Тема 9. Основные политико-идеологические течения современности

Каждому стилю присущи собственные идеологические стереотипы, но только второй из них может быть с полным основанием отнесен к «идеологическому стилю». Например, в политических системах Великобритании и США агрегация политических интересов при всем их многообразии осуществляется в рамках строго ограниченных (конституционно закрепленных) типов политического участия и действия. Идеологическая перспектива политической деятельности определяется общими положениями, не препятствующими созданию «атмосферы рыночной площади», на которой политические партии, законодатели и правительственные чиновники заключают выгодные для себя сделки.

Традиционалистский стиль политики ориентируется на прошлое с целью определения альтернатив для будущего. Главное место в артикуляции интересов больших социальных групп принадлежит немногочисленным (нередко замкнутым) элитам, опирающимся на освященные стариной представления о смысле существования, в которых религия играет определяющую роль.

Ориентированный на абсолютные ценности стиль политической жизни и сознания отвергает принцип компромисса, имеющий целью согласование многообразных интересов. Этот стиль может определяться системой жестких, рационально выверенных принципов, в соответствии с которыми правители устанавливают нормы политической жизни. То, что представляется им совершенным решением, закрепляется соответствующими предписаниями.

Такой тип агрегации интересов не может существовать вне определенной политической культуры с господствующей идеологией в качестве ядра. Эта идеология обычно рисует дихотомическую, контрастную картину мира, разделенного на «своих» и «чужих», «друзей» и «врагов». Врагами могут стать «бывшие», «иностранные интервенты» (эпоха якобинской диктатуры), «капиталисты-эксплуататоры» и «империалисты», «красно-коричневые», «жидо-масоны» и т.п.

Коммунистическая и фашистская идеологии являются наиболее контрастным выражением политической системы, внутри которой правящая элита стремится к реализации своих целей, используя прямое насилие и подвергая систематической идеологической обработке основную массу населения. Такой режим ученые нередко называют идеократией.

Специфический тип идеократии проявился в тоталитарных государствах, когда обществу навязывается при помощи насилия и манипулирования сознанием система воспитания, основанная на официальной идеологии при строгом запрете любых других альтернативных идеологий. Идеократия в этом смысле является синонимом политического режима, при котором идеология выступает в качестве важнейшего средства легитимизации государственной власти.

Следует отметить также, что понятие «идеократия» иногда используется в более общем смысле для того, чтобы показать, какое значение приобрел идеологический стиль политики для формирования современных политических систем вообще и современной демократии в частности (Д. Сартори). Действительно, только с эпохи европейского Ренессанса возникает тот особенный духовный климат, когда человеческие судьбы во многом начинают зависеть от искусственно созданных идей и, следовательно, от способности людей производить такие идеи, создавая символический мир, который, как показало время, обладает мощной способностью воздействовать на мир политических отношений.

В научной литературе до сих пор не прекращается дискуссия о том, является ли идеология исключительной характерной приметой Нового времени, т.е. рождающегося индустриального общества, массовых революционных движений, или же она имманентно присуща любой цивилизации, включая самые древние.

Как уже отмечалось выше, одним из важнейших признаков цивилизации является государство. С его возникновением мы связываем существование особых общественных групп (слоев, классов, страт), монополизирующих не только право на легитимное насилие, но и на производство идей, которым в древнейших цивилизациях обычно занимались «религиозные эксперты» - жрецы. Зародыши «официальной идеологии» отчетливо просматриваются в мифах, рисующих стереотипные для большинства древних обществ образы вечного космического порядка, порождением которого являются царская власть, справедливость, правосудие и закон. Возникнув в русле традиционных древних религий, эти идеи получили огромный преобразовательный импульс в I тыс. до н.э. (период «осевого времени»). В философских школах Индии, Китая и Греции создаются теории, призванные ответить на вопрос, как наилучшим образом устроить совместную жизнь людей и управлять ими.

Именно в этот период можно различить ростки тех представлений, из которых тысячелетия спустя будут возникать различные идеологические системы. Например, отвечая на вопрос, какое средство следует изобрести для того, чтобы обеспечить продолжительность идеального правления и внушить гражданам необходимость повиноваться, Платон в «Государстве», в частности, утверждал: «Я попытаюсь внушить сперва самим правителям и воинам, а затем и остальным гражданам, что все то, в чем мы их воспитали, представилось им во сне как пережитое, а на самом-то деле они тогда находились под землей и вылепливались и взращивались в ее недрах... Хотя все члены государства - братья (так скажем мы им, продолжая этот миф), но бог, вылепивший вас, в тех из вас, кто способен править, примешал при рождении золота, и поэтому они наиболее ценны, в помощников их - серебра, железа же и меди - в земледельцев и разных ремесленников. Все вы родственны, но большей частью рождаете себе подобных...» (Платон. Государство. 414d - 415b).

Придуманный Платоном миф, долженствующий навечно закрепить установленный философами-правителями порядок, сопоставим с современными идеологическими конструкциями первого уровня. Отличительной чертой древних и средневековых протоидеологий является отсутствие возможностей воздействия на массовое сознание в силу того, что еще не существовало соответствующих материальных предпосылок, например, разветвленного пропагандистского аппарата и т.д. Без этих предпосылок идеологии первого уровня обречены на вымирание или на прозябание в качестве так называемых «кабинетных теорий».

Важнейшим историческим водоразделом являются грандиозные социальные сдвиги XVI - XVII вв., вызванные европейской Реформацией, революциями в Нидерландах и Англии и Тридцатилетней войной. Развернутая памфлетами Лютера и его сторонников пропаганда, взрастившая в Германии крестьянскую войну 1525 г., и «контрпропаганда» католиков уже напоминают идеологические баталии последующих веков. В этот период проявляется и важнейшая особенность европейских идеологических систем - тенденция к универсализму. Эта особенность уходит корнями в универсальную христианскую традицию, распад которой в Новое время, собственно, и породил многочисленные прототипы современных идеологий.

Анализ универсалистских тенденций в сфере идеологии хорошо представлен в работах американского футуролога Э. Тоффлера, особенно в его книге «Третья волна». Характеризуя столкновение возникшей в XIX в. новой промышленной цивилизации с ценностями традиционного, основанного на аграрной экономике, общества, он подробно описывает происшедший во всех сферах жизни переворот, который затронул основополагающие представления о времени, пространстве, материи и причинности.

В духовной сфере каждой втянутой в процесс индустриализации европейской страны выделились два мощных идеологических течения, вступившие между собой в противоборство: либерализм с его защитой индивидуализма и свободного предпринимательства и социализм, выдвигавший коллективистские ценности.

Эта борьба идеологий, первоначально ограниченная промышленными странами, вскоре распространилась по всему земному шару. Революция 1917 г. в России, создавшая гигантскую пропагандистскую машину, придала борьбе социалистических и либеральных принципов новый импульс. После окончания Второй мировой войны мир оказался разделенным на две противоположные системы, возглавляемые СССР и США, расходовавшие в своем стремлении к экспансии и интеграции мирового рынка огромные средства на пропаганду своих целей в отсталых странах.

Столкновение просоветских режимов с западными либеральными демократиями напоминало своей ожесточенностью борьбу протестантов и католиков. Но при всех внешних различиях сторонники марксизма и его противники были выразителями вполне однотипной суперидеологии индустриализма, в основе которой лежали три фундаментальные цели:

1) оба направления, решительно расходясь во взглядах на способы производства и распределения материальных ресурсов и благ, рассматривали природу как объект безудержной эксплуатации;

2) обе идеологии в различных формах разделяли социал-дарвинистские теории, оправдывающие идею превосходства сильных, промышленно развитых наций над слаборазвитыми народами, которая лежала в основе политики гегемонизма и империализма;

3) и либералы, и социалисты в равной мере были ревностными сторонниками утопической идеи неудержимого прогресса цивилизации, развивающейся от низшего, примитивного состояния общества к всеобщему расцвету.

Весьма характерно, что многие теоретики и пропагандисты либерального и социалистического направлений в 50-60-е гг. были склонны рассматривать приближение этого «завершенного состояния» цивилизации как «конец идеологии».

Сам термин «конец идеологии» был впервые сформулирован Ф. Энгельсом, полагавшим, что идеология отомрет вместе с порождающими ее материальными интересами. В начале XX в. М. Вебер указывал на упадок «тотальных идеологий» как на следствие постепенного разрыва европейского общественного сознания с ценностными ориентациями и его эволюции в направлении целевой или «функциональной» рациональности, основанной на непредвзятом поиске наиболее эффективных средств для достижения поставленных целей.

Концепция М. Вебера была систематически разработана К. Маннгеймом в уже упоминавшейся книге «Идеология и утопия», в которой «упадок идеологии» также связывался с преобладанием «функциональной рациональности», свойственным бюрократическому индустриальному обществу.

Расцвет этой теории наступил после Второй мировой войны, вызвавшей в умах западной либеральной интеллигенции эйфорические, почти эсхатологические ожидания. Тема конца идеологии в этот период становится важнейшим элементом теорий «нового индустриального общества», «конвергенции» и др.

Еще в 1944 г. П. Сорокин выдвинул в книге «Россия и Соединенные Штаты» прогноз, в соответствии с которым «американский капитализм и русский коммунизм в настоящее время являются не более чем призраками своего недавнего прошлого», постепенно превращаясь в «общество интегрального типа». Появившиеся в конце 50-х - начале 60-х гг. концепции Р. Арона, Д. Белла, С.М. Липсета, К. Поппера и многих других ученых, которые предвещали наступление эпохи деидеологизации, основывались, прежде всего, на крахе идеологий нацизма и фашизма, стремительном распространении ревизионистских версий марксизма в Западной Европе.

Утверждая, что западным либеральным демократиям удалось решить наиболее фундаментальные проблемы промышленной революции со свойственным ей социальным неравенством и, в частности, включить организации рабочих в систему гражданского общества, заставить консерваторов принять принципы «государства благоденствия», а социалистов отказаться от идеи всеобъемлющего государственного вмешательства, сторонники «конца идеологии» в конечном счете разработали теоретические основы нового варианта интегральной идеологии, которую А. Зиновьев называет «идеологией западнизма». Последующие десятилетия показали, что возникший на основе этой новой идеологической конструкции пропагандистский аппарат оказался способным не только смягчить и абсорбировать внезапный взрыв левых экстремистских идеологий на Западе в 60-70-е гг., но и успешно бороться с пропагандистскими машинами, созданными в этот период в СССР и маоистском Китае.

Опыт второй половины XX в. вполне подтвердил уже неоднократно высказывавшуюся в научной литературе мысль о том, что развитие идеологий в различных цивилизациях подчиняется общим закономерностям: периоды формирования суперидеологий сменяются периодами их фрагментации, раскола на ряд сложных систем, внутри которых происходит напряженная борьба многочисленных идеологических течений, направлений, фракций и сект, продолжающаяся до наступления новой стадии кристаллизации, на которой образуются новые макроидеологические структуры. Так, на протяжении всего XIX и XX вв. становление основных политических идеологий – социализма, либерализма и консерватизма – сопровождалось многочисленными расколами внутри каждого из этих течений, конфликтами между различными партиями и политическими группировками, которые продолжались до тех пор, пока очередные мировые кризисы и войны не порождали тенденции к слиянию идеологических потоков, казавшихся прежде несоединимыми. Например, один из теоретиков «конца идеологии» С.М. Липсет, предвещая в работе «Революция и контрреволюция» (1963 г.) наступление нового периода идеологической интеграции, в частности, отмечал: «Примирение фундаментальных принципов, идеологический, консенсус западного общества в настоящее время постепенно приводит к взаимопроникновению позиций по вопросам, которые когда-то резко отделяли «левых» от «правых». Это идеологическое соглашение, которое, возможно, лучше всего назвать «консервативным социализмом», стало идеологией ведущих партий в развитых государствах Европы и Америки».

Последующие стадии идеологического цикла – студенческие выступления 60-х гг., экономический кризис 1974 г., похоронивший либеральные и социал-демократические теории «государства всеобщего благоденствия» и способствовавший подъему «консервативной волны» конца 70-х - начала 80-х гг., показали, что подобные пророчества являются только моментом постоянного изменения мирового идеологического пространства.

В настоящее время крах советского коммунизма, рост напряженности в Центральной и Восточной Европе и странах СНГ, неизбежный в период экономических и политических реформ, взрыв исламского фундаментализма, бросающего вызов «благополучному Западу», стремительное развитие коммунистического Китая создают принципиально новую политическую и идеологическую ситуацию в мире. Анализ новых процессов должен осуществляться с постоянной опорой на предшествующий опыт эволюции идеологических процессов и циклов.

К числу политических идеологий макроуровня обычно относят идеологические образования, имеющие, на первый взгляд, неопределенные наименования и смысл, например, идеология капиталистическая, экстремистская, радикальная и т.п. По мнению многих ученых, современное восприятие идеологии в образе некоей универсальной идеи, основным опорным элементом которой является символ определенного общественного устройства, например, «капитализм», «социализм», «русская идея», выглядит архаичным и неэффективным. Постмодернистская трактовка идеологии рисует картину распада большого порядка на множество фрагментов, символизирующих крушение монолитного образа в эпоху постиндустриальной цивилизации. Идеологические процессы на Западе демонстрируют появление многочисленных «малых идеологий» - пацифистской, экологической, феминистской, идеологии «сексуальных меньшинств» и т.д.

Вместе с тем, сложившаяся в России после распада СССР политическая и экономическая ситуация, сопровождающаяся появлением огромной массы люмпенизированного населения, создает впечатление о наступившей эпохе «деидеологизации».

В действительности речь идет о своеобразном переходном периоде, за которым может последовать стремление к новым формам идейной консолидации и обретению новой национальной идентичности.

Вопрос о причинах идеологических ориентации и переориентации в политике, возникающих под влиянием множества факторов внешнего и внутреннего порядка, не может решаться в отрыве от проблемы «носителей идеологии», которая, в свою очередь, неотделима от проблемы субъекта и объекта идеологии.

На теоретическом, доктринальном уровне идеологии разрабатываются «религиозными экспертами», философами, учеными, далеко не всегда сознательно стремящимися навязывать свои идеи другим людям. По тем или иным причинам отдельные идеи или учения могут не дойти до массового сознания, оставить его равнодушным или враждебным. Идеология не может, за исключением единичных случаев, целиком определять волю, сознание, настроения абсолютного большинства. Правильность этого наблюдения продемонстрировал уже крах одного из самых ранних экспериментов, проводимых революционерами-жирондистами и якобинцами.

В коммунистических странах, отмечает А. Зиновьев, где официальная идеология внедрялась в сознание, начиная со школьной скамьи, она все же «четко отличалась от прочих явлений культуры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужеродное и ненужное, хотя на самом деле ее организующая и воспитательная роль была огромна».

В западных странах, напротив, многие люди вообще не знают что такое идеология, хотя и находятся под ее влиянием (то же можно сказать и о молодом поколении в современной России). Одиозная практика тоталитарных диктатур порождает резко отрицательное отношение к идеологии, ее стараются не замечать или игнорировать.

Такое отношение следует отличать от вполне идеологической по своей направленности установки на отрицание. Как отмечает, например, М. Паренти, один из наиболее проницательных исследователей американских средств массовой информации, большинство газет, журналов и телеведущих в США «действуют в рамках установленной идеологии, состоящей в том, что они не имеют никакой установленной идеологии, никаких расовых, половых или классовых предпочтений. Не приверженные никаким внушениям они просто дают представления о вещах так, как они их видят».

Сам факт отсутствия на Западе единой государственной идеологии, аналогичной марксизму-ленинизму или маоизму никогда не препятствовал возникновению, развитию и совершенствованию огромного аппарата идеологической пропаганды, в котором заняты сотни тысяч специалистов, осуществляющих систематическую обработку идей и учений, их «ретрансляцию» через каналы СМИ. Эта новая социальная группа, выполняющая функцию, которую в древности выполняли жрецы, входит (преимущественно в «верхнем эшелоне») в правящую элиту и поэтому кровно заинтересована в том, чтобы поддерживать и наращивать свое влияние.

После крушения коммунизма в России и странах Центральной и Восточной Европы роль идеологических экспертов взяла на себя «новая медиакратия» – группы либеральной интеллигенции, «приватизировавшие» СМИ и пытавшиеся разрабатывать и пропагандировать либеральную реформаторскую идеологию. Экономический кризис и отсутствие средств на поддержание собственных изданий постепенно привели к подчинению этих групп крупным финансовым, промышленным, а иногда и криминальным структурам. Поскольку либеральная интеллигенция в этом регионе всегда сохраняла психологическую предрасположенность к авторитаризму и экстремистским формам мысли в соединении с конформизмом, вновь возникший пропагандистский аппарат стал очень напоминать старый, коммунистический назойливостью лозунгов и крайне низкой эффективностью своих методов. Основное различие между западной и новой российской официальной идеологией состоит на сегодняшний день в том, что в западноевропейских странах и в США идеология является одним из средств интеграции и самосохранения общества, в то время как в России она, будучи средством самосохранения правящей олигархической элиты, выполняет скорее деструктивную функцию, отрицательно воздействуя на массовое сознание своей бессодержательностью и полным несоответствием политическим и экономическим реалиям.

Для понимания особенностей функционирования идеологических систем в различных обществах большое значение имеет конкретный анализ взаимосвязи определенных видов идеологии с теми социальными слоями, в которых они получают наибольшее распространение. Изучение этой проблемы современной наукой постоянно приводит ученых к заключению, согласно которому эффективность идеологии определяется ее соответствием жизненному опыту всего населения или его отдельного слоя, сложившимся традициям, нравам, привычкам, долговременным интересам и непосредственным ожиданиям. Методология анализа, при помощи которой выявляются интересы социальных слоев в различных идеологических системах, а также степень эффективности их воздействия на политическое сознание, была разработана на теоретическом и эмпирическом уровнях Г. Моска, В. Парето, М. Вебером, С.М. Липсетом, Р. Лейном, Г. Алмондом, Дж. Скоттом и др.

Многообразие научных методик, применяемых в этой сфере, показывает, что выбор наиболее предпочтительной из них, равно как и использование различных определений и научных критериев выбора, нередко зависит от исторического и социального контекста, обусловливающего не только особенности идеологий, но и специфику позиций самих ученых. Например, наблюдения за современной российской политикой нередко заставляют предполагать, что концепция «нелогического действия» и «деривации» Парето является наиболее подходящей для ее анализа. Наличие в политических процессах посткоммунистической России огромного количества иррациональных и алогичных элементов делает привлекательной попытку объяснить эту нелогичность «врожденными психическими предиспозициями лидеров», маскирующих свои истинные мотивы при помощи псевдоаргументов. Когда Парето писал о том, что любые общественные теории и идеологические системы призваны служить только оправданием действий с целью придания этим действиям логического характера, он основывал свои выводы не только на изучении итальянской политики эпохи Рисорджименто, но и европейской политики начала нашего века, оказавшейся прелюдией к мировой войне и господству тоталитарных диктатур.

Для современной науки характерно многообразие подходов, связанных с решением проблемы взаимодействия идеологий с «массовым субстратом». Одни авторы склоняются к сближению (иногда к отождествлению) идеологии с политической культурой. Носителями идеологий объявляются социальные группы или нации, для которых характерен определенный тип культуры. Другие авторы считают идеологию атрибутом борьбы политических партий. Марксистский анализ отдает предпочтение социальным классам.

Распространенным является также рассмотрение идеологий сквозь призму дихотомии «демократия – авторитаризм», наряду с использованием традиционных категорий: «левые», «правые» и «центр» как для характеристики идеологических ориентации в рамках определенной политической системы, так и для определения степени приверженности экстремистским или, наоборот, умеренным формам политического поведения и партиям.

Разумеется, стремление того или иного социального слоя поддерживать экстремистские или демократические партии и соответствующие идеологии нельзя предсказать с абсолютной точностью, даже если выводы основываются на данных социологических опросов. Так, изучение политических ориентаций различных классов в западных странах осуществлялось на основе исходной предпосылки, согласно которой классы, стоящие на более низких ступенях социальной лестницы по уровню доходов и образованию, более склонны к авторитаризму и поддержке экстремистских движений по сравнению с более образованными и зажиточными слоями общества (от «среднего класса» и выше), которые традиционно занимают умеренно-демократические позиции.

Эту тенденцию, однако, нельзя абсолютизировать и считать в настоящее время непреложной даже для западных стран. Многие дополнительные факторы изменяют ее, причем иногда до неузнаваемости. В XIX в. рабочие организации и партии были основной силой, которая боролась за политическую демократию, преодолевая ожесточенное сопротивление крупных предпринимателей, правых партий и традиционных консервативных сил. До 1914 г. классическое разделение между левыми и правыми силами основывалось не только на различиях в доходах, социальном статусе и возможностях получить образование. Левые социалистические партии были основной опорой политической демократии, религиозной и гражданской свободы, мирной внешней политики. Правые партии, опиравшиеся на консервативно настроенное крестьянство, мелких ремесленников и, конечно, крупную буржуазию и землевладельцев, прибегали к экстремистским формам защиты своих привилегий, препятствуя введению всеобщего избирательного права и проводя империалистическую политику колониальных захватов.

Окончание Первой мировой войны, наступление экономических кризисов и рост фашистских движений в Западной и Восточной Европе привели к расколу рабочего движения, по крайней мере, на три направления - социал-демократическое, коммунистическое и фашистское, причем лидеры двух последних стали открыто использовать экстремистские методы политической борьбы. Возникли коммунистические и фашистские профсоюзы. Участие рабочих в движениях с явно выраженной националистической идеологией становится с 30-х гг. элементом повседневной жизни в Европе и Америке.

Но даже в этот период кризиса демократических ценностей и традиционной либеральной и социалистической идеологии различия между европейскими странами были весьма значительны. Например, авторитарные тенденции индивида могут быть приглушены приверженностью большинства партий конституционным принципам и процедурам. В Великобритании, в которой терпимость является характерной чертой политического поведения и сознания, низшие классы в абсолютном измерении являются менее «авторитарными», чем образованные слои в странах, не имеющих прочных демократических традиций.

Французские, итальянские и немецкие рабочие-католики, среди которых были повсеместно распространены антикапиталистические настроения, постоянно голосовали за сравнительно консервативные христианские партии, поскольку их приверженность католицизму могла в определенных случаях перевешивать их классовые симпатии.

Члены радикальных левых профсоюзов поддерживали умеренные либеральные партии, выступавшие против фашизма. И наоборот, в 30-е гг. избиратели, настроенные отнюдь не радикально, поддерживали коммунистов из-за их радикальных антифашистской программы и лозунгов и т. д.

Идеологические ориентации могут значительно отличаться друг от друга и внутри однородного социального слоя, представители которого имеют высокий уровень образования и профессиональной подготовки. Американские социологи К. Мейер и Л. Нигро, исследуя в середине 70-х гг. идейные позиции нескольких групп чиновников федерального уровня, установили, что социальное происхождение обусловливает взгляды только пяти процентов выбранных для анализа групп, в то время как занимаемые ими посты имеют в этом плане гораздо большее значение. Другой американский социолог Б. Меннис, сравнивая ориентации офицеров, служивших во внешнеполитическом ведомстве, с взглядами армейских офицеров, выполнявших аналогичную работу, установил, что для первой группы характерны либеральные взгляды, а для второй – консервативные.

В современной России чиновники высшего ранга – выходцы из номенклатуры, всегда отличавшиеся догматизмом и консерватизмом взглядов, предпочитают ныне исповедовать официальную либеральную идеологию, способствуя возникновению нового идеологического феномена – консервативного номенклатурного либерализма.

После Второй мировой войны развитие стабильных демократий в Западной Европе и США позволило многим ученым делать вывод о возникновении новой «постполитической» фазы развития в этих регионах. Решающую роль в этом процессе сыграло полное включение рабочего класса в структуры западного гражданского и политического сообществ. Социалисты заняли более умеренные позиции по отношению к «капиталистическим ценностям», консерваторы поддержали идею «государства всеобщего благосостояния».

Этот периодически разрушаемый леворадикальными движениями (студенчество в Западной Европе, национальные меньшинства в США и др.) консенсус существовал до конца 70-х гг., когда нарастание кризисных процессов в экономике привело к переориентации консервативных партий и отказу от социалистических методов регулирования («неоконсервативная волна»).

В этот же период антиколониальная борьба в Азии и Африке, обретение большинством государств этого региона независимости привели к устойчивой идентификации консерватизма с компрадорской ориентацией высших слоев, в то время как происходил процесс слияния (особенно под влиянием китайской революции) националистических леворадикальных идеологий с марксизмом в его ленинском и маоистском вариантах.

В структуре обозначенных выше политических и идеологических процессов Латинская Америка занимала промежуточное положение. Большинство латиноамериканских стран завоевало политическую независимость еще до развития промышленного переворота и распространения марксистского социализма. В условиях экономической отсталости в этих странах господствовал традиционалистский консерватизм, питаемый косностью и аполитичностью деревни. Левые идеологии развивались в городской среде, причем возникшие коммунистические и социалистические партии ориентировались на западноевропейские методы экономической и политической борьбы за права рабочих.

С конца 80-х гг. в странах Восточной Европы и России разрыв с коммунистическим прошлым происходил в рамках весьма своеобразного процесса, когда разрушение экономической базы социализма, сопровождаемое ростом всеобщей бедности, социальной необеспеченности и нестабильности, сделали крайне непрочной и новую демократическую политическую систему, которая, особенно в России, стала ширмой для «новых русских» и новой бюрократии, прикрывающих конвертацию власти в собственность и борьбу за раздел государственного имущества псевдолиберальными лозунгами.

2 вопрос. Главные принципы и основные политические цели либерализма, консерватизма, марксизма и социал-реформизма

Анализ сложившихся в обществе социально-политических сил и отражающих их интересы различных идейно-политических течений (противоречия между которыми зачастую носят устойчивый, принципиальный характер) позволяет говорить о существовании ведущих направлений и течений современной общественно-политической мысли. С XVII в. начинают формироваться «классические» идеологии – либерализм, консерватизм, марксизм. На эволюцию идеологий, появление их новых, частных разновидностей большое влияние оказывали и оказывают динамизм и незавершенность процессов социально-политической жизни, различные альтернативы развития, разнообразие интерпретаций тенденций, содержания общественных процессов.

Классический либерализм возник в XVII в. как идеология буржуазии, окончательно сформировался к середине XIX в. Опираясь на доктрину «правового государства» Дж. Локка и идею Милля, согласно которой человек лучше любого правительства знает, что ему нужно, сторонники этой идеологии боролись за «негативную свободу», т.е. свободу от социального контроля государства, от различных ограничений (например, они выступали за отмену сословных привилегий и наследственной власти).

Отметим, что понимание свободы в либерализме индивидуалистично: либералы в своих рассуждениях исходили не из общества, а из индивида, для них личность всегда выше какой бы то ни было группы или общности. Среди всех свобод для либералов на первом месте – свобода экономическая, свобода предпринимательства. Не случайно, скажем, у одного из первых теоретиков либерализма француза Б. Констана звучала мысль о том, что свобода избирать и быть избранным должна быть предоставлена лишь тем, кто достаточно богат. В классическом виде экономические постулаты либерализма были сформулированы А. Смитом, который выступал за «систему естественной свободы» в экономике, за полный простор частной инициативы.

Будучи сторонниками естественного права (все люди равны от рождения) либералы считали, что права каждого на жизнь, свободу, частную собственность стимулируют развитие производительных сил, политической демократии. Право рассматривается ими как инструмент, гарантирующий свободу выбора ценностей, форм деятельности. Эти идеи воплотились в принципе свободного рынка, конкуренции; в сфере политики - в идеях государства как «ночного сторожа», идеях парламентаризма. Либералы обратили внимание на проблему отношений государства и человека, пределов вмешательства государства в частную жизнь. Государство должно выполнять необходимые функции по охране порядка и защищать от внешней угрозы права и свободы человека. Сторонники либерализма явно отдавали приоритет гражданскому обществу по отношению к государству.

Формирование идеологии современного либерализма происходило уже в конце XIX - начале XX вв. Одним из важнейших моментов в развитии этого направления стало создание в 1947 г. Либерального интернационала, основанного 19 партиями-учредителями, к которым позднее присоединились еще 13 партий, а также осколки либеральных групп из стран Центральной и Восточной Европы.

Фундаментальный вопрос либеральной теории состоит в следующем: в каком отношении находится принцип свободы, составляющей смысл общественной деятельности, к современному государству, регулирующему эту деятельность? Иными словами, каким способом следует вычитать принуждение по отношению к индивиду из его свободы? Многообразные течения внутри либерализма дают различные ответы на этот вопрос.

Либерализм обычно разделяют по двум основным критериям: защите экономической и политической свободы и восходящему к европейской классической либеральной традиции начала XIX в. лозунгу: «минимум государства – максимум рынка». Свобода обмена, собственность и экономическая эффективность неотделимы в либеральной теории от идеи общественного благосостояния.

Дискуссионный характер основных либеральных принципов (следствием которого являются постоянные расколы в либеральных организациях, полемика в многочисленных журналах и научной литературе) состоит в отсутствии четкой и логически непротиворечивой взаимосвязи между ними. Уже идеологи раннего либерализма (Д.С. Милль и др.) вынуждены были признавать, что: а) общественные пределы свободы личности устанавливаются не только государством, но и деятельностью самих индивидов и их организаций; б) государство и общественный сектор экономики могут стать средством реализации желаний индивидов и, следовательно, орудиями их свободы. Более того, рыночная система отнюдь не является идеальным средством обеспечения всеобщего благосостояния, но часто демонстрирует неэффективность, которая проявляется в инфляции, безработице, стеснительном налоговом законодательстве и т.д., требующих в конечном итоге государственного вмешательства.

На протяжении длительного времени либерализм не мог точно сформулировать свою позицию относительно роли и пределов публичного сектора в общественной жизни и постоянно колебался между концепциями «нулевого государства» (направление, именующее себя либертаристским) и «минимальным государством» классического образца, сводимого к полиции и армии.

Современная традиция либеральной идеологии также имеет различные точки отсчета. В определенном плане, либерализм продолжает обращаться к идеям, сформулированным еще А. Смитом в книге «Богатство народов», которая всегда рассматривалась как апология свободы рынка против вмешательства государства во имя экономической эффективности. Сохраняют свое значение и аргументы Д. Локка, отрицавшего абсолютистскую власть и обосновавшего приоритет собственности (и обмена) над политикой. Роль государства сводилась Локком до функции «стража благосостояния». Гарантом этой роли является общественный договор.

«Контрактный либерализм» в конце XX в. изыскивает более обширное место для государственных институтов и публичных служб, дополняя Локка критикой эффективности рыночного хозяйства, в том числе и на уровне экономической науки (разработка новой концепции государственного сектора экономики, регулирование безработицы, эффективная внешняя политика).

Идеологию современного либерализма можно рассматривать в свете различных вариантов классификаций. В иерархическом плане либерализм распадается на: а) академический, представленный трудами политических философов, теоретиков, экономистов; б) «вульгарный либерализм» как совокупность «общих мест», постоянно встречающихся в газетной и журнальной публицистике, памфлетах и многочисленных телепередачах.

По сферам применения либерализм различается на экономический, ориентированный на экономические модели общественного регулирования; политический, относящийся к сфере политической жизни, ориентированный на обсуждение политического плюрализма и демократии; нравственный, или моральный, выступающий за терпимость и свободу стилей жизни и поведения. Можно также говорить о социальном либерализме, подчеркивающем единство моральных вопросов с обсуждением проблемы гражданских прав.

Академический либерализм разделяется на два важнейших направления. Либертаристский либерализм отстаивает принцип «нулевого государства». Основные теоретические основы этого направления были разработаны в книге Р. Нозика «Анархия, государство и утопия» (1974 г.). Другим ведущим направлением является утилитаристский либерализм.

Оба направления содержат «критическое ядро», включающее в себя три основных критерия: свобода, «минимальное государство», счастье-благосостояние-эффективность. Системы, основанные на трех данных критериях, распадаются на множество линий аргументации. Например, для доконтрактного либерализма характерно предельное сближение понятий «свобода» и «минимальное государство». Обычно не уточняется, до какого предела должно простираться ограничение общественного сектора.

Связь между либертаристским и утилитаристским направлениями обеспечивают экономические теории, в которых доказывается, что экономика, основанная на свободном обмене, удовлетворяет требованию, называемому «критерием Парето». Это критерий эффективности, устанавливаемый путем ссылки на этический принцип счастья индивида (либеральные экономисты предпочитают называть это «предпочтениями» или «различными видами пользы»). В соответствии с этим принципом состояние общества удовлетворяет критерию Парето, если в любом другом возможном обществе человек оказывается менее состоятельным, считает себя менее счастливым и т.д. Для либертаристов такое качество жизни является непосредственным следствием свободы обмена.

С точки зрения либералов-утилитаристов свобода обмена и сама рыночная система нуждается в дополнительных средствах защиты. При таком подходе свобода рассматривается не как конечная цель, но лишь как средство для эффективного действия, следствием которого является благополучие материальное и душевное. Так, «минимальное государство» рекомендуется потому, что рыночная система является эффективной и т.д.

Утилитаристских взглядов придерживались такие ведущие западные экономисты, как М. Аллэ, Г. Хутаккер, Т. Коопманс и Ж. Дебро. Представители «монетаристского» направления, такие как М. Фридмен, активизировавшиеся в 60-80-е гг., в идеологическом плане являются более либертаристами, чем утилитаристами. Напротив, Д. Роулз – автор работы «Теория справедливости», оказавшей большое воздействие на либеральную мысль второй половины XX в., придерживается, скорее, классических позиций в духе теории «минимального государства», настаивая на том, чтобы распределение доходов и богатства было направлено на получение преимуществ всеми индивидами. Из этого требования, по Роулзу, вытекает не только принцип равного доступа всех граждан к государственным должностям, но и поддержание социального и экономического неравенства «к выгоде всех».

На рубеже 70-80-х гг. основной вопрос, обсуждаемый либеральной теорией, каким должен быть объем общественного сектора для сохранения свободы, вновь обрел практическую актуальность. Причиной этому стал экономический кризис 1974 г., положивший конец быстрому экономическому росту и видимости всеобщей занятости. Социал-демократическим правительствам, проводившим политику «макроэкономики» и «стабилизации» в соответствии с рекомендациями Д.М. Кейнса, не удалось с достаточной быстротой восстановить прежнее положение. На них обрушился град обвинений со стороны тех сил, которые защищали принцип более ограниченного государственного вмешательства («монетаризм») или полного отказа от всякого вмешательства («новый классицизм»).

Консерватизм, подобно своему великому партнеру и противнику – либерализму, получил развитие в цивилизованной политической и культурной борьбе открытого, упорядоченного, конституционного общества. Он возник в конце XVIII в. как реакция на осмысление противоестественности сознательного преобразования социальных порядков (особенно после 1789 г. во Франции). Общепризнанным «пророком консерватизма» считается английский политический деятель, философ и публицист Э. Берк (1729-1797 гг.). В 1790 г. вышла в свет его книга «Размышления о революции во Франции», в которой впервые были сформулированы основные принципы консерватизма. Выступая как противник идей европейского Просвещения и Французской революции, Берк доказывал, что общественная жизнь основывается на традициях, обычаях, моральных и материальных ценностях, унаследованных от предшествующих поколений и взаимосвязанных между собой. Стабильность, равновесие, постепенное обновление – вот принципы, которым должно следовать общество. Только в этом случае может быть обеспечена его будущность. Сам термин «консерватизм» впервые был употреблен французским писателем Р. Шатобрианом, который в 1818 г. стал издавать журнал «Консерватор».

Консерватизм (лат. conserve – «сохраняю») признает незыблемость естественным образом сложившихся вещей, приоритет преемственности над инновациями, иерархичность человеческого общества, привилегий слоев (вследствие естественного неравенства людей). Классический консерватизм расходится с либерализмом в отношении власти и собственности. Власть дана от бога, она свята, и государство не должно вмешиваться в отношения, которые освящены моралью, оно должно способствовать усилению семьи, побуждать людей к самостоятельным объединениям на местном, региональном уровнях. Он провозглашал принципы управления: согласие властей и управляемых, подчинение управляемых законной власти, осуществление власти через представительство уполномоченных, постоянное участие граждан в местном управлении. Консерваторы считали, что в сознании людей надо культивировать частную собственность, гуманные традиции прошлого, идеи децентрализации власти. Важнейшим положением консерватизма было положение об изначальной и абсолютной несовместимости свободы и равенства людей.

Консервативное мировоззрение представляет собой комплекс принципов, главные из которых – традиция, религиозность, авторитет, свобода и ответственность, естественное неравенство людей, скептицизм. Консерватор, в отличие от либерала, – носитель интегративного сознания, для него интересы государства, нации, общности выше, чем интересы индивида или какой-то группы. По мнению английского ученого М. Оукшотта, «быть консерватором... означает предпочитать известное неизвестному, то, что испытано, тому, что не прошло проверку практикой, факт – выдумке, действительность – тому, что возможно, ограниченное – безграничному, близкое – далекому, достаточное – изобилию, сегодняшнее веселье – утопическому блаженству».

Кризисное развитие индустриальных держав в начале XX в., повлекшее рост иррационализма, расизма, антисемитизма и т.д., породило модификации консерватизма, проявило его склонность к радикализму, силовым способам разрешения конфликтов.

После Второй мировой войны консервативная идеология приобретает новые формы. Предпринимается попытка обосновать третий путь, отличный от либерализма и социализма, а именно: соединение старых ценностей доиндустриальной эпохи (семья, религия, мораль) с ценностями постиндустиральной эпохи (творческий труд, уникальность личности, ускоренное развитие нерыночной сферы – культуры, образования). Рассматривается проблема участия в управлении предприятиями как средство преодоления отчуждения труда. Формируются различные разновидности консерватизма: технократические, традиционалистские, христианско-католические, реформистские, радикалистские, рейганизм в США, тэтчеризм в Великобритании и т.д. Эти направления отличаются по риторике, расходясь в основном по каким-либо аспектам.

Неоконсерватизм проявляет большую склонность к либеральным ценностям, мягче относясь к государственному регулированию, участию населения в управлении, но и требуя укрепления законности, порядка.

Само понятие «неоконсерватизм» было введено в научный оборот социалистическим теоретиком М. Харрингтоном. В США это идеологическое течение возникло как реакция на леворадикальное движение в университетских кампусах, вызвавшее негативную реакцию «среднего класса». Ведущим теоретиком этого направления первоначально был И. Кристол, а в дальнейшем Р. Низбет, М. Новак, Н. Подгорец.

Антипатия к «новым левым», резко отрицательное отношение к либерализму американского «истеблишмента» соединялось у неоконсерваторов с крайним антикоммунизмом. Введение советских войск в Афганистан в 1979 г. усилило позиции консервативных политиков, с подозрением встречавших как «социалистические» и «либеральные» любые государственные меры, направленные на государственное регулирование экономики.

Этике и философии либерализма и социализма неоконсерваторы противопоставляли принципы авторитета, гражданского порядка, социального контракта, выдвигая также на передний план корпоративные ценности семьи, региональных сообществ, местных общин и соседской взаимопомощи в противовес этатизму и крайнему индивидуализму. Победа на президентских выборах 1980 г. Р. Рейгана, считавшегося убежденным консерватором, а также приход к власти в Великобритании консервативного кабинета во главе с М. Тэтчер превратили неоконсерватизм в явление мирового масштаба, оказывавшего влияние на экономику, внешнюю и внутреннюю политику и идеологию Запада вплоть до начала 90-х гг. XX в.

В 1983 г. возник Международный демократический союз – объединение консервативных и христианско-демократических партий. Тон в нем задавали американские республиканцы. Новая версия консерватизма распространилась и в других западноевропейских странах. В ФРГ ее пропагандировали Г. Кальтенбруннер и Г. Коль, во Франции – А. Бенуа, П. Виаль и Ж. Ширак.

Наиболее близким источником современного неоконсерватизма является либеральный консерватизм английского политического деятеля, эпохи Просвещения Э. Берка (1729-1797 гг.) с его акцентом на сохранение традиций, индивидуальных свобод, на должное существование иерархической системы среди людей, т.к. ввиду несовершенства любых человеческих ухищрений искусственное перераспределение собственности может обернуться для общества катастрофой, на отказ от революции как способа реформирования общественной жизни.

Вместе с тем разработанная неоконсерваторами модель реформирования западного общества вполне отвечала задачам нового этапа перехода к постиндустриальной цивилизации. С этим этапом связано создание динамичной экономики, использующей новейшие технологии. Не случайно поэтому, главной опорой неоконсервативной политики стал быстрорастущий «новый средний класс» – часть управленческого персонала, техническая интеллигенция, высококвалифицированные рабочие, а главным объектом идеологических атак – сильные профсоюзы и возникшие в период широкого применения кейнсианских рецептов государственные социальные программы поддержки малообеспеченных слоев общества.

Стремясь к синтезу основных принципов либерализма (развитие рынка, предпринимательской инициативы и конкуренции) с традиционными ценностями (семья, культура, мораль, порядок), неоконсерваторы активно использовали антиэтатистскую риторику для достижения главной цели своей политики – освобождения государства от «непосильного» груза социально-экономического регулирования. Отказ от налогообложения крупных корпораций и наиболее состоятельных слоев, резкое сокращение пособий по безработице, «война на уничтожение» с профсоюзами, объявленная М. Тэтчер в начале 80-х гг., в соединении с заботой о конкурентоспособности экономики и жесткой внешней политикой в отношении социалистических стран и стран «третьего мира» придавали неоконсервативному курсу ярко выраженные авторитарные тенденции. Резкое усиление социального неравенства, обусловленного тщетными попытками стимулировать деловую активность малоимущих слоев путем ликвидации социальных программ поставили под вопрос завоевания демократии и вновь привели к возникновению ситуации, когда либерально-демократические объединения начали успешно оспаривать у консерваторов политическое первенство.

Несомненные успехи, достигнутые западными консерваторами в оживлении экономики, деловой активности, внедрении достижений НТР и модернизации государственных институтов, нередко приводят российских идеологов и ученых к мысли о перспективности российской версии неоконсерватизма, который придет на смену обанкротившемуся ультрамонетаристскому курсу, проводимому в стране с начала 90-х гг. Эта перспектива нередко обосновывается чисто идеологическим доводом, согласно которому Россия вступает вместе с другими развитыми странами в постиндустриальную эпоху.

Неоконсервативная альтернатива для России является в настоящее время чрезвычайно неопределенной, поскольку разрушенная в результате «либеральных реформ» отечественная экономика оказалась бы в гораздо более плачевном состоянии, если бы страна с истощенными людскими ресурсами и разрушенной системой региональных экономических связей вновь вступила бы на путь «догоняющей модернизации».

России, видимо, еще предстоит найти свою новую форму интегральной идеологии на основе творческого синтеза либеральных и национальных патриотических ценностей с лучшими традициями социалистической мысли и практики.

Марксистская традиция и современная международная социал-демократия. В классической марксистской традиции, несмотря на крайне отрицательное отношение ее основателей к идеологии, значение идеологического начала было чрезвычайно велико. От своих непосредственных предшественников – утопического коммунизма и социализма марксизм во многом унаследовал приверженность к социальным пророчествам. Основные положения социального учения Маркса состоят в следующем:

а) капиталистическое общество в силу столкновения противоположных (антагонистических интересов) приходит к созданию института государства, которое, возвышаясь над ним, стремится, по видимости, примирить противоречия в рамках закона и порядка;

б) поскольку государство есть продукт классовых противоречий, оно является выразителем интересов экономически господствующего класса. Вместо того, чтобы стоять над обществом, оно подчиняет себя интересам буржуазии, принимая на себя роль эксплуататора;

в) даже демократическая республика с ее системой всеобщего избирательного права остается орудием буржуазного господства, поскольку обеспечивает правление класса капиталистов косвенным путем, а именно путем подкупа должностных лиц и парламентариев, установления контроля над прессой и влияния биржи на политику правительства;

г) одновременно демократическая республика способствует количественному росту и усилению политического влияния пролетариата, и поэтому она может рассматриваться как наилучшая форма будущего государства трудящихся;

д) пролетариат, возрастая в численно