Прошла, наверное, целая вечность в холодном забытом туалете клуба.

Очередной пробел в голове заставил растеряться. Окон здесь не было — никак не узнать, сколько же времени я провела в этом клубе вообще, который час, разошлись ли все. Самоощущение было отвратное, легкие приступы паники постоянно накатывали и не давали соображать здраво. Я поморщилась и встала, остановившись напротив грязного потрескавшегося зеркала.

В грязно-зеленых разводах некогда белая футболка была вся смята, на плече висело подобие тины или чего-то еще. Джинсы местами все еще мокрые, в кедах можно разводить аквариум. Я не помнила, когда и где успела поплавать. Точнее... Помнила, но все очень смутно, но при этом довольно ярко, будто воспоминания были вспышками ненормальной фантазии или больного сна. В уголке губ осталась серая корочка, а сами они были искусаны и кое-где даже разбиты. На руках многочисленные синяки.

Мгновения прошедших... Дней? Ночей? Часов? Всплывали в памяти постепенно, и они пугали тем, что это все было невозможно. Я задавалась вопросом — как вообще это возможно увидеть? Что я приняла? Сама ли? Больше всего пугали белые пятна, непонятные пробелы в памяти. Неизвестно, что могло произойти во время моего отсутствия в реальной жизни.

Желудок ныл, дико хотелось есть. В горле пересохло, но пить воду из-под крана я не решилась. Вспомнив, что в рюкзаке была бутылка с водой я, пошатываясь, вышла из туалета. И, если честно, лучше бы этого не делала.

В Плазе повисла практически абсолютная темнота. Горели лишь два прожектора на барной стойке. Рвоту у ее подножия так и не убрали, зато вокруг появилось много разбитого стекла из-под дорогого алкоголя. Рядом были разбросаны канвалюты неизвестно каких лекарств. Музыки не было. Все ширмы закрыты, не видно, что происходит за VIP-столиками. В адекватном состоянии в клубе, видимо, мало кто находился. Многие лежали на полу, прямо так, и спали, свернувшись в калачики или улегшись в форме звезды. Нашелся и кто-то поумнее — диваны тоже были заполнены. Кажется, в туалете спала только я одна.

Рюкзак все так же валялся за закрытым ширмой столиком, потому ноги невольно потянули меня туда, но из-за барной стойки внезапно послышались странные шебуршания и какой-то говор. Я оглянулась и прищурилась, держась за стену.

— В общем! — Раздался оглушающий голос Сашки в колонках. Он неуверенно держал в руках микрофон. — Мы развлекались, как могли, и надебоширили знатно! Все маменькины сыночки побежали домой, поджав хвост, но остались самые стойкие ребята... Как насчет того, чтобы продолжить веселье?

Проснувшиеся, но еще совсем растерянные люди подняли свои головы. Максим влил в себя стакан воды — или водки? — а затем выхватил микрофон.

— Едем на дачу к Лехе! Машина скоро подъедет, все желающие продолжить собираются у разбитых дверей.

Он нагло усмехнулся прямо в микрофон, и на секунду мне показалось, что сам Лешка не хотел пускать их на свою территорию. Впрочем, я совсем не знала, что произошло... Моя попытка поговорить с ним провалилась в пух и прах. Мечты и святая наивность, как Титаник, затонули и ушли глубоко-глубоко на дно. Я тихо выдохнула и решила, что никуда не поеду. Нужно лишь только забрать вещи, но...

— Эй, ты, Мальвина, — крайне довольно и вполне уверенно, будто бы это не он бухал и делал непонятно что всю ночь, произнес Максим, — ты едешь со мной.

С поразительной легкостью он отнял даже мое право выбора.

 

Глава 24.

Те, кто хотели уехать, уместились на двух машинах, тех самых — к удивлению не разбитых и не испорченных — на которых нас привезли в Плазу. За рулем теперь, правда, сидели вовсе не те люди — Лешка оседлал мотоцикл, непонятно, свой или Максима, а Егор оказался в числе пассажиров, доверяя руль едва трезвому Саше. Мы ехали быстро, минуя столбы, фонари и одиноко идущих в ночи людей. Все проносилось мимо всего лишь за какие-то секунды. Прямо как солнечные и теплые воспоминания за мой десятый класс.

Я не знала, куда ехала и зачем — разум все так же оставался забвенным, а мир воспринимался словно сквозь легкую дымку хаоса и безобразия. Дорога, Максим на переднем, громкая клубная музыка, смех и звон жестяных банок где-то на грязном полу машины. Бежать уже некуда, бежать уже поздно. Момент, когда я самовольно — или нет? — села в автомобиль и дала закрыть за собой дверь, растворился в памяти, как сахар в горячем кофе.

Путь занял неожиданно много времени. Мы выехали за черту города и направились далеко вперед по трассе. Постепенно в затемненном лобовом стекле стали мелькать маленькие гномики и горящие огоньки. Поначалу я не поняла, что это, но когда мы подъехали поближе, стало ясно — это деревня, порог дачного сектора в районе нашего города.

— Предчувствую большое веселье! — Внезапно выкрикнула девчушка справа от меня.

Ее голос казался таким громким и сокрушающим, что казалось, будто я нахожусь в колоколе, по которому с упорностью и большой силой бьют. Максим кинул взгляд на зеркало, усмехнулся и всмотрелся в окно. Ему все не терпелось продолжить веселье.

Машина остановилась у обыкновенного на вид двухэтажного дома из красного кирпича. Местность вокруг — раскинувшийся сзади садик и одинокий низенький заборчик спереди — была немного заброшенной и будто давно оставленной. Деревья давно уже не плодоносили, грядки поросли сорняками, а калитка напрочь заржавела. Правда, сам дом выглядел более пристойно, но это только снаружи виднелись яркие занавески и цветущие растения в горшках, а что внутри?

Открыв двери, я вывалилась на прохладную землю, тут же глубоко вдыхая свежий воздух и ощущая себя какой-то наркоманкой. День и ночь смешались воедино — ни светло, ни темно, как мне казалось. Какое-то среднее состояние, которое обычно называется рассветом или закатом.

— Идешь? Чего расселась? — Недовольно буркнула рыжая и, скрестив на груди руки, цокнула языком. — Вот укуренная...

— Не курила я. — Встать с земли, все-таки, пришлось.

Сашка подал мне руку и помог отряхнуться. Мы стояли на месте, практически в полном молчании, за исключением хихиканья нетрезвых девушек, до тех пор, пока на своем мотоцикле не прикатил довольный донельзя Лешка.

— Ключи дали, можем идти.

— Никто не приедет из твоих родных? — Максим вскинул брови и махнул головой в сторону дома.

— Никто.

После этой усмешки весь народ, что собрался, человек так двенадцать-тринадцать, направились ко входу, над которым до сих пор висела засохшая веточка омелы, видимо, с какого-то праздника.

— Провожу краткий экскурс. — Громко крикнул Леша уже внутри, ловко запрыгнув на кухонный стол. — Мебель не ломаем, траходром устраиваем только по надобности, пьем в меру, никакой наркоты для непросвещенных — лишняя ответственность мне не нужна. Ясно?

— Ясно. — Максим вальяжно прошелся по гостиной, уже представляя, что и как здесь будет через пару часов, а затем расположился на мягком стуле кухни. — Не нуди только, Лех. Вызовем потом клининг компанию и все.

— А потом эта же клининг компания заявление на тебя и напишет, увидев... Всякие незаконные штучки. — Тихо ответила я, заходя следом, прикрывая глаза и потирая лоб.

Накатило странное, разбитое и ничему не подвластное состояние — поразительная сонливость, из-за которой хотелось упасть прямо на месте. В противовес все тело отчего-то странно зудело, каждая клеточка будто бы горела, и только движения спасали от этого неприятного чувства.

Максим смерил меня презрительным взглядом и отвернулся, поднимаясь и с удивительным остервенением глядя на холодильник.

— А что у тебя там есть?

— Да не знаю, — Лешка махнул рукой и ушел к лестнице, — загляни, посмотри, может найдешь чего. Кухня вся ваша.

— Вот спасибо. — Усмехнулся парень и взял фартук, покрутив его в руках. — Кто есть будет?

— Я буду!

— Ну, смотря что... — Я потерла шею и вздохнула, расплываясь забавной лужицей на столе.

Рыжая девчушка хихикнула и сказала, что горит желанием опробовать «Максимкин омлет», но сам Максим на это только хмыкнул и, с улыбкой кинув фартук ей в лицо, сказал, что ждет ужина.

— Мне что ли готовить? Я не умею, — она надула губы и смяла в руках фартук, смотря на него и принюхиваясь, как к какому-то прокисшему молоку.

— Я умею. Давайте, что уж. — Я фыркнула, но поднялась и потянулась, решая, что движения разгонят сонливость и прояснят разум. — Итак, что у нас в холодильнике...

Максим нахмурился и пошевелил желваками, глядя на плиту, а затем резко вскакивая со стула и отбирая у рыжей фартук.

— Иди отдохни. Я вижу, ты сонная. Поспишь. Я разбужу и позову.

От такого неожиданного поведения и внезапного, уж слишком, всплеска доброты, я вскинула брови и скрестила на груди руки.

— С чего ты так вдруг? Решил удивить своими кулинарными способностями? — С губ сорвалась неловкая усмешка. — Паленой яичницей?

— Увидишь.

Он хмыкнул и, кинув фартук на стол, звонким шлепком по ягодицам выгнал девушку с кухни. Саша невольно потянулся за ней, явно преследую какие-то свои мысли, а вот я немного помедлила. Постепенно народ окончательно перебрался из машин в дом и развалился кто где. Наблюдая, я заметила, что пока что не происходит ничего особенного. Все это время казалось, что раз не прогулка, то матч, не матч, так празднование в Плазе, не Плаза, так эта дача — одна большая подстава. Но кроме «взрослого веселья», которое решил показать мне Максим, ничего ужасного не произошло. Неужели я ошибалась?

Тело хотело отдыха, и оно его получило. В мягких объятиях кресла-мешка, очевидно самодельного, я совсем забылась и уснула, не думаю ни о вещах, ни о телефоне, ни о Максиме или Алене. Тепло, темно, что еще нужно для счастья и прекрасного сна?

Саша лениво поднялся и, задвинув шторы на всех окнах первого этажа, направился на кухню, решая помочь своему другу, которого одного, бедного и беспомощного, оставили на кухне.

— Что, нравится кашеварить, да? По доброте душевной вижу решил всех накормить.

— Ага. — Зевая, ответил Максим и сел перед мусорным пакетом, очищая картошку. — Конечно же по доброте душевной. Не поможешь?

— А давай. — Со вздохом выдал Саша и взял второй нож. — Я хотел спросить...

— Я не буду ничего объяснять. Окей? Считай, что мои действия не несут никакого смысла и не имеют обоснований. Мои действия просто совершаются.

По лицу парня можно было понять, что на длительные разговоры он не настроен. А Сашка точно хотел спросить что-то подобное. Так всегда случалось, когда они оставались вместе.

— Да, ладно, но ты играй-играй, да не заигрывайся.

Максим закатил глаза и цокнул языком, поднимаясь, вымывая картошку и следом тут же нарезая ее вместе с филейными частями куриной грудки.

— Безусловно. Скажи мне. Кто тебе в больнице так мозги вправил?

— Не поверишь, никто. — Саша поджал губы, доставая сковороду и ставя ее на большой огонь.

— Не поверю. — Гадко усмехнулся Максим и закинул всю еду, картошку и курицу вперемешку, на горячую сковородку. — Небось, фиолетовая нашептала?

— Она вообще тут не причем. Может в самом малой степени... — Он закатил глаза и всплеснул руками, не забывая о соли и щедро сдабривая импровизированное блюдо. — Как думаешь, а если овощей накидать, нормально будет?

— Ты думаешь, у Лехи есть в доме свежие овощи? Ха, ха и еще раз ха. — Довольно ответил Максим и вымыл руки, доставая большую деревянную ложку и вручая ее Саше. — Мешать будешь ты.

— А ты что будешь делать? Картошку почистил, нарезал и все?

— Вроде того.

После этих слов между ними повисла удивительно неловкая пауза, какой раньше никогда не наблюдалось. Общение всегда было искристым и приятным каждому из них, а тут...

Саша с безразличным видом помешивал еду, то и дело таская почти готовую картошку и кусочки сыроватой курицы, а Максим сидел за столом, с отсутствующим видом глядя в окно и перекатывая в руках какой-то пакетик.

— Готово. — Прозвучало на всю кухню. — Раскладывай по тарелкам, сейчас созову народ.

— Подожди...

Запах моментально разлетелся по всей кухне, но тут Максим закрыл дверь и, небрежно накидав картошки по тарелкам, распаковал маленький пакетик, из которого тут же пахнуло чем-то отвратительно резким. Едва улыбаясь, он высыпал добрую половину в одну тарелку, а вторую — в другую.

— Что ты делаешь?

Саша хотел было выйти, но удивленно на него оглянулся.

— Некоторым нашим друзьям не хватает смелости... Я же должен добиться своего. Помнишь?

— Помню. — Лицо парня тут же стало хмурым. — Но зачем? Может хватит? Ты уже сделал все, что хотел. Она была на матче, и... В Плазе тоже была. Тебе разве этого мало?

— Это обычный шах, которого... Удалось избежать. За мной остался Мат.

— Да брось ты уже. — Взмолился Саша и вымученно шикнул. — Ты понимаешь, что это по-детски и... Ты вообще на психа... Черт, ладно. Главное не убей никого, ок? Тогда точно из дерьма не выплывем.

— Конечно.

— А кому вторая тарелка?

— Лешке. Он слишком напряжен. — Максим пожал плечами и, выкинув пакетик в мусорку, расставил тарелки на столе.

Никакие копошения и громкие звуки не могли меня разбудить. Мимо ушей пронеслось то, под какой громкий психоделический трек танцевали вальс снова напившиеся одноклассники, то, как разбилась, все-таки, какая-то ваза и как Егор своим отборным трехэтажным матом покрывал Ромку за то, что тот выпил его любимый бурбон. Только отчетливый запах жареной курицы, такой аппетитный и манящий к себе, запах картошечки, тушеной в томатной пасте, заставили открыть глаза. Тело свое получило, очередь осталась за желудком.

На кухонном столе уже были расставлены тарелки с едой. Каждому равная порция, вилки и ложки, а еще по стакану минералки и таблетке анальгина. Я поразилась такой нежданной заботе Максима о людях вокруг него. Но это было так вовремя, что не хотелось рассматривать никакого варианта подвоха.

Психоделические треки сменились христианским роком — Ромка постарался. Но эта музыка отлично подходила под «трапезу». Многие быстро сменили минералку пивом или чем-то покрепче, вроде разбавленной колой водкой. В моем стакане был разбавленный минералкой блейзер — объяснившись тем, что сока нет, Егор придумал вот такой микс.

За веселой, но пустой болтовней, обменом фото и распиванием легких напитков прошло не меньше нескольких часов. Два, два с половиной точно. На улицу окончательно спустилась темнота, и теперь не было никакой неопределенности. Только вот в глазах рябило, и к горлу подкатывал неприятный ком. Постепенно я отключилась от разговора и вообще всего происходящего на кухне, уставившись бездумным, но одновременно глубоким взглядом в окно. Вдохи глубокие и размеренные, а вот выдохи отчего-то короткие, будто бы кем-то оборванные.

— Все хорошо?

Саша скосил на меня неопределенный взгляд и поморщился, но я и не заметила этого, практически не реагируя ни на что происходящее.

— Да, вроде как... — Ответ последовал спустя пару тройку секунд, был медленным и растянутым.

Явное чувство эйфории накатило и захлестнуло с головой. Не хотелось ни есть, ни пить, ничего, кроме как закрыться где-то в темном уголке, наслаждаясь этим и не делясь ни с кем вокруг, словно это ощущение может кто-то украсть.

— Пивко кончилось, да? — Прокашлялся Егор и поднялся, хрустя косточками. — Кто сходит в ближайшую пивнушку? Есть желающие?

— Со мной все в порядке...

Услышав это, Максим усмехнулся, понимая, что его любимый метадон как всегда оказал четкое воздействие. Ответы не впопад, мелодичная речь и, самое главное, что ему больше всего нравилось — добродушное, покладистое поведение, доходящее вплоть до беспрекословного подчинения в зависимости от дозы.

— Вот и хорошо. Собирайся, Мальвина, пойдем за пивком.

Он улыбнулся, а я, словно не имея никаких возражений, зевнула и поднялась, направляясь в коридор, чтобы обуться. Забылось даже то, что я не разувалась, когда вошла и что сейчас на мне грязная, пропитанная вонючей зеленой водой, футболка.

Крепко сжав мою руку, Максим вышел из дома и направился в сторону раскидистых полей за частным сектором. Там наверняка не было никаких магазинов, но сейчас это не имело никакого веса... Легкий ветерок дул в лицо, приятно освежал, ласкал и словно забирал все тяжелые мысли из головы. Хотелось переговариваться хоть с кем-нибудь, делиться своим беспочвенным счастьем и поразительным воздушным, нахлынувшим так неожиданно, безумством.

— Скажи, а тебе нравится это небо? — Тихо, с широкой улыбкой, спросила я, останавливаясь посреди поля и закидывая голову назад.

— Нравится. — Максим встал рядом, даже не смотря наверх. — Но здесь оно такое же, как и везде. И оно осталось таким же, как и пять, десять лет назад. В нем нет ничего удивительного.

— Это просто ты не видишь... Посмотри! Оно сверкает только для нас сейчас, оно просит, чтобы мы взметнулись к нему и были счастливы там, в невесомости, правда? Звезды, они... Они такие маленькие и теплые... И плевать хотелось на науку. Надо верить тому, что мы видим. Иначе тогда весь мир надо ставить под сомнения и вообще... — Я негромко засмеялась. Шея затекала, но мечтательный, довольный взгляд был по-прежнему устремлен в бескрайний небосвод.

— А знаешь, что мне еще нравится? — Он скользнул от кистей рук до локтя, а затем, совершенно ненавязчивым жестом, и до плеч, слегка их сжимая и глядя прямо на меня.

— Что же?

— Мне нравишься такая ты.

Его пьяные губы тронула масленая улыбка, как на картинах великих художников.

— Какая?

Я хихикнула и посмотрела прямо, глаза в глаза. Ответа не последовало, лишь очередная, незыблемо таинственная улыбка. Мы шли по полю, тонули в желто-зеленой траве по пояс, пугали светлячков, заставляя их кружить вокруг и освещать наш путь. Почему-то именно сейчас мне показалось, что он без слов понимает меня, а я понимаю его, и что большего никому не надо — идеальный, будто предначертанный заранее момент. Мы и должны сейчас держать друг друга за руки, должны молчать. И весь мир должен меркнуть за каждым нашим шагом, оставляя все то, что произошло — далеко позади, и предоставляя шанс сотворить что-то новое и еще более прекрасное в нашей жизни. Я думала, что мы и дальше, не смотря ни на что теперь, будем идти рука об руку, и что ветер будет так же нежно играть с моими волосами, а его взгляд, такой удивительно теплый, будто блаженный, будет направлен на меня. Земля бы разверзлась под нашими ногами, оставляя нас одних, в такой уже горячо любимой и знакомой, нашей личной невесомости.

— Ложись вместе со мной?

Я выдохнула и безвольно упала на колени, переворачиваясь ан спину и ложась на прохладную землю звездой.

— Ложись со мной, давай поплаваем...

— Мы на земле. Мы в поле. — Максим сел на колени и коснулся пальцами моего виска, вновь улыбаясь.

Я была обязана запомнить этот вечер, ведь он давно так много не улыбался, и, кажется, давно не чувствовал себя столь беззаботным и по-детски, умилительно радостным.

— Ну и что? Мы будем плавать по времени в нашем корабле... Приплывем в первый порт и увидим, как в детстве мы ели яблоки на высоких кривых деревьях. — Глухой смех безлико растворился в дуновениях ветра.

— Я помню это. — Кивнул Максим и безмолвно хохотнул, накручивая на пальцы пряди необычных, мягких волос. — Но мы не можем плавать по воспоминаниям.

— Мы можем все... — Я закрыла глаза и представила себя на огромном английском корабле, что впервые познает просторы таинственных, незнакомых и невиданных русских вод. Шторм, ветер, крик капитана... — Мы можем все, стоит только захотеть. Человек хочет многого, и единственное, что его ограничивает — он сам... Все палки в колеса ставим мы себе сами, потому что боимся или понимаем, что это на деле не есть наше искреннее желание. Мы должны пустить корни не в боязнь и мысли о будущем, а прочно закрепиться в вере в самих себя...

Он молчал, слепо перебирая волосы, и, спустя несколько секунд, падая вместе со мной.

— Вера в самих себя... Я всегда верил в себя.

— Ты добился того, чего хотел? — Мой голос немного охрип.

— Нет, я не смог...

— А почему?

Максим посмотрел на меня, будто желая что-то сказать, но не в силах признать чего-то или просто произнести, останавливаясь.

— Я не знаю.

— А я знаю... Задумайся...

— О чем? — Он удивленно вскинул брови.

— Может это потому, что ты добиваешься не того, чего хочешь на самом деле? И поэтому твой путь такой долгий? — Хихикнув, я сдула с лица прядки волос и удовлетворенно потянулась, чувствуя, как медленно отступает сонливость и как все проще становится размышлять.

Да... Лежать здесь с ним — не лучший вариант для того, чтобы отдохнуть, но почему-то именно сейчас, даже на почти что полностью трезвую и адекватную голову, мне нравилось находиться здесь и чувствовать, что никто и ничто не угрожает. И что он, вопреки всему, расслаблен, улыбается, слушает... Кто бы знал, что в мои шестнадцать это станет радостью?

— Может быть ты и права. Но я чувствую, что я почти у цели. Значит, я все же добиваюсь того, чего хочу на самом деле.

— Или... Нет?

— Прекрати. — Максим цокнул языком. — От подобных размышлений никому еще лучше не становилось.

— И хуже тоже, да?

— Да.

Он согласился разительно быстро согласился, а затем, совсем незаметно, скользнул рукой по влажной траве, касаясь моей ладони и сжимая ее. Показалось, будто бы этим жестом Максим извинился за все то, что заставил испытать и перенести. Будто действительно понял, что его личное безумство и помешательство — нечто ненормальное и слишком бесовское, дикое, зверское.

— Максим...

— А?

В груди теплилось все то же странное и необъятное чувство, которое давило и заставляло метаться в растерянности еще тогда, до того переломного момента, когда он меня поцеловал. Оно снова разгорелось, и... Я снова ощутила надежду.

— Давай прекратим... Это все? Давай снова дружить?

— Ты хочешь со мной дружить? — На секунду почудилось, точно слово «прекратим» было особым переключателем.

Максим крепко, слишком крепко сжал мою руку и оскалился, поджимая губы и непроницаемо глядя в небо.

— Это никогда не прекратится и не изменится. А для тебя теперь точно... Знаешь что?

Его ухмылка испугала меня, я терялась и не знала, чего ожидать.

— Ну... Что же, скажи мне?

— Все, что было в Плазе... Никогда не сотрется из памяти. Оно останется навсегда. В твоей голове, в моей. В голове наших одноклассников. На пленке моей видеокамеры... Ты такая же, как и я. Ты наркоманка, совсем скоро тебе будет нужно еще... Я же знаю. Я прошел это. — Максим круто поднялся, отрывисто, едко смеясь и продолжая. — Я знаю, что будет потом. Я добился своего. Ты такая же. Такая же, понимаешь? Теперь мы в одной лодке, Мальвина.

 

Глава 25.

Максиму не нужна была дружба, не нужен был никто. Казалось, будто бы он окончательно повернулся и не хочет ничего иного, кроме как...

— Мы в одной лодке, Мальвина. — Снова и снова эти слова нарушали нежную тишину полей. — В одной лодке, в одной... Наконец мы в одной лодке.

То, что приходилось слышать это постоянно искренне пугало. Возникало лишь одно желание, одна мысль — закрыться где-то, убежать подальше, завернуться коконом в одеяле, только бы не слышать.

— Вместе, в одной лодке, ты понимаешь? Тебе больше не уйти от меня.

Максим сжимал мою руку тисками, настойчиво гладил пальцы и улыбался с закрытыми глазами.

— Твои пальцы такие же тонкие, как и раньше... Как и в детстве. Ты совсем не растешь?

— Мы... Не в одной лодке. — Я не хотела опять говорить о детстве. — Когда мы вернемся, я попрошу Лешку отвезти меня домой. Мы с ним не смотря на то, что было давно, хорошо общаемся. Мы встречались у его клуба и... Знаешь, он мне кое-что рассказал. Мы не в одной лодке. Я уеду домой сейчас же, ты больше ничего не сможешь сделать. Я не буду выходить на контакт, я уйду от тебя. Я снова перееду, и мне плевать, что это будет побег, я...

— Ты никуда от меня не денешься. — Максим перевел на меня затуманенный, чудовищный и о многом говорящий взгляд. — Ты еще не поняла, что все они — фигура на моем поле? Ты осталась одна...

Он толкнул меня в плечо, заставляя откинуться назад.

— Ты осталась одна на своем поле. Никто тебе не поможет. Ни мой драгоценный братец, ни Алена, ни Никита, ни мама, ни бабушка, ни отец... Никто. Ты осталась одна среди крупных фигур. Ты в западне, в ловушке, из которой тебе никогда не выбраться. Любой ход, любой шаг влево, вправо, и ты — труп, валяющийся на моей половине шахматной доски...

Его аналогии оказались настолько ошарашивающими, будто стеклянные ядовитые пауки, будто покрытые шипами стебли розы, проникающими под кожу и внушающими непреодолимый страх. Все тело сковало. Я, распахнув глаза, молча на него смотрела и не верила его словам. Не хотела верить. Руки очевидно дрожали, губы судорожно хватали воздух. Я была здесь, на его территории, в окружении его людей... И все это время думала, что я — победитель, и что одержу победу благодаря не численности, а уму. Но, оказалось не так. И признавать свое собственное поражение не было желания, ведь столько сил, столько боли и слез было оставлено на пути к победе в этой затянувшейся на несколько лет партии.

— Я возвращаюсь.

— Мы возвращаемся вместе.

Он поднялся на ноги и небрежно дернул меня на себя, не отпуская руки и перехватывая ее в этот раз на запястье.

— Мы проведем на даче много времени... И ты будешь делать все то, что я захочу. Все, чего бы я не пожелал... Хочешь узнать, почему?

Я поджала губы, лишь смотря себе под ноги. Трава теперь не казалась чем-то удивительно приятным, легко касающимся кожи. Теперь это были хлесткие растения, в которых путались ноги и которые мешали идти. Весь мир, как по щелчку пальцев, поменял свой облик. Неужели даже это подвластно ему?

Мы шли медленно, будто бы нарочно растягивая время, проведенное наедине. Он делал это специально, постоянно косился и улыбался так, словно какая-то незнакомая, невиданная сущность — чертов бес — вселился в него.

— Я скажу тебе, почему. Все то, что мы снимали, тут же окажется в сети... Об этом узнает вся твоя семья. Весь мир. Это будет нескончаемым позором для тебя. И в этот раз отвернется не какая-то девчонка-подружка, а все... Даже я. — Его озарила фальшивая улыбка, настолько едкая, что я удивлялась, как еще не разъело его зубы. — Ты всегда боялась одиночества и потому всегда, не смотря ни на что, держалась за нас. И теперь боишься... Маленькая трусливая, лживо храбрая пешка.

— Хватит, Максим. Я уже не такой человек. — Тихо произнесла я и отвела взгляд на ближайший забор, даже не замечая, что мы практически подошли к даче Леши.

— Не такой? — Он остановился. — А теперь посмотри мне в глаза и скажи это снова. Повтори по слогам. Я не понял.

Его цепкие руки сжали плечи и ощутимо встряхнули, заставляя смотреть в глаза. Я открыла рот, произнесла губами, но... Ни единого звука не сорвалось с моих уст, словно ветер украл сказанные слова.

— Вот видишь...

Двери дома приветливо распахнулись. Ромка, обнимая одной рукой ту рыжую девчушку, а другой сжимая горлышко бутылки чистейшего виски, громко нас поприветствовал:

— И где это вы загуляли? Где наше пивко?!

Сзади прокатился ошеломительно звонкий, дружный смех.

— Ну да ладно, потом Леха сгоняет! Проходите, у нас тут веселье-е-е-е!

Максим бесцеремонно впихнул меня в дом.

— Сейчас мы к нему присоединимся.

В гостиной стоял гомерический хохот и слишком явный запах спирта. Неуемная радость и счастье сквозили во взглядах разомлевших ребят. Они обнимались, кричали, постоянно переключали музыку и рвались танцевать. Саша упоенно целовал одну из самых скромных девчат из сложившейся компании. Раньше ее нигде не удавалось заметить.

Я упала на диван и уселась как можно удобнее, по-турецки, нагло мешая отдыхать с бутылкой вина в руках Егору. Максим плюхнулся рядом и весьма жестко отобрал почти полную бутылку, совершая один крупный глоток за другим. Алкоголь наполнял его всего, каждую клеточку тела, подавлял волю и облегчал тяжелые раздумья. Так, видимо, было проще. Не только ему, а всем собравшимся здесь, ведь... Зачем люди пьют? Чтобы забыться, чтобы хоть временно потерять представление о заботах и беспокойности обыденной жизни.

— Держи. — Он протянул бутылку мне. Там оставалось еще довольно много.

— Я не хо...

— Ты хочешь, чтобы...

— Не хочу. — Максим подмигнул и передал вино, а я лишь только сморщилась, утаивая желание ударить его чем-то тяжелым и убежать.

Неужели он теперь будет руководствоваться этими угрозами? Постоянно напоминать о случившемся?

Один глоток, второй глоток, третий... Медленно, но верно вино успокаивало разбушевавшиеся мысли и опротивевшее сознание. Желудок неистово жгло, сердце вновь забилось чаще, будто бы, честное слово, я выпила не только вино, а жгучую смесь... Или может коктейль Молотова взорвался где-то внутри?

Он обнял меня за плечи и повалил на свои колени, без спросу, потакая своим сиюминутным желаниям, заплетаясь пальцами в волосах и любовно гладя по голове. Видимо, ему нравилось кидаться из крайности в крайность. Нравилось быть ненормальным, особенным, самопровозглашенным королем, которому подвластны не только его земли...

Я смотрела в окно, наблюдая за тем, как Луна меняет свое положение, как звезд становится то больше, то меньше. Когда исчезала одна из них, я загадывала маленькое желание, самозабвенно прося про себя о том, чтобы все это наконец... Закончилось.

Незаметно прибавилось количество пустых и едва допитых бутылок на столе самой разной формы и масти. На полу валялись кусочки еды, какие-то фантики и упаковки от презервативов. Никто не занимался сексом и не устраивал, как сказал Лешка, траходром. Пьяный и счастливый Егор решил порадовать присутствующих здесь девушек и, обнажив свои запасы контрацепции, принялся их надувать. Совсем скоро весь ковер оказался усеян раздутыми беловатыми «сосисками». Посчитав это наивысшим проявлением романтики от наших ребят, девушки разразились дружным смехом и засняли это на камеру, при этом крича что-то о будущей свадьбе.

Мне не было весело... Я лежала, глядя в окно и чувствуя себя незащищенной, абсолютно безоружной. Вместо коленей Максима всю спину обжигали раскаленные угли, а волосы словно горели, подожженные спичками. Сердце безудержно колотилось в грудной клетке в ожидании чего-то истинно трагичного и по-настоящему безрассудного. Невненяемого, ужасающего, буйного...

На часах большие, электронные цифры показывали ровно два часа. Восхищенные некогда девушки, подняв свои игрушки, отправились в выделенную Лешей гостевую комнату, пошатываясь и сбивая почти все на своем пути. Относительно трезвые ребята придерживали их и укладывали, как настоящие, истинные джентельмены. Не отпустили одну лишь меня.

В гостиной осталось всего несколько человек: Лешка спал на кресле-мешке, Саша сидел у его ног, Максим все так же сидел на диване, глядя в стену напротив и все думая, думая о своем, я лежала на его коленях, не в силах подняться, а Рома, обнимаясь с бутылкой украденного бурбона, сопел едва ли не под столом. Казалось бы, идиллия, правда? Мы могли бы отоспаться, отдохнуть и разъехаться по домам... Я тоже так думала.

Два часа.

Два тридцать.

Два сорок восемь.

Два пятьдесят два.

— Красавица... — Сбито, будто бы вовсе не мне, шептал Максим, смотря на меня неподдельно жадно.

В его глазах не было нежности или злости, в его глазах таилась опасность — огоньки не то что танцевали, они носились в бешеном плясе, так и норовя что-то сжечь. Столкнувшись с ним взглядом, я вздрогнула и резко поднялась, но его руки жестко сжали шею и уложили обратно.

— Какая глупая красавица...

Его шепот, прерывистый и возбужденный, точно символичное эхо, отдавался в моей голове. Я увидела, как Рома, поджав губы, смотрел на меня. Увидела, как он лез в сумку, заброшенную под стол. Как он достал видеокамеру.

— Отпусти! Отпусти меня! — Закричала я, чувствуя, как от липкого, отвратительного страха деревенеет все тело.

— Ни за что в жизни.

Максим перехватил мои запястья и скользнул вбок, выбираясь и тут же, не прошло даже секунды, наваливаясь сверху.

— Ни за что, Мальвина...

Эти слова вкрадчивым шелестом пробрались в мое сознание, сковывая его несметными путами и цепями. Он отпустил одну руку, скользя широкой ладонью по изгибам тела. Видимо, ничего вокруг его не волновало. Ни свидетели, ни одежда, ни мое сопротивление. Горячие пальцы сильно сдавили плечи, растягивая вырез футболки и спуская его вниз, спустились к ребрам, ощутимо впиваясь в них едва ли не до синяков, обогнули талию и зацепились за край футболки.

— Она тебе не нужна.

— Максим, ты идиот?! Прекрати! Стой же!

Я колотила его одной рукой, пинала коленями, но это не возымело никакого эффекта. Он все так же завороженно, туманно смотрел на меня.

— Заткнись!

Этот грозный крик заставил в испуге замереть и всем телом сжаться. В горле пересохло от накатывающего ужаса. Я услышала, как включилась видеокамера, увидела красный огонек — идет запись. Максим воспользовался этим и за долю секунды поднял футболку вверх. Ткань зацепилась за серьги, цепочка больно оцарапала щеку.

— Так гораздо лучше...

Хищный настрой, казалось, сбить было невозможно. Меня охватил ужас. Рома смотрел за этим, снимал на видео и, наверное, Саша тоже не спал. И Леша... И Егор. Все они действительно оказались его фигурами. Я проиграла.

Ладонь парня юркнула под спину, на ощупь ища застежку лифчика. Он перестал удерживать мои руки, по-собственнически, нахально сжимая мою грудь. По телу прошлась дрожь отвратительной, крупной волной. Я снова закричала, и тогда Максим зарычал, срываясь на ор.

— Когда ты уже заткнешься?!

Когда он остановился я, всхлипнув от страха, оттолкнула его и, сжав шею рукой, постаралась выскользнуть, но парень лишь дьявольски усмехнулся:

— Зря трепыхаешься...

Он с размаху дал звонкую пощечину. В глазах потемнело, не осталось никаких слов и сил. Затуманенное алкоголем сознание до конца не оправилось. Я плакала и старалась не давать ему коснуться себя. Паника захлестнула волной. Я не знала, что делать, и просто кричала, прося о помощи хоть кого-нибудь. Никто не хотел помочь...

Максим победно оскалился и надавил коленом на низ живота, заставляя скрючиться от острой боли и склоняясь ко мне поближе. Его влажный, горячий язык уверенно прошелся по шее, по пульсирующей венке. Тишину комнаты озарила довольная усмешка.

— Ты так боишься... Правильно боишься.

— Я тебя прошу, прекрати...

— Я ни за что, я же говорил, не прекра...

— Прекратишь.

Чей-то низкий, хрипловатый голос раздался за спиной Максима, на который тот сразу обернулся и зашипел.

— Я не прекращу. Вернись на свое место и не мешай мне... Или... — Он криво усмехнулся. — Можешь поучаствовать. Так будет гораздо веселее!

— Ты совсем с катушек слетел! — На весь дом крикнул Лешка и грозно рыкнул, хватая Максима за шиворот и стягивая его на пол. — Ты чего удумал, твою мать?! Рома, отдай мне камеру!

Только спустя пару секунд я поняла, что проснулся Леша, и что ничего больше не угрожает. Нервно сглотнув и дрожащей рукой вытерев с опаленных щек слезы, я сползла с дивана и попятилась назад, попутно подхватывая футболку и прижимая ее к себе.

— Я говорил тебе об этом. Какого черта вообще?! — Яростно закричал Максим и остервенело кинулся на Лешку, толкая его в плечи на подоконник. — Я говорил, не порть мне!..

— Не портить что?! Да ты хоть понимаешь, что совершаешь сейчас?! Ты посмотри на нее! Я думал, ты придешь в себя, ты одумаешься! Я думал, что ты поймешь, что творишь хрень, Максим! Даже до меня дошло, до Сашки! Это далеко не выход, пора завязывать!

Я зажала рукой рот и беззвучно всхлипнула. Все было запланировано и расписано заранее, сыграно в идеале, как по нотам... Вплоть до этого момента. Инструмент расстроен — что-то пошло не так.

— Кто мне это говорит?! Вор, наркоторговец и шлюхан, который не платит налоги и отправил свою мамашу в дом престарелых?! — Зло выплюнул Максим и взглянул на молчащего Ромку с камерой в руках. Тот его не поддерживал, не шел против — просто наблюдал.

Саша поднялся с пола и из-за крика заткнул уши руками.

— Черт, что вы тут устроили...

Открыв глаза, он ошарашенно присвистнул.

— Едрен... Макс, ты серьезно?

— А ты не видишь? Какого вообще... Вы же должны были сидеть молча и наслаждаться происходящим. Мы договаривались!

Саша растерянно на меня посмотрел, будто бы извиняясь, а затем переглянулся с Лешкой.

— Мы договаривались, но... Я говорил тебе, что отказываюсь от этого. Я не могу так больше поступать, черт возьми! Я не буду больше плясать под эту дудку, ясно?! Не трогай Настю. Все, хватит, баста!

— А ты?! — Максим взглянул на разозленного совсем не меньше Лешку.

— Знаешь... — Начал тот и подошел к нему, глядя глаза в глаза и дико скалясь. — Ты меня уже достал своими выходками. Терроризировал школу в детстве, терроризируешь сейчас. Ты прогнил окончательно... Ты начал зарываться в яму и с удовольствием потащил своих друзей за собой! Ты посмотри, что ты натворил, мелочь! Ты испортил жизнь нормальной девчонке! Ты смешал одну дурь с другой, из-за чего Саша черт знает сколько провалялся в больнице и чуть не подох там! Ты довел Аньку до бессознательного состояния! Ты знаешь, что происходит с ней сейчас?! — Орал Леша на весь дом, глядя то на Максима, то на меня. — Ты знаешь, что он с ней сделал?! Из-за этого урода она начала колоться кетамином! У нее настоящая кетаминовая зависимость. Она сдала все, что у нее было, в ломбард, и затарилась наркотой, потому что больше не может без нее. Кетаминовая, черт возьми, весна... Романтика! — Он нервно усмехнулся. — Она не выходит из своего опьянения, просто не может. Пялится в стену с иглой в вене. И знаешь, никто не вызвал ей скорую, потому что Женя просил, чтобы тебя не посадили за решетку! Все хотели сохранить тебе нормальную жизнь и надеялись, что ты придешь в себя. Но нет, ты слишком идиот для этого. Егор из-за тебя в нереальных долгах, и его били за гаражами только из-за тебя. Ты виноват во всех неприятностях, что случились со всеми нами. Меня выперли из «Часов» из-за тебя... Ты, черт возьми, психопат!

Максим замолчал. Его выражение лица заметно изменилось. Я видела, что он шокирован и сражен наповал тем, что на него вывалили.

— Моя мать ненавидит и игнорирует меня... — Негромко добавив, я надела грязную футболку, только чтобы прикрыть посиневшее местами тело. — Мои друзья отвернулись от меня. Семья распалась из-за того, что ты делал...

Сердце совершало кульбиты, билось с бешеной силой, ничуть меня не щадя. Дыхание сперло. Я смотрела на него и видела, насколько он ошеломлен этими словами и тем, что его друзья, что были с ним на протяжении всей сознательной жизни, пошли против него, решив помочь мне. Его вид предавал мне уверенности, и в одно мгновение я поняла, что больше не нужно притворяться самой смелой, что больше не нужно никому доказывать, что я изменилась и стала другой. Ничего не нужно доказывать. Ничего больше не нужно бояться... Я смотрела на него и видела огорошенного двенадцатилетнего мальчика, которого оставили практически ни с чем. В одно лишь мгновение, в которое успел перевернуться весь мир с ног на голову, все стало ясно — я не была одна. Все это время. А Максим оказался в одиночку, потому что это все — действительно не то, чего он искренне желал. Неизвестно, что было его желанием, но это явно не глупая месть. Может быть, тоже покой, о котором я грезила все это время? Старая дружба и теплое беззаботное общение? А может, нормальная семья или возможность строить свою жизнь, как обычный человек?

Слишком неожиданно мы поменялись ролями, и сейчас Максим остался в дураках из-за пары пропущенных и неучтенных моментов. Мне больше не было страшно.

— Заведу машину, посмотрю, что там, и отвезу вас всех по домам. К черту такие развлечения на даче. — Устало произнес Лешка и потер переносицу, выходя из дома и на секунду оборачиваясь. — Максим. Никаких больше поставок. Слезай с этого сам. Саш, пошли поможешь.

— Хорошо, — он прокашлялся снова и, подойдя к Ромке, взял камеру из его рук. — Это нам больше не понадобится... Егор, разбудишь тех, кому с нами ехать?

Парень молча кивнул, мельком посмотрел на меня, на Максима, а затем вышел в коридор. Рома от неловкости подхватился и убежал за ним, громко хлопая дверью.

Я тихо подошла к Максиму и коснулась его плеча, ощущая, как тот вздрагивает, будто от удара током. В гостиной стояла мертвая тишина, и только едва доносившиеся с улица звуки, да шаги за дверью коридора нарушали ее.

— Кажется... — Сглотнув комок в горле, я встала напротив, смотря в его растерянные глаза. — Все закончилось.

Он опустил голову и едва сжал кулаки, в полном молчании облизывая пересохшие губы.

— Шах и мат, Максим.

Это звучало не так, как я когда-то себе представляло. Хрипло, но твердо. Я знала, что если бы не Леша и не Саша, то... Даже думать не хотелось о том, что могло произойти.

Все тело дрожало от повисшего в воздухе напряжения. Никто не знал, что нужно сказать, и на секунду мне показалось, что не победил никто — пали мы оба. Каждый пожертвовал слишком многим и совершил столько ошибок... Наверное, в Третьяковской галерее картин в три раза меньше. Мы молчали, и никто не смел нарушить этого, до тех пор, пока...

— Пошли со мной?

Его слабый, неестественный голос звучал слишком громко. Он не смотрел на меня, просто не мог.

— Пошли.

Мне больше не стоило бояться — ничто не вызывало страха. И если раньше, когда я говорила, что изменилась, я бессовестно, нагло лгала, где-то внутри скрывая трепещущий животный ужас под бесконечными слоями самоуверенности и самоубеждения, то сейчас... Все совершенно иначе. Эта неповторимая простота, будто эфирность, заставляли меня наслаждаться каждым мгновением того, что происходило.

Мы вышли на задний двор Лешкиной дачи. Максим остановился у мотоцикла и оперся на него, поднимая с сидения куртку из толстой кожи и небрежно накидывая ее на плечи.

— Я не знаю, как все так произошло. — Сипло произнес он и хлопнул по месту рядом, снова не глядя на меня. — Я не знаю, как я стал таким... Психопатом, да? Он так сказал. Я... Сам разрушил свою жизнь. — Речь была тихой и будто бы совсем не его. — Сам подсел на наркотики... — Максим горько усмехнулся и поежился. Я встала рядом. — Знаешь, а это уже зависимость. Я не могу долго находиться... В нормальном состоянии. Мне страшно, потому что я не знаю, как избежать ломки и проблем с законом. Я не хочу сидеть в тюрьме. И портить жизнь тебе не хотел. Никому не хотел. Наверное. Я даже не знаю, чего я хотел.

— Я говорила об этом...

— Да, говорила. Я не знаю, что теперь делать. У меня нет жизни, Насть. Понимаешь? А у тебя... Она есть.

Я молча кивнула, проводя пальцами по сидению, кажется, Лешкиного мотоцикла и пытаясь понять, когда началась самая последняя, заключающая часть, кто сделал решающий ход, когда был объявлен эндшпиль.

Он безмолвно улыбнулся и повернулся к мотоциклу, а затем крепко ухватился за руль и скользнул взглядом по ключам в замке зажигания.

— Прокатимся?

Я обернулась и, недоумевая, почему Леша оставил своего железного коня без какой-либо защиты, даже не забрал ключи, медленно кивнула. Появилось легкое сомнение в этом предложении.

— Мы вернемся обратно?

Максим на секунду замолчал, ловко сел в сидение и повернулся ко мне, накидывая куртку на плечи, заставляя ее одеть и застегивая.

— Конечно.

Я удобно уселась сзади и обняла его, заранее готовясь к тому, что это будет... Неповторимо. Что это будет быстро. И что это поможет мне высвободить часть невероятного, томящегося глубоко внутри чувства. Я была уверена, что это поможет.

Мы тронулись с места и медленно выехали на длинную, проселочную дорогу. Ни у кого из нас не было шлема, и это было прекрасно — ветер в лицо, свист в ушах, легкая улыбка. Казалось... После этого все наладится, встанет на круги своя и тогда я смогу зажить так, как всегда хотела.

— Знаешь, мы всегда были связаны! Никто не покидал друг друга никогда! — Громко, так, чтобы я услышала, говорил он, практически кричал, остервенело глядя вперед. — Всегда были и будем!..

Фонари, похожие на обученный строевому маршу рой светлячков, скрывались далеко позади, в поглощающей ночной темноте. Их теплый свет едва освещал дорогу, никого не было. Мы набирали скорость.

— Прости меня, Насть, прости, за то, что я сейчас... Я умоляю тебя. — Максим подавленно усмехнулся и на секунду мне показалось, что мимо пролетела капелька — слеза с его щеки. — Прости, хорошо? Не держи на меня зла.

Я практически не слышала того, что он говорил, стараясь довольствоваться моментом и запомнить каждое мгновение. Мы ехали быстро, так быстро, что от этого заложило уши, а восхищение, неведомое раньше очарование происходящим, завладели мной полностью.

Проселочная дорога становилась все более узкой и каменистой. Моих ног касались длинные стебли травы, заставляя еще сильнее прижиматься к Максиму. Фары не включались, а фонари так внезапно закончились, что этого не заметил никто из нас. Внутри поселилась неуверенность и сомнение. Ладони вспотели, дышать становилось нечем — в воздухе, казалось, витала одна пыль, взметнувшаяся из-за нас.

— Тормози, тормози! — Только и вскрикнула я, морщась и от сковавшего ужаса вжимаясь в него.

Сердце пропускало удар за ударом, вновь начинало ускоренно биться, словно пойманная в клетку птица. Легкие сжимались, глаза распахнулись от страшного, свалившегося так неожиданно, осознания того, что это, возможно... Настоящий конец. Не нашей маленькой, по сравнению со многим другим, игры. Конец чего-то более глобального и поражающего.

Я не хотела, чтобы моя жизнь вот так оборвалась. В мыслях судорожно билась лишь одна мысль: "Пожалуйста, пусть это будет кошмаром! Почему не тормозит?!".

Мы съехали с дороги, пропустив поворот. Скорость была непомерно быстрой, поездка — стремительной... Настолько же стремительной и скорой, как ее конец. Я вцепилась в него так сильно, словно это могло помочь, спасти от неминуемого. Он все так же уверенно сжимал руль, только уже не смотрел на дорогу... Костяшки побелели. Стрелка на спидометре взлетела вверх. Его колотило.

Тишину на улицах частного сектора нарушил оглушительный грохот и пронзительный крик. В небо взметнулись осколки, а затем, тяжелым дождем, упали на траву. Воздух наполнился устрашающим запахом гари, клубы негустого, но необъятного дыма повалили вверх...

Игра закончилась для каждого из нас.