Исследование памятника

 

Цель исследования — собрать исходный материал, необходимый для реставрации памятника. А задачи его — изыскать конкретные данные, на основе которых в дальнейшем будет осуществляться каждая реставрационная мера и которыми будет аргументироваться каждое проектное предложение в отдельности.

Но для того, чтобы аргументировать какое-то частное предложение, надо его иметь, а для того, чтобы его иметь, надо представлять себе весь комплекс таких предложений, объединяемых в единую систему реставрационных мероприятий. А если частные предложения объединяются в единую систему мер, то это значит, что сама эта система выражает какую-то идею реставрации — пусть еще рыхлую и, быть может, даже и не всегда осознанную.

А что такое идея реставрации, как не идея восстановления памятника в его подлинном облике? Это значит, что исследование любого памятника надо начинать с осмысления общей идеи его реставрации, с воображаемого восстановления его в подлинном виде, с выявления его истинного художественного образа — такого, каким он был создан задолго до позднейших переделок и искажений.

Это значит, что исследовать памятник надо не «вообще», вслепую, без мысли и идеи, равнодушно отмечая все, что видишь; фиксируя лишь

 

 

поломки, разрушения, неисправности и другие чисто технические повреждения; безучастно проходя мимо эстетически несовместимых вещей и явлений; одаряя своей благосклонностью в равной мере и прекрасную простоту подлинников и пошлую красивость позднейшего убранства; разделяя свои эстетические симпатии между народной художественной культурой, воплощенной в подлинной основе памятника, и буржуазно-мещанской культурой, олицетворенной в чуждых наслоениях.

Нет, исследование — это не объективистское описание состояния памятника, данное с позиции «одинаково ценно все, что оставило нам прошлое». Исследование — это средство, при помощи которого идея реставрации конкретизируется, уточняется и формируется, получает разностороннее научное подкрепление и обоснование; это сложный и трудный творческий процесс переоценки ценностей, в котором участвуют не только наука и знания, но искусство и чувство. И добавим к этому, что исследование — это вовсе не первый шаг, с которого начинающий реставратор начинает свое общее знакомство с деревянным зодчеством.

Серьезное натурное исследование искаженного памятника, проводимое для последующей реставрации,—это глубокий и разносторонний анализ произведения архитектуры, которое представляет собой сложный конгломерат разновременных и разнохарактерных элементов. Поэтому оно требует не только известной профессиональной подготовки — технической и художественной, но и некоторого практического опыта.

Деревянное зодчество как искусство народное и преимущественно деревенское — «простое» и «заурядное» — в археографических документах получило очень скупое освещение. А те немногие сведения, которые встречаются, например, в писцовых и дозорных книгах, дают представление лишь о типах зданий, их материале и некоторых других, таких же общих сторонах архитектуры, которые для практической реставрации памятников не имеют почти никакого значения и оказываются малополезными.

Более содержательные архивные материалы по деревянному зодчеству, да и то лишь по культовому, относятся главным образом ко второй половине XIX и началу XX века, когда перестройки древних деревянных церквей попали в орбиту государственной политики. Клировые ведомости, церковные летописи, переписка по поводу ремонтов между консисториями, причтом и строительными органами Министерства внутренних дел, сметы и проекты на переустройство старинных церквей — вот те основные источники, из которых черпается немало полезных сведений. Но и эти сведения довольно односторонни. Они лишь подтверждают то, что отчетливо видно на каждом памятнике и без них, т.е. позднейшее происхождение и чужеродный характер многих изменений, происшедших в это время в их архитектуре. А сами утраты подлинников в этих документах не только не отмечаются, но, напротив, всемерно вуалируются.

Архивные документы конца XIX — начала XX века чрезвычайно интересны в другом отношении. В них полностью обнаруживается идеоло-

 

гическая подоснова и реакционная сущность массового искажения древних культовых зданий — произведений народного зодчества, а также раскрывается весь «типовой набор» эклектичных архитектурно-декоративных приемов и технических средств, при помощи которых самобытный характер архитектуры и подлинные образы этих зданий стирались почти полностью. Но что касается каких-то конкретных данных, необходимых для восстановления тех или иных подлинных элементов памятника, то сведений такого рода в этих документах, естественно, почти не встречается.

Таким образом, для прикладной методики реставрации документы этого круга имеют довольно ограниченное значение. А для восстановления вполне определенных частей или деталей, для точного и достоверного воспроизведения утраченных подлинников они, как правило, не дают ничего.

И даже, казалось бы, самые достоверные источники различных сведений, необходимых для восстановления утрат, — обмерные чертежи многих памятников, выполненные на рубеже XIX—XX веков и опубликованные в специальных исследованиях и научных трудах, — даже они далеко не всегда оправдывают возлагаемые на них надежды.

Почему? Вероятно, потому, что на том, самом первом этапе изучения народного зодчества внимание исследователей концентрировалось, естественно, на самом интересном и значительном — на богатстве и разнообразии архитектурно-композиционных структур и самобытных форм древних зданий. Поэтому обмеры того времени фиксируют в основном только общие формы памятников, да и то лишь в схематичном виде. А именно то, что для прикладной методики реставрации ныне нужно более всего — архитектурно-конструктивные детали, — либо не обмерялись вообще, либо фиксировались с большой долей неточности, с налетом стилизации или вовсе рисовались предположительно, и даже произвольно. Так, например, на обмерном чертеже Преображенской церкви в Кижах акад. Л. В. Даль, руководивший ее исследованием, собственноручно написал, что высоту всего здания он определил, умножив число досок в его обшивке на их ширину! Разумеется, что о сколько-нибудь точном промере и прорисовке каких-то деталей при такой системе обмера не может быть и речи.

На обмерных чертежах Лазаревской церкви, сделанных тоже Л. В. Далем, также немало погрешностей. Среди них, например, косящатое окно на северной стене, нарисованное на месте волокового оконца, видимо, по аналогии с таким же окном на южной стороне; сопряжение стоек и обвязки в иконостасном каркасе «в ласточкин хвост», чего не было ни в подлинной конструкции, ни в позднейшей. Примерно то же можно увидеть и на великолепных обмерных чертежах Кемского собора, сделанных академиком В. В. Сусловым. Здесь длина главного фасада расходится с действительной на 2,5 м, а оба придела нарисованы абсолютно одинаковыми, хотя они совсем разные: один — со входом и одним окном, а другой — без входа и с двумя окнами. Совершенно произвольно тут нарисованы крыльцо с его деталями, кокошник на углах четверика и оконные проемы.

 

 

Недостатки такого рода характерны почти для всех обмерных чертежей рубежа XIX—XX веков. Но они тут отмечаются отнюдь не для того, чтобы умалить достоинства самих чертежей — хотя бы в самой малой мере. Ведь они были сделаны для того, чтобы раскрыть перед всем светом доселе неведомые сокровища самобытной русской культуры, успешно соперничащие с самыми прославленными шедеврами мирового искусства! И эту свою высокую миссию обмерные чертежи тех лет выполнили с честью. Здесь же критические замечания в адрес первых обмеров преследуют только одну цель — предостеречь от их огульного и некритического использования в качестве абсолютно достоверных источников при восстановлении всех утрат, изображенных на этих чертежах; всех без разбора и особенно тех, хотя и небольших, но очень характерных и ответственных, которые находятся на самых видных местах памятника и активно участвуют в формировании его художественного образа.

Отсюда, конечно, не следует, что старыми обмерами не надо пользоваться вообще. Напротив, когда дело касается восстановления каких-то крупных частей здания, ныне уже утраченных, но зафиксированных в обмерах, то эти обмеры служат часто единственными источниками информации об их габаритах и общих формах. Только благодаря обмерам Л. В. Даля, например, удалось восстановить утраченные сени Лазаревской церкви; по обмерам Л, Р. Сологуба был восстановлен шатер церкви в селе Лычный Остров; на основе обмеров Д. В. Милеева восстанавливались оба восьмерика и шатры церкви в селе Челмужи и т.д. Однако ни в одном из трех примеров чертежи не пролили свет ни на конструкции утраченных частей, ни на отдельные их архитектурно-конструктивные детали, ни на какие-то другие специфичные приемы и особенности их устройства, столь необходимые для реставрации. Поэтому многие из таких недостающих параметров, к сожалению, пришлось восстанавливать по аналогам.

Словом, исходные данные для реставрации произведений народного зодчества, поступаемые из внешних источников, во-первых, крайне скудны, во-вторых, не точны и, в-третьих, настолько случайны и малочисленны по отношению к огромному количеству памятников, что ориентироваться на них как на постоянное подспорье просто не приходится. Поэтому основным, а в большинстве случаев и единственным источником достоверной информации об архитектурно-конструктивных формах различных утрат на памятнике становится сам памятник. Да, именно этим, казалось бы, парадоксальным положением, приходится руководствоваться во всех случаях, за крайне редкими исключениями, когда по уникальным и единичным памятникам встречаются какие-то здешние данные — обмеры, фотографии, рисунки и т.п.

Опыт исследования и реставрации убедительно показал, что почти на каждом памятнике есть немало различных следов и остатков утраченных элементов, по которым можно сравнительно легко установить сам факт утраты и получить более или менее полные данные об их архитектурно-конструктивных формах (рис. на с. 205—209).

Отсюда становится очевидным, что основная задача натурного ис-

 

 

следования состоит в том, чтобы, во-первых, выявить по возможности все утраты, а во-вторых, найти такие их следы и остатки, по которым эти утраты можно восстановить с наиболее доступной точностью. Практически можно поступать и наоборот. Сначала выявить те или иные следы и остатки и уже по ним устанавливать сами утраты и определять возможную степень достоверности их восстановления. В общем, каким бы путем ни идти, важно составить себе ясное представление об одном: что именно на памятнике надо восстанавливать и какие для этого есть исходные данные, даваемые самим памятником.

Таким образом, при исследовании памятника возникают все те же два основных вопроса: один о наслоениях и второй об утратах. Подчеркнем здесь еще раз, что все частные вопросы методики исследования для реставрации не выходят за пределы этих двух основных вопросов.

Метод решения обоих этих вопросов, изложенный в предыдущих главах, остается неизменным. Разделяя все разновременные элементы памятника по типичности традиции на четыре категории, мы выявляем его первоначальное ядро и три разновидности наслоений на нем — традиционные, нейтральные и чуждые. Тем самым мы четко определяем самое первичное исходное понятие — оптимальный облик памятника. Это значит, что мы столь же четко устанавливаем самое главное — что именно в конгломерате разновременных элементов памятника действительно ценное и подлинное, что надо сохранять, укреплять и восстанавливать, а что ценности не представляет и от чего надо памятник освобождать.

Определив оптимальный облик как исходную позицию, можно переходить ко второму вопросу — вопросу об утратах. Само собой разумеется, что теперь речь идет лишь о тех утратах, которые имеются только на подлинных частях памятника, формирующих его оптимальный облик; что утраты, образовавшиеся на чуждых элементах, теперь во внимание уже не принимаются, потому что сами эти элементы уже обречены на удаление.

Выявление утрат в подлинных частях памятника — дело довольно сложное. Оно требует не только известного навыка обнаруживать гниль, скрытую под тонким покровом здоровой древесины, и умения разгадывать те или иные утраченные части здания по их следам и остаткам. При выявлении утрат искаженных памятников встречается немало и чисто технических трудностей — особенно в тех случаях, когда стены, несущие на себе следы самих утрат, закрыты снаружи и изнутри тесовой обшивкой. Большая часть таких трудностей преодолевается при помощи зондажей — местных хирургических вскрытий обшивки или каких-то других наслоений — поздних полов, подшивных потолков и т.п. Для этого требуются лишь простейшие подручные средства — лестницы и легкие переносные подмости. Что же касается таких мест, которые при ограниченных возможностях предварительного исследования оказываются технически недоступными, то они обычно доисследуются уже при самой реставрации, когда вокруг памятника появляются леса. К слову сказать, таких мест бывает немного и на них не так уж

 

 

часто встречаются утраты, существенно влияющие на общий облик памятника.

Установив по возможности все количество частично и полностью утраченных и обветшавших элементов, делается анализ их по качеству. При этом за критерий качества здесь принимается только один показатель — полнота исходных данных для их восстановления, имеющихся на памятнике. В зависимости от этого и в соответствии с изложенным выше методом восстановления утрат все обнаруженные утраты раскладываются на четыре категории, каждая из которых обозначает ту или иную полноту исходных данных, ту или иную степень достоверности восстановления самой утраты.

Конечно, само по себе такое разделение утрат не повысит степени достоверности и не понизит ее, потому что исходные данные при этом не приумножаются и не приуменьшаются. Но достоинство этого метода состоит в том, что он вносит в процесс исследования определенный порядок — помогает легко разобраться в кажущемся хаосе разнохарактерных утрат, позволяет осмыслить их и систематизировать в соответствии с потребностями реставрации. А главное его достоинство заключается в том, что он позволяет определить количественное соотношение утрат, которые восстанавливаются с разной степенью достоверности — большей или меньшей. Тем самым создается объективный критерий, при помощи которого можно довольно точно установить общую степень достоверности восстановления всего памятника в целом.

Итак, задача натурного исследования каждого искаженного памятника состоит в том, чтобы, во-первых, разобраться в разных наслоениях, выделить из них чуждые и определить оптимальный облик и, во-вторых, выявить утраты и исходные данные для их возможно более достоверного восстановления. А результатом исследования должен стать такой материал, который позволит исследователю представить себе памятник в подлинном виде. И теперь уже не смутно и в общих чертах, как до исследования, а вполне четко, вместе с основными частями и отдельными деталями. Иными словами, исследование можно считать законченным только тогда, когда идея реставрации уже сложилась окончательно.