Тема 30. Эволюционная эпистемология и эволюционная программа Стивена Тулмина

Два значения эволюционной эпистемологии. — О различии эволюционной теории познания (ЭТП) и эволюционной теории науки (ЭТН). — «Биоэпистемология» Конрада Лоренца. — Жан Пиаже и теория генетической эпистемологии. — Герхард Фоллмер о постулатах «гипотетического реализма». — Эволюционная программа Стивена Тул-мина. — Об авторитете понятий. — Проблема изменчивости. — Интеллектуальная инициатива. — Наука как совокупность интеллектуальных дисциплин и как профессиональный институт. — «Научная элита» — носитель научной рациональности.

От имени принципиально иной методологической установки, а именно эволюционной эпистемологии, выступал американский философ Стивен Тулмин (1922-1997). Общий смысл данного направления состоит в том, что оно изучает познание как момент эволюции живой¹ природы и вскрывает механизмы познания в эволюционном ключе.

Эволюционная эпистемология основывалась на идее идентичности биологической эволюции и познавательного процесса и опиралась на представление о том, что познавательный аппарат человека— это механизм адаптации, развитый в процессе биологической эволюции. Поэтому познавательный процесс и развивается по типу эволюционного и, соответственно, может быть понят на основе современной теории эволюции.

Одно из определений эволюционной эпистемологии гласит: «Эволюционная эпистемология есть теория познания, которая исходит из трактовки человека как продукта биологической эволюции».

Таким образом, в качестве основного теоретического ресурса эволюционной эпистемологии выступает концепция органической эволюции.

Следует различать два значения эволюционной эпистемологаи. Во-первых, попытку объяснения развития средств, форм и методов познания (органов познания) с привлечением эволюционной схемы. Во-вторых, стремление к эволюционному объяснению самого содержания знания (появления информации). Значение приобретают известные понятия изменчивости, отбора и закрепления.

Согласно первому значению эволюционной эпистемологии, акцент приходится на вопросы об эволюции органов познания, когнитивных структур и познавательных способностей, обеспечивающих возможность адекватного отражения мира. Суть его в утверждении, что наш познавательный аппарат — результат эволюции. В течение миллионов лет нервная система и органы восприятия живых, организмов трансформировались таким образом, чтобы обеспечить максимально адекватное отражение реальности. А если бы организм не был обеспечен такого рода приспособлениями, его существование и развитие было бы невозможно. Аксиомой является то, что только те организмы, чья перцептуальная система позволяет действовать адекватно и удовлетворительно в условиях их окружения, выживают и дают потомство. Субъективные структуры познания соответствуют реальности, ибо именно такое состояние обеспечивает возможность выживания. Этот аспект хорошо показан в тезисе К. Лоренца: «Наши познавательные способности есть достижение врожденного аппарата отражения мира, который был развит в ходе родовой истории человека и дает возможность фактически приближаться к внесубъективной реальности. Степень этого соответствия в принципе поддается исследованию...»¹.

Второе значение эволюционной эпистемологии есть непосредственно предмет философии науки, потому что в нем акцент перемещен на модель роста научного знания, которая оказывается по своему характеру и особенностям эволюционной. Здесь речь идет об эволюционной эпистемологии как одной из концепций философии науки. Она указывает на динамику научного знания, эквивалентную логическому истолкованию динамики эволюции. Данное направление называют также эволюционной теорией науки.

Когда говорят о различии эволюционной теория познания (ЭТП) и эволюционной теории науки (ЭТН), то имеют в виду следующее. Первая (ЭТП) исследует становление и формирование познавательного аппарата. Вто-

рая (ЭТН) занимается продуктами познания: гипотезами, теориями, концепциями. За первой — миллионы лет, за второй — десятилетия. Первая опирается на естественно-научное понятие эволюции; вторая— на его метафорическое значение.

Сопоставления ЭТП и ЭТН еще более детализируют эволюционный подход в целом. В ЭТП регулятивной идеей оказывается соответствие; в ЭТН — истина. В первой теории способом достижения наиболее адекватного состояния становится приспособление, во второй — приближение к истине. Однако и в первом, и во втором случае существует тяга к единственной супертеории, чему в действительности соответствует эволюционное развитие. Далее утраченная информация безвозвратно теряется, на что намекает реальный факт — вымершие виды. Иногда информация может возобновляться, тогда речь идет о восстановлении забытых теорий. Следует обратить внимание и на типы вариаций, которые либо слепы, либо целенаправленны. Процесс передачи информации также может протекать двояко: либо своему потомству, либо всем заинтересованным ученым. Прогресс выступает или как побочный продукт эволюционного процесса, или как сознательно целенаправленный процесс. Характер новаций — квазинепрерывный либо скачкообразный. Ограничения проб предполагают множественность либо единичность.

Считается, что такой взгляд на познавательный процесс получил название «эволюционная эпистемология» в англоязычных странах, а в не-мецко-говорящих более употребим термин «эволюционная теория познания». Тем более что и основоположником данного направления считается австрийский этолог К. Лоренц, Нобелевский лауреат по медицине (1973). Основы его учения наиболее явно представлены в книге «Оборотная сторона зеркала». К эволюционной эпистемологии тяготели также Карл Поп-пер «Объективное знание. Эволюционный подход» (1972), Герхард Фол-лмер «Эволюционная теория познания» (1975), Стивен Тулмин «Человеческое понимание» (1984).

Исследователи эволюционной эпистемологии Кай Хахлвег и К. Хукер уверенно называют в качестве пионеров-мыслителей, стоящих у истоков этой концепции, биолога Лоренца, психолога Пиаже и методолога Поппера.

Книга Конрада Лоренца по эволюционной эпистемологии «Оборотная сторона зеркала» (или «Позади зеркала»), опубликованная в 1973 г., долгое время оставалась без должного внимания. Ученый называет «Оборотной стороной зеркала» познавательную способность человека, подчеркивая, что само существование человека и общества есть когнитивный процесс, основанный на присущем человеку любознательном или исследовательском поведении. Суть его невозможно понять, не изучив общие человеку и животным формы поведения, что и составляет специфику науки этологии. В «Оборотной стороне зеркала» исследование познавательного процесса начинается с изучения поведения амебы и проводится вплоть до человека и человеческой культуры. Причем Лоренц отстаивает принципиальную позицию, связанную с обоснованием того, что наблюдение над познавательным поведением животных более убедительно, чем известная в философии на протяжении многих веков процедура самонаблюде-

ния. Сосредоточенность философов на интроспекции (самонаблюдении) чревата искажениями. В частности, вопрос о врожденном знании, по мнению автора, следует трактовать не в духе Локка и Канта, а как наличие в структуре человеческого головного мозга материального носителя— ге-нома, который и делает возможным усвоение информации о мире.

Исходя из стремления Лоренца поставить все эпистемологические вопросы на биологическую основу, его направление, а точнее, исследовательская программа получила название «биоэпистемология». Ее основной темой стал когногенез, т.е. эволюция структур и процессов познания, эволюция восприятия, корней понятийнЬго мышления, исследование вопроса о природе приобретения знания.

«Лоренц отмечает, — подчеркивают Кай Хахлвег и К. Хукер, — что в структурных признаках, характеризующих живые организмы, закодирована природа мира, в котором эти организмы обитают. Например, в самой форме глаза, а именно в его структуре, биохимическом составе и динамике, закодированы законы оптики. Плавные сочетания и скользкая поверхность рыбы свидетельствуют о водной среде, в которой она живет. Архитектоника наших костей, форма и текстура крыльев птицы — все эти структуры несут отпечатки отношения организма к миру, который его окружает»². Поэтому центральным вопросом биоэпистемологии является проблема: как объяснить превращение систем, которые по сути просто хранилища информации, в субъекты познания.

Сам Лоренц назвал собственную концепцию «гипотетическим реализмом», в котором содержатся многочисленные достоинства.

• Во-первых, она направлена на отражение естественного процесса роста знания.

• Во-вторых, наблюдение и эксперименты над внешним миром доставляют множество фактов, описывающих внесубъективную реальность, т.е. реальность, одинаково признаваемую всеми наблюдателями.

• В-третьих, теории, направленные на объяснение этого множества фактов, пытаются установить закономерности.

• В-четвертых, теории возникают как на основании накопления и классификации фактов, так и из гипотез, каждая из которых является интуитивной догадкой, стимулируемой не только наблюдениями, но и другими, уже успешно подтвержденными гипотезами. Весьма любопытно общее заключение Лоренца, в котором сам процесс рождения гипотез, как и вся интуитивная деятельность человека, объявляется загадочной. Дальнейший ход размышлений ученого предполагает решение весьма сложных эпистемологических задач, где необходимо как признание выдвинутой Поппером процедуры фальсификации, так и обоснование собственной позиции гипотетического реализма. Итак, правильно построенная гипотеза должна быть в принципе опровержимой, фальсифицируемой, т.е. несовместимой с некоторыми результатами эксперимента. Это выдвинутое Поппером требование имеет преимущества, состоящие в возможности исключить из научного обихода ненаучные гипотезы или же обнаружить не столь определенные гипотезы, которые во-

обще не допускает опытной проверки. Если гипотеза выдерживает подобные проверки, ее вероятность возрастает. Научная теория определяется Лоренцом как система тщательно проверенных гипотез, поддерживающих друг друга по принципу «взаимного прояснения». Этот принцип «взаимного прояснения» и отличает эпистемологическую позицию Лоренца от более формальной конструкции Поппера. По мнению Лоренца, никакая гипотеза не может быть опровергнута одним или несколькими несогласующимися с ней фактами, а только другой, сильной гипотезой, которой подчиняется большее количество фактов. Поэтому и истина предстает как «рабочая гипотеза», способная наилучшим образом проложить путь другим гипотезам.

Другое принципиально важное для судьбы современной философии науки замечание этолога состоит в указании на то, что получение и накопление информации, существенной для сохранения вида, — столь же фундаментальное свойство и функция всего живого, как и получение и накопление энергии. Когда вследствие мутаций наследственных задатков вероятность получения энергии столь существенно возрастает, что отбор начинает действовать в пользу наделенного данным преимуществом организма, то возрастает также и численность его потомства. Но вместе с тем повышается вероятность того, что именно представителю этого потомства достанется следующий большой выигрыш в лотерее наследственных изменений. Основе всякого возможного опыта, т.е. тому «априорному», о котором говорил И. Кант, соответствуют:

• самый первоначальный и древнейший механизм — регулирующий контур, посредством обратной связи делающий внутренние условия организма независимыми от колебания внешних условий и поддерживающий их постоянство;

• способность воспринимать стимулы;

• врожденный механизм запуска;

• наследственная координация или инстинктивное движение.

Однако все описанные механизмы, в противоположность когнитивным функциям, не способны накапливать информацию. Их действие представляет собой не процесс приспособления, а уже работу готовых при-способительных структур. Например, очень любопытный механизм им-принтинга, выявленный у птиц, означает, что если новорожденный птенец в течение первых часов своей жизни не видит своих природных родителей, а видит объект другого рода, то этот объект на всю оставшуюся жизнь он и примет за своего родителя. Любопытным является замечание, что только то окружение, которое входило в опыт наших предков, формировало когнитивные структуры последующих поколений. В ином окружении они чувствовали себя ненадежно.

Процессы приобретения текущей информации, телеономные модификации поведения, корни понятийного мышления, исследованные Лоренцом, еще ждут своего содержательного интегрирования в современную общую теорию, эпистемологии.

Вместе с тем на фоне биоэпистемологии Лоренца, которую многие оценивали как нефундаменталистскую теорию, Жан Пиаже предложил

свою теорию генетической эпистемологии. Пиаже был уверен, что «если эпистемология не хочет замкнуться в чистые спекуляции, она должна быть всегда обращена к анализу стадий научного мышления и объяснению интеллектуального механизма, используемого различными ветвями науки в завоевании реальности. Теория знания, следовательно, в значительной мере — теория адаптации мышления jk реальности. <...> Фундаментальная гипотеза генетической эпистемологии состоит в том, что существует параллелизм между прогрессом в логической и рациональной организации знания и соответствующим формирующим психологическим процессом»-'. Генетическая эпистемология стремится объяснить знание на основе особенностей психологического происхождения представлений и операций, на которых оно зиждется.

Пиаже предлагает концепцию стадиального развития мышления. В результате непрекращающегося взаимодействия между организмом и окружающей средой развивается и селективно усиливается множество сенсорно-моторных координации, которые требуют вмешательства со стороны операциональных структур. Тем самым нервная система развивает обогащенную операциональную структуру. В то же время возрастает способность отражать и сохранять в сознании свойства самой этой иерархии.

Согласно Ж. Пиаже, интеллект проходит в своем развитии пять стадий: сенсорно-моторную, символическую, допонятийную, интуитивную, конкретно-операциональную и формальную. Именно на первой, сенсорно-моторной, стадии происходит формирование интеллекта. Он рождается из ассимилирующей деятельности субъекта, которая до появления интеллекта приводила только к формированию навыков. Переходная ступень между навыком и интеллектом на примере развития человеческой личнрсти связана с координацией зрения и хватания (имеется в виду возраст между тремя и шестью месяцами). Первое воспроизведенное движение, приводя к результату, рождает схему, в которой действие и результат воспринимаются как целое. И как только объекты принимают свое постоянное состояние, схема вызывает повторные действия. Однако объекты не имеют еще субстанционального значения. Поэтому, выпадая из поля восприятия, они (на данной стадии развития интеллекта) для ребенка существовать перестают, не сохраняются.

Повторение схемы действия приводит к отделению элементов самого действия и результата, а также к обобщению. Пиаже отмечает, что к 8-10 месяцам эти процессы приводят к тому, что схемы начинают координироваться между собой. Простые схемы объединяются, а в качестве средства могут быть употреблены другие цели. Эти схемы субъект использует, чтобы понять незнакомый предмет на уровне сенсорно-моторного отношения. Он встряхивает его, ударяет, схватывает, трет. И уже здесь, по мнению исследователя, возможно говорить об интеллекте⁴.

Далее, вследствие координирования схем, возникает воспроизводящая ассимиляция, которая связана с активным интересом к новому и со стремлением открывать новые схемы действия в результате экспериментирования с объектом. А на втором году жизни ребенка, как отмечает Ж. Пиаже, завершается его образование. Происходит интериоризация (пе-

ренесение во внутрь) активного экспериментирования вследствие того, что в этой фазе появляются первые зачатки представления. У ребенка появляется возможность, с одной стороны, к отсроченной имитации (что тесно связано с образным представлением) и к символической игре, связанной с формированием моторного образа, — с другой. Однако мысль здесь не выделена из перцептивно-моторной деятельности.

По Пиаже, условия перехода от схемы к мысли таковы. Во-первых, требуется увеличение скорости ассимилирующей координации схемы, чтобы могли образовываться целостные системы и одновременные их представления. Во-вторых, должно произойти осознавание самого действия, а не только желаемого результата. И в-третьих, необходимо расширение сферы символических представлений. Тем новым, что характеризует мышление в отличие «от» и в сравнении «с» сенсорно-моторным интеллектом, является способность представлять одну вещь посредством другой. Эта способность имеет двоякое применение: в формировании символов и в использовании знаков, которые произвольны. Символ у Пиаже выступает продуктом воображения, которое создает образы для обозначения реально существующего, воспринимаемого сквозь призму собственных интересов. Начальная стадия репрезентативного интеллекта характеризуется Пиаже как допонятийная. Предпонятие, будучи переходной формой мысли, конкретизируется как в слове, так и в символе. Интересно, что к 4 годам допонятийное мышление трансформируется в интуитивное, которое развивается вплоть до Улет. Интуиция, по Пиаже, есть мысленно осуществленное действие: привести в соответствие, включить, расположить в ряд и т.д.

С 8 до 11 лет происходит формирование конкретных операций. Изменение же формы мысли начинает происходить на следующей стадии, которая продолжается от 12 лет на протяжении всего юношеского периода. Эта стадия связана с развитием формального мышления. Происходит окончательная децентрация мысли, так как она не использует по большей мере символическую репрезентацию. Мысль на данном этапе выступает как интериоризованное действие, которое замещает вещи вербальными знаками, а движения — их восстановлением в памяти⁵.

Таким образом, можно зафиксировать, что Пиаже выделяет четыре формы мысли: символ, Предпонятие, конфигуративный образ и понятие. Природа понятия остается без рассмотрения. Она то редуцируется к слову, то растворяется в определении «мысленные представления».

Для Лоренца и Пиаже общим является представление о том, что в результате изменения, отбора и закрепления параметры внешнего окружения кодифицируются в структуре самого организма.

Исследователи отмечают, что главной философской предпосылкой эволюционной эпистемологии выступают постулаты «гипотетического реализма». По мнению Герхарда Фоллмера, к основным постулатам гипотетического реализма, на которых основывается эволюционная эписте-мология, следует отнести:

1) постулат реальности (имеется реальный мир, независимый от восприятия и сознания);

2) постулат структурности;

3) постулат непрерывности (между всеми областями действительности существует непрерывная историческая и каузальная связь);

4) постулат о чужом сознании (так же, как я, другие индивиды обладают восприятием и сознанием);

5) постулат взаимодействия (наши органы аффициируются реальным миром);

6) постулат о функции мозга (мышление и сознание есть функция мозга, естественного органа);

7) постулат объективности (научные высказывания должны быть объективными)⁶.

В эволюционной эпистемологии опыт и устранение ошибок считается единственным путем познания. Механизмом, его обеспечивающим, оказываются «вариации и селективные сохранения». Подчеркивается именно эволюционный характер познавательного процесса и констатируется постоянный рост его информационного содержания. Наряду с этим в эволюционной эпистемологии подчеркивается гипотетический характер знания, его индетерминистские элементы, непредсказуемость, открытость будущему, а также выделяется особая роль креативности.

Проблемными, требующими пристального внимания оказываются следующие положения. Если критерием для эволюционного успеха служит соответствие (а не истина), то его достижение всегда происходит с учетом специальной экологической ниши. Поэтому соответствие признается «соответствующим» лишь для данной ниши, а в общем случае оно покоится на иных допущениях. В условиях внутри- и межгрупповой конкуренции лучшее знание о внешнем мире является высшей ценностью для выживания.

Общий вывод, который делает Г. Фоллмер, не вызывает возражений. «Память и способность к обучению, любопытство, абстракции и генерализации, создание и употребление понятий, формирование гипотез, коммуникативные потребности, употребление дискрептивного и аргумента-тивного языка, критическая позиция и потребность в интерсубъективном согласии — все это в действительности типично человеческие черты, которые укоренены биологически и одновременно конститутивны для науки»⁷.

Таким образом, общим для всех концепций эволюционной эпистемологии оказывается использование понятийного аппарата теории органической эволюции, а также стремление обнаружить сходные черты познавательной активности животных и человека (опосредованность, подверженность ошибкам, креативность). Вместе с тем эволюционная эписте-мология толкуется как одна из альтернативных моделей роста знания по отношению к другим познавательным концепциям.

В начале 60-х гг. Стивен Тулмин сформулировал оригинальную эволюционную программу исследования науки на основе идеи функционирования «стандартов рациональности и понимания». Стивен Тулмин прошел путь от неопозитивизма, махизма к эпистемологическому эволюционизму. Работа «Человеческое понимание» представляет собой итог пережитой

им эволюции. Он усматривает прогресс науки и рост человеческого знания во все более глубоком и адекватном понимании. И в отличие от методологической доктрины К. Поппера, в основании которой «более полное знание через более истинные суждения», Ст. Тулмин мыслит «более глубокое понимание через более адекватные понятия».

Тулмин отталкивается от представления о двойственном характере человеческого понимания. «Человек познает, но он также и осознает то, что он познает»⁸. Заметим, однако, что внимание к процессу осознава-ния — не случайный ход. Само осознавание может предстать и как поведенческая процедура, когда осознавать необходимо, чтобы строить правильную, адекватную адаптационную или мобилизационную поведенческую линию. Здесь осознавание получает бытие в онтологическом, а точнее — в онтопсихологическом пространстве. Кроме того, оно может выступать и как осознавание сказанного, т.е. имеет логическое и рефлексивное бытие. В этом значении осознавание очень близко к знанию как таковому.

Исторически человеческое понимание развивается двумя дополняющими друг друга путями. Познавая мир вокруг себя, человек расширяет свое знание; вглядываясь «внутрь себя», рефлектируя по поводу своей познавательной деятельности, человек углубляет свое знание. Центральным элементом человеческого понимания являются понятия. Поэтому важной задачей для Тулмина становится попытка дать адекватное объяснение интеллектуального авторитета наших понятий, объяснить рост понятий и процесс их усвоения. Тулмид поразительно схож в своих выводах с установками традиционной гносеологии, развивающей идею социокуль-турной обусловленности понятий. Появлению новых осмысленных понятий предшествует осознание новых проблем и введение новых процедур, позволяющих решить эти проблемы. Понятия служат человеческим це^ лям в реальных практических ситуациях. Изменения в применении понятий связаны с постепенным уточнением данных понятий или усложнением их значений.

Исследования философа концентрируются вокруг размышлений на тему: благодаря каким социально-историческим процессам и интеллектуальным процедурам изменяются и развиваются, передаваясь из поколения в поколение, популяции понятий и концептуальных систем — методы и инструменты коллективного понимания? Поставленная в связи с этим проблема изменчивости понятий и теорий опирается на социокуль-турные реалии. Именно то, что XX век обеспокоен нерешенной проблемой относительности, дает возможность Ст. Тулмину прийти к выводу о зависимости понятий и понимания от конкретной исторической ситуации и среды обитания. Какими понятиями человек пользуется, какие стандарты рационального суждения он признает, как он организует свою жизнь и интеризует свой опыт, зависит от того, когда человеку пришлось родиться и где ему довелось жить, отмечает ученый. Но если все человеческие понятия и интерпретации, рациональные стандарты исторически и культурно изменчивы, то в этом случае мы должны решить вопрос о том, какие же понятия у нас пользуются подлинным авторитетом.

Ст. Тулмин подчеркивает, что «проблема человеческого понимания в XX в. — это уже не аристотелевская проблема, в которой познавательная задача человека состоит в том, чтобы понять неизменные природные сущности; это и не гегелевская проблема, в которой исторически развивается только человеческий разум в противоположность составляющей статический фон природе. Скорее всего эта проблема требует теперь, чтобы мы пришли к терминам развивающихся взаимодействий между миром человеческих идей и миром природы, причем ни один из них не является инвариантным. Вместо неизменного разума, получающего команды от неизменной природы посредством неизменных принципов, мы хотели бы найти изменчивые познавательные отношения между изменяющимся человеком и изменяющейся природой»⁹.

«Мы можем ясно понять интеллектуальный авторитет наших понятий только в том случае, если мы имеем в виду социально-исторические процессы, благодаря которым они развиваются в жизни культуры или сообщества», — считает Тулмин. Однако возникает проблема рационального авторитета за пределами какой-либо конкретной эпохи или сообщества. «Как беспристрастный форум рациональности с его беспристрастными процедурами для сравнения альтернативных систем понятий и методов мышления может найти философское основание, которое является общепринятым в свете остальных идей XX века?» — вопрошает С. Тулмин. И выдвигает идею интеллектуальной инициативы, рациональность которой заключается в процедурах, управляющих его (знания) историческим развитием и эволюцией¹⁰.

Полемизируя с «революционной» теорией Т. Куна о процессе концептуальных изменений, он ставит под сомнение само понятие революция и считает, что новые идеи могут входить в общество не сразу, а постепенно. Вместо революционного объяснения интеллектуальных изменений, которое задается целью показать, как целое — «концептуальные системы» сменяют друг друга, он задает эволюционное объяснение, которое показывает, как постепенно трансформируются «концептуальные популяции» (термин, введенный им в качестве синонима научной теории). Долгосрочные крупномасштабные изменения в науке, как и везде, происходят не в результате внезапных «скачков», а благодаря накоплениям мелких изменений, каждое из которых сохранилось в процессе отбора в какой-либо локальной или непосредственно проблемной ситуации. Таким образом, четкая преемственность проблем, стоящих перед наукой, отражает не внешний вечный диктат логики, но преходящие исторические факты в каждой отдельной проблемной ситуации.

При этом важно не только совершенствование понятий, чтобы в результате получить более точную и подробную понятийную картину. Важно понимание того, что несмотря на значимость индивидуальной инициативы, которая может привести к открытию новых истин, развитие новых понятий— это дело коллективное. Прежде чем новое предположение станет реальной возможностью, оно должно быть коллективно принятым как заслуживающее внимания, т.е. достойное экспериментирования и скорейшей разработки. Таким образом, создание новых концептуальных воз-

можностей требует не только коллективной неудовлетворенности существующим кругом понятий или индивидуального предложения какой-либо альтернативной процедуры объяснения, но и сочетания того и другого.

Само понимание определяется как соответствие утверждений принятым стандартам или матрицам. А эволюция науки предполагает улучшение понимания. Последнее предусматривает устранение того, что не укладывается в матрицу понимания, т.е. устранение аномалий. Рациональность также истолковывается как соответствие стандартам понимания. И предстает как атрибут человеческих действий или инициатив, особенно тех процедур, благодаря которым понятия, суждения и формальные системы, широко распространенные в данных инициативах, критикуются и сменяются. Иными словами, рациональность означает прежде всего соответствие исторически обусловленным нормативам научного исследования, в частности нормативам оценки и выбора теорий. Это говорит о некоторой релятивности стандартов рациональности, о том, что они зависимы и меняются вместе с изменением «идеалов естественного порядка».

Эволюция научных теорий — это непрерывный отбор концептуальных новшеств. Теории, в свою очередь, предстают как «популяции понятий». Они подвержены выживаемости, т.е. процессам сохранения и мутации (инновациям). «Мутации» сдерживаются факторами критики и самокритики, что по аналогии играет роль естественного и искусственного отбора.

Изменения наступают тогда, когда интеллектуальная среда позволяет «выжить» тем популяциям, которые в наибольшей степени адаптируются к ней. Наиболее важные изменения связаны с заменой самих матриц понимания или наиболее фундаментальных теоретических стандартов.

Таким образом, эволюционная модель развития науки, по Тулмину, представляет собой взаимодействие «инноваций и отбора». Основнв^ характеристики данного процесса таковы.

• Во-первых, интеллектуальное содержание научной дисциплины, с одной стороны, подвержено изменениям, а с другой — обнаруживает явную преемственность.

• Во-вторых, в интеллектуальной дисциплине постоянно появляются пробные идеи или методы, однако только немногие из них завоевывают прочное место в системе дисциплинарного знания. Непрерывное возникновение интеллектуальных новаций уравновешивается процессом критического отбора.

• В-третьих, этот двусторонний процесс производит заметные концептуальные изменения только при наличии дополнительных условий: а) достаточного количества людей, способных поддерживать поток интеллектуальных нововведений; б) наличие «форумов конкуренции», в которых пробные интеллектуальные нововведения могут существовать в течение длительного времени, чтобы обнаружить свои достоинства и недостатки.

• В-четвертых, интеллектуальная экология любой исторической и культурной ситуации состоит в том, что дисциплинарный отбор

признает те из конкурирующих нововведений, которые лучше все^ го отвечают требованиям местной «интеллектуальной среды». Эти «требования» охватывают как те проблемы, которые непосредственно нужно решать, так и другие упрочившиеся понятия, с которыми должно сосуществовать.

Следовательно, в процессе развития науки надо четко различать две группы вопросов: первая указывает на факторы, обусловливающие появление теоретических инноваций; вторые — на факторы, определяющие закрепление того или иного концептуального варианта. Решающим условием для выживания инноваций становится ее вклад в установление соответствия между объяснением данного феномена и «объяснительным идеалом».

Наука оценивается двояко: и как совокупность интеллектуальных дисциплин, и как профессиональный институт. Проблемы, на которых концентрируется работа последующих поколений ученых, образуют в своей совокупности длительно существующее генеалогическое древо. Механизм эволюции концептуальных популяций состоит в их взаимодействии с внут-ринаучными (интеллектуальными) и ненаучными (социальными и экономическими) факторами. «Понятия могут выживать» благодаря значительности своего вклада в улучшение понимания. Однако это может происходить и под влиянием иных воздействий, например, идеологической поддержки или экономических приоритетов, роли лидеров, школ, авторитетов в научном сообществе. Эволюционный процесс предполагает наличие двух сторон: внутренней (рационально реконструируемой) и внешней (зависящей от вненаучных факторов). Изучая процесс концептуальной изменчивости, мы обнаруживаем, что внутренние, интеллектуальные, и внешние, социальные, факторы воздействуют на него совместно, подобно двум самостоятельно действующим фильтрам. Социальные факторы ограничивают возможности и побудительные мотивы интеллектуального новаторства. Социальные факторы необходимы, но решающими являются только интеллектуальные факторы. Интеллектуальные соображения фокусируют ту теоретическую деятельность, которую социальные стимулы делают возможной. Если институциональные, социальные, идеологические условия неблагоприятны, то спорные проблемы долго не получают своего решения.

Оставаясь на почве эволюционной эпистемологии, Ст. Тулмин говорит о взаимосвязи всех элементов, составляющих здание науки. «Наука, рассматриваемая в качестве целостной человеческой инициативы, не является ни только компендиумом идей аргументов, ни только системой институтов и заседаний. В тот или иной момент интеллектуальная история научной дисциплины, институциональная история научной специальности и индивидуальных биографий ученых, очевидно, соприкасаются, взаимодействуют и сливаются друг с другом. Ученые усваивают, применяют и модифицируют свои интеллектуальные методы «ради» интеллектуальных требований своей науки, а их институциональная деятельность в действительности принимает такие формы, которые позволяют эффективно

действовать «во главе» науки. Следовательно, дисциплинарные (или интеллектуальные) и профессиональные (или человеческие) аспекты науки должны быть тесно взаимосвязанными, но ни один из них не может быть полностью первичным или вторичным по отношению к другому»¹¹.

Однако решающая роль принадлежит «научной элите», которая является носителем научной рациональности. От нее зависит успешность «искусственного отбора», «выведение» новых продуктивных понятийных популяций. Вместе с тем Тулмин против превращения критериев рациональности в универсальные, а проблематику истины пытается рассмотреть с позиций прагматизма и инструментализма.

Ст. Тулмин приходит к пониманию современной роли институциональ-ности, подчеркивая, что рациональные инициативы в естественных науках — не просто изменчивые популяции понятий, связанные между собой в формализованные теории, но прежде всего изменчивые популяции ученых, объединенных в строгие институты. «Научную специальность следует рассматривать как историческую сущность, или популяцию, чье институциональное развитие происходит параллельно интеллектуальному развитию той дисциплины, которой она соответствует»¹². Новые понятия, теория или стратегия становятся эффективной возможностью научной дисциплины только тогда, когда они серьезно воспринимаются влиятельными представителями соответствующей профессии, и полностью устанавливаются только в том случае, если получают позитивное подтверждение. Природа интеллектуальной дисциплины включает в себя, как ее понятийный аппарат, так и людей, которые его создали, как ее предмет или домен, так и общие интеллектуальные цели, объединяющие работающих в данной области исследователей. Они принимают определенные идеалы объяснения. Эти идеалы обусловливают те коллективные цели, которые человек стремится достичь, когда получает соответствующую специальность.

Тулмин подчеркивает, что интеллектуальные установки, с которыми люди подходят к природе, воспроизводят установки конвенциального характера. Для сохранения связной дисциплины во все времена требуется, по его мнению, всего лишь достаточная степень коллективной согласованности интеллектуальных целей и дисциплинарных установок.

Однако изменчивый характер науки воплощается в изменяющихся установках ученых, в связи с чем Тулмин подчеркивает особую роль лидеров и авторитетов в научном сообществе. Исторически сменяющие друг друга ученые воплощают историческую смену процедур объяснений. Содержание науки предстает в виде «передачи» совокупности интеллектуальных представлений последующему поколению в процессе обучения. Эволюция науки есть улучшенное понимание. Ст. Тулмин обращает внимание на тот факт, что каждое новое поколение учащихся, развивая свои собственные интеллектуальные перспективы, в то же время оттачивает оружие, чтобы в конечном итоге завоевать свою специальность. Через пять, десять или двадцать лет именно их слово будет иметь вес в данной специальности, их авторитет будет управлять данной научной дисциплиной и придавать ей новую форму.

ЛИТЕРАТУРА

¹ Современные теории познания. М., 1992. С. 83.

- Хахлвег К., Хукер К. Эволюционная эпистемология и философия науки // Современная философия науки. М., 1996. С. 161.

³ Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1994. С. 168, 165.

⁴ См.: там же. С. 159.

⁵ См.: там же. С. 87.

⁶ Современные теории познания. С. 93.

⁷ Там же. С. 101.

⁸ Тупмин С. Человеческое понимание. М., 1984. С. 23.

⁹ Там же. С. 41.

¹⁰ Там же. С. 173,97.

¹¹ Там же. С. 306. >² Там же. С. 262.