Основные черты массовой культуры по Хосе Ортеги-и-Гассета

Важнейшим, если не определяющим, признаком «массового общества» является «массовая культура». Отвечая общему духу времени, она, в отличие от социальной практики всех предшествующих эпох, примерно с середины нашего столетия становится одной из прибыльнейших отраслей экономики и даже получает соответствующие названия: «индустрия развлечений», «коммерческая культура», «поп-культура», «индустрия досуга» и т.п. Кстати, последнее из приведенных обозначений открывает еще одну из причин возникновения «массовой культуры» — появление у значительного слоя трудящихся граждан избытка свободного времени, «досуга», обусловленного высоким уровнем механизации производственного процесса. У людей все больше возникает потребность «убивать время». На ее удовлетворение, естественно за деньги, и рассчитана «массовая культура», которая проявляет себя преимущественно в чувственной сфере, т.е. во всех видах литературы и искусства. Особенно важными каналами общей демократизации культуры за последние десятилетия стали кино, телевидение и, конечно, спорт (в его чисто зрительской части), собирающие огромные и не слишком разборчивые аудитории, движимые лишь стремлением к психологическому расслаблению.

Общество по мненю автора, подразделяется на меншинство и массу – это следующий ключевой момент реферируемого произведения. Общество аристократично по самой своей сути, общество, подчеркивает Ортега, но не государство. Меньшинством Ортега именует совокупность лиц, наделенных особыми качествами, которыми масса не обладает, масса — это средний человек. По мнению Гассета: «...деление общества на массы и избранные меньшинства... не совпадает ни с делением на социальные классы, ни с их иерархией... внутри любого класса есть собственные массы и меньшинства. Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в кругах традиционно элитарных - характерное свойство нашего времени.... Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь на счет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее, навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться - неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным. И ясно, что «все» - это еще не все. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой»[2]. Необходимо помнить, что автор имеет ввиду 30-е годы прошлого века.

Превратившись в товар для рынка, враждебная всякому роду элитарности «массовая культура» имеет целый ряд отличительных черт. Это прежде всего ее «простота», если не примитивность, часто переходящая в культ посредственности, ибо рассчитана она на «человека с улицы». Для выполнения своей функции — снятия сильных производственных стрессов — «массовая культура» должна быть как минимум развлекательной; обращенная к людям часто с недостаточно развитым интеллектуальным началом, она во многом эксплуатирует такие сферы человеческой психики, как подсознание и инстинкты.

Всему этому соответствует и преобладающая тематика «массовой культуры», получающей большие доходы от эксплуатации таких «интересных» и понятных всем людям тем, как любовь, семья, секс, карьера, преступность и насилие, приключения, ужасы и т.п.

Любопытно и психотерапевтически положительно, что в целом «массовая культура» жизнелюбива, чурается по-настоящему неприятных или удручающих аудиторию сюжетов, а соответствующие произведения завершаются обычно счастливым концом. Неудивительно, что наряду со «средним» человеком, одним из потребителей подобной продукции, является прагматически настроенная часть молодежи, не отягощенная жизненным опытом, не утратившая оптимизма и еще мало задумывающаяся над кардинальными проблемами человеческого существования.

В связи с такими общепризнанными особенностями «массовой культуры», как ее подчеркнуто коммерческий характер, а также простота этой «культуры» и ее преобладающая ориентация на развлекательность, отсутствие в ней больших человеческих идей, возникает один важный теоретический вопрос: существовала ли «массовая культура» в рухнувшем ныне Советском Союзе? По перечисленным признакам, по-видимому, — нет. Но, несомненно, существовала своя особая «советская» или «совковая» культура тоталитаризма, которая была не элитарной и не «массовой», а отражала общий уравнительно-идеологизированный характер советского общества. Впрочем, вопрос этот требует отдельного культурологического исследования.

Описанный выше феномен «массовой культуры» с точки зрения его роли в развитии современной цивилизации оценивается учеными далеко не однозначно. В зависимости от тяготения к элитарному или популистскому образу мышления культурологи склонны считать его или чем-то вроде социальной патологии, симптомом вырождения общества, или, наоборот, важным фактором его здоровья и внутренней стабильности. К первым, во многом питаемым идеями Ф. Ницше, относились О. Шпенглер, X. Ортега-и-Гассет, Э. Фромм, Н.А. Бердяев и многие другие. Вторые представлены уже упоминавшимися нами Л. Уайтом и Т. Парсонсом. Критический подход к «массовой культуре» сводится к ее обвинениям в пренебрежении классическим наследством, в том, что она якобы является инструментом сознательного манипулирования людьми; порабощает и унифицирует основного творца всякой культуры — суверенную личность; способствует ее отчуждению от реальной жизни; отвлекает людей от их основной задачи — «духовно-практического освоения мира» (К. Маркс).

Апологетический подход, напротив, выражается в том, что «массовая культура» провозглашается закономерным следствием необратимого научно-технического прогресса, что она способствует сплочению людей, прежде всего молодежи, независимо от каких-либо идеологий и национально-этнических различий в устойчивую социальную систему и не только не отвергает культурного наследия прошлого, но и делает его лучшие образцы достоянием самых широких народных слоев путем их тиражирования через печать, радио, телевидение и промышленное воспроизводство. Спор о вреде или благотворности «массовой культуры» имеет чисто политический аспект: как демократы, так и сторонники авторитарной власти не без основания стремятся использовать этот объективный и весьма важный феномен нашего времени в своих интересах. Во время второй мировой войны и в послевоенный период проблемы «массовой культуры», особенно ее важнейшего элемента — массовой информации, с одинаковым вниманием изучались как в демократических, так и в тоталитарных государствах [8].

В качестве реакции на «массовую культуру» и ее использование в идеологическом противостоянии «капитализма» и «социализма» к 70-м гг. нашего века в определенных слоях общества, особенно в молодежной и материально обеспеченной среде промышленно развитых стран, складывается неформальный комплекс поведенческих установок, получивших название «контркультура». Термин этот был предложен американским социологом Т. Роззаком в его труде «Становление контркультуры» (1969), хотя в целом идейным предтечей этого явления на Западе считают Ф. Ницше с его преклонением перед «дионисийским» началом в культуре. Пожалуй, наиболее наглядным и ярким выражением контркультуры стало быстро распространившееся по всем континентам движение так называемых «хиппи», хотя оно отнюдь не исчерпывает этого широкого и достаточно неопределенного понятия.

К ее адептам можно отнести, например, и «рокеров» — фанатиков мотоспорта; и «скинхедов» — бритоголовых, обычно с фашиствующей идеологией; и «панков», связанных с музыкальным движением «панк-рок» и имеющих невероятные прически разных цветов; и «тэдов» — идейных врагов «панков», защищающих физическое здоровье, порядок и стабильность (ср. у нас недавнее противостояние «хиппи» и «люберов»), и многие другие неформальные молодежные группы. За последнее время, в связи с резким имущественным расслоением в России, появились и так называемые мажоры — обычно наиболее процветающие юнцы из коммерческого полууголовного мира — «богачи», поведение и жизненные установки которых восходят к западным «попперам», американским «йоппи», стремящимся внешне показать себя «сливками общества». Они, естественно, ориентируются на западные культурные ценности и выступают антиподами как прокоммунистических охранителей прошлого, так и молодежных национал-патриотов[8].

Движения «хиппи», «битников» и другие подобные им социальные явления были бунтом против послевоенной ядерной и технотронной действительности, угрожавшей новыми катаклизмами во имя чуждых «свободному» человеку идеологических и бытовых стереотипов. Проповедников и приверженцев «контркультуры» отличали шокирующая обывателя манера мышления, чувствования и общения, культ спонтанного, неконтролируемого разумом поведения, склонность к массовым «тусовкам», даже оргиям, нередко с применением наркотиков («наркотическая культура»), организация разного рода молодежных «коммун» и «коллективных семей» с открытыми, «беспорядочно-упорядоченными» интимными связями, интерес к оккультизму и религиозной мистике Востока, помноженным на «сексуально-революционную» «мистику тела» и т.д.

Как протест против материального благополучия, конформизма и бездуховности наиболее «богатой» части человечества контркультура в лице ее последователей делала главным объектом своей критики, аточнее, своего презрения, существующие социальные структуры, научно-технический прогресс, противоборствующие идеологии и постиндустриальное «общество потребления» в целом с его повседневными стандартами и стереотипами, культом мещанского «счастья», накопительства, «жизненного успеха» и нравственной закомплексованностью. Собственность, семья, нация, этика труда, личная ответственность и другие традиционные ценности современной цивилизации провозглашались ненужными предрассудками, а их защитники рассматривались как ретрограды. Нетрудно заметить, что все это напоминает извечный конфликт «отцов» и «детей», и действительно, некоторые ученые, обращая внимание на преимущественно молодежный характер «контркультуры», рассматривают ее как социальный инфантилизм, «детскую болезнь» современной молодежи, физическое созревание которой намного опережает ее гражданское становление. Немало бывших «бунтарей» становятся позднее вполне законопослушными представителями «истэблишмента».

И тем не менее возникают вопросы: как относиться к молодежной, «неформальной», часто бунтующей культуре? Быть ли за нее или против? Является ли она феноменом нашего века или существовала всегда? Ответы достаточно ясны: к молодежной субкультуре следует относиться с пониманием. Отвергать в ней агрессивное, разрушительное, экстремистское начало: как политический радикализм, так и гедонистически-наркотический эскапизм; поддерживать стремление к созиданию и новизне, помня, что величайшие движения нашего столетия — в защиту природной среды, антивоенное движение, движение за нравственное обновление человечества, как и новейшие художественные школы, рожденные из смелого эксперимента, — стали результатом бескорыстного, хотя порой и наивного порыва молодежи к совершенствованию окружающего мира. Молодежная неформальная культура, которая отнюдь не сводится к префиксам контр- и суб-, существовала во все времена и у всех народов, как существовали вечно определенные интеллектуальные и психологические потенции определенного возраста. Но так же как отдельную личность нельзя разорвать на юношу и старика, так и молодежную культуру нельзя искусственно отделять от «взрослой» и «стариковской», ибо все они взаимно уравновешивают и обогащают друг Друга.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итог всему вышесказанному, еще раз обозначим ключевые положения рефереруемой книги Ортеги-и-Гассета «Восстание масс».

«Масса», как полагает Ортега-и-Гассет, есть «совокупность лиц, не выделенных ничем». По его мысли, плебейство и гнет массы даже в традиционно элитарных кругах - характерный признак современности: "заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду". Новоявленные политические режимы оказываются результатом «политического диктата масс». В то же время, согласно убеждению Ортеги-и-Гассета, чем общество «аристократичней, тем в большей степени оно общество, как и наоборот». Массы, достигнув сравнительно высокого жизненного уровня, «вышли из повиновения, не подчиняются никакому меньшинству, не следуют за ним и не только не считаются с ним, но и вытесняют его и сами его замешают». Автор акцентирует призвание людей «вечно быть осужденными на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире. И решать без устали и без передышки». Представителю же массы жизнь представляется «лишенной преград»: «средний человек усваивает как истину, что все люди узаконенно равны». «Человек массы» получает удовлетворение от ощущения идентичности с себе подобными. Его душевный склад суть типаж избалованного ребенка[3].

В ХХ веке приобрели невиданный размах процессы урбанизации, разрыва социальных связей миграции населения. Только что минувшее столетие предоставило огромный материал для осознания сущности и роли масс, вулканический выброс которых на арену истории произошел с такой скоростью, что они не имели возможности приобщиться к ценностям традиционной культуры. Данные процессы описываются и объясняются различными теориями массового общества, среди которых первым целостным вариантом был ее «аристократический» вариант, получивший наиболее полное выражение в работе Х. Ортеги-и-Гассета «Восстание масс»[4].

Анализируя феномен «восстания масс» испанский философ отмечает лицевую сторону господства масс, которая знаменует собой всеобщий подъем исторического уровня, а это, в свою очередь, означает, что обыденная жизнь сегодня достигла более высокой отметки. Он определяет современную ему эпоху (о необходимости учитывать различие эпох при анализе данного произведения указывалось выще) как время уравнивания: происходит уравнивание богатств, сильного и слабого пола, уравниваются и континенты, следовательно, пребывавший ранее на более низкой жизненной отметке европеец от этой уравниловки только выиграл. С данной точки зрения нашествие масс выглядит как небывалый прилив жизненных сил и возможностей, и данное явление противоречит известному утверждению О. Шпенглера о закате Европы[5]. Гассет само это выражение считает темным и топорным, и если оно еще и может пригодиться, полагает он, то только по отношению к государственности и культуре, но никак не по отношению к жизненному тонусу рядового европейца. Упадок, по мнению Ортеги, понятие сравнительное. Проводить сравнение можно с любых точек зрения, но единственно оправданной и естественной точкой зрения исследователь считает точку зрения «изнутри». А для этого необходимо окунуться в жизнь, и, увидев ее «изнутри», выносить суждение, ощущает ли она себя упадочной, другими словами, немощной, пресной и скудной. Мироощущение современного человека, его жизненный тонус обусловлены «сознанием небывалых возможностей и кажущимся инфантилизмом минувших эпох». Таким образом, коль скоро нет ощущения утраты жизнеспособности, и речи не может быть о всеобъемлющем упадке, можно говорить лишь о частичном упадке, который касается вторичных продуктов истории — культуры и наций[6].

Восстание масс, таким образом, подобно коллективному опомрачению, которое сопровождается доходящей до исступления ненавистью к доводам здравого смысла и тем, кто пытается донести их до сознания людей.

Основным достижением является на мой взгляд то, что Ортега-и-Гасет ввел понятие «человек - масса», что обозначает среднего человека, чувствующего себя как все. «Человек-масса» ленив, чтобы утруждать себя критическим мышлением, да и не всегда способен к нему, «человек-масса» не стремится доказывать свою правоту и не желает признавать чужую.