Книга пятая. О возвращении человеческих вещей при Возрождении наций 3 страница

 

==466

 

О Вечном и Естественном. Государстве

Так сама забота о благочестии и само чувство религиозности привели народы к тому, что они стали Суверенами в городах; в этом Римский народ превзошел все другие народы мира и потому стал Владыкой Мира. Таким образом, из все большего и большего смешения Гражданских Порядков с Естественным Порядком возникли народные Республики. Но так как у них все должно было решаться жребием или весами, то, чтобы Случай или Рок не стали в них господствовать. Провидение установило Ценз, как правило, для получения почестей. Так, трудолюбивые, а не бездельники, бережливые, а не моты, осторожные, а не беззаботные, великодушные, а не мелочные, одним словом — богатые какой-либо доблестью, пусть даже воображаемой, а не преисполненные многочисленными и явными пороками, стали считаться наилучшими для правления. В таких Республиках целые народы, вообще жаждущие справедливости, предписывают справедливые законы, а так как они хороши вообще (Аристотель их божественно определяет как "бесстрастную волю", и такова воля Героя, повелевающая страстями), то здесь возникает Философия, по самой форме этих Республик предназначенная образовать Героя и ради этого образования заинтересованная в истине. И так как люди уже больше не могли соверша-ь доблестных поступков из-за отсутствия религиозных чувств (как они делали раньше), то Провидение создало Философию, чтобы люди могли уразуметь доблести в их идее, и если под влиянием философских размышлений люди и не приобретали доблести, то, по крайней мере, стыдились пороков: только это может удержать в исполнении обязанностей приученные дурно поступать народы. Вслед за Философией Провидение допустило появиться Красноречию, которое, соответственно той же форме народных Республик, где повелевают хорошие законы, было воодушевлено справедливостью; руководясь идеей доблести, оно заставляло народы гореть желанием предписывать хорошие законы. Мы решительно утверждали, что такое Красноречие процветало" в Риме во времена Сципиона Африканского; при нем Гражданская Мудрость и военная сила, счастливо установив на развалинах Карфагена Власть Рима над Миром, должны были иметь своим неизбежным следствием необыкновенно сильное и мудрое Красноречие6.

а в Афинах во времена Аристида, а в Риме и т. д.

и совершенно так же культура латинской народной речи у ТеренЦия (он, как говорят, писал свои Комедии по указаниям и под руководством Лелия, — Римского Сократа, — и Сципиона, которому в

 

==467

 

Заключение произведения

Но, в конце концов, испортились также и Народные Государства, а вместе с ними также и Философия; последняя впала в Скептицизм, и глупые Ученые принялись клеветать на истину; тогда же родилось и ложное Красноречие, равно готовое поддерживать в делах обе противные стороны; злоупотребление таким красноречием, например со стороны плебейских трибунов в Риме, привело к тому, что граждане уже не довольствовались своими богатствами, если они служили только порядку, и стремились употребить их для создания своего могущества. Как дикие южные ветры в море, гражданские войны взволновали Республики и ввергли их в общий беспорядок; таким образом, от свободы они принуждены были пасть под совершеннейшей тиранией, самой худшей из всех, т. е. Анархией, иными словами — разнузданной свободой свободных народов. При такой великой болезни Городов Провидение пользуется одним из трех следующих великих лекарств согласно следующему порядку человеческих гражданских вещей.

Прежде всего оно устанавливает так, что среди народов оказывается кто-то один, как Август, кого оно выдвигает и ставит Монархом; так как всякие порядки и все законы, изобретенные свободой, решительно бессильны направлять народ и обуздывать его, то в руке Монарха при помощи силы оружия оказываются все порядки и все законы; и обратно тому. Провидение самою формою Монархического Государства формирует волю Монархов, ограничивая их бесконечную власть естественным порядком, т. е. стремлением поддерживать в народах довольство и удовлетворенность своей Религией и Естественной Свободой; без этой всеобщей удовлетворенности и довольства народов Монархические Государства не могут существовать ни длительно, ни безопасно.

Если же Провидение не находит такого лекарства внутри народов, то оно ищет его вовне; и так как подобные народы были настолько испорчены уже раньше, что стали по самой природе рабами своих разнузданных страстей, роскоши, изнеженности, скупости, зависти, гордости и спеси и под влиянием наслаждений своей развратной жизни погрязли во всех пороках, свойственных презреннейшим рабам (т. е. лжецам, плутам, клеветникам, ворам, трусам и притворщи-

Риме поклонялись как некоему божеству) оказывается настолько превосходной, что во все последующие времена, даже в так называемый Золотой век латинского языка, мы не встречаем лучшей. — Но, в конце концов, и т. д.

 

==468

 

О Вечном и Естественном Государстве

кам), то они становятся рабами по естественному праву народов, вытекающему из этой природы наций, и оказываются подданными лучших наций, завоевавших их посредством оружия; последние сохраняют их, низведя на положение провинций. И здесь сияет двоякий свет Естественного Порядка: во-первых, что тот, кто не может управлять собою сам, должен предоставить править собою другому, могущему это делать; во-вторых, что в мире всегда правят те, кто лучше по природе.

Но если народы доходят до такого последнего состояния гражданской болезни, что ни внутри они не могут согласиться на одном прирожденном Монархе, ни извне не приходят лучшие нации, чтобы завоевать их и сохранить, тогда Провидение в этом крайнем несчастии применяет следующее крайнее средство: так как народы, подобно скотам, привыкли думать только о личной пользе каждого в отдельности, так как они впали в последнюю степень утонченности или, лучше сказать, спеси, при которой они подобно зверям приходят в ярость из-за одного волоса, возмущаются и звереют, когда они живут в наивысшей заботе о телесной преисполненности, как бесчеловечные животные, при полном душевном одиночестве и отсутствии иных желаний, когда даже всего лишь двое не могут сойтись, так как каждый из двух преследует свое личное удовольствие или каприз, — тогда народы в силу всего этого из-за упорной партийной борьбы и безнадежных гражданских войн начинают превращать города в леса, а леса — в человеческие берлоги. Здесь в течение долгих веков варварства покрываются ржавчиной подлые ухищрения коварных умов, которые варварством рефлексии сделали людей такими бесчеловечными зверями, какими сами они не могли стать под влиянием первого варварства чувств": ведь второе обнаруживало великодушную дикость, от которой можно было защититься или борьбой или осторожностью, а первое с подлой жестокостью, под покровом лести и объятий посягает на жизнь и имущество своих ближних и друзей. Поэтому народы от такой рассудочной злости, применяемой в качестве последнего лекарства Провидением, настолько тупеют и глупеют, что не чувству-

а ведь, как и во времена варварства чувств, варварство рефлексии соблюдает слова, а не дух законов и установлений; но второе значительно хуже первого, так как первое верило, что справедливое — это то, что его поддерживало, т. е. звуки слов; второе же знает, что справедливое — это то, что его поддерживает, т. е. то, что имеют в ьиду установления и законы, но стремится обойти это суеверием слов. Поэтому народы и т. д.

 

==469

 

Заключение произведения

ют больше удобств, изысканности, наслаждений и роскоши, но лишь одну необходимую жизненную полезность. При небольшом количестве оставшихся, в конце концов, людей и при множестве необходимых для жизни вещей они естественным путем становятся опять сносными; а раз снова возвращается первоначальная простота первого Мира, то они становятся религиозными, правдивыми и верными; таким образом, среди них снова появляются благочестие, вера, истина — естественные основания справедливости, благодати и красоты вечного порядка от Бога.

Если бы до нас не дошло от Философов, Историков, Грамматиков и Юристов всего этого в совсем другом виде, то, при нашем простом и ясном Рассмотрении всех вещей Рода Человеческого, пришлось бы сказать, что таков именно великий Град Наций, основанный и управляемый Богом. Ведь в вечных хвалах превозносили до небес Ликурга, Солона, Децемвиров как Мудрых Законодателей, так как до сих пор думали, что благодаря своим хорошим установлениям и хорошим законам они основали три самых блистательных города, когда-либо сиявших самыми прекрасными и великими гражданскими доблестями, т. е. Спарту, Афины и Рим. Правда, существование этих Городов не было длительным, и распространение их было невелико по сравнению со Вселенной народов, установленной такими учреждениями и укрепленной такими законами: из самой своей порчи она черпает те формы Государства, при помощи которых она повсюду может сохраняться и постоянно существовать. И разве не принуждены мы сказать, что это установление принадлежало Сверхчеловеческой Мудрости, которая без силы законов (выше, в Аксиомах727, Дион нам сказал, что сила их подобна тирану), пользуясь обычаями людей (а обычаи их свободны от всякого насилия, почему тот же Дион говорил нам, что обычаи подобны Царю, так как повеления их исполняются с удовольствием), божественным путем ведет и направляет Человечество? Ведь все же сами люди создали этот Мир Наций (таково было первое неопровержимое Основание нашей Науки, — мы отчаялись найти его у Философов и Филологов), но этот Мир, несомненно, вышел из некоего Ума, часто отличного, а иной раз совершенно противоположного, и всегда — превосходящего частные цели самих людей, тех людей, которые ставили себе эти цели. Делая из таких ограниченных целей средства для служения целям более широким. Ум всегда пользовался ими для сохранения Поколения Людей на земле. Ведь

 

К оглавлению

==470

 

О Вечном и Естественном. Государстве

в то время как люди хотят удовлетворить свою скотскую похоть и растерять своих детей, они, наоборот, создают чистоту браков, из которых возникают Семьи; в то время как Отцы хотят пользоваться чрезмерной Отцовской Властью над Клиентами, — из этого возникают Города; в то время как Правящие сословия Благородных хотят злоупотреблять Господской Свободой по отношению к Плебеям, они попадают в рабство законов, которые создают Народную Свободу; в то время как Свободные Народы хотят освободиться от узды своих законов, они оказываются в подданстве у Монархов; в то время как Монархи хотят принизить своих подданных всеми теми пороками распущенности, которые делают их положение более прочным, — они тем самым готовят их к тому, чтобы переносить рабство Наций более Сильных; в то время как Нации хотят сами себя привести к гибели, они спасают своих потомков в том Одиночестве, откуда они снова возрождаются, как Феникс. И то, что делает все это, оказывается Умом, так как люди, поступая так, поступали разумно; это не Рок, так как у людей был выбор; это и не Случай, так как всегда, когда люди поступают именно так, возникают те же самые вещи.

Итак, фактами опровергнут Эпикур, принимающий Случай, и его последователи Гоббс и Макиавелли; фактами опровергнут Зенон, а вместе с ним и Спиноза, принимающие Рок. Обратно тому, фактами укреплена позиция Философов-Политиков, во главе с божественным Платоном, который устанавливает, что человеческие вещи направляет Провидение. Поэтому прав был Цицерон, отказываясь говорить с Аттиком о Законах, если он не перестанет быть Эпикурейцем и если он не допустит с самого начала, что Провидение направляет вещи человеческие. Пуфендорф не признавал Провидения в своей гипотезе, Зельден подразумевал его, а Греции отбрасывал®. Но Римские Юристы устанавливали его в качестве Первого Основания Естественного Права Народов. Ведь в настоящем Произведении полностью было доказано, что, опираясь на Провидение, первые в мире Правления обладали Религией, как своей целостной формой, на которой единственно только и строилось Состояние Семей. При переходе к Гражданским Героическим, а Следовательно, нужно изгнать из школ Юриспруденции как Эпикура с его Случаем, так и Стоиков с их Роком, как было указано выше в Аксиомах; Истолкователи (хотя и весьма ученые, но слабые философы) под влиянием тщеславия умов обманным путем введи в эту школу стоическую и эпикурейскую секты. Ведь в настоящем Произведении и т. д.

 

==471

 

Заключение произведения

т. е. Аристократическим, Правлениям по-прежнему должна была Религия составлять их главную и прочную основу. При дальнейшем их изменении в Народные Правления та же Религия служила средством для народов достигнуть их. Когда же, в конце концов, дело кончилось образованием Монархических Правлений, тогда Религия должна была стать Щитом Государей. Поэтому если народы потеряют Религию, то у них не останется ничего, что заставляло бы их жить в обществе, никакого щита для защиты, никакого средства, чтобы посоветоваться, никакого основания направиться в ту или другую сторону, никакой формы, в силу которой они вообще могут существовать в мире. Поэтому пусть посмотрит Бейль, действительно ли могут существовать в мире нации безо всякого знания о Боге! И пусть посмотрит Полибий, насколько правильны его слова, что если бы на свете были Философы, то в мире не нужны были бы Религии, так как единственно только Религии понуждают народы совершать доблестные дела под влиянием чувств, которые действительно принуждают людей производить их, тогда как максимы Философов' (рациональные конструкции по поводу доблести) служат только хорошему Красноречию, чтобы воспламенять чувства к исполнению обязанностей доблести. Существует следующее принципиальное различие между нашей Христианской Религией, истинной, и всеми другими, ложными: в нашей Религии Божественная Благодать заставляет поступать добродетельно ради Вечного и Бесконечного Блага, которое не может подлежать чувствам и для которого, следовательно, сознание побуждает чувства к добродетельным поступкам; обратно тому, в ложных религиях, поставивших себе целью блага конечные и тленные как в этой жизни, так и в жизни иной, где они ожидают блаженства телесных наслаждений, чувства должны увлекать сознание для свершения доблестных поступков.

И все же Провидение явно дает ощутить себя в трех следующих чувствах согласно тому порядку гражданских вещей, которые были рассмотрены в настоящих Книгах: вопервых — в удивлении, во-вторых — в том благоговении, которое питали до сих пор все Ученые к недостижимой Мудрости Древних, и, в-третьих, в том пламенном желании, которым они горели снова обрести ее и следовать ей, так как это на самом деле три светоча Божественного Провидения, пробуждавшего в них эти три прекраснейших и правильных чувства. По впоследствии тщеславием Ученых вместе с тщеславием Наций, выставленными нами выше в качестве

 

==472

 

О Вечном и Естественном Государстве

первых Аксиом11 и поставленными под упрек всеми этими Книгами, чувства эти были искажены; они таковы: все Ученые удивляются и благоговеют перед бесконечной Мудростью Бога и жаждут объединиться с нею. Одним словом, из всего рассмотренного в настоящем Произведении можно, в конце концов, сделать такой вывод, что наша Наука нераздельно несет с собою Усердие в Благочестии, и тот, кто не благочестив, тот поистине не может быть Мудрым.

а они стали двумя неиссякаемыми источниками бесчисленных и разнообразных ошибок, исправленных нашей Наукой посредством Открытия двух Истин. Правильный же смысл их заключается в том, что все ученые и т. д.

 

 

==473

 

==474

 

==475

 

==476

 

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ ПЕРВОЕ

ТЕКСТЫ

 

1. ЖИЗНЬ ДЖАМБАТТИСТА ВИКО, написанная им самим*

Синьор Джамбаттиста Вико родился в Неаполе в 1668 году728 от почтенных родителей, оставивших по себе весьма добрую славу. Отец был веселого нрава, мать была складу довольно меланхолического. Таким образом, оба они содействовали развитию природных склонностей своего сына. Ребенком он был очень жив и непоседлив, но в возрасте семи лет, упав головою вниз с высокой лестницы на землю, он пять часов пролежал без движения и без чувств — у него оказалась разбитой правая сторона черепа, причем кожа не была повреждена. В результате этого ушиба появилась огромная опухоль, а от многочисленных и глубоких разрезов ее ребенок потерял много крови, так что хирург, видя разбитый череп и принимая во внимание длительный обморок, высказал предсказание, что он или умрет, или, если -и выживет, то будет глупцом. Однако суждение это, благодаря Богу, не сбылось ни в одной из двух частей, но после выздоровления от болезни и впредь он рос меланхоличным и печальным по природе, какою она и должна быть у людей умных и глубоких; благодаря уму они блистают остротою, благодаря рефлексии они не развлекаются шутками и ложью.

После длительного выздоровления (в течение добрых трех лет) он снова начал посещать школу Грамматики; но так как он быстро исполнял дома то, что ему задавал учитель, то отец, опасаясь, как бы такая быстрота не оказалась на самом деле нерадивостью, однажды спросил учителя, выполняет ли его сын обязанности хорошего ученика. Учитель подтвердил это, и тогда отец попросил его удвоить работу сына. Учитель отказался, ибо он должен был равняться по другим своим ученикам и не мог устроить особый класс для одного-единственного; следующий же класс был много выше. Тогда присутствовавший при этом разговоре ребенок стал горячо просить учителя, чтобы тот разрешил ему

Приводится сокращенно. Выпущенные места обозначены многоточием, изложенные сокращенно заключены в квадратные скобки. Круглые скобки везде принадлежат самому Вико. — Перев.

 

==477

 

Приложение первое

перейти в высший класс, причем он сам догонит то, что ему еще оставалось выучить с середины. Учитель больше для испытания того, на что способен детский ум, который должен был добиться такого результата, разрешил ему. И с удивлением убедился через несколько дней, что ребенок был сам своим собственным учителем.

Когда этого учителя оказалось уже недостаточно, он был послан к другому, но у него он удержался недолго, так как отцу посоветовали послать сына к иезуитам, которые приняли его во вторую школу. Учитель, заметив его хороший ум, дал ему в качестве противников последовательно трех самых лучших своих учеников. Прилежанием, как говорят отцы иезуиты, т. е. необыкновенными схоластическими трудами, Джамбаттиста одного из них посрамил, другого довел до болезни от соревнования с ним, а третий, так как он пользовался покровительством Общины, еще до зачитывания списка, как они говорят, за успехи был переведен в первую школу. Это Джамбаттиста воспринял как лично ему нанесенную обиду и, поняв, что во втором семестре придется повторять то, что было уже пройдено в первом, ушел из школы. Запершись дома, он сам начал по Альваресу учить то, чему еще оставалось научить его отцам в первой школе, а в октябре следующего года перешел к изучению Логики. Так как в это время было лето, то он садился за столик с вечера, и добрая мать, просыпаясь от первого сна и жалея его, приказывала ему идти спать, но много раз заставала его занимающимся до утра. Это было знаком того, что, становясь взрослым среди занятий науками, он будет с честью защищать свою репутацию ученого.

Случай послал ему в учителя отца Антонио дель Бальцо, иезуита, философа-номиналиста. Слыхав уже в школах, что хороший автор "Сумм" должен быть особенно глубоким философом и что лучшую из "Сумм" написал Петр Испанец, он принялся усердно изучать последнюю; здесь учитель обратил его внимание на то, что Паоло Венето был самым острым из всех авторов "Сумм", и тогда он принялся также и за него, чтобы и отсюда извлечь пользу. Но ум, еще слишком слабый, чтобы направляться этой разновидностью Хризипповой Логики, едва не погиб здесь, и потому он с большим сожалением должен был покинуть ее. Разочаровавшись (вот как опасно давать юношам изучать такие науки, которые превосходят их возраст!), Вико стал дезертиром и отступился от наук на полтора года...

...По случаю возобновления после многолетнего перерыва занятий Академии дельи Инфуриати в Сан-Лоренцо, где выдающиеся ученые общались с виднейшими адвокатами, сенаторами и городской знатью, гений Вико побудил его снова вступить на покинутую дорогу, и он пустился в путь. Такой прекрасный плод приносят городам блистательные Академии, ибо юноши, вступившие в тот возраст,

==478

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

когда благородная кровь и неопытность преисполняют их доверчивостью и высокими надеждами, горят желанием изучать науки ради похвал и славы, с тем, чтобы, вступая в старческий возраст, заботящийся о пользе, они были справедливо оценены по заслугам. Так и Вико получил для себя много совершенно нового в Философии под руководством отца Джузеппе Риччи, также иезуита, человека острейшего ума, Скотиста по направлению, но Зенониста в глубине; Вико ощущал большое удовольствие от уразумения того, что абстрактные субстанции имеют большую реальность, чем модусы Номиналиста Бальцо. Это было предвестником того, что в свое время он будет наслаждаться больше, чем всякий другой, Платонической Философией, к которой Скотистская ближе всех других схоластических направлений, и что впоследствии ему придется трактовать точки Зенона иначе, чем это сделал Аристотель, исказивший их смысл в своей "Метафизике". Но так как Вико казалось, что Риччи слишком долго задерживается на объяснении сущности и субстанции и их различий в метафизических степенях, и так как он жаждал нового знания, то, услышав, что Суарес в своей "Метафизике" говорил о всяческом познании в философии весьма очевидно, как подобает метафизику, и в стиле в высшей степени ясном и легком (и на самом деле он все это отчеканивает с несравненным красноречием), то Вико оставил школу с большей пользой, чем в прошлый раз, и на целый год заперся дома, чтобы изучать Суареса.

Между прочим, один-единственный раз Вико отправился в Королевский Университет, и добрый гений привел его в школу доктора Феличе Аквадиеса, знаменитого первого лектора права, в тот момент, когда он высказывал своим ученикам суждение о Германе Вультеусе как о лучшем из писавших когда-либо о Гражданских Институциях. Это слово, запавшее Вико в память, стало одной из главных причин установления еще лучшего порядка в его занятиях, и из него он извлек пользу. Ведь позднее, когда отец определил его к изучению права, тогда, отчасти под влиянием близкого расстояния, но еще больше — под влиянием славы об этом лекторе, Вико был послан к доктору Франческо Верде, у которого он всего только два месяца слушал лекции, заполненные разбором самых мелочных практических дел на обоих Форумах728; но юноша здесь не видел их оснований, так как Метафизика уже начала формировать его универсальный ум, склонный судить о частностях, исходя из аксиом, т. е. общих правил; тогда он сказал отцу о своем нежелании ходить больше учиться к Верде, так как чувствует, что ничего от него не воспримет; желая сделать полезное употребление из слов Аквадиеса, он попросил, чтобы отец достал ему книгу Германа Вультеуса у одного законоведа по имени Николо Мариа Джанаттазио (лица мало известного в судах, но весьма ученого в хорошей юриспруденции), который долгим и усердным прилежанием собрал чрезвычайно ценную библиотеку ученых книг

 

==479

 

Приложение первое

по праву: Вико собирался сам по Вультеусу изучать Гражданские Институции. Отец, наслыша-нный об огромной славе Верде как лектора, сильно удивился; но так как он был человек разумный и хотел доставить сыну удовольствие, то он попросил для него эту книгу у Джанаттазио... Последний дал ему не только Вультеуса, но также и "Канонические Институции" Генриха Канизиуса, так как они- самому Джанаттазио казались лучшим из всего, что было написано Канонистами. Так счастливые слова Аквадиеса и добрый поступок Джанаттазио направили Вико по хорошему пути обоих

видов Права.

Теперь, снова встречаясь с отдельными случаями Гражданского Права, он ощущал особенное удовольствие от двух следующих вещей. Во-первых — от размышления о том, как в совокупности законов остроумные истолкователи сводили ко всеобщим и абстрактным положениям справедливости те частные поводы, на основании которых юристы и императоры справедливо решали разные дела; это расположило его к древним истолкователям, и впоследствии он стал судить о них как о философах естественной справедливости. Во-вторых — от наблюдения того огромного прилежания, с каким те же юристы изучали слова интерпретируемых ими Законов, Сенатских декретов и Преторских эдиктов; это обратило его внимание ва ученых истолкователей, и впоследствии он стал считать их чистыми историками Гражданского Римского Права. И оба эти вида удовольствия были предзнаменованиями, во-первых, всей той работы, которую Вико впоследствии должен будет произвести для изучения "Оснований Всеобщего Права", во-вторых — той пользы, которую он получил от изучения латинского языка, в частности — применяемого Римской Юриспруденцией, где самое трудное — это умение определить слова закона.

[Шестнадцати лет Вико самостоятельно выступил на суде, защищая дело отца, и выиграл его]. После вынесения приговора он заслужил похвалы синьора Пьер-Антонио Чавари, ученейшего юриста и советника трибунала делла Руота, а при выходе его обнял и поцеловал синьор Франческо-Антонио Аквиланте, старый адвокат этого трибунала и представитель противной Вико стороны.

Здесь, а также на множестве других примеров легко можно убедиться, как люди, с одной стороны, умеют идти по правильному пути, а с другой стороны, неизбежно вращаются в кругу злополучных ошибок, ибо их не направляет и ими не руководит наука целостная и согласованная во всех своих частях. Поэтому в сознании Вико первоначально вырисовывалось доказательство "De nostri temporis Studiorum Ratione" и т. д., завершившееся впоследствии произведением "De Universi Juris Uno Principio" с добавлением к нему еще одного произведения — "De Constantia Jurisprudentis". И хотя ум его был уже вполне образован метафизикой, вся работа которой заключается в том, чтобы постичь истину посредством ро-

 

К оглавлению

==480

 

Жизнь Джамбаттиста Вико

довых понятий и постепенно свести их точными определениями к понятиям видовым, указав последние их различия, все же в поэзии Вико следовал наиболее испорченной современной манере, которая находит удовольствие в расплывчатости и лжи. В этой манере особенно его укрепил падре Джакомо Лубрало (иезуит бесконечной учености, пользовавшийся почетом в те времена, когда церковное красноречие было почти.совершенно испорченным): Вико однажды отправился к нему, чтобы узнать его суждение о том, насколько он преуспел в поэзии, и представил ему для исправления одну свою Канцону о Розе; она настолько понравилась иезуиту, вообще говоря, человеку великодушному и любезному, что он, зрелый муж, достигший высокого звания церковного оратора, не мог удержаться от того, чтобы взамен не прочесть юноше, которого он никогда до тех пор не видел, свою Идиллию на тот же сюжет...

На нежном телосложении Вико сказывалась чахотка; много забот ему причиняла возраставшая бедность семьи; он горел желанием получить досуг, чтобы продолжать свои занятия, но душа его питала великое отвращение к шуму Форума. Тогда ему представился такой случай; в одной библиотеке монсиньор Джованни-Баттиста Рокка, епископ Неким и замечательный юрист, как об атом свидетельствуют его произведения, имел с ним разговор о правильном методе преподавания Юриспруденции. Монсиньор был настолько удовлетворен этим разговором, что предложил Вико испытать такой метод на его племянниках в замке дель Чиленто, прекрасно расположенном и обладающем превосходным воздухом; замок этот находился в синьории его брата, Доменико Рокка; здесь Вико должен был пребывать наравне с сыновьями последнего (как это впоследствии и случилось), а хороший воздух должен был восстановить его здоровье, причем он имел бы также и все удобства для занятий.

Так и вышло. Прожив здесь добрых девять лет, он сильно подвинул свои занятия, особенно углубляясь в Законы и Каноны, что было связано с его обязанностями. [Занятия Каноническим Правом привели его к изучению Догматов. Особенно полезной оказалась для него] книга Ришардо730, теолога Сорбоннского, которую он случайно взял с собою из библиотеки своего отца: Ришардо геометрическим методом показывает, что учение Блаженного Августина находится посредине между двумя крайностями, между Кальвинизмом и Пелагианством, а также что другие направления приближаются или к первому, или ко второму. Это побудило Вико обсудить такое Основание Естественного Права Народов, которое оказалось бы удобным для объяснения происхождения Римского, а также всякого другого языческого гражданского Права... В то же время Лоренцо Балла, упрекнувший в недостаточном латинском изяществе римских юристов, побудил его обратить внимание на изучение латинского языка, начавшееся с произведений Цицерона.

 

==481

 

Приложение первое

Вико и тогда все еще продолжал интересоваться поэзией. Благодаря счастливому случаю в библиотеке Отцов Миноритов замка дель Чиленто ему попала в руки одна книга, в конце которой была помещена то ли Критика, то ли Апология (он хорошенько не помнит) Эпиграммы выдающегося Каноника этого ордена, по имени Масса, где речь шла об удивительных поэтических размерах, встречающихся, в частности, у Вергилия. Вико был охвачен таким восхищением, что предался изучению этих размеров у Латинских поэтов, начиная с первого среди них, т. е. с Вергилия. С этого момента ему перестает нравиться его современная поэтическая манера, и он обращается к выработке тосканской речи у основных ее представителей — Боккаччо в прозе, Данте и Петрарки в стихах. Через день он изучал Цицерона, Вергилия и Горация параллельно с Боккаччо, Данте и Петраркой, стремясь увидеть здесь различия. Он убедился, насколько у всех трех латинская речь превосходила итальянскую; при этом Вико всегда читал самых лучших писателей три раза, в следующем порядке: в первый раз — чтобы понять единство составных частей, во второй — чтобы увидеть связь и последовательность, в третий, особенно углубляясь в частности, — чтобы выбрать наиболее прекрасные формы выражения и изъяснения, которые он отмечал на самих книгах, не вынося мест заурядных или пустозвонных. Такой способ, как он полагал, сильно продвигал его вперед, побуждая пользоваться этими формами в случае необходимости, если он припоминал их в соответствующих местах. Таков единственный путь к правильному постижению и выражению.