Политическая теория Ивана IV

Иван /F(1530—1584) известен прежде всего как Московский государь, взошедший на престол после смерти Василия III в 1533 г. и правивший Московией вплоть до своей кончины в 1584 г. В 1547 г. он венчался на царство и после подтверждения своего царского звания Константинопольским патриархом стал первым общепризнанным русским царем. Кроме того, Иван IV славен тем, что покорил Казанское и Астраханское царства, присоединил к Московии Западную Сибирь и печально знаменит политикой опричного террора, за которую, вероятно, и удостоился в XVIII в. прозвища "Грозный", ставшего с тех пор его отличительным именем.

Менее известен Иван Грозный в другом своем качестве, для властителей весьма необычном, а именно: как талантливый русский писатель и политический мыслитель. Между тем его произведения могут служить образцом литературного стиля XVI в. Ни в чем, пожалуй, не выразились так страстная, порывистая натура этого царя, свойства его ума, черты его мировоззрения, как в его посланиях русским государственным и церковным деятелям, чужеземным королям.

Тексты этих посланий выдают в Иване Грозном одного из самых образованных людей своей эпохи и тем самым подтверждают свидетельства о нем его современников. По общему признанию последних, этот государь превосходил знанием Священного писания даже многих церковных деятелей, причем не только русских, но и чужестранных. Так, он смело вступал в публичные дискуссии о вере с посещавшими Москву католиком Антонио Поссевино и протестантом Яном Рокитой. При этом неоднократно уличал их в неправильном цитировании Библии и в противоречивости высказываний. Высокой образованности Ивана Грозного отдавал должное и такой современник царя, как бывший его воевода, ставший с 1564 г. самым яростным его

 

противником, Андрей Курбский. "Ведаю тя во священных писаниях искусна", — признавал он в своих посланиях царю.

Слава об Иване IV как о талантливом писателе и глубоком мыслителе упрочилась в течение XVII в., когда его послания стали переписываться и широко распространяться. В составленном в 1617 г. сборнике славянских и русских сочинений — так называемом Хронографе об этом русском царе говорилось, что он был "во словесной премудрости ритор, естествословен и смышлением быстроумен". Созданный приблизительно в эти же годы "Временник" И. С. Тимофеева писал об Иване IV, что "добре бо он грамотечное о истинно по философех научение сведый".

Незаурядный ум, образованность и писательский талант позволили Ивану IV выстроить собственную теорию своей царской власти.

Эту теорию можно назвать теорией "православного христианского самодержавия". Именно так Иван Грозный определил существо своей царской власти.

Из первого послания Ивана Грозного Андрею Курбскому видно, что начало данной власти царь вел от Владимира Святого. "Сего убо православия истиннаго Росийскаго царствия самодержавство, — отмечал Иван IV, — божиимъ изволениемъ поченъ от великого князя Владимира, просвЬтившаго Рускую землю святым крещениемъ".

С точки зрения Ивана Грозного православное христианское самодержавие — это прежде всего династийная власть, т.е. власть, передающаяся в течение многих веков в рамках одной династии государей. Поэтому, указывая Андрею Курбскому на начало "истиннаго Росийскаго царствия самодержавство" от великого князя Владимира Святого, царь прочерчивает далее династийную линию, по которой это "самодержавство" дошло до него — "смиренного скипетродержателя Российского царства". Данная линия ведется им через таких русских государей, как Владимир Мономах, Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван III и Василий III.

В посланиях к чужеземных королям Иван IV в качестве родоначальника своей династии называл в некоторых случаях русского великого князя Рюрика, а иной раз и древнеримского государя Октавиана Августа. "Мы от Августа кесаря родствомъ ведемся", — с гордостью сообщал русский царь шведскому королю Юхану III. Приписыванием себе династийной связи с основателем монархии в Древней Римской империи он стремился придать своей власти более высокое достоинство. Юхан III прислал Ивану IV грамоту с грубой бранью, однако не брань вызвала самый большой гнев у русского царя, а то, что шведский король посмел написать свое имя впереди его имени. В своем ответе Юхану III Иван IV пишет, что на его грамоту, пересланную через пленника, и на лай, который в этой грамоте, он даст отповедь позднее. А сейчас по своему государскому, высокодостойнейшему чести своего величества обычаю он дает ему подлинную отповедь. И далее русский царь вразумляет шведского короля, что писать свое имя впереди его, царского, имени неприлично, потому что, отмечает он, "нам цысарь римский брать и иныя великия государи, а теб1з тёмъ братомъ назватися не возможно по тому, что Св1зйская земля т1зхъ государствъ честию ниже...".

По мнению Ивана Грозного, многовековая династийность монархической власти является признаком величия государства. Предлагая Юхану III доказать, что его королевство настоящее, русский царь просил шведского короля прислать запись о его королевском роде, о котором тот писал, что ему четыреста лет, т.е. запись о том, кто и какой государь после кого сидел на престоле, с какими государями он был в братстве. "И мы по тому уразум1земъ твоего государьства величество", — заключал царь свою просьбу.

В понимании Ивана Грозного православное христианское самодержавие являлось также властью, действующей в соответствии с традициями предков. "Начен от великого князя русского Рюрика и по се время держим Русское государство, — отмечал он в послании к польскому королю Сигизмунду II, — и, яко в зерцало смотря прародителей своих поведенъя, о безделье писати и говорити не хотим" (курсив наш. — В. Т.).

Кроме того, Иван Грозный трактовал православное христианское самодержавие как власть, данную от Бога. Эту трактовку он выводил из Священного писания, провозглашавшего, что нет власти кроме как от Бога. В его теории царской власти идея божественного происхождения

 

последней служила прежде всего для обоснования ее полной независимости от общества в целом и каких-либо общественных групп в частности. "Мы, смиренный, Иванъ Васильевичъ,... царь и великий князь всеа Русии по божию изволенью, а не по многомятежному человечества хотению...", — такими словами начинал он одно из своих посланий польскому королю Стефану Баторию. В послании же Андрею Курбскому Иван Грозный гневно отповедывал: "А Российское самодержавство изначала сами влад1зютъ своими государствы, а не боляре вельможи! И того в своей злобе не моглъ еси разсудити, нарицая благочестие, еже подо властию нарицамаго попа и вашего злочестия повеления самодержавству быти. А се по твоему разуму "нечестие", еже от Бога данные намъ власти сам1змъ влад1зти и не восхотьхомъ подо властию быти попа и вашего злодеяния?"

Таким образом, Иван Грозный представлял свою царскую власть не просто от Бога данной, а отданной — в единоличное его обладание. Православное христианское самодержавие является в его трактовке властью всецело единоличной, независимой от боярства, духовенства — вообще от какой бы то ни было общественной силы.

Это положение своей политической теории царь-идеолог обосновывал, обращаясь прежде всего к историческому опыту, зафиксированному в Ветхом завете. "Воспомяни же, егда Богъ извождаше Израиля из работы (т.е. избавил израильтян от рабства), егда убо священника постави влад1зти людми, или многихъ рядниковъ (т.е. управителей)?" — вопрошал Иван Грозный в первом своем послании Андрею Курбскому. И тут же отвечал: "Но единого Моисея, яко царя, постави владетеля над ними; священствовати же ему не повел1знно, Аарону, брату его, повел1з священствовати, людскаго же строения ничего не творити (т.е. не заниматься мирскими делами); егда же Ааронъ сотвори людскии строи, тогда от Господа люди отведе. Смотри же сего, яко не подобаетъ священникомъ царская творити. Смотри же убо се и разумей, како управление составляется в разныхъ началехъ и властехъ, понеже убо тамо быша царие послушны епархомъ и синклитомъ, и в какову погибель приидоша".

Вывод о том, что наличие в государстве разных властей приводит его к гибели, Иван Грозный делал и на основании исторического опыта Руси. Заявляя в послании Андрею Курбскому о том, что не подобает воеводам хотеть править теми городами и волостями, где они пребывают, он напоминает, ему недавнее прошлое: "И что от сего случишася в Руси, егда быша в коемждо граде градоначалницы и местоблюстители, и какова разорения быша от сего, самъ своима беззаконныма очима видалъ еси, от сего можеши разумъти, что сие есть".

По мнению Ивана Грозного, царь должен сосредоточивать в своих руках абсолютно все дела управления. Неужели это свет, когда поп и лукавые рабы правят, а царь — только по имени и по чести царь, а властью нисколько не лучше раба? И неужели это тьма, когда царь управляет и владеет царством, а рабы выполняют приказания? — с удивлением спрашивал он Андрея Курбского. — "Како же и самодержецъ наречется, аще не самъ строит (т.е. как же он самодержцем называется, если не сам управляет)?"

Принимая английских купцов и знакомясь с их верительными грамотами, русский царь приходит в изумление от того, что на них разные печати. Когда же Иван Грозный узнает, что с его послами в самой Англии вели переговоры о торговых делах какие-то сановники, а сама королева Елизавета I даже не встретилась с ними, он отправляет ее английскому величеству полное укоров послание. Мы надеялись, пишет он королеве, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства, и потому хотели с тобой дела делать. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, но мужики торговые. "А ты пребывает въ своемъ девическомъ чину, как есть пошлая девица". Русский царь совершенно не допускал мысли, что какие-то дела в государстве могут вестись без участия самого государя. Он был убежден, что отстраненность монарха от каких-то государственных дел низводит его на роль простого подданного.

Но не только государственные дела считал Иван Грозный объектом своих забот. Он полагал вполне допустимым для себя вмешиваться в жизнь даже монастырей. Так, в послании к игумену и

 

монахам Кирилло-Белозерского монастыря он расточает многочисленные укоры монахам за нарушения монастырских уставов, ослабление аскетизма монашеского общежития. По его словам, "послабление иноческому житию плача и скорби достойно". Укор со стороны вездесущего царя вызывает и самое малое отступление от внутримонастырских порядков. "Слышалъ есми у васъ же в Кирилова свечи не по уставу были по рукам братии на празникъ — ини и тутъ служебника смиряли", — указывает он братьям-монахам.

Царь представлялся в сознании Ивана Грозного персоной, ответственной буквально за все помыслы и поступки своих подданных. "Аз убо верую, яко о всех согрешениях вольных и невольных суд прияти ми, яко рабу, — отмечал он и при этом уточнял:— и не токмо о своих, но и о подвластных мне дати ответ, аще моим несмотрением погрешат".

Опираясь на идею происхождения своей царской власти от Бога, Иван Грозный отвергал какую бы то ни было возможность установления договорных отношений между ним и его подданными. Он проводил предельно четкое различие между своим "православным христианским самодержавием" и монархией в других европейских странах. Так, в послании к польскому королю Стефану Баторию он заявлял: тебя избрали народы и сословия королевства Польского, да посадили тебя "устраивати их, а не владъти ими" (т.е. управлять ими, а не владеть ими). Они люди со своими вольностями, и ты присягаешь величию их земли. "А нам, — обращался Иван Грозный к существу своей царской власти, — всемогущая десница Божия дала государство, а от человькъ нихто же, и божиею десницею и милостию владьемъ своим государством сами, а не от человъкъ приемлем государство, развъе сынъ ото отца отеческое наследие по благословению приемлет самовластно и самодержавно, а своим люд ем креста не целуем".

В представлении Ивана Грозного отношения царя со своими подданными должны быть отношениями не равных людей, а господина и рабов. "Доселе русские владетели не истязуемы были ни от кого (т.е. не отчитывались ни перед кем), — выговаривал он Андрею Курбскому, — но волны были подовластныхъ своихъ жаловати и казнити, а не судилися с ними ни перед к1змъ".

Все это не означает, что Иван Грозный был сторонником тирании, т.е. власти, действующей в отношении своих подданных совершенно произвольно. Его заявление о том, что он волен подвластных себе жаловать и казнить, выражало не одно его желание, но свойство, присущее сознанию всей властвующей элиты русского общества той эпохи. Фразу "волен, кого жалую, кого казню" употребил, например, в 1427 г. в своем договоре с великим князем Литовским Витовтом Тверской князь Борис Александрович.

Выражая желание властвовать, ни перед кем не отчитываясь, Иван Грозный имел в виду свободу царской власти от какого-либо контроля со стороны подданных, но при этом не подразумевал возможности для царя творить полный произвол. Он осуждал, например, кровавую расправу французского короля Карла IX над протестантами в ночь накануне дня св. Варфоломея (с 23 на 24 августа) в 1572 г., унесшую жизни более 2 тысяч человек. Царская власть в понимании Ивана Грозного — это власть ограниченная, но не людьми, а тем, кто ее дал, т.е. Богом. Царь должен властвовать в соответствии с Божьими заповедями, считал Иван Грозный. Поэтому, настаивая на беспрекословном повиновении подданных своей царской воле, он допускал все же одно исключение. По его словам, дети не должны противиться родителям, а рабы господам ни в чем, кроме — веры\ Иначе говоря, Иван Грозный полагал, что ради веры, ради соблюдения божьих заповедей подданные вполне могли противиться царю.

Царю не подобает, отмечал Иван Грозный, ни зверски яриться, ни бессловесно смиряться. Но в соответствии с Божьими заповедями ему надлежит: к одним — быть рассудительно милостивым, а других — страхом спасать. "Всегда бо царемъ подобаетъ обозрителнымъ быти, — писал Иван Грозный в послании Андрею Курбскому: — овогда же ярымъ; ко благимъ убо милость и кротость, ко злому же ярость и мучение, аще ли сего не имъя, нъсть царь".

Провозглашая необходимость для царя во всем следовать божьим заповедям, Иван Грозный тем не менее проводил достаточно резкое различие между "царством" и "святительством". Он считал, что царю, в отличие от священников, не подобает, если его бьют по одной щеке, подставлять другую. "Како же управити, аще самъ без чести будетъ? Святителемъ же сие

 

прилично". Даже в среде отрекшихся от мира существуют наказания, хотя и не смертью, но очень тяжелые наказания, отмечал Иван Грозный и делал отсюда вывод: "Колми же паче въ царствие подобаетъ наказанию злод1зйственнымъ человъкомъ быти".

В наказании "злодеев" Иван Грозный видел одну из самых главных функций царской власти. Развязанная им кровавая вакханалия — так называемая опричнина — имела, помимо рационального, также заметное иррациональное начало. Организованная как грандиозное театральное действо, опричнина была попыткой устроить "злым", в представлении Ивана, людям своего рода "Страшный суд". Мучения, телесные и душевные, которым царь подвергал свои жертвы, явно свидетельствуют, что не убийство их было главной его целью, а именно: воздаяние за грехи — божье наказание. Иван Грозный представлял себя в данном случае в качестве орудия всемогущего бога, карающего "злодеев". Иначе говоря, опричнина не была в его разумении обыкновенным террором. Вот почему, проводя опричнину, он вполне искренне осуждал кровавую "Варфоломеевскую ночь" во Франции.

Впрочем, кровавой или жестокой так называемая опричнина была только по меркам русского сознания. Общее число ее жертв, как показывают документы, было почти равно числу убитых за одну только "Варфоломеевскую ночь". Но опричнина продолжалась почти 20 лет или 7000 ночей!

Опричнина ужаснула русское общество потому, что оказалась явлением небывалым в его истории. Никогда прежде русские властители не устраивали такой резни своих подданных, не губили столь большого числа своих соплеменников. Вместе с тем ужасающий эффект опричнины был в огромной степени усилен тем, как совершались казни. Опричнина осуществлялась таким образом, как будто на просторах Московии ставился грандиозный театральный спектакль. Оттого и поражала она по-особому воображение зрителей.

Устраивая русской аристократии своей опричниной некое подобие "Страшного суда", Иван Грозный ощущал себя не только судьей, но и судимым. Отражением такого ощущения являются некоторые его высказывания из послания в Кирилло-Белозерский монастырь, написанного в 1573 г. Он говорит здесь, в частности, что инокам подобает просвещать мирян, заблудившихся во тьме гордости и находящихся в смертной обители обманчивого тщеславия, чревоугодия и невоздержания. "А мн1з, — замечает он далее, — псу смердящему, кому учити и чему наказати и ч-ём-ё просв-Ьтити? Сам повсегда в пияньств1з, в блудъ, в прелюбод1зйств1з, въ скверн1з, во убийства, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злод1зйств1з... Бога ради, отцы снятии и преблаженнии, не д1зйте мене, гр1зшнаго и сквернаго, плакатися гр1зховъ своихъ и себ1з внимати среди лютаго сего треволнения прелестнаго мимотекущаго св1зта сего. Паче же в настоящемъ семь многомятежномъ и жестокомъ времени кому мн1з, нечистому и скверному и душегубцу, учителю быти1з? Да негли (да пусть) Господь Богъ в вашихъ ради святыхъ молитвъ сие писание в покаяние мн1з вменить".

Послания Ивана Грозного Андрею Курбскому есть с его стороны в значительной мере акт покаяния перед всем русским обществом в собственных грехах, хотя здесь и содержатся многочисленные укоры в адрес различных лиц; боярина-изменника, других бояр, попа Сильвестра и т.д. Это заметил еще сам Андрей Курбский. В начале своего третьего послания Ивану Грозному он прямо назвал послания царя покаянием и выразил сожаление в том, что царь не следует в покаянии тем примерам, которые приводит из Священного писания. По словам Курбского, "воистинну достойно было бы радоватися", если бы это было истинное покаяние, как в Ветхом завете. Боярин-изменник полагал, правда, что царь кается только перед ним. "А еже исповедь твою ко мн1з, яко ко единому презвитеру, исчитаеши по ряду, — пишет Андрей Курбский Ивану Грозному, — сего аз недостоин, яко простый человекъ, в военномъ чину сущъ, и краемъ уха послущати, а наипаче же многими и безщисленными гр1зхи обтяхченъ". Между тем полное название первого послания царя боярину-изменнику показывает, что оно предназначалось для значительно более широкого круга читателей. "Благочестиваго великого государя царя и великого князя Иоанна Васильевича всеа Русии послание во все его великия Росии государство на

 

крестопреступниковъ, князя Андрея Михайловича Курбского с товарищи, о ихъ изм1зне". В одном из дошедших до нас списков данного послания вместо слов "во все его великия Росии государство" в названии его содержится словосочетание "во все городы".

Как бы то ни было, из содержания посланий Ивана Грозного вполне можно сделать вывод о том, что многие его идеи относительно существа и функций царской власти не были плодом холодных размышлений над фактами политической жизни Руси, но произошли из страстного желания царя оправдаться перед русским обществом в своих безнравственных поступках, в жестоких, по русским меркам, преступлениях.