Герхардт Гауптман. Перед заходом Солнца

 

 

---------------------------------------------------------------

Origin: http://www.theatre-studio.ru/library/gauptman/peredzahodom.html

---------------------------------------------------------------

 

Аннотация:

Пьесу Гауптмана ставили много и везде. Правда, это было, в основном,

давно. Сегодны я попробовал прочесть его еще раз, по своему...

 

 

Премьера спектакля состоялась 2 декабря 2002 года в Национальном

Русском драматическом театре им. М. Горького в Минске.

 

Режиссер-постановщик - народный артист Республики Беларусь Борис

ЛУЦЕНКО.

 

В роли Маттиуса Клаузена народный артист СССР и Республики Беларусь

Ростислав ЯНКОВСКИЙ.

 

 

Герхардт ГАУПТМАН

 

Перевод, литературная редакция и инсценировка

Виктора ЛЕДЕНЕВА

 

ПЕРЕД ЗАХОДОМ СОЛНЦА

 

Действующие лица:

 

Маттиас Клаузен

 

Вольфганг, его сын

Беттина, его дочь

Отиллия, его дочь

Эгмонт, его сын

 

Паула_Клотильда, урожденная Рюбзамен,

жена Вольфганга

Эрих Клямрот, муж Отиллии

 

Штайниц, доктор и друг Маттиаса Клаузена

Винтер, секретарь Маттиаса Клаузена

 

Инкен Петерс

Анна Петерс, ее мать

 

Ганефельдт, адвокат

Иммос, пастор

Гюнтер, хозяин кабачка

 

 

Пролог.

 

Вся семья Клаузенов в сборе. Все веселы и счастливы. Они собираются

сделать семейную фотографию, рассаживаются вокру Маттиаса и его жены. У всех

счастливые лица. Несколько фотовспышек, группа слегка меняет позы...

Потом в возникающей суматохе при перемене мест для следующей фотографии

исчезает жена Маттиаса. Она медленно уходит, не оглядываясь.

Вся семья провожает ее взглядами....

Сверху опускается и зависает над сценой портрет жены Маттиаса Клаузена,

красивой женщины в бальном платье и белых перчатках. На одной из перчаток

застыла большая бабочка...

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

 

 

Дом Маттнуса Клаузена. Нечто среднее между кабинетом, спортивным залом

и зимним садом. Подразумевается пространство позади кабинета. На стене

установлен баскетбольный щит с кольцом. Тренажеры, боксерская груша стене -

перчатки.

 

Дети - Беттина, Оттилия с Эрихом, Вольф с Паулой-Клотильдой, и Эгмонт

занимаются гимнастикой под музыку. Входит Штайниц.

 

Беттина. Доброе утро, господин Штайниц!

 

Штайниц церемонно кланяется всем.

 

Штайниц. Вы следуете хорошему примеру своего отца. Как это полезно -

утренняя гимнастика. Я вам говорю, как врач.

Эгмонт. Вот и присоединяйтесь к нам, доктор.

Штайниц. Нет уж, увольте. Я врач старомодный и верю только в аспирин

Байера.

Беттина. Уф, я, кажется, тоже передохну. Где отец?

Штайниц. Думаю, он уже заканчивает шестой круг. Скоро будет здесь.

Беттина. Господи, вы не поверите, господин Штайниц, я было отчаялась,

не думала, что такой счастливый день наконец наступит.

Штайниц. Еще как поверю! Я же личный врач и друг вашего отца. Я в него

всегда верил.

Беттина. Но вы же помните, как он был плох. Я имею в виду физически и

морально.

Штайниц. Стоит ли об этом вспоминать в такой день. Все уже позади.

Паула. Стоит. Тем более я хотела бы вспомнить и мою дорогую свекровь.

Это произошло как раз в этот день, когда...

Вольфганг. Паула, может все-таки не стоит.

Беттина. Нет, я думаю, Паула права. Мы не можем не вспомнить сегодня

нашу маму. Она завещала мне заботиться об отце. Беттина, говорила она, твой

отец - великий человек и ему предстоит сделать еще так много на этом свете.

Эрих. Ах, да! Ведь та авария и произошла в день рождения шефа. Куда они

поехали-то?

Эгмонт. Отец хотел отпраздновать свой день рождения в каком-то

маленьком ресторанчике, который он знал еще со времен своей юности.

Паула. Такой осторожный человек, ведь он так замечательно водит

машину...

Эгмонт. Никакая осторожность и мастерство не спасают от пьяного

водителя грузовика..

Беттина. Ну, хватит об этом. Слава Богу, что отец вновь здоров и в

прекрасном расположении духа.

Эрих. За последние годы он впервые отмечает свой день рождения.

Беттина. Еще бы! Ведь папе сегодня исполнилось семьдесят лет. Хватит

разговаривать, надо закончить зарядку.

Эгмонт. Ну, все, я больше не могу...

Вольфганг. Ага, первый сдался, а еще называешь себя спортсменом.

Эгмонт. Да, я спортсмен. Но в наше время я использую не свои ноги и

сердце, а колеса и мощный мотор автомобиля. Господин Штайниц, сегодня у отца

наверняка будет хорошее настроение, намекните ему, что мне пора бы поменять

машину. Мне уже стыдно гонять на этой колымаге - мерседесе.

Паула. Этот небольшой крейсер он называет колымагой.

Эгмонт. Они ничего не понимают. Я присмотрел славный "ягуар"...

Штайниц. Попробую, в такой день все возможно.

Вольфганг. А правда, что город организует факельное шествие в честь

папы?

Щтайниц. Правда.

Паула. Подумаешь, в честь моего отца тоже устраивались факельные

шествия.

Вольфганг. Еще бы, ведь папа у тебя генерал!

Эрих. Господи, неужели шеф каждый день вот так занимается гимнастикой?

Оттилия. Да, папа возобновил свои тренировки и бегает по парку в любую

погоду.

Эрих. С ума сойти!

Эгмонт. Господин Штайниц. я приготовил для отца стихи, вот, послушайте.

Я философию постиг,

Я стал юристом, стал врачом

И ведьмы все мне нипочем,

Хотя бессильны чары -

Остался я... без "ягуара".

Штайниц. Умоляю вас, Эгмонт, прозой у вас получается гораздо лучше.

Такого издевательства над Гете отец вам не простит.

Беттина. Хватит, Эгмонт.

Штайниц. У вас все готово? Встречайте, я, кажется, видел за деревьями

нашего босса.

 

Все расходятся по разным местам и прячутся в ожидании отца. Штайниц

уходит.

Вбегает Маттиас. Он в спортивном костюме. Начинает делать гимнастику.

Дети выходят,

становятся строем, как в детском саду, берутся за руки. Все они в

детских масках зайчиков, лисичек, кроликов... Хором поют.

 

Он - хороший парень!

Он - хороший парень!

Он - хороший парень!

Так люди о нем говорят!

 

С днем рождения, папа!

 

Маттиас. Вот здорово! Спасибо, дети.... (Подходит по очереди к

каждому)

Это ты, Вольфганг? Профессор Вольфганг Клаузен! Зайчик! А это ты,

Беттина!

Нет, это ты, Оттилия? Точно! А где же твой муженек? Ага, вот ты где!

Эрих, снимай маску! Мой главный директор - лисенок! А теперь уж я не ошибусь

- Паула-Клотильда!

Ах, это ты, Беттина! Эгмонт! Как я рад, что мы все вместе.

Беттина. А уж как рады мы все.

Эгмонт. Давненько в нашем доме не было настоящего веселья.

Эрих. Целых три года, с тех пор, как...

Оттилия. Тс-с-с! Замолчи!

Эрих, А что я такого сказал?

Беитина. Папа, прими наш скромный, но такой символический подарок.

 

Дети дарят Маттиасу боксерские перчатки.

 

Эрих. Вот это точно, удар у шефа будь здоров!

Маттиас. Эрих, в боксе, как и в жизни, удар не самое главное. Гораздо

важнее уметь держать удары.

 

Маттиас надевает перчатки и проводит несколько ударов по "груше". Дети

аплодируют,

поднимают Маттиаса на руки и выносят с песней "Он - хороший парень!"

Появляется Штайниц и со стороны с улыбкой наблюдает за происходящим. Входит

Инкен с букетом цветов. Замечает Штайница, здоровается. Штайниц церемонно

кланяется.

 

Инкен. Здравствуйте, господин Штайниц.

Штайниц. Здравствуй, Инкен. Очень хорошо, что ты пришла.

Инкен. Я долго раздумывала и вот, решила поздравить господина

Маттиаса... Это цветы, из маминого сада...

Штайниц. Цветы замечательные. Настоящие, не то, что из цветочного

магазина...

Инкен. Я только поздравлю, подарю цветы и пойду. Мне даже страшно -

здесь столько важных особ.

Штайниц. И не думай. Маттиас будет очень рад тебя видеть в такой день.

Как-никак, а ему сегодня стукнуло семьдесят.

Инкен. Когда я впервые увидела его... ну, тогда, три года назад, когда

вошла в его палату в больнице, думала... я думала, что он неживой.

Штайниц. Скажу по секрету, что и я не очень верил в его выздоровление.

Стыдно врачу признаваться в собственном бессилии, но... что было, то было.

Вот я и решил, что если моему другу так мало осталось жизни, пусть с ним

будет рядом такая прекрасная медсестра, такая девушка, как ты, Инкен.

Инкен. Если бы я догадывалась об этих ваших мыслях, я вы ни за что не

согласилась...

Штайниц. Согласилась бы. У тебя доброе сердечко...

Инкен. Я старалась, как могла... Я так хотела, чтобы он поправился.

Штайниц. Да, как говорят медики, травмы почти не совместимые с

жизнью... А потом еще эта ужасная, эта жуткая депрессия.

Инкен. Спасибо вам, доктор. Ваше искусство возродило его к жизни.

Штайниц. Э. девочка, кажется мое искусство, да и вся медицина мира

здесь не при чем. Это случай. Счастливый случай, что я пригласил тебя

ухаживать за своим больным. Это ты - самое лучшее на свете лекарство.

Инкен. Вы всегда шутите, доктор. И не всегда удачно.

Штайниц, Прости, Инкен, но посмотри на меня - так я выгляжу, когда

говорю серьезно. Знаешь ли ты, дипломированная медсестра, что от депрессии

нет таблеток, а есть только воля и желание жить дальше. И красивая женщина

рядом...

Инкен. Господин Штайниц, а может эта болезнь... вернуться, быть

рецидив?

Штайниц. Э, девочка, это страшная болезнь, она коварна и

непредсказуема. Мы, врачи,

только констатируем ее наличие, но никак не можем гарантировать, что

полностью кого-

нибудь вылечим. Она может явиться нежданно и ударить изподтишка...

Инкен. Как это было почти год назад?

Штайниц. Да, как это было почти год назад. Маттиас ушел из дома. провел

ночь в какой-то дешевой гостинице... И никто не знает толком. что с ним

тогда произошло. Постой, а ты-то откуда все это знаешь?

Инкен. Знаю. Я виделась с ним в ту ночь.

Штайниц. Ну-ка, ну-ка, выкладывай.

Инкен. Я не знаю, могу...

Штайниц. Можешь. Я - врач, мне все можно выкладывать.

Инкен. Он позвонил мне, спросил, умею ли я стенографировать.

Штайниц. И...

Инкен. И я приехала.

Штайниц. А дальше, дальше что?

Инкен. Он диктовал, я стенографировала. Он, он.. Он диктовал свое

завещание... Мне, мне показалось, что он хотел... уйти из жизни... Сам.

Штайниц. Меня это не удивляет. Продолжай.

Инкен. Нечего продолжать. Я отказалась.

Штайниц. Отказалась, что?

Инкен. Отказалась писать это дурацкое завещание. Сказала, что стыдно

думать о смерти, когда перед ним вновь открылась жизнь...

Штайниц. Вот это да! И что же Маттиас? Ему такое показалось не по

нутру?

Инкен. Да. Он потребовал, чтобы я доказала ему, почему это он не может

уйти из жизни, когда сам того пожелает.

Штайниц. С ним трудно спорить, он силен в логике.

Инкен. Еще бы. Я уж и не помню, что я ему отвечала всю ночь...

Глупости, наверно, какие-нибудь...

Штайниц. А вот это совершенно не важно... Важно, что он жив и весел

сегодня. Не важно, что говорить, иногда важнее, кто говорит.

Инкен. Вы опять шутите, я, пожалуй, пойду в сад, подожду, пока начнутся

торжества.

Штайниц. Вот это правильно, на свежем воздухе и среди листвы деревьев

ваша красота тоже расцветает.

 

Инкен уходит. Штайниц смотрит ей вслед. Входит Беттина.

 

Беттина. Сейчас приедет мэр. Он будет поздравлять папу и собирается

сделать его почетным гражданином города.

Штайниц. Давно пора. А то Маттиас просто затосковал без этого звания...

 

Стремительно, в окружении детей входит Маттиас в смокинге и бабочке.

 

Винтер. Господин Маттиас, приехал мэр и ждет вас в саду.

 

Маттиас уходит. Начинается бал. Звучит музыка. Инкен скромно стоит в

стороне от гостей. Ее замечает Эгмонт и приглашает на танец. Они танцуют

нечто быстрое, например, рок-н-ролл. Остальные присоединяются к танцу.

 

Паула. Я удивляюсь твоему отцу. После того, что случилось, он забился в

нору, как барсук, на целых три года и вот нате вам - настоящий праздник.

Вернее, балаган!

Вольфганг. На тебя не угодишь. То тебе не нравится, что отец

предпочитал быть один, теперь - этот праздник. Папа заслужил все эти

почести.и ему приятно их получить.

Паула. А ты знаешь эту девушку, что танцует с твоим шалопаем братцем?

Вольфганг. Ничего, симпатичная малышка! Что ты меня щипаешь? Я сказал

только, что она симпатичная, а кто она, откуда мне знать. Я не знаю всех

слуг в доме.

Паула. Она в доме не служит. Она бывшая медсестра, ухаживала за отцом

во время болезни, а теперь что-то вроде учительницы в маленькой частной

школе.

Вольфганг. Господи, и откуда ты все знаешь?

Паула. От твоего детского друга, адвоката Ганефельдта. Нет, за этими

мужиками нужен глаз да глаз...

Винтер. (Штайницу). Вот язва! Уж ей-то пальца в рот не клади. Вот вы бы

положили ей палец в рот?

Щтайниц. Кому? А, вы имеете в виду Паулу-Клотильду, урожденную

Рюбзамен?

Ни за что! Вы же знаете, я врач и очень дорожу своими конечностями...

 

Подходит Эрих.

 

Эрих. Вы мою жену не видели?

Винтер. Видимо, она в саду, там мэр присваивает нашему боссу звание

почетного гражданина.

Эрих. Что же вы мне раньше не сказали?

Штайниц. Он считал, что вы и сами догадаетесь.

Эрих. Не умничайте. Вы изворотливы, как змеи. Вам бы дипломатами

служить.

Винтер. Вы нам льстите, господин Клямрот.

Эрих. У вас ничего не получится, стрелку часов вам не повернуть назад!

 

Эрих уходит.

 

Винтер. Что он сказал насчет часов?

Щтайниц. Он сказал, что стрелки часов назад не крутятся.

Винтер. Стрелки? Я что, похож на часовых дел мастера?

Штайниц. Видимо, он подразумевал другое - ни вы, ни я не торопимся

перейти на его сторону и покинуть шефа.

Винтер. Нет уж, шеф для меня всегда шефом и останется.

 

Инкен стоит в стороне, наблюдая за происходящим. К ней подходят Паула и

Ганефельдт.

 

Ганефельдт. Здравствуйте, Инкен. Паула, ты не знакома с Инкен Петерс?

 

(Представляет их друг другу)

 

Паула. А вы лихо отплясываете, я видела.

Инкен. Что вы, так... как получается...

Паула. А чем вы занимаетесь?

Ганефельдт. Инкен работает...

Инкен. Я могу и сама - я работаю в частной школе.

Паула. И много зарабатываете?

Инкен. У меня шестнадцать детей, по две марки за каждого... Извините,

мне нужно отойти...

 

Инкен отходит в сторону.

 

Паула. Нет, она мне не нравится. Гордая какая-то.

Ганефельдт. Отчего же, она славная, очень красивая девушка...

Паула. Господи, и вы туда же... Ох, уж эти мужики. За всем нужен глаз

да глаз.

 

Входит Клаузен и Мэр.

 

Мэр. Восхитительный дом! В центре города такой сад, тишина! Прекрасно!

Клаузен. Позвольте, я вам представлю мою дочь Беттину.

Мэр. Очень, очень рад, мы все наслышаны о вашей благотворительной

деятельности...

Беттина. Это мой долг, господин мэр.

Клауцзен. Эриха, мужа моей дочери Оттилии, думаю, вам представлять не

надо?

Эрих. Разве что, как мужа дочери...

Мэр. О, с господином Клямротом мы достаточно хорошо знакомы, только я

на него в обиде - что-то никак не хочет баллотироваться в городской совет.

Эрих. Всему свое время. Стрелки часов назад не повернуть.

Мэр. Какие стрелки? Что-то я не понял.

Маттиас. Эрих у нас слишком деловой человек, вот и говорит загадками...

Пройдите в сад, господин мэр... Отдыхайте, веселитесь. Сегодня - мой день.

 

Мэр с гостями спускается в сад. Маттиас подзывает Винтера.

 

Маттиас. Винтер, окажите мне услугу. Я немного устал, весь этот шум...

Встаньте у дверей цербером и никого ко мне не впускайте. Хочу немного побыть

один...

 

Подходит Штайниц.

 

Штайниц. Ты устал? Как ты себя чувствуешь?

Маттиас. Нет, дружище, просто слишком много шума. Я уже отвык от всего

этого.

Штайниц. Но твои дети - молодцы, устроили такой праздник. А Беттина,

это она все придумала, просто умница.

Маттиас. Согласен. Знаешь, дружище, твое мнение иногда подобно печати,

которой заверяют документы. Сказал и словно припечатал. Да, Беттина умница,

только...

Штайниц. Она тебя боготворит.

Маттиас. Верно, но иногда до такой степени, что мне становится страшно.

Гейгер. Девочки всегда преклоняются перед отцами. Моя, например,

называет меня Зевсом или Яхве.

Маттиас. Фрейд видит в таких отношениях опасности, которые могут

вредить обеим сторонам. А, в общем, я действительно многим обязан Беттине и

благодарен ей. Она милый и добрый ребенок. Кстати, твоя дочь рассказывает

тебе когда-нибудь свои сны?

Штайниц. Нет. Моя Алиса слишком современная девушка. В лучшем случае

она говорит о спорте или своих преподавателях.

Маттиас А моя дочь рассказывает мне свои сны, и в этих снах я почти

всегда участвую в качестве какого-то высшего существа! Иногда -- вместе с

покойной женой.

Штайниц. Смерть матери сильно повлияла на нее.

Маттиас. Она утверждает, что наш брак вечен, что мы -- я и моя покойная

жена -- неразрывно связаны даже теперь.

Штайниц. Она просто утешает тебя.

Маттиас. Возможно, в первое время после...аварии и смерти жены. Но

сейчас, сейчас, я уже в этом не нуждаюсь. Благодаря тебе, друг мой, и...

Ну, в общем, я на пути к новой жизни. А сейчас, прости, я бы хотел остаться

один.

Штайниц. Понимаю. В такие дни меня тоже тянет на одиночество. Но, не

увлекайся, а то мэр сочтет себя обиженным и заберет назад свидетельство о

твоем почетном гражданстве.

Маттиас. Ни за что! Я этого не переживу!

Штайниц. Вот то-то же...

 

Штайниц уходит. Маттиас подходит к портрету жены.

 

Маттиас. Бабочка... Бабочка на твоей перчатке... Я помню, художник

сказал, что это

он на твоей руке. Навсегда. И вот, бабочка на твоей руке навсегда, твой

портрет тоже... Только тебя нет. Беттина не верит, что ты ушла, она все

время говорит, что мы с тобой связаны какой-то волшебной, какой-то

таинственной нитью. Бедная девочка, у нее всегда были какие-то фантазии...

 

Подходит к шахматной доске.

 

Ты помнишь эти шахматы? Мне их подарили на пятидесятилетие... двадцать

лет назад. Я научил тебя играть и мы часто разыгрывали здесь настоящие

баталии.

 

Жена Маттиаса выходит из портрета и становится у шахматной доски.

 

Ты хочешь сыграть со мной? Прошу. Кажется, твой ход... Так, ты

подвинула пешку.

Да, ситуация у меня неважная... Мне надо подумать, с кем-то

посоветоваться... Не с кем.

Сколько я разыграл разных дебютов, гамбитов, эндшпилей... Нет, не на

этой доске, в жизни. А эта партия может стать решающей. Что? Ты хочешь

сказать, что я и на этот раз выиграю? Не знаю, не знаю... Уж больно трудная

позиция. Вот, посмотри на черные фигуры, Тебе не кажется, что у них знакомые

лица? Иногда они обступают меня со всех сторон. Мне иногда становится

страшно...

А еще страшнее вспоминать тот день, когда мы поехали с тобой за город.

Сколько раз я хотел все исправить. Тысячи раз я спрашивал себя, зачем в тот

день я сел за руль! Почему я не увидел этот чертов грузовик на несколько

секунд раньше! Почему я не отговорил тебя сесть на заднее сиденье, а не

рядом со мной... Ты захотела быть ближе ко мне... Три года этого кошмара.

Много раз я подходил к той двери, за которой теперь ты и каждый раз меня

что-то удерживало, что-то мешало... Я говорил себе - там покой, там я снова

встречу тебя и... не мог. Ты меня понимаешь? Нет, ты уже давно за той

гранью, когда можно только наблюдать...

Я пойду слоном... Твой ход. Посмотри на меня, если Беттина права и

между нами действительно существует связь, отпусти меня... Я больше не могу

и не хочу вновь и вновь переживать тот день. Мне надоело застывшее время, я

хочу жить дальше. Я могу и хочу жить! Я не могу больше разыгрывать эту

партию с мертвыми... Извини...

Эта партия может продолжаться бесконечно, до тех пор, пока я не умру

или... не сойду с ума. Я не хочу ни того, ни другого. Я смахну все фигуры,

вот так, вот так... Все

партия окончена. Пока я жив, я свободен. Винтер, Винтер.

 

Входит Винтер.

 

Друг мой, сходите в сад и позовите госпожу Инкен Петерс.

Винтер. Простите...

Маттиас. Ну, пригласите сюда эту девушку... Она такая, красивая...

Винтер. Сегодня у вас собрались только красивые женщины.

Маттиас. Не дурачьтесь, Винтер. Вы знаете, кого я имею в виду.

Винтер. Разумеется. Но сегодня такой день, шеф, что даже мне хочется

пошутить.

Сейчас приглашу.

 

Маттиас остается один.

 

Ты только посмотри на нее. Посмотри и все. Я ничего не прошу, ничего не

решаю. Ты только посмотри на нее. Она тебе понравится...

 

Маттиас подходит к сейфу и достает из него ожерелье. Смотрит вопрошающе

на портрет жены. Входит Инкен и Винтер. Маттиас прячет ожерелье в карман.

 

Маттиас. Вы помните мое распоряжение?

Винтер. Разумеется. Сегодня я работаю Цербером.

 

Винтер уходит.

 

Маттиас. Здравствуйте, Инкен. Простите, сегодня такой день, так много

гостей... Я уже отвык от такого шума.

Инкен. Что вы, это же замечательно, что так много людей пришли

поздравить вас с днем рождения. И я тоже. Вот, цветы. Поздравляю.

Маттиас. Спасибо. Тронут... Нет, не то... Я хотел сказать..

Инкен. Какой красивый портрет. Очень красивая женщина...

Маттиас. Это моя жена... моя покойная жена...

Инкен. И эта бабочка на перчатке... Очень красиво.

Маттиас. Да, художник говорил, что изобразил себя в этом образе. И

вот...

Инкен. Он остался с нею навечно... Вы иногда говорили об этом, когда

болели... в бреду.

Маттиас. В бреду? Я вспоминал это в бреду?

Инкен. Да, и еще многое... Вы... вы еще говорили о смерти, о

самоубийстве... Чаще всего вы вспоминали какую-то дверь, куда вам хочется

уйти. Простите. Вам это, наверно, неприятно.

Маттиас. Забудьте. Эти дни, слава Богу, прошли. Сегодня надо

веселиться. А у меня.. я хотел сделать вам предложение.

Инкен. Что?

Маттиас. Предложение. Ах, извините, я не то хотел сказать, я хотел...

Инкен. Так, продолжайте. Сначала вы меня разыгрываете, а потом еще

извиняетесь? Интересно.

Маттиас. Нет, Инкен, вы меня не так поняли. Это деловое предложение. Я

предлагаю вам пожить у меня дома.

Инкен. И в каком же качестве? Снова медсестры?

Маттиас. Не, это уже ни к чему. Я хотел предложить вам место секретаря.

Инкен. Так, теперь вы предлагаете мне отбить хлеб у Винтера. Ведь он и

управляющий, и ваш личный секретарь.

Маттиас. И еще - преданный друг. Но у вас будут совсем другие

обязанности. Видите ли,

у меня скопилось много бумаг, черновиков, записей... Штайниц все время

предлагает мне

издать мои старые статьи отдельным изданием. Он утверждает, что мои

соображения, некоторые мои мысли весьма актуальны и сегодня.

Инкен. Я в этом не сомневаюсь.

Маттиас. Вот я и говорю, что вам здесь найдется много работы. Раньше

моими бумагами занималась...

Инкен. Ваша жена. И правильно. Статьи, заметки... это очень личное и

кому, как не жене

заниматься ими...

Маттиас. Еще я хотел...

 

Маттиас пытается достать ожерелье, но передумывает.

 

Нет, извините. Думаю, вы сами назначите ваше вознаграждение и скажете

Винтеру.

Инкен. Это очень неожиданно. Можно я подумаю? Хотя, по правде сказать,

я уже почти согласна. Я, пожалуй, пойду.

Маттиас. Да, да, конечно, идите... подумайте... Но я бы очень хотел

чаще видеть вас.

 

Инкен идет к двери, останавливается перед портретом.

 

Инкен. (портрету) Вечная бабочка...

 

Инкен уходит.

 

Маттиас.(портрету) Что скажешь? Молчишь.... я понимаю. Ты всегда

понимала меня.

 

Входит Штайниц.

 

Кто это? Я же сказал Винтеру... Ах, это ты, старый друг...

Штайниц. Опять та же бесконечная партия. И не надоело?

Маттиас. Ты прав, надоело. Но ты видишь, я ее закончил...

Штайниц. Закончил, но не совсем корректно. Решил начать новую?

Маттиас. Да, решил начать все сначала. И не только партию, всю жизнь.

Штайниц. Ты хочешь перечеркнуть все прошлое, свою славную биографию,

сделать из своей жизни чистую доску? Как говорили древние - табула раса?

Маттиас. Да, хотя и боюсь. Начинать всегда страшно. Но одно я знаю

точно, с этой партией я покончил навсегда. Для этого есть серьезная причина.

Штайниц. Я бы сказал - очаровательная причина. Я ее видел и

разговаривал с ней. Она хочет поздравить тебя с юбилеем.

Маттиас. Уже поздравила... И спасибо, лишний раз напомнил, что мне

сегодня - семьдесят. Старик...

Штайниц. Ну, ну, дружище. Человеку столько лет, каким он себя считает.

Брось ты эту арифметику, скучно.

Маттиас. Ты прав. А вот я сейчас покажу всем, сколько мне лет. Кроме

того, я вообще кое-что намерен показать моей семье.

 

Маттиас стремительно выходит и галантно приглашает Инкен на танец. Они

медленно танцуют вальс- бостон. Гости и дети завороженно смотрят на

прекрасную пару.

 

Картина вторая.

 

Сад у дома семейства Петерс. Анна, мать Инкен, возится с цветами.

Входит пастор Иммос.

 

Иммос. Какой прелестный уголок. Ваши руки творят чудеса, Анна.

Здравствуйте.

Анна. Здравствуйте, господин пастор. Ничего особенного, просто я люблю

копаться в земле.

Иммос. Да, вам простор, побольше земли и вы устроили бы на ней

настоящий цветочный рай.

Анна. Мне и здесь хватает.

Иммос. Я слышал, что адвокат Ганефельдт сделал вам лестное предложении?

Анна. Ничего не слыхала, да и адвокат у нас не бывает. Может, Инкен в

курсе дела?

Иммос. Нет, что вы... Я так, слышал краем уха. Знаете, в церкви много

болтают. А господин Клаузен часто бывает у вас?

Анна. Заходит иногда. Он тоже очень любит цветы.

Иммос. Да, для такого занятого, делового человека настоящее счастье

побывать здесь, посидеть, отдохнуть.

Анна. Ваша правда, господин пастор. После его тяжелой болезни ему и

впрямь надо больше отдыхать.

Иммос. Но подобная болезнь очень коварна, у нее случаются рецидивы..

Анна. Ну, не знаю. Господин Клаузен, когда бывает у нас, всегда в

прекрасном настроении, шутит, смеется.

Иммос. А какие у него взаимоотношения с Инкен? После того, как она

стала работать его секретарем, я слышал, будто они хотят пожениться?

Анна. Мало ли что болтают люди. У них самые невинные отношения. Они

даже на ты друг друга не называют.

Иммос. Но это только внешнее впечатление, а если копнуть глубже,

взглянуть на их дружбу глазами членов его семьи...

Анна. Я женщина простая и не могу смотреть на свою дочь глазами семьи

Клаузенов. Я смотрю своими глазами и ничего плохого в их дружбе не вижу.

Иммос. Поймите меня правильно, Анна, Вы ведь мудрая взрослая женщина, а

Инкен совсем ребенок...

Анна. Инкен не ребенок, она уже взрослая, умная девушка и сама знает,

что ей следует

делать, а что - нет.

Иммос. Да, да, конечно, но вы же знаете, эти слухи об Инкен и господине

Кдаузене... Это так неприятно Старый человек...

Анна. Не скажите, для своих семидесяти лет он очень молод

Иммос. Не слишком ли?

Анна. Опять вы намекаете на что-то такое. Уверяю вас, их отношения

совершенно невинны.

Иимос. И слава Богу. Ну, кажется, мне пора, колокола звонят

 

Появляется Ганефельдт..

 

Ганефельдт. Я тут проезжал мимо и заскочил на минуту...Здравствуйте,

госпожа Петерс. Что нового?

Анна. Что у нас может случиться. Все по старому. Разве что вас недавно

вспоминали.

Ганефельдт. Вот как! И с кем же?

Анна. С господином пастором.

Ганефельдт. А. пастор Иммос. Как же, знаю, достойный человек.

Присядьте. Поговорим.

Анна. Хотите цветок для вашей жены? Великолепная роза.

Ганефельдт. Спасибо, не надо. Я холостяк. У меня мало времени, нам

могут помешать, а дело деликатное.

Анна. Вы меня пугаете.

Ганефельдт. Вовсе нет, Анна. Дело пока поправимо. Вы догадываетесь,

вероятно, о чем это я?

Анна. Нет.

Ганефельдт. Я встретил Инкен в городе и поспешил к вам. Мы будем

говорить о ней, но лучше, чтобы она об этом не знала.

Анна. Инкен девушка самостоятельная и сама принимает решения.

Ганефельдт. Именно поэтому приходится действовать через мать, для блага

дочери.

Скажите-ка, Анна, а не хотелось бы вам с дочерью куда-нибудь переехать?

Анна. Переехать? Но мы и сюда недавно переехали. Куда же еще?

Ганефельдт. Ну, скажем, подольше от этих мест. Мало ли прекрасных

городов у нас в стране, или даже за рубежом.

Анна. Не знаю, как-то мы не думали об этом. Ни я, ни Инкен... Для этого

деньги нужны,

чтобы так путешествовать с места на место.

Ганефельдт. Вот об этом я и хотел поговорить. Если вам предложат э-э-э,

довольно крупную сумму, то вы захотите переехать куда-нибудь подальше?

Только это - строго между нами.

Анна. Я не болтушка какая-нибудь.

Ганефельдт. Итак, еще раз - уедете ли вы отсюда подальше, если вам с

Инкен предложат за это сорок тысяч?

Анна. Неожиданное и странное предложение, господин управляющий?

Ганефельдт. Ничего странного. Обыкновенное деловое предложение.

Анна. Вот куда все зашло! Хотят убрать Инкен подальше? Господин Клаузен

мог бы сделать это и подешевле.

Ганефельдт. Маттиус Клаузен об этом ничего не знает.

Анна. Вы хотите сказать - не хочет знать? Так все большие люди делают.

Ганефельдт. Повторяю, господин Клаузен ничего не знает и не должен

знать. Никогда.

Анна. Откуда же такие деньжищи?

Ганефельдт. Вы помните, что обещали молчать?

Анна Эх, господин хороший, да разве кричат на всех перекрестках, что

тебе дали под зад коленом?

Ганефельдт. Скажем так - деньги платят члены семьи, и они готовы на

все, так как хотят покончить с этой историей раз и навсегда.

Анна. С историей? Какой?

Ганефельдт. А разве нет ничего? Тем лучше. В таком случае вы

становитесь состоятельной вдовой, а Инкен, дай бог каждому, становится

богатой невестой. Если она согласится, сумма может быть зна-а-чительно

увеличена.. Я не требую ответа сейчас, но ведь все мы люди. Подумайте!

Деньги -- это деньги, а случай -- это случай. Не упускайте его!

Анна. Боюсь, Инкен это не понравится.

Ганефельдт. А ей ничего и надо знать.

Анна Шила в мешке не утаишь, и, когда она узнает все, плюнет мне в

лицо. И вам.

Ганефельдт. Повторяю, ей незачем знать.

Анна. Знаете, что она мне на это скажет: "Мать, ты что, меня в шлюхи

определила?"

Ганефельдт. Ну, не думаю, что она такое скажет.

Анна. А я думаю. Она может...

Ганефельдт. Так вот, я сказал все. Вы прекрасно знаете, кто такой

господин Кламрот. С профессором Вольфгангом Клаузеном я сидел в школе за

одной партой; его жена -- еще та стерва! Подумайте, против кого вы

выступаете.

Анна. Значит, господин Клаузен здесь не при чем? Это господин Клямрот

хочет, чтобы он расстанется с Инкен?

Ганефельдт. Не только господин Клямрот, можно сказать, что вся семья

.Весь вопрос в том, кто окажется победителем...Берите деньги и подумайте о

преимуществах богатства над бедностью. До свидания.

 

Ганефельдт уходит. Слышен шум подъезжающей машины. Входят Инкен и

Эгмонт.

 

Инкен. Слава Богу, я опять на твердой земле.

Эгмонт. Извините, я думал, что это вам нравится.

Инкен. Да, мне нравится ездить на хорошей машине, но не с такой же

скоростью!

Мама, возьми эти конфеты.

Анна. Откуда у тебя деньги на такие дорогие конфеты? Ты что, выиграла

на скачках?

Инкен. Это все Эгмонт. Он уговорил меня принять в подарок эту коробку.

Возьми, я знаю, как ты их любишь.

 

Анна уходит.

 

Спасибо еще раз, Эгмонт. Все было очень мило - и прогулка в город, и

кафе... Мороженое было очень вкусным.

Эгмонт. Рад, что понравилось. Можем еще повторить, например, завтра?

Инкен. Нет, пожалуй, завтра я должна кое-что сделать для вашего отца.

Много дел накопилось. Это сегодня он отпустил меня прогулять работу с вами.

Эгмонт. Я и сам удивился отцу, он чуть ли не заставил меня пригласить

вас на эту прогулку.

Инкен. Ваш отец удивительный человек и то, что он делает, всегда имеет

какой-то скрытый для других смысл.

Эгмонт. Ну, не всегда. Я, например, догадываюсь, почему он попросил

меня об этом.

Инкен. Почему же?

Эгмонт. Он хочет, чтобы мы подружились.

Инкен. Мы и так с вами друзья.

Эгмонт. Мы можем стать еще лучшими друзьями.

 

Эгмонт обнимает Инкен и целует. Она не отвечает на поцелуй.

 

Инкен. Ну, и как?

Эгмонт. Вы не любите целоваться?

Инкен. Отчего же? Разве я не женщина?

Эгмонт. Что вы! Еще какая! Но, не моя...

Инкен. Совершенно правильно, не ваша. И в этом нет вашей вины. Вы

замечательный парень, Эгмонт. Молод, красив, да еще и спортсмен... Да любая

девушка с вами пойдет хоть на край света.

Эгмонт. Но не вы.

Инкен. Но не я.

Эгмонт. Вы любите моего отца?

Инкен. Не знаю, можно ли мои чувства обозначить одним словом... Не

знаю. Это, видимо, нечто большее, чем просто любовь.... Он, он.. Он очень

похож на вас, а вы на него, И все же он один такой. Других таких не бывает.

Как будто природа отлила его в драгоценном металле в единственном

экземпляре, а форму - разбила.

Эгмонт. Я очень рад за вас. И за него.

Инкен. Спасибо, милый Эгмонт. Можно теперь я вас поцелую?

 

Инкен целует Эгмонта и тот слегка смущенный уходит. Входит Беттина.

 

Беттина. Здравствуйте, Инкен. Это я машину Эгмонта сейчас видела?

Инкен. Да, он подвез меня домой.

Беттина. Поздравляю. Вы пользуетесь успехом у всей семьи Клаузенов,

точнее, у ее мужской части.

Инкен. Ошибаетесь, не всей. Профессор Вольфганг Клаузен не принадлежит

к числу моих близких знакомых.

Беттина. Это еще впереди, я полагаю.

Инкен. Что привело вас в наш скромный дом?

Беттина. Исключительно интересы моего отца.

Инкен. Вашей семьи, вы хотели сказать?

Беттина. Это одно и то же.

Инкен. Я так не думаю. У каждого человека всегда есть свои личные

интересы, а уж у вашего отца и подавно. Он не человек стаи. Он одиночка.

Беттина. Откуда вам это знать? Вы в нашем доме без году неделя, а наши

отношения в семье складывались десятилетиями.

Инкен. Иногда достаточно одной ночи, чтобы узнать о человеке все. И

даже больше.

Беттина. Вы намекаете на ту ночь, которую вы провели с моим отцом в

отеле, когда он, можно сказать, сбежал из дома? Я об этом знаю, он сам мне

рассказал.

Инкен. Вообще-то я сказало образно, но раз вы настаиваете, могу

подтвердить, что та

ночь стала для вашего отца очень и очень важной в жизни.

Беттина. Откуда вы это можете знать? Подумаешь, провела со стариком

ночь в постели,

воспользовалась его слабостью и теперь претендует на большее. Если не

на все. Послушайте, Инкен, вы ведь неглупая женщина, ну зачем вам это все

нужно? Отец и так не забудет оказанной ему услуги и щедро вознаградит вас. А

еще больше вознаградим вас

мы, его семья.

Инкен. А вы знаете, почему в ту ночь ваш отец ушел из дома, и что мы с

ним делали до утра в отеле?

Беттина. Да уж, я хоть и незамужняя женщина, но хорошо себе

представляю....

Инкен. Ничего вы себе не представляете. Ему нужна была стенографистка,

вот он и позвонил мне... Это - случай, он мог бы позвонить кому-то еще...

Беттина. Вы приехали и переспали со старым человеком. Не так ли?

Инкен. Если бы так, не было бы ничего. Даже этого разговора с вами. Это

была жестокая и очень трудная ночь для нас обоих. Я рада, что сумела помочь

ему.

Беттина. Выходит, мы вас все должны благодарить? Спасибо!

Инкен. Ничего вы не поняли... Не надо ни за что меня благодарить. Вам

проще считать меня шлюхой, которая охотится за деньгами вашего отца, вот и

считайте. Вам будет легче.

Беттина. Простите, Инкен. Я не хотела вас обидеть, все это я делаю

только ради моего дорогого отца...

Инкен. Вы не поверите моим словам, но я тоже все делаю ради него.

Извините.

 

Беттина уходит. Входит Анна.

 

Анна. Кто эта женщина?

Инкен. Это дочь господина Клаузена Беттина.

Анна. Беттина? Как же я ее не узнала? И зачем она приходила?

Инкен. Не знаю. Думаю, она хотела добра своему отцу...

Анна. Все хотят добра своим родителям. Не она одна хочет добра

господину Клаузену.

Инкен. Вот как? А тебе откуда это известно?

Анна. Известно. А я хочу добра своей дочери. Мне плевать на других,

лишь бы моя дочь была счастлива.

Инкен. Мама, что с тобой? О чем это ты?

Анна. Да все о том же, о твоих отношениях с господином Клаузеном.

Хорошо, ты была у его сиделкой, помогала ему, когда он болел.. Конечно, он

благодарен тебе, я бы тоже на его месте была благодарна за такую сиделку...

Но ты-то, ты! Я тебя действительно не понимаю. Столько замечательных молодых

людей делали тебе предложение. Не станешь же ты всерьез утверждать, что всем

им ты предпочитаешь, извини меня, старика.

Инкен. Вот именно, предпочитаю и, если он не станет моим мужем, я

застрелюсь.

Анна. Ради Бога, Инкен, избавь меня от твоих шуточек.

Инкен. Это не шуточки.

Анна. Это болезненные фантазии, с которыми надо бороться. Неужели ты

всерьез думаешь, что господин Клаузен сделает тебе предложение? Скорее он

женится на английской королеве. А ты не королева, ты - обыкновенная училка.

Инкен. А может он увлекается именно училками?

Анна. Да, увлекается, но не до венца, а до постели. Такая красотка, как

ты, самого Мафусаила введет в грех.

Инкен Мама, поговорим серьезно. Ты меня не знаешь. А главное, не знаешь

Маттиаса. Господи, что я до сих пор знала? Встреча с ним переродила меня.

Всю жизнь, сколько не проживу, я буду помнить, ничего не растрачу из того,

что он мне дал.

Анна. Что же такое особенное он тебе дал?

Инкен. Этого не положишь на стол, как пищу, не сосчитаешь, как

деньги....

Анна. Инкен, мы же хотели говорить серьезно.

Инкен. Сегодня у меня день семьи Клаузенов. Сначала Эгмонт потом

Беттина. Я теперь увидела -- она мой враг. И знаю, почему. Она боится

потерять своего замечательного отца и думает, что из-за меня.

Анна. Тебе бы сходить к психоаналитику - у тебя явная мания величия.

Инкен. От этого ничего не изменится.

Анна. Беттина, любимая дочь Клаузена ревнует к тебе, ничего не значащей

малышке?

Инкен. Да, мама, но это ей не по зубам. Она меня не сломит. Может ты и

не заметила, но твоя дочь стала настолько взрослой, что вышла из-под твоей

власти.

Анна. Прошу тебя, Инкен, поговорим серьезно, прошу тебя.

Инкен. Слушаю тебя.

Анна. Вот.

Инкен. Что это?

Анна. Деньги.

Инкен. Откуда?

Анна. Их принес адвокат Ганефельдт. Сказал, что эти деньги от семьи

Клаузенов. Еще он упоминал господина Клямрота.

Инкен. И за что же он дал эти деньги, мама?

Анна. Господин адвокат посоветовал нам уехать куда-нибудь подальше. А

денег обещал дать еще, если ты согласишься.

Инкен. И во сколько же сребреников меня оценили?

Анна. Господин адвокат сказал, что здесь сорок тысяч.

Инкен. Не очень-то они расщедрились, боятся переплатить.

Анна. Что ты говоришь, Инкен. Может нам и вправду отсюда уехать? Не

нравится мне все это, ох, не нравится. Я боюсь, Инкен.

Инкен. Конечно, и я боюсь. Но буду делать то, что считаю нужным. Это

мое личное дело.

Хотя, вижу, многим это не по душе. Вот, прочитай, мама, что мне

прислали.

Анна (читает). " Ты втерлась в доверие, воспользовалась своей

молодостью, чтобы соблазнить старика и завладеть его имуществом. Как тебе не

стыдно, получи деньги за свои услуги и проваливай прочь из порядочного

дома..." Боже, какой стыд! А подпись?

Здесь нет подписи.

Инкен. Такие письма не подписывают, мама.

Анна. Инкен, заклинаю тебя, отступись, у тебя... у нас появились

могущественные враги.

Инкен. Ты права, мама. Давай сюда деньги, я найду им применение. Идем,

выпьем чаю с конфетами, Ты ведь их любишь, правда? Идем.

 

Инкен и Анна уходят.

 

Картина третья.

 

В рабочем кабинете проходит небольшое деловое совещание. Клямрот и

Ганефельдт.

 

Эрих. Эти старики очень уж уверены в своей правоте.

Ганефельдт. И не без оснований, Эрих. Они знают, как вести дела.

Эрих. Ты хочешь сказать, знали. Сегодня они уже устарели. И сами, и их

методы. Все-таки я думаю, что часть акций надо продать, а деньги вложить за

границей.

Ганефельдт. Думаю, господин Клаузен будет против.

Эрих. Я в этом уверен. В совете директоров у меня будет большинство,

так что я не проиграю.

Ганефельдт. Но риск очень велик. Вот здесь, по моей просьбе, экономисты

сделали расчеты. Посмотри, дело не такое прибыльное, как кажется.

Эрих. Плевать я хотел на эти расчеты! У меня нюх на деньги, я носом

чую, где ими пахнет, а это этого дела просто несет деньгами. Огромными

деньгами.

Ганефельдт. Смотри, Эрих. Я бы на твоем месте подождал. Старик будет

бороться.

Эрих. Ну и что? Пусть борется. Он все равно проиграет. Это он

хорохорится, чтобы показать, что он еще в форме. Бегает по утрам, делает

зарядку. Бр-р-р! Меня в дрожь бросает, когда я думаю о зарядке по утрам и

холодном душе...

Ганефельдт. А зря. Древние говорили - в здоровом теле здоровый дух.

Эрих. А идите вы подальше с вашей латынью. Я и так здоров, как бык.

Знаешь, я познакомился на днях с такой девушкой... Пальчики оближешь.

Ганефельдт. А если Оттилия узнает? Поосторожнее, Эрих.

Эрих. А что Оттилия? Она до сих пор влюблена в меня как кошка. Она меня

обожает!

Ты думаешь, она не догадывается обо всем? Еще как догадывается, но...

прощает своего маленького Эриха...

 

Входит Инкен.

 

Инкен. Простите, я помешала?

Ганефельдт. Здравствуйте, Инкен.

Эрих. Что вы! Ничуть не помешали. Мы уже все дела закончили, собираемся

идти домой.

 

Эрих делает знаки Ганефельдту.

 

Ганефельдт. Ладно, Эрих, поговорим позже. Ох, уже скоро семь... я

опаздываю.

До свидания Инкен, пока, Эрих. Я побежал.

Эрих. Пока, пока... Инкен, какая радость для меня, что вы пришли.

Проходите, садитесь. Выпьете что-нибудь?

Инкен. Да, что-нибудь не очень крепкое. Значит, это и есть кабинет

господина Клаузена?

Эрих. Да, он самый. Он в последнее время не очень-то часто здесь

бывает, так что я его использую. Так удобнее.

Инкен. Кому удобнее?

Эрих. Всем. Служащим, потому что они привыкли здесь находить шефа, мне,

потому что здесь есть все для руководства фирмой...

Инкен. А вы уже ею руководите?

Эрих. Какая вы злая. Нет, пока не руковожу, я только замещаю господина

Клаузена в его отсутствие. А так как ему некогда, то все чаще приходится

брать решение многих вопросов на себя. Вот, выпьем по этому случаю

шампанского.

Инкен. А что же это за случай такой?

Эрих. Судьба нас свела вместе. Да, именно судьба предначертала нашу

встречу.

Инкен. Вы верите в судьбу? Не похоже.

Эрих. Вы правы. Ни во что я не верю, особенно во всякие там

потусторонние штучки. Это я так, к слову. Тем более, что я рад видеть вас.

Если бы судьба действительно существовала, то мы должны были познакомиться

раньше.

Инкен. А что бы это изменило?

Эрих. Все. Во-первых, старик просто бы вас не заметил, во-вторых, вы бы

узнали, что я за человек. Вы так молоды, и так красивы. А я так здоров и так

богат. Отличная получилась бы пара.

Инкен. Занятное рассуждение. А как же ваша жена, она тоже нашла бы нас

красивой парой?

Эрих. Оттилия здесь не при чем.

Инкен. Еще как причем! Ведь вы в таком случае, были бы только здоровы,

а уж никак не богаты.

Эрих. Неправда. Деньги ее отца лишь плацдарм для меня, я сам

зарабатываю сейчас

столько!

Инкен. За его спиной? Или, может, я ошибаюсь?

Эрих. Э, бросьте. Деньги, всегда деньги, как бы их не зарабатывали.

Хватит об этом, поговорим лучше о нас с вами. Какая вы все-таки

хорошенькая...

Инкен. Знаю, а вы такой здоровый... я уже слышала.

Эрих. Ну что вы нашли в этом старике, Инкен? Его деньги? Так они

никогда вам не достанутся, его семья этого не допустит. Он стар, Инкен. Еще

год-другой и ему все, конец... И с чем же вы останетесь? С дряхлым стариком

на руках и без денег? Все в ваших руках сейчас, решайте. Ну, почему бы нам

не подружиться? Познакомимся поближе и тогда вы поймете, что судьба, как вы

говорите, ошиблась.

Инкен. Судьба не ошибается, ошибаются люди. Подойдите-ка сюда, вот

сюда, к зеркалу.

Посмотрите внимательнее. И запомните - таких. как вы, на земле тысячи,

десятки, сотни тысяч... А Маттиас Клаузен - один. Вот потому вы никогда и

нигде не сможете встать с ним рядом. Он всегда будет стоять выше, а не рядом

с вами...

Эрих. Однако вы чересчур гордая, я бы на вашем месте...

Инкен. И на моем месте вам тоже никогда не быть. Вот ваши деньги,

заберите их, господин Клямрот. Но, должна сказать.... Вы победили. Я уезжаю.

И вовсе не потому, что вы здесь сейчас говорили. Вам этого не понять, но

я... я уезжаю. Передайте вашей семейке, что вы выиграли. Прощайте.

 

Инкен уходит, Клямрот собирает деньги с пола.

 

Дом Клаузена. Эгмонт и Маттиас.

 

Маттиас. Как прошла прогулка?

Эгмонт. Замечательно, отец. Спасибо за машину. Это - зверь! Инкен даже

испугалась.

Маттиас. Испугалась? Ты, наверно, выступал, как петух и гнал машину

вовсю?

Эгмонт. Ну, не вовсю, но все-таки...

Маттиас. И что же вы делали почти весь день?

Эгмонт. О, папа! С такой девушкой время летит незаметно. Мы ездили в

лес, потом сидели в кафе, ели мороженое....

Маттиас. И все?

Эгмонт. Все. А еще разговаривали.

Маттиас. И что же она сказала?

Эгмонт. Она? Ничего. Зато я кое-что понял.

Маттиас. Вот как? И что же ты понял?

Эгмонт. Я для нее слишком молод, папа.... И очень рад за тебя. Ты у

меня молодец.

Маттиас. Вот то-то...

 

Входит Винтер.

 

Винтер. Господин Клаузен, вы куда-то уезжаете?

Маттиас. Вроде бы никуда не собирался. А в чем дело?

Винтер. Госпожа Инкен...

Маттиасс. Что, госпожа Инкен?

Винтер. Она послала меня за чемоданами и, по моему, отправилась их

упаковывать.

Маттаиас. Эгмонт, твоя машина здесь?

Эгмонт. Да, стоит в гараже.

Маттиас. Дай сюда ключи.

Эгмонт. Может, я тебя отвезу7

Маттиас. Нет, я сам. Я должен все сделать сам. Ключи!

 

Слышен шум отъезжающей машины.

 

Картина четвертая.

 

Инкен и Анна с чемоданами торопятся к поезду. Слышны гудки, объявления

по радио.

Слышно, как трогается поезд.

 

Инкен. Ну, вот, кажется, опоздали. Это все ты, мама, то возьми. это...

Зачем нам все это барахло?

Анна. Это не барахло. Все эти вещи очень дороги мне. Я не могла их

бросить.

Инкен. Никто и не собирался их бросать. Можно было послать за ними и

все.

Анна. Ты ничего не понимаешь. Некоторые вещи нельзя оставлять никогда и

нигде.

Инкен. Ладно, мама, не будем спорить. Раз мы опоздали, немного

передохнем.

Анна. Да уж, ты как с цепи сорвалась. Прибежала, мама, скорей,

скорей...Мы от кого-нибудь убегаем?

Инкен. Может быть. Правда, не в том смысле, о чем ты подумала.

Анна. Я и не думала вовсе, теперь ты в семье все решаешь. Раньше - твой

отец, теперь - ты. Такая же решительная. То здесь для тебя рай, теперь в

другом месте... Ну теперь-то мы заживем иначе. С такими деньгами нам везде

будут рады, да и у тебя от женихов отбоя. не будет...

Инкен. Какие деньги? Ах, да... Ладно, хватит, мама, поговорим обо всем

в поезде. У нас будет много времени на разговоры. Сходи-ка, узнай, когда

будет следующий поезд. И купи что-нибудь попить, у меня все во рту

пересохло.

Анна. Пересохнет от такой гонки....

 

Анна уходит. Инкен присаживается на чемодан и не видит, как на перроне

появляется Маттиас Клаузен. Он медленно подходит к Инкен и молча стоит перед

ней. Инкен сначала замечает башмаки, стоящего перед ней мужчины, затем

поднимает голову.

 

Инкен. Вы? Здесь?

 

Маттиас молчит.

 

Нет, это и вправду вы, мне это не снится?

Маттиас. К счастью, или к сожалению, но действительно это я. Вы куда-то

уезжаете?

Инкен. Да, я собиралась... Мне надо... В общем, я думала, как лучше...

Господи, это и в самом деле вы! Как вы узнали? Я никому не говорила! Вы

следили за мной?

Маттиас. Что вы! Просто... просто вы, наверно не знаете, но у Винтера

особенный слух...

Вот он и услышал нечто о пятичасовом поезде... И я, и я решил проводить

вас. Возможно, это ваш самый благоразумный поступок в жизни - избавиться раз

и навсегда от старого мучителя.

Инкен. Однако, вы плохой экстрасенс. Чтение мыслей - не ваша сильная

сторона.

Маттиас Вот, вот... Однако у меня достаточно осталось мозгов, чтобы

понять, что я что-то сделал не так... Вернее, я все делал не так.

Инкен. И вас это так взволновало?

Маттиас. Когда я это понял, да. Хотя, до конца во всем пока не

разобрался.

Инкен. И вы всегда так дотошно разбираетесь в своих поступках?

Маттиас. До некоторых пор... Сейчас все не так. Когда вы были рядом, я

не так остро ощущал ваше присутствие, но вот вы убежали и я...

Инкен. Тогда это упрек не вам, а мне. Наверно, это я что-то не так

сделала.

Маттиас. Ни в коем случае! Я, и только я вынудил вас к отъезду?

Инкен. Не много ли на себя берете, господин Клаузен? Не стоит винить

себя в том, в чем вы совершенно не виноваты. Улыбнитесь, сегодня такое

прекрасное утро, мы с вами на вокзале, вы провожаете меня. Это так

романтично...

Маттиас. Вы, как всегда, правы, Инкен. Кажется, рядом даже свадьбу

справляют?

Инкен. А может быть крестины? Согласитесь, это гораздо веселее.

Маттиас. Конечно! Колокола оповещают небо о появлении нового человека

на земле.

Инкен. Вы красиво сказали: "Колокола оповещают небо..."

Маттиас. Говорят, что романтика исчезла из мира, но я с этим не

согласен, вы ее так тонко чувствуете, Инкен.

Инкен. К сожалению, для романтики на этой планете остается все меньше и

меньше места, и это меня огорчает.

Маттиас. Это потому, что рядом с вами я, старый, безнадежно старый

идиот. И для вас я просто ничто, пустое место.

Инкен. Ай, ай, ай, господин Клаузен, смирение паче гордости... Как же

иначе! Однако вы не оригинальны, весьма не оригинальны. Кое-кто подумал об

этом гораздо раньше вас.

Маттиас. О чем вы, Инкен? Я не понимаю.

Инкен. А тут и понимать много ума не надо, прочитайте это письмо.

Маттиас. Я не читаю чужих писем.

Инкен. Это - можно. Его можно читать прямо на площади или по радио.

Настолько оно правильное. А главное, полностью совпадает с вашими мыслями.

Та что, читайте и находите подтверждение той глупости, которую только что

так высокопарно произнесли.

 

Маттиас читает письмо, потом комкает его.

 

Маттиас. Это - гадость. Но, тем не менее, абсолютная правда. А почему

оно у вас, вы его не выбросили, не сожгли?

Инкен. У меня целая коллекция таких писем, это еще самое безобидное...

Маттиас. Так вот почему вы решили уехать...

Инкен. И вовсе нет. Я тоже отнеслась к этому спокойно. Мало ли что

можно написать. Но правда в другом - я вам не нужна, рядом с вами я чувствую

себя никчемной, ненужной... Я хочу вам помочь, но вам никто не нужен, а меня

охватывает отчаяние, что не хватает сил, не хватает ума, сочувствия....

Маттиас. Ах, Инкен, Инкен... Вы правы, но прошу вас, еще немного

терпения... Хоть еще немного.

Инкен. Вы думаете, дело только в терпении?

Маттиас. Да, именно в терпении.

Инкен. И сколько же еще терпеть? До конца света?

Маттиас Инкен, человек такое сложное и непонятное для самого себя

существо...

Инкен. Я так и думала - с вами что-то случилось, чего я пока не

понимаю. И вы это всячески скрываете.

Маттиас. Вы правы, случилось... И мне так хочется рассказать вам.

Инкен. Так рассказывайте, чего же вы еще ждете!

Маттиас. Вы помните ту самую ночь? Конечно. помните наш бесконечный

спор... И вот, пришло время, когда снова надо решать. И снова передо мной

два выхода - один из них тот, о котором мы говорили в ту ночь. Древние

называли его стоическим - одним разом кончаешь со всеми делами а заодно и со

всей жизнью. Причем, добровольно.

Инкен. Что ж, выход простой, а главное, очень эффективный. Для всех. Об

этом мы уже говорили. Вы снова вернулись к тем мрачным мыслям? Отлично,

давайте покончим со всем разом. Вместе. Прямо здесь, на вокзале. Это будет

так романтично!

Маттиас. Инкен, не гневи Бога! Ты не смеешь так распоряжаться своей

молодостью! Другое дело - я... Мне уже семьдесят лет. В конце концов, это

мое законное право, но для такой девушки, как ты, -- ужасное преступление.

Инкен. Ну, в таком деле, мне кажется, возраст не имеет особого

значения...

Маттиас. Инкен, не отнимай у меня этот выход! Но он возможен только для

меня! Если ты осмелишься... я никогда, нигде, даже в аду, не найду покоя.

Инкен Вы говорите мне - оставь меня одного, не закрывай мне выход, не

иди со мной по одному пути, не нарушай моего покоя... Сейчас мы стоим на

перроне, я сяду в поезд, и больше вы никогда обо мне не услышите, ваш покой

будет в полной неприкосновенности.

Маттиас. Инкен, ну, как ты не хочешь понять! Я не имею права связывать

тебя с моей судьбой. Будь я молод, я создал бы тебе новую жизнь, в которой

не было бы и мысли о смерти. Увы, это не так.... Стало быть, ты права, когда

собралась от меня уехать - мы должны отказаться от личного счастья из

чувства долга.

Инкен. Вы теперь сами предлагаете мне уехать? Вы хотите отказаться от

личного счастья? Вы хотите убить наши души, а это преступление худшее, чем

убийство физическое! Неужели вы так слепы, что не видите очевидного, того,

что давно увидели все, спросите об этом вашего сына Эгмонта!

Маттиас. Эгмонта?

Инкен. Ну, да, Эгмонта. Разве это не вы так хитро устроили нашу с ним

воскресную прогулку?

Маттиас. Я... Вообще-то я хотел, чтобы это... вы погуляли,

проветрились...

Инкен. Да, да, вы, и не запирайтесь, старый иезуит и нтриган. Разве он

вам ничего не рассказывал?

Маттиас. Да... да, он рассказывал, но... Неужели это правда? Ты - такой

еще ребенок, и я? Я подумал, это просто милая шутка....

Инкен. Вы слишком самоуверенны! Я не выношу вас! Вы все время смотрите

на меня. как на вашу сиделку, как на вашего секретаря, как на красивую

игрушку возле вас... Но никогда не посмотрели на меня как на женщину! Я же

женщина, в конце концов! И хочу любви и счастья! Посмотрите, вот моя грудь,

вот мои ноги, вот мое лицо. глаза, губы...А вы слепой дурак!

Маттиас. Господи, девочка моя... Я бы давно это сказал сам, но, увы, я

не умею... Я думал, я считал, что это просто невозможно. Знаешь, как это

бывает в науке - задача кажется неразрешимой и ты боишься за нее браться

именно поэтому. Мне казалось, что все и вся на этом свете против нашей

любви, меня бросало из одной крайности в другую. От черного мрака

беспросветности к вершинам сияющего рая с тобой вместе.

Инкен И в беспросветном мраке и в солнечном раю мы будем вместе, только

вместе. Иначе мне и рай не нужен. Боги не допустят, чтобы над ними смеялись

люди.

Маттиас. Ты права, моя девочка, я вспоминаю ночь, когда я вынес себе

приговор, страшный приговор, но богам это не понравилось и вот - мир

преобразился!

Инкен. И мы в нем навсегда, любимый.

Маттиас. Да, моя любимая, навсегда. Я знаю, нам будет нелегко, но я

этого не боюсь. Сегодня утром впервые был такой резкий разговор с Беттиной.

Она осыпала меня упреками и зашла очень далеко. Даже воззвала к моей

покойной жене против меня. Мне было больно, ведь она говорила и от имени

других членов моей семьи. Но это все уже позади. Не хочу оглядываться в

прошлое, иначе оно не даст нам быть счастливыми. Теперь, любимая, ты - моя

Антигона, я вверяю тебе искалеченного человека, вернее, что от меня

осталось.

Инкен. Но ты не закончил о семье.

Маттиас. Да, об этом... Ты же знаешь, я не делаю из всего тайну, и наши

отношения стали известны. Правда, сплетня опережает факты, но сейчас она уже

соответствует истине... Мы все решили, любимая. В знак этого, Инкен, прими

это кольцо.

Инкен. Я не могу... Оно слишком дорогое для меня.

Маттиас. Пустяки. Пусть оно соединит нас навеки. Инкен, мне хорошо, моя

душа освободилась и так еще никогда не было в моей жизни. И так -- до

конца... Каков бы он ни был.

 

Картина пятая.

 

Дом Маттиаса Клаузена. Гостиная. Cлуга под присмотром Винтера накрывает

на стол. Входит Клямрот.

 

Эрих. Кто у шефа в кабинете?

Винтер. Наверно, доктор Штайниц.

Эрих. Бросьте, Винтер - я подъезжал сюда и видел, как он выходил