции, ума от субстанции тела, из-за недостатка хорошей Метафизики должен был признать ограниченность ума и полагать основание Философии в теле, уже оформленном и разделенном на последние многообразные частицы, состоящие из других частиц; так как между последними отсутствуют пустые промежутки, то Эпикур придумал некие неделимые частицы. Такая Философия может удовлетворить лишь недалекие умы детей и слабые умы барышень. И хотя Эпикур совсем не знал Геометрии, все же он, делая совершенно правильные выводы, построил на механической Физике вполне сенсуалистическую Метафизику (совершенно такую же, как и Джон Локк) и гедонистическую Мораль, пригодную для таких людей, которые должны жить в одиночестве (и действительно, он предписывал это тем, кто принадлежал к его школе). [Изучение Эпикура еще больше укрепило Вико в "догмах" Платона...], Еще через некоторое время Вико узнал, что стала высоко цениться экспериментальная Физика, о которой повсюду кричал Ро-

 

==484

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

берт Войль; но поскольку Вико рассудил, что она может быть полезна только для медицины и для спаргирики731, постольку он не пожелал в нее углубляться, ибо она ничем не содействовала Философии человека и должна была объясняться по-варварски732. Он отдался преимущественно изучению римских Законов, главными основаниями которых являются Философия человеческих нравов и наука о римском языке и римском правлении, а почерпнуть их можно единственно только из латинских писателей.

Под конец своего уединения, продолжавшегося добрых девять лет, Вико получил известие, что славу всех предшествовавших Физик затмила Физика Рене Декарта. Он загорелся желанием познакомиться с нею, так как находился в курьезном заблуждении, будто ничего до тех пор о ней не знал: среди тех книг, которые он взял с собой из библиотеки своего отца, была "Философия Природы" Генриха Регия, под маской которого Декарт начал публиковать свою физику в Утрехте. После Лукреция Вико принялся изучать Регия, философа, по профессии медика; обнаружив, что последний не имеет иной эрудиции, кр^ме как в Математике, Вико считал его не менее невежественным в Метафизике, чем Эпикура, совершенно не желавшего знать Математики. Регий занимает ложную позицию, принимая в качестве основания природы уже оформленное тело, лишь тем отличаясь от Эпикура, что последний видит конец деления тела в атомах, а Регий делает три своих элемента делимыми до бесконечности; у первого движение происходит в пустоте, у второго — в заполненном пространстве; первый начинает образование своих бесконечных Миров с отклонения атомов от движения вниз по причине свойственного им веса и тяжести, второй начинает образование своих бесконечных вихрей с импульса, данного куску материи, инертной и потому еще нераздельной. [Поэтому Вико утверждает, что Эпикурейская Физика подчиняет мир Случаю, а физика Декарта — Року.] Поэтому он чрезвычайно обрадовался такому своему суждению, когда, вернувшись через некоторое время в Неаполь, он узнал, что Физика Регия принадлежала на самом деле Декарту, и когда начали усиленно прославлять его метафизические "Meditations". [Физике Декарта должна соответствовать Метафизика, сводящая бесконечное разнообразие телесных форм к модификациям телесной субстанции; Метафизика его не принесла никакой Морали, подобающей Христианской Религии, трактат же Декарта "О страстях" больше служит Медицине, чем Морали; даже Мальбраншу не удалось выработать систему христианской Морали, а "Мысли" Паскаля — это лишь отдельные проблески. Из Метафизики Декарта не вытекает даже никакой особой Логики, так как Арио строит свою Логику на Аристотелевой основе. Она не служит даже Медицине, так как человек Декарта не существует в природе. Поэтому чтение Регия еще больше укрепило Вико в платонической Метафизике.]

 

5- 48

 

==485

 

 

Приложение первое

Эти физические учения были для Вико как бы отклонениями от строгих размышлений над Платониками-Метафизиками и служили средством расширить его фантазию в интересах поэтического творчества. Он часто упражнялся в писании канцон, причем попрежнему все еще имел обыкновение складывать их на итальянском языке, вводя в них, однако, иные, более блистательные латинские представления по примеру наилучших тосканских поэтов. [Вико приводит несколько таких канцон, написанных и напечатанных в Неаполе между 1701 и 1723 годами. Они помещены в издании Ferrari, т. VI, стр. 327 ел.]

С такими взглядами и такими познаниями на своей родине, в Неаполе, Вико был принят как чужестранец. Он нашел, что здесь больше всего прославляется самыми уважаемыми учеными Физика Декарта, тогда как Физика Аристотеля и сама по себе и в крайнем извращении Схоластиков стала уже мифом. Ту Метафизику, которая в XVI веке сообщила такую возвышенность литературе у Марсилио Фичино, Пико делла Мирандола, Нифуса, Стеухуса, Якопо Маццони, Алессандро Пикколомини, Маттео Аквавива, Франческо Патрицци и которая настолько содействовала поэзии, истории и риторике, что, казалось, в Италии воскресла вся Греция времен своей наибольшей учености и наилучшего красноречия, — эту Метафизику, говорим мы, теперь стали считать достойной лишь того, чтобы она замкнулась в немногих монастырях; а из самого Платона приспособляли лишь кое-какие места для целей поэзии или пользовались ими для того, чтобы похвастаться памятью и эрудицией. Осуждали Схоластическую Логику и пытались поставить на ее место Элементы Эвклида. Медицина из-за частой смены систем Физики впала в скептицизм, а Медики начали становиться на позиции акаталепсии, т. е. стали утверждать непознаваемость истинной природы болезни... Древние истолкователи Гражданского Права были лишены своей почтенной репутации в Академии, и место их заняли современные Ученые... Ученейший синьор Карло Буранья воскресил похвальную манеру поэтического творчества, но он слишком ограничил ее узкими рамками подражания Джованни делла Каза, так что в ней не осталось ничего тонкого или сильного от греческих и латинских источников, или же от чистых ручейков "Rime" Петрарки, или от могучего потока "Канцон" Данте... Таким образом, в силу всего этого Вико благословлял свою судьбу за то, что у него не было учителя, словами которого он должен был бы клясться; он возблагодарил те дебри, где, руководимый своим добрым гением, он прошел наибольший путь своих занятий, не испытывая влияния партийных страстей, и даже не в том городе, где через каждые два или три года менялись вкусы на литературу, подобно моде на одежду...

Под влиянием таких причин Вико жил не только как чужестранец на своей родине, но также и в неизвестности. Не потому, одна-

 

==486

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

ко, что это соответствовало его настроению, что ему нравилось быть отшельником, нет, это не мешало ему поклоняться издалека, как неким Божествам- мудрости, людям старым, пользующимся признанием в науках, и он с достойной уважения завистью смотрел на других юношей, когда им представлялся случай сохранить это признание за собою. Так должно поступать юношество, если оно хочет наибольше преуспеть, а не довольствоваться в течение всей жизни словами учителей, или коварных или невежественных, знанием по чужому вкусу и по чужой мерке. Случилось так, что Вико прежде всего познакомился с двумя замечательными людьми. Первым был отец Гаэтано ди Андреа, театинец (впоследствии он умер в сане епископа, брат синьоров Франческо и Дженайо, оба они обессмертили свои имена). Во время одного разговора в библиотеке об истории собрания Канонов Гаэтано спросил у Вико, женат ли он, а на его отрицательный ответ снова спросил, не желает ли он стать Театинцем; когда Вико ответил, что у него нет благородных предков, Гаэтано возразил, что это не имеет значения, так как он достанет разрешение в Риме; тогда Вико указал на свои обязанности и свое почтение к отцу, отметив, что родители его бедны и стары и что у них нет никакой иной опоры; на это Гаэтано возразил, что люди науки скорее являются бременем для семьи, чем приносят ей пользу; Вико ответил, что, может быть, как раз с ним произойдет совершенно противоположное. Тогда Гаэтано кончил разговор так: "Не таково ваше призвание".

Вторым был синьор Джузеппе Лючина, человек огромной эрудиции на греческом, латинском и тосканском языках во всех видах человеческого и божественного знания. Убедившись, что юноша кое-чего стоит, он великодушно печалился, что тот не находит себе никакого хорошего применения в городе. [Лючина оказал ему протекцию, рекомендовал его Николо Каравита, известному юристу и стилисту, и последний поручил Вико написать вступительную речь к Сборнику в честь Стефана, вицекороля Неаполитанского. Речь эта была напечатана в 1696 году. Она приведена в изд. Ferrari, т. VI, стр. 167 ел. С этого момента Вико стал подниматься в общественном мнении как ученый. Вместе с другими, синьор Грегорио Калопрезе имел обыкновение называть его Эпикуровским словом "автодидаскал", т. е. учитель самого себя. Затем, во время торжественных похорон Катерины Арагонской, матери герцога Медина-Сели, вице-короля Неаполитанского... Вико написал латинскую речь, вошедшую вместе с другими в сборник, отпечатанный in folio в 1697 году.[У Ferrari, т. VI, стр. 178.]

Вскоре после этого открылась вакансия на кафедру Риторики за смертью профессора (доход от нее не превышал ста скуди в год, помимо неопределенной и значительно меньшей суммы, которую извлекал этот профессор из преподавания церковного права, обяза-

 

*

 

==487

 

 

Приложение первое

тельного для студентов при переходе к изучению законов). Синьор Каравита посоветовал Вико принять участие в конкурсе на эту кафедру, но последний отказался, так как за несколько месяцев до этого он выставил свою кандидатуру на должность Городского Секретаря, но она была отклонена. Синьор Каравита упрекнул его в малодушии (да в на самом деле это было так, когда речь шла о вопросах житейской пользы) и сказал, чтобы Вико подготовил только лекцию, так как сам он выставит его кандидатуру. Таким образом, Вико выступил на конкурсе с часовой лекцией на тему первых строк длиннейшей главы "De statibus caussarum" Фабия Квинтилиана; лекция содержала этимологию и подразделения природы исков и была преисполнена греческой и латинской учености и критики. В награду за эту заслугу Вико был избран подавляющим большинством голосов.

Между тем герцог Медина-Сели, вице-король, восстановил в Неаполе блеск наук, невиданный со времен Альфонса Арагонского, учредив Академию, состоявшую по своей учености из самого цвета людей науки... Поэтому, так как в глазах сословия благородных начала особенно цениться иэящная литература, Вико, побуждаемый стремлением добиться чести быть принятым в число Академиков, всецело занялся изучением гуманитарных наук.

[Однако с отъездом вице-короля вся затея с Академией рухнула, и, вопреки всяким ожиданиям, те ученые, которые за несколько лет до этого говорили, что метафизика должна была бы запереться в немногих монастырях, теперь стали усиленно заниматься ею, но не до Платону, Плотину или Фичино, а по "Meditations" Декарта.] За "Meditations" последовала книга Декарта "О Методе", где он осуждает занятия языками, ораторами, историками и поэтами, и, кладя в основу своей Метафизики только Физику и Математику, сводит всю науку к знанию Арабов, которые во всех этих трех областях имели величайших ученых, например Аверроэса в Метафизике и многочисленных знаменитых Астрономов и Медиков, оставивших в двух последних науках также и необходимую для них терминологию. Поэтому для многих ученых и больших умов, до того в течение долгого времени занимавшихся корпускулярной Физикой на опытах и на приборах, "Meditations" Декарта должны были показаться чрезвычайно мудреными, так как при размышлениях они отрешали разум от чувств. Отсюда же и похвала того времени большому Философу: "Он понимает "Meditations" Декарта". В это время Вико часто встречался с синьором Паоло Дориа у синьора Каравита, в доме которого собирались ученые. Дориа, в равной мере светский человек и философ, был первым, с кем Вико мог говорить о Метафизике: Дориа преклонялся перед возвышенностью, величием и новизною у Декарта, а Вико утверждал, что все это старо и давно известно среди Платоников. Но в рассуждениях Дориа он часто видел ум, блистающий платонической божествен-

 

==488

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

ностью, и с этого времени они были соединены доверием и благородной дружбой.

До этих пор Вико преклонялся больше, чем перед всеми другими, перед двумя учеными — Платоном и Тацитом, так как благодаря своему несравненному метафизическому уму Тацит видит человека таким, каков он есть, а Платон — таким, каков он должен быть; и как Платон посредством своей всеобщей науки проникает во все области добродетели, которые образуют человека мудрого по идее, так и Тацит нисходит во все те установления пользы, которые среди бесконечных и иррегулярных случайностей, среди коварства или удачи могут создать человека практически мудрого. Преклонение с такой точки зрения перед этими двумя великими авторами вызвало у Вико первоначальный план того, что он впоследствии выработал в виде Вечной Идеальной Истории, соответственно которой протекает Всеобщая История всех времен, включая некоторые определенные свойства гражданственности в возникновении, состоянии и упадке всех наций. Таким образом, Вико становился мудрецом одновременно и в тайной мудрости (какова мудрость Платона) и в простонародной мудрости (какова мудрость Тацита).

В конце концов ему пришлось познакомиться с Френсисом Беконом Веруламским, человеком в равной мере несравненно мудрым и в тайной и в простонародной мудрости, так как обе они вместе образуют человека универсального и в науке и в практической деятельности, а Бекон был и редким философом и великим государственным деятелем Англии. Если оставить в стороне все его другие книги, где в разбираемых им темах, может быть, были равные ему или даже лучшие, то в книге "De Augmentis Scientiarum" он проявляется в полном своем величии, и как Платон был главою Греческой мудрости, Тацита же не было и у Греков, так Бекона недоставало и Латинянам и Грекам. Ведь он был единственным человеком, увидавшим, насколько миру наук недостает того, что должно было бы побуждать последние к открытиям и дальнейшему движению вперед, а в том виде, в каком они существуют, как много, и притом каких больших, недостатков в них необходимо исправить. Без влияния привязанности или особого вероисповедного или собственного направления (за исключением немногих вещей, оскорбляющих католическую религию) он всем наукам отдает справедливость и всем им советует поступать так, чтобы каждая из них вносила свое в ту сумму, которая образует вселенское государство наук. И Вико решил всегда иметь этих трех выдающихся авторов перед глазами и при размышлении и при письме; они же впоследствии привели его к произведению "De Universi Juris Uno Principle".

[Дальше Вико излагает содержание шести речей, произнесенных им при открытии занятий в Университете в 1699, 1700, 1701, 1704, 1705 и 1707 годах. Ни одной из них Вико не напечатал, так

 

==489

 

Приложение первое

как, по его словам, посредством книг нужно сообщать только об очень важных и полезных открытиях. Со времени первой лекции Вико занимала мысль о том, что в Одном Основании он должен был бы объединить все божественное и Человеческое знание, и в 1708 году он выпустил под влиянием "Нового Органона" Бекона диссертацию "De nostri temporis Studiorum Ratione". В ней были набросаны мысли, впоследствии разработанные в "De Universi Juris Uno Principio" и дополненные в "De Constantia Jurisprudentis". Прочитав "более остроумный и ученый, чем правильный" трактат Бекона "De Sapientia Veterum", Вико решил искать мудрость древних глубже, чем в Мифах Поэтов, воспользовавшись для этого методом Платоновского "Кратила" и углубившись в этимологию латинских слов].

В силу соображений, приведенных в той книжечке, которую Вико впоследствии не выпустил в свет, он попытался установить следующую Физику на основе собственной Метафизики и, снова пользуясь в своих целях происхождением латинских выражений, он очистил точки Зенона от искажающих домыслов Аристотеля: "Зеноновы точки должны быть единственной гипотезой для того, чтобы нисходить от абстрактных вещей к вещам телесным, как и Геометрия является единственным путем для того, чтобы научно восходить от вещей телесных к вещам абстрактным, составляющим тела..." [Дальше Зеноновым точкам приписывается такая же метафизическая сущность, как и Пифагорейским числам]. За такой Метафизикой должна была бы следовать как Логика Стоиков, где они учили вести рассуждение при помощи сорита, характерного для них метода доказательства, почти аналогичного геометрическому методу, так и Физика, которая за основу всех телесных форм принимает конус, совершенно так же, как первой сложной фигурой, зарождающейся в Геометрии, является треугольник; первой же простой фигурой является круг, символ совершеннейшего Бога. Из таких положений чрезвычайно удобно вывести Физику Египтян, которые понимали природу как Пирамиду, т. е. как тело с четырьмя треугольными сторонами; с этой Физикой связана Египетская Медицина, о чем Вико написал книгу в несколько листов под заглавием "De Aequilibrio corporis animantis"... Метафизика же была напечатана в Неаполе форматом 12° в 1710 году у Феличе Моска, с посвящением синьору Паоло Дориа, как первая книга "De antiquissima Italorum Sapientia ex linguae latinae originibus eruenda". По поводу нее завязался спор между Венецианскими Журналистами и Автором; последний напечатал в Неаполе форматом 12° у того же Моска "Ответ" в 1711 году и "Возражение" в 1712 году...

[Вскоре после этого герцог Траэттский Адриано Карафа поручил Вико написать "Жизнь маршала Антонио Карафа", его дяди, по многочисленным документам. Работая по ночам, Вико закончил всю работу в два года, все время страдая от "жесточайших ипохон-

 

К оглавлению

==490

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

дрических судорог" левой руки. Книга вышла в 1716 году в Неаполе в роскошном издании].

Готовясь писать эту "Жизнь", Вико счел себя обязанным прочесть Гуго Греция "De Jure Belli et Pacts". И здесь он увидел, что следует присоединить еще четвертого Автора к тем трем, которых он принял за образец. Ведь Платон скорее украшает, чем обосновывает свою тайную мудрость народной мудростью Гомера; Тацит рассеивает свою Метафизику, Мораль и Политику по историческим событиям, как они дошли до него от предшествующих времен, разбросанными, смутными, бессистемными; Бекон видит, что все божественное и человеческое знание, существовавшее до сих пор, нужно восполнить тем, чего в нем не было, и исправить в том, на что он указывает, но в отношении законов Бекон не возвышается до вселенной государств, до течения всех времен, до распространения всех наций. Гроций же излагает в системе Всеобщего Права всю Философию и Теологию, и в обеих этих ее частях — как историю вещей (баснословную или достоверную), так и историю трех языков (еврейского, греческого и латинского), трех ученых древних языков, дошедших до нас через посредство христианской религии. Вико еще больше углубился в это произведение Греция, когда задумано было повторное издание его, а Вико предложили написать к нему примечания. Вико начал писать их в защиту Греция от упреков Гроновиуса, продиктованных скорее желанием отстоять точку зрения свободного правления, чем воздать справедливость по заслугам. Вико просмотрел уже первую книгу Греция и половину второй, но потом бросил эту работу, поразмыслив, что не подобает католику украшать примечаниями произведение еретика.

...Вико пришел к необходимости сделать Филологию научной в обеих ее частях — истории языков и истории вещей. История вещей должна подтверждать историю языков, и тогда в такой системе дружественно будут уживаться максимы мудрецов-Академиков с практической деятельностью Государственных мудрецов. Грубый набросок такой системы Вико дал в диссертации "De nostri temporis Studiorum Ratione", несколько тоньше он говорил об этом в "Метафизике", и на ту же тему он произнес часовую речь при торжественном открытии занятий в Университете в 1719 году. [Высказывания Вико были встречены недоброжелательно, и на многочисленные возражения он ответил книгой "De Constantia Jurisprudentis". Первая часть ее вышла в 1720 году под заглавием "De Uno Universi Juris Principio et Fine Uno", вторая часть — в 1721 году под заглавием "De Constantia Jurisprudentis"; она состояла в свою очередь из двух частей — "De Constantia Philosophiae" и "De Constantia Philologiae", последняя же из них начиналась главою "Nova Scientia tenta ur". Это произведение, наряду с нареканиями, вызванными непониманием, завоевало для Вико ряд сторонников]. Особенно порадовало его письмо из Амстердама Жана Леклер-

 

==491

 

Приложение первое

ка, напечатанное впоследствии в его "Библиотеке". [Вико приводит его с незначительными купюрами]. И "для того, чтобы доказать миру, как высоко он ценит мнение выдающихся людей", Вико прочел обе поэмы Гомера с точки зрения своих филологических принципов и показал, что некоторые Мифологические Каноны в этих поэмах состоят из типов, принадлежащих двум периодам греческой истории, "темному" и "героическому", согласно делению Варроиа. Эти "Гомеровские Чтения" вместе с "Канонами" Вико издал в следующем 1722 году под заглавием: "Jo. Baptistae Vici Notae in duos libros, alterum de Universi Juris Principle, alterum de Constantia Jurisprudentis". [В изд. Fen-art эти примечания разнесены в сносках к соответствующим местам основного текста].

[Вскоре после этого, т. е. я том же 1722 году, открылась вакансия на кафедру юриспруденции в Неаполитанском университете. Вико решил принять участие в конкурсе, подготовил и прочел на установленную тему лекцию, встреченную всеобщим одобрением, но так как он узнал, что отклонение его кандидатуры было предрешено, то он снял ее. В этом разочаровании, после которого Вико вообще потерял надежду занять на своей родине достойное его положение, опять некоторым утешением послужили две рецензии того же Жана Леклерка, напечатанные в XVIII томе его "Bibliotheque ancienne et moderne". Вико приводит их полностью в итальянском переводе, мы же дадим только первые строки: "Johannis Baptistae Vici De Universi Juris uno principio et fine uno etc...

Эта книга синьора Вико, профессора Красноречия в Неаполитанском университете, дошла до меня только через полгода после того, как была послана, и Потому я до сих пор не мог говорить о ней. Это произведение трактует о столь темных темах (materie recondite), преисполнено столь разнообразными рассуждениями и написано столь сжатым стилем, что точный отчет о нем потребовал бы очень много времени. Кроме того. Автор пользуется множеством необычных выражений, вытекающих одно из другого, так что правильно понять их можно, лишь прочитав внимательно всю книгу: если привести их, не объясняя, то понятны они будут лишь очень немногим, а для разъяснения их нужно очень много слов..."

"Johannis Baptistae Vici De Constantia Jurisprudentis".