Страсти и социальное поведение

Будучи интегрированы в устойчивую структуру лич­ности, страсти могут быть либо рациональными, либо иррациональными. Рациональные страсти, такие, как, например, любовь к другому человеку, к живым суще­ствам, усиливают ощущение радости и полноты жизни, придают ей смысл. Иррациональные страсти — нена­висть, жадность, ревность, зависть, тщеславие — вно­сят в человеческое существование драматический эле­мент и являются скорее жизнеразрушающим, чем жиз-нетворящим фактором. Те и другие придают жизни заинтересованный характер, насыщают ее то восторга­ми, то страхами, питают мечты и сновидения, обогаща­ют сюжетами мифы, поэзию, романы, пьесы. Не желая существовать подобно вещи, растению или автоматичес­кому механизму, человек преодолевает при помощи стра­стей банальность своего существования, придает своей жизни остроту и смысл. Одной из ведущих страстей Фромм считает наклонность человека к деструктивному поведению, полагая, что многим людям свойственно вре­мя от времени искать возможности и поводы для раз­рядки деструктивной энергии, накопившейся в глуби­нах психики.

Психосоциология садизма

Самой тяжелой разновидностью деструктивного пове­дения является садизм, сущность которого состоит в жажде неограниченной, абсолютной власти над живыми суще­ствами, будь то животное, ребенок, женщина или мужчи­на. Цель садиста состоит в том, чтобы заставить это суще­ство испытывать унижение, боль, муку, стать его повели­телем, господином, богом, превратить его в подобие вещи, позволяющей хозяину делать с ней все, что угодно.

Садизм — злокачественное образование внутри че­ловеческой психики, которое калечит личность садис­та, делает его моральным уродом и, зачастую, преступ­ником. Если человек не видит для себя положительных путей самореализации и социального самоутверждения, если в его жизни нет радости и творчества, то садизм выступает для него как средство, позволяющее почув­ствовать свою значительность. Через ощущение абсо­лютной власти над другим существом его социальная ничтожность заслоняется иллюзией всемогущества. Са­дист далеко не всегда стремится к убийствам; ему гораз­до важнее, чтобы его жертва была живым, слабым, дро­жащим от ужаса объектом обладания, пульсирующим всей своей вздрагивающей от боли и страха плотью.

Соответственно психологическому диагнозу Фромма, садист — это, как правило, одинокое, полное страхов, несчастное создание, страдающее от сознания своей че­ловеческой несостоятельности. Насилие над еще более слабыми существами позволяет ему компенсировать свое ничтожество, но не избавляет от личной трусости и го­товности подчиниться тем, кто сильнее и агрессивнее. Во всех существующих социальных системах имеются необходимые предпосылки для проявления у людей са­дистских наклонностей.

Иерархически организованные общественные струк­туры всегда дают возможность вышестоящим властвовать над подчиненными. Даже у тех, кто пребывает на низших ступенях социальной лестницы, находятся под рукой еще более беззащитные существа: для тюремщика это заклю­ченные, для санитарки — больные, для злой учительни­цы — малыши-школьники, для мелкого чиновника — посетители, для отца-деспота — жена, дети, собака и т. д.

Существуют не только садистские личности, но и садистские цивилизации, практикующие системное на­силие и активно плодящие преступников. Садистские эксцессы чаще встречаются в социальных слоях, пред­ставители которых имеют мало истинных радостей жиз­ни. В первую очередь они характерны для угнетенных общественных групп, жаждущих мести и перераспреде­ления власти. Не найдя возможностей для развития выс­ших способностей, они с готовностью отдаются во власть деструктивных аффектов, выказывают предрасположен­ность к преступлениям.

Некрофильский характер

Особое внимание Фромм уделил такому проявлению деструктивных наклонностей как некрофилия. Под ней он понимал влечение человека к мертвой материи, жаж­ду разрушения ради разрушения, страстное желание пре­вращать живое в неживое, насильственно прерывая жи­вые связи. Отличительная особенность некрофильского характера — убежденность в том, что насилие — самый подходящий случай для разрешения абсолютного боль­шинства проблем и конфликтов.

Целиком некрофильские характеры встречаются срав­нительно редко и представляют собой сугубо патологи­ческие явления. Чаще всего бывают случаи смешения биофильских и некрофильских наклонностей с домини­рованием последних. Именно к таким случаям примени­ма дефиниция «некрофильская личность». Возможность определяющих воздействий некрофильских наклоннос­тей на психику и поведение индивида зависит от целого ряда психологических и социокультурных факторов. Сре­ди них Фромм называл наличие определенных социальных обстоятельств, способных стимулировать некрофильскую ориентацию, в том числе событий частной жизни, кото­рые могут либо погасить некрофильские импульсы еще в зародыше, либо же, напротив, стимулировать их гиперт­рофию. Он писал: «Вряд ли нужно особо напоминать, что патологически некрофильские личности представляют серьезную опасность для окружающих. Это человеконе­навистники, расисты, поджигатели войны, убийцы, по­трошители и т. д. И они опасны, не только занимая по-

302'

сты политических лидеров, но и как потенциальная ко­горта будущих диктаторов. Из их рядов выходят палачи и убийцы, террористы и заплечных дел мастера. Без них не могла бы возникнуть ни одна террористическая систе­ма. Однако и менее ярко выраженные некрофилы также играют свою роль в политике. Возможно, они не относят­ся к главным адептам террористического режима, но они обязательно выступают за его сохранение, даже когда они не в большинстве (обычно они и не составляют большинства, все же они достаточно сильны, чтобы прий­ти к власти и ее удерживать)» (Фромм Э. Анатомия чело­веческой деструктивности. М., 1994. С. 318).

Внутренний запрет на насилие

Согласно Фромму, в человеческом существе присут­ствует внутренний запрет на насилие и убийство, чему имеется множество свидетельств и доказательств. Так, люди способны привязываться к животным, в результате чего между человеком и животным возникает некое подо­бие личной связи, так что впоследствии этот человек зача­стую не может убить и употребить в пищу домашнее жи­вотное, к которому успел привязаться. У людей нередко возникает чувство вины из-за того, что они приняли уча­стие в разрушении, уничтожении чьей-либо жизни. Это происходит из-за того, что любое убийство нарушает це­лостность мирового единства всего живого. Не случайно в индуизме издревле главной заповедью считается запрет на убийство живых существ. Внутренний запрет на убий­ство восходит, во-первых, к чувству общности человека со всем живым, а во-вторых, к его ощущению глубинных связей с другими людьми, к способности испытывать со­чувствие к ним. Прямым доказательством существования такого запрета являются угрызения и муки совести.

М. ФУКО:

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ДИСЦИПЛИНАРНОГО ПРОСТРАНСТВА

Мишель Фуко (1926-1984) — французский социолог, историк, философ, криминолог. Преподавал в университе­тах Франции, Германии, Польши. В 1971 г. во Франции по его инициативе была создана «Группа информации

о тюрьмах», в чью задачу входило изучение условий со­держания заключенных и информирование обществен­ности о состоянии пенитенциарной системы. Работа в этой группе позволила Фуко создать объемное исследо­вание «Надзирать и карать: рождение тюрьмы» (1975), основные положения которого явились развитием его концепции отношений между властью и насилием, пре­ступлением и наказанием.

Основные сочинения: «Безумие и неразумие. Исто­рия безумия в классический век» (1961); «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (1966); «Археология знания» (1969); «История сексуальности. Воля к зна­нию» (1976); «История сексуальности. Пользование на­слаждениями» (1984) и др.