Повести о монголо – татарском нашествии 2 страница

Таким образом, на основании традиций литературы Киевской Руси во второй трети XII — первой половине XIII в. начинается формиро­вание местных областных литератур. Установление их особенностей — одна из насущных задач нашей медиевистики. Она может быть решена только после тщательного и всестороннего их изучения.

В литературе этого периода интенсивно развиваются жанры исто­рического повествования, воинской повести, публицистического ска­зания, ораторской прозы. Книжной обработкой эпической дружинной песни, связанной с традициями Бояна, явилось гениальное «Слово о полку Игореве», синтезом послания, поучения, панегирика и обличе­ния явилось «Слово» Даниила Заточника; формируется «Киево-Печерский патерик», возникает оригинальное княжеское житие Александра Невского.

Главной темой литературы остается тема Русской земли, ее един­ства, осуждение эгоистической политики князей. Народу были чужды княжеские «которы», уничтожавшие его поля, сжигавшие жилища. Именно раздоры князей облегчили завоевателям порабощение Русской земли. «Удельная разрозненность,— отмечал Н. Г. Чернышевский,— не оставила никаких следов в понятиях народа, потому что никогда не имела корней в его сердце: народ только подчинялся семейным распоряжениям князей»¹.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. В каких произведениях древнерусской литературы и как отразились события монголо-татарского нашествия?

2. Каковы идеи, сюжет и композиция «Повести о приходе Батыя на Рязань»?

3. Какова образная система «Повести о приходе Батыя на Рязань» и как она связана с фольклором?

4. В чем художественное своеобразие «Слова о погибели Русской земли» и «Жития Александра Невского»?

 

 

ЛИТЕРАТУРА

ПЕРИОДА БОРЬБЫ

РУССКОГО НАРОДА

С МОНГОЛО-ТАТАРСКИМИ

ЗАВОЕВАТЕЛЯМИ

И НАЧАЛА ФОРМИРОВАНИЯ

ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО

ГОСУДАРСТВА

(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIII-XV вв.)

 

С конца XIII в. начинает возрождаться Рус­ская земля, подвергшаяся опустошительному разгрому монголо-татарскими полчищами. Со­знание необходимости борьбы за свое освобож­дение приводит к сплочению народных сил, одновременно происходит политическое объе­динение Руси вокруг единого центра, которым становится Москва.

Впервые упомянутая в летописи под 1147 г. Москва была уничтожена степными кочевни­ками в 1138 г., но выгодное географическое положение города, находившегося в бассейне Волго-Окского междуречья на перекрестке торговых путей, защищенного лесами и боло­тами от набегов чужеземцев, способствует его возрождению и возвышению. К концу XII в. в Москву идет приток беженцев с юго-восточ­ных окраин Владимиро-Суздальской земли. Московский князь Даниил Александрович (1276—1303)—младший сын Александра Не­вского— увеличил территорию Московского княжества почти вдвое. Сыновья Даниила всту­пают в политическую борьбу с тверскими князь­ями за великое княжение Владимирское. Иван Данилович, прозванный Калигой, одерживает верх над своим против­ником князем Тверским. Он привлекает на свою сторону главу русской церкви — митрополита и превращает хана в послушное орудие своей политики.

В 1328 г. Калига добился в Орде ярлыка на великое княжение Владимирское, и великими князьями почти бессменно на протяжении всего столетия становятся московские князья.

 

МОСКОВСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

 

Зарождение московской литературы было обусловлено политиче­ским возвышением Москвы.

Формирование Русского централизованного государства способст­вовало развитию национальной культуры. Основной темой литературы становится тема становления централизованного государства. Созда­ющиеся московские летописные своды обращаются к традициям ки­евского летописания. Как в фольклоре, так и в литературе Киев времен Владимира считался символом былой независимости, славы и величия Руси. Идея борьбы против ненавистного монголо-татарского ига все сильнее овладевала умами широких слоев населения.

В 1380 г. московский князь Дмитрий Иванович сплотил под своими знаменами почти всю северо-восточную Русь и нанес сокрушительный удар Золотой Орде. Победа показала, что у русского народа есть силы для решительной борьбы с врагом, но эти силы способна объединить лишь централизованная власть великого князя. После одержанной победы на Куликовом поле вопрос об окончательном свержении монголо-татарского ига был лишь вопросом времени.

Победа, одержанная над Мамаем, значительно укрепила авторитет Москвы в глазах всего народа. Она сыграла немаловажную роль в развитии литературы и искусства, содействуя расцвету творчества Феофана Грека, Андрея Рублева и Епифания Премудрого.

Исторические события 1380 г. отразились в устном народном творчестве и в различных произведениях литературы: летописной повести, «Задонщине», «Сказании о Мамаевом побоище», «Слове о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича».

Летописная повесть о Куликовской битве. Повесть «Побоище великого князя Дмитрия Ивановича на Дону с Мамаем» была создана, очевидно, по горячим следам событий. В ней не только излагаются основные факты: сбор вражеских сил и русских войск, битва на реке Непрядве, возвращение с победой великого князя в Москву, гибель Мамая,— но и дается эмоционально-экспрессивная публицистическая оценка этим фактам. Центральный герой летописной повести — великий князь московский Дмитрий Иванович. Он «Христолюбивый» и «боголюбивый» князь — идеальный христианин, постоянно обращающийся с молит­вами к Богу, в то же время отважный воин, который бьется на поле Куликовом «напереди».

Идеальный воин-христианин противопоставлен в повести «безбож­ному», «нечестивому», «старому злодею», «аспиду», «безглавому зверю», «темному сыроядцу» Мамаю и его союзникам — «нечестивому», «пога­ному» литовскому князю Ягайло и «велеречивому отступнику» — пре­дателю рязанскому князю Олегу. Предательство русского князя, вступившего в сговор с врагами, вызывает особое негодование автора,; и он наделяет его самыми нелестными оценочными эпитетами: Олег «поборник бесерменьскии», «льстивый сотоньщик», «помраченный тьмою греховною», «дьяволу советник».

Летописная повесть в качестве литературных образцов использовала «Житие Александра Невского», паремийное чтение о Борисе и Глебе, апокрифическое «Слово на Рождество Христово и о пришествии волхвов». В приемах изображения прихода Мамая на Русь, сбора полков Дмитрием, его благочестивых размышлений, описания боя и помощи небесных сил во главе с архистратигом Михаилом летописная, повесть близка «Житию Александра Невского». Из паремийного чтения о Борисе и Глебе автор заимствует приемы идеализации Дмитрия и изображения его врагов: и Мамай и Олег Рязанский называются «новым Святополком», а из «Слова на Рождество Христово» —изображение скорби русских жен, гнева и плача Мамая.

Широкое привлечение литературных источников не мешает автор передать ряд исторических деталей, связанных с движением войск ходом битвы. Данные о распределении полков взяты из Разрядной книги, а имена павших в бою воевод — из Синодика.

Сама битва изображается при помощи характерных для воинской повести приемов: «Бысть сеча велика и брань крепка и труск велик зело... прольяша кровь аки дождевна туча обоих... паде труп на трупе, и паде тело татарьское на телеси крестьянстем».

Основная цель летописной повести — показать превосходство храбрости русских войск над высокоумием и лютостью «сыроядцев» «безбожных татар» и «поганой Литвы», заклеймить позором измену Олега Рязанского.

«Задонщмна». В конце XIV — начале XV в. была написана поэтическая повесть о Куликовской битве — «Задонщина», сохранившаяся в шести списках, двух редакциях. Старший из дошедших до нас списков относится к 70-м годам XVв., в списке нет конца, много пропусков. Списки XVI и XVII вв. также дефектны, однако на их основании С. К. Шамбинаго реконструировал сводный текст «Задонщины». Тек­стологический анализ сохранившихся списков «Задонщины» проделан Р. П. Дмитриевой.

«Задонщина» посвящена прославлению победы русских войск над монголо-татарскими полчищами, фактический материал ее автор чер­пал из летописной повести, а литературным образцом служило «Слово о полку Игореве».

Использование поэтического плана и художественных приемов «Слова о полку Игореве» в «Задонщине» обусловлено всем идейно-художественным замыслом этого произведения, где сознательно сопо­ставлялись события прошлого с событиями современными: если «Слово» призывало русских князей к единению для борьбы со «степью», то «Задонщина» прославляла единение русских князей, благодаря которому и была одержана победа над чужеземцами. Автор не только сопоставлял, но и противопоставлял их. Как отмечает Д. С. Лихачев, «в сближении событий прошлого и настоящего — пафос исторического замысла «Задонщины». Борьба с половцами и с монголо-татарами осмыслялась как борьба с «диким полем» за национальную независимость.

Поэтический план «Задонщины» состоит из двух частей: «жалости» и «похвалы». Им предшествует небольшое вступление. Оно ставит Целью не только настроить слушателя на высокий торжественный лад, но и определить тематическое содержание произведения: дать «похвалу» Дмитрию Ивановичу, его брату Владимиру Андреевичу и «возвести печаль на восточную страну». Автор подчеркивает, что цель его повести «возвеселить Рускую землю», похвалить «песньми и гуслеными буйными словесы» правнуков великих князей киевских Игоря Рюриковича, Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. «Задонщина» подчеркивает генеалогическую связь московских князей с киевскими, отмечая, что новый политический центр Руси — Москва — является наследницей Киева и его культуры. С этой же целью восхваляется и вещий Боян «гораздый гудец в Киеве». В обращении к русским князьям Дмитрий причисляет их к «гнезду» великого князя Владимира Киев­ского. Чтобы поднять политический престиж московского князя, автор «Задонщины» называет Владимира Святославича «царем русским».

Воинская доблесть и мужество князей характеризуются в «Задон­щине» теми же приемами, что и в «Слове о полку Игореве»: «Дмитрей Ивановичъ и брат его князь Владимер Ондреевич, истезавше ум свой крепостию и поостриша сердца своя мужеством и наполнишася рат­ного духа».

Первая часть «Задонщины» — «жалость» описывает сбор русских войск, их выступление в поход, первую битву и поражение. Сбор русских войск в «Задонщине» изображается стилистическими средст­вами «Слова»: «Кони ръжут на Москве, звенит слава по всей земли Руской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпохове, стоят стязи у Дону у великого на брези».

Воины Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, подобно кметям Всеволода, «под трубами повити и под шеломы возлелияны, конець копия вскормлены в Литовъской земли».

Природа в «Задонщине» на стороне русских и предвещает пораже­ние «поганых»: «А уже беды их (врагов.— В. К.) пасоша птицы крилати, под облакы летають, ворони часто грають, а голицы своею речью говорять, орлы восклегчють, а волцы грозно воють, а лисицы на кости брешут». Зато Дмитрию Ивановичу «солнце... ясно на вьстоцы сияеть, путь поведает».

Первый кровопролитный бой заканчивается поражением русских: «Грозно бо бяше и жалостно тогда видети, зоне трава кровью пролита, а древеса тугою к земли преклонишася»; «По Резанской земли, около Дону: ни ратаи, ни пастуси не кличут, но часто вороне грають, зогзици кокують трупу ради человечьскаго».

Павших воинов оплакивают жены: княгини и боярыни. Их плачи построены, подобно плачу Ярославны, на обращении к ветру, Дону, Москве-реке.

Вторая часть «Задонщины» — «похвала» прославляет победу, одер­жанную русскими, когда из засады выступил полк Дмитрия Боброк Волынца. Враги обратились в бегство, а русским досталась богатая добыча: «...жены рускыя въстескаша татаръским златом», «по Руской земли простреся веселье и буйство и възнесеся слава руская на поганых хулу».

Стиль повествования «Задонщины» радостный, мажорный. Автор се проникнут сознанием конца периода «туги» и «печали». По сравне­нию со «Словом» «Задонщина» более абстрагирует и «психологизирует» действие. Так, новгородцы сетуют на то, что они не поспевают на помощь Дмитрию. Съехавшиеся русские князья обращаются с речью к Дмитрию. Андрей Полоцкий ведет беседу с Дмитрием Брянским, Дмитрий Иванович — с Владимиром Андреевичем, храбрый Пересвет разговаривает с Ослябей, Дмитрий произносит торжественную речь «на костех» после одержанной победы.

Значительно усилен в «Задонщине» по сравнению со «Словом» христианский элемент и вовсе отсутствуют языческие мифологические образы. В уста героев вкладываются благочестивые размышления, молитвенные обращения, вводится религиозная фантастика (Борис и Глеб молитву творят «за сродники своя»), русские войска сражаются за «святыя церкви, за православную веру». Дмитрий Иванович и Влади­мир Андреевич ведут борьбу «за землю Рускую и за веру крестьян­скую». Все это свидетельствует о возросшей роли церкви в Московском государстве.

Сложные метафорические образы «Слова», символика, связанная с языческой мифологией, чужды автору «Задонщины».

В отличие от «Слова», он шире использует некоторые приемы устной народной поэзии. Так, чрезвычайно распространены в «Задон­щине» отрицательные сравнения: «...яко орлы слетешася со всея полу-нощныя страны; то ти не орли слетошася съехалися ecu князируския...», или «серые волцы... воют, нарецы на Мечи хотят наступити на Рускую землю. То ти было не серые волцы, но приидоша погании татарове...»

Символические образы народной поэзии: «гуси», «лебеди», «соко­лы», «кречеты», «волки», «орлы» — постоянно присутствуют в «Задон­щине».

В стиле «Задонщины» значительны следы деловой прозы XV в., сказывающиеся в хронологических уточнениях, титулованиях князей, генеалогических формулах, перечне убитых, однообразии приемов введения прямой речи.

В то же время поэтической структуре «Задонщины» присуща строфичность, которая подчеркивается одинаковыми зачинами: «И Рече им князь...», «И молвяще Ондрей...», «И рече ему Дмитрей...»; «Уже бо яко орлы слетешася...», «Уже бо возвеяша силнии ветри...», «Уже бо въскрипели телегы...»

Подчеркивая политическую роль Москвы и московского князя в борьбе с монголо-татарами, «Задонщина», по-видимому, преднамерен­но не упоминала о предательстве рязанского князя Олега. Весь свой пафос, лирически взволнованный и патетический, автор направлял на пропаганду идеи сплочения, единения всех сил Русской земли вокруг Москвы, подчеркивая, что только благодаря единству сил и была одержана историческая победа и князья и русские воины добыли себе «чести и славного имени».

«Сказание о Мамаевом побоище». В середине XV в. на основе летопис­ной повести о Куликовской битве, «Задонщины» и устных преданий было создано «Сказание о побоище великого князя Дмитрия Ивано­вича», дошедшее до нас в многочисленных списках (более 100), в четырех редакциях. В «Сказании» появилось много новых подробно­стей, отдельных поэтических эпизодов: посылка Захарии Тютчева к Мамаю с дарами, посещение Дмитрием Троицкого монастыря, поеди­нок богатыря Пересвета с ордынским исполином, испытание Дмитри­ем примет перед боем (он слушает землю, крики зверей, птиц, всматривается в огни костров неприятельского лагеря), обмен Дмитрия одеждой и конем с боярином Михаилом Бренком, героическая гибель Бренка, рассказ о подвиге одного из рядовых участников боя — Юрки-сапожника; наконец, после боя самого великого князя долго не могли разыскать и находят его под иссеченной березой «уязвена велми».

В «Сказании» значительно усилен религиозный элемент. Многочисленными монологами-молитвами подчеркивается благочестие Дмитрия. В одной из редакций на первое место выдвинут митрополит Киприан, к которому великий князь — его «духовный сын» — относит­ся с большим уважением и послушанием. В действительности Киприан во время Куликовской битвы находился в Киеве. «Сказание» же стреми­лось подчеркнуть полное единение светской и церковной власти.

В старшей редакции «Сказания» литовский князь Ягайла, союзник Мамая, заменен его отцом Ольгердом, который, дойдя до Одоева, узнал о движении русских войск и решил остановиться, а после победы! Дмитрия «с студом многим» вернулся в свою землю.

«Сказание» построено на контрасте стойкости, мужества, христианского благочестия русских и хвастовства, гордости, нечестивости Мамая и его союзников. Автор «Сказания» не жалеет черной краски! для изображения врагов Русской земли. Плодом вымысла являются многочисленные «речи», которыми через послов обмениваются Олег, Мамай и Ягайла. Правда, Олег Рязанский затем раскаивается в том, что хотел изменить православной вере, и отказывается соединиться с силами Ольгерда (Ягайлы).

Посрамленный и поруганный на поле Куликовом Мамай бежит в Кафу. «Гневашеся и яряся зело», он собирается вновь идти на Русскую землю, но его войска разбиты «на Колках» царем Тохтамышем. Гибель Мамая в Кафе, где он был убит «некоим купцем», характеризуется в «Сказании» как справедливое возмездие нечестивому царю, который «испровръже зле живот свои».

Характерная особенность «Сказания о Мамаевом побоище» наличие художественного вымысла, «речей» персонажей, элементов «психологизма». Это свидетельствует о стремлении автора внести в повествование элемент занимательности, беллетризировать его. В сти­ле «Сказания» широко представлена книжная риторика, сочетающаяся с поэтическим стилем воинской повести и элементами деловой пись­менности. Проникнутое патриотическим пафосом, «Сказание» под­черкивало политическое значение Москвы и московского великого князя, объединившего всех русских князей и благодаря этому одер­жавшего победу.

«Сказание о Мамаевом побоище» вошло в «Синопсис» XVII в., а затем не раз подвергалось литературной обработке: драматург начала XIX в. В. А. Озеров на его основе создал патриотическую трагедию «Дмитрий Донской», советский писатель С. Бородин использовал ма­териал повести в романе «Дмитрий Донской». В. Саянов создал поэму «Слово о Мамаевом побоище». В цикле стихов А. Блока «На поле Куликовом» также находим отзвуки этого произведения.

«Повесть о Московском взятии от царя Тохтамыша». Победа на поле Куликовом способствовала росту национального самосознания, укреп­ляла мысль — для успешной борьбы с поработителями необходимо уничтожить «рознь», «разделение» князей. Эта идея воплощена в повести «О Московском взятии от царя Тохтамыша и о пленении земля Русъския» в 1382 г. Повесть известна в двух редакциях: первая была, по-видимому, создана в правительственных кругах, вторая, помещенная в IV Новго­родской, Софийской I и Воскресенской летописях, интересна демок­ратизмом содержания и фактографичностью. Она, вероятно, была написана в посадских кругах и отражает их вкусы, общую тенденцию демократизации исторической повести. В этой редакции в центре «коллективный» герой — рядовые участники события — ремесленни­ки и купцы («суконщики» и «сурожане»). «Сотворив вече», горожане возглавляют борьбу с врагом, осадившим Москву. Они прекращают возникшую в городе «смуту» (Дмитрий Иванович, не получив поддер­жки других князей, уехал из города собирать силы). «Сташа на всех воротех градских», горожане не пускают тех, в частности митрополита Киприана, кто хотел бы покинуть осажденный город, и начинают мужественно биться с врагом. В повести прославляется подвиг «москвитина суконника» Адама, который, приметив вражеского воина «на­рочита и славна», «спусти стрелу на него и его же уязви еще в сердце его гневливое и вскоре смерть ему нанесе» и тем причинил большую скорбь осаждавшим.

Только обманом врагам удается овладеть городом: москвичи пове­рили лживым словам суздальских княжичей и открыли ворота. Ярко изображено неистовство ворвавшихся в город врагов, предавших все огню и мечу, не пощадивших ни стариков, ни младенцев, ни женщин.

Повесть осуждает «неодиначество» князей, предательскую политику Олега Рязанского, пропустившего полчища Тохтамыша через свои земли, и вероломство сыновей Дмитрия Константиновича Суздальско­го, поверив которым москвичи открыли ворота.

Фактографичность описания сочетается с большой выразительно­стью отдельных художественных деталей, лирическим плачем по по­воду разорения города. В повести нет религиозной фантастики, благочестивых рассуждений, только в ее начале сообщается о грозном небесном знамении — появлении хвостатой кометы, ставшей «копейным образом».

Наметившаяся в «Повести о Московском взятии от царя Тохтамыша» демократическая тенденция не получила развития в исторических жанрах московской литературы конца XIV — начала XV в. В дальней­шем ее можно обнаружить в псковской литературе, а в полной мере она проявится в произведениях XVII в.

Иной характер носит «Повесть о Темир-Аксаке», отразившая со­бытия 1395 г. Она включает легендарное жизнеописание Тамерлана, сказание о перенесении в Москву Владимирской иконы Богоматери и грозное видение небесных полков Темир-Аксаку, следствием чего явилось внезапное бегство завоевателя. Повесть подготавливает почву для появления политической теории преемственности Москвой визан­тийского и киевского наследства.

Вторая четверть XV в. ознаменовалась последней длительной меж­доусобной борьбой Василия II (Темного) с дядей Юрием Дмитриеви­чем Звенигородским и его сыном Дмитрием Шемякой. Она закончилась победой московского князя. Василий II отверг Флорен­тийскую унию 1439 г., подчинявшую византийскую православную церковь римско-католической. В 1448г. русская церковь объявила себя автокефальной (независимой) от Константинополя, и собором русских епископов на митрополичий престол был избран Иона. Это событие имело важное политическое значение. Оно утвердило мысль о том, что Москва является мировым центром и хранительницей истинного православия, чистота которого утрачена греками, вступившими в союз с «безбожными латинянами».

«Повесть о взятии Царьграда» Нестора-Искандера. Падение Констан­тинополя под ударами турок-сельджуков в 1453 г. получает философ­ское историческое осмысление в «Повести о взятии Царьграда», написанной Нестором-Искандером. В рассказ об основании города Константином Флавием вводится символическое знамение борьбы змея (символ мусульманства) с орлом (символ христианства): победа змея над орлом временная, и в конечном итоге христианство востор­жествует. Падение Константинополя — исполнение первой части про­рочества. Явится «русии же род с преже создателъными всего Измаила победят и Седмохолмаго примуть прежде законными его, и в нем въцарятся». Это было истолковано как указание на русский народ, миссия которого — освободить Царьград от «неверных». Все это придавало «Повести» публицистическую остроту.

Основное внимание в повести уделяется описанию осады города. Автор передает психологическое состояние осажденных, поведение Константина. Это мужественный воин, презирающий смерть, долг и честь для него превыше всего. Несмотря на страшные, грозные зна­мения, предвещающие падение Царьграда, Константин отказывается покинуть город ради спасения своей жизни. Он героически гибнет в неравном бою. С оружием в руках гибнет и верный союзник Констан­тина генуэзский принц Зустенея (Юстиниан).

Мужественным и храбрым воином изображен в повести турецкий султан Магмет. Он жесток, но справедлив, ценит воинскую доблесть противника. Такое изображение врага явилось новым шагом в развитии жанра исторической повести. Описания батальных сцен исполнены динамизма, напряженности и художественной выразительности. Со­чувствие автора на стороне осажденных. «Кто о сем не восплачется и не възрыдает?» — вопрошает он, описывая разгром города завое­вателями.

«Повесть о взятии Царьграда» явилась важным этапом в развитии жанра исторической повести. Сочетание конкретного описания воен­ных событий с художественным вымыслом (небесные знамения, вы­мышленные монологи, раскрывающие внутреннее состояние героев, эмоциональная оценка, широкое философско-историческое осмысле­ние событий) составляет отличительную особенность повести, подго­товившей историческое обоснование политической теории Русского государства: Москва—третий Рим. Повесть пользовалась большой популярностью у читателей и служила образцом для исторических повестей XVI —первой четверти XVII в.

Повести о Вавилонском царстве. Об изменении форм исторического повествования в XV в. свидетельствует появление повестей о Вавилон­ском царстве, сыгравших важную роль в создании политической теории Московского государства. В состав повестей входит «Притча о Вави­лоне граде», в которой сообщаются легендарные сведения о царе Навуходоносоре, создании им нового Вавилона и запустении этой мировой державы и «Сказание о Вавилоне граде».

Обе повести возникли, вероятно, в Византии в период обоснования Константинополем своих прав на мировое первенство.

В «Сказании о Вавилоне граде» повествуется о трех юношах: греке, абхазце и русском, которые добывают знаки царского достоинства из запустевшего Вавилона для греческого царя Василия. Равное участие представителей трех христианских народов в этом подвиге подчерки­вало мысль о равноправии трех христианских держав: Греции (Визан­тии), Грузии и России. А когда Константинополь пал и Грузия почти утратила свою самостоятельность, все права на знаки царского досто­инства должны принадлежать русским великим князьям.

Тем самым «Сказание о Вавилоне граде» подготавливало появление «Сказания о Мономаховом венце».

Повести о Вавилонском царстве носят сказочный характер: здесь фигурируют волшебный меч-самосек, гигантский спящий змей, сте­регущий богатства запустевшего Вавилона; чудесный кубок с божест­венным напитком, таинственный голос, дающий указания юношам, и т. п. Все это сближает повести о Вавилоне с волшебной сказкой. Только имена царей Навуходоносора и Василия историчны в этих повестях, все же остальное — художественный вымысел.

Житийная литература. В конце XIV — начале XV в. в агиографи­ческой литературе происходит возрождение и развитие риторическо-панегирического стиля литературы Киевской Руси, или, как его определяет Д. С. Лихачев, экспрессивно-эмоционального. Это связано с подъемом национального самосознания, вызванного борьбой с ино­земными поработителями, формированием идеологии централизован­ного государства, укреплением авторитета великокняжеской власти. Идея служения Русской земле (осознание необходимости ради этого победить «страх ненавистной розни мира сего») являлась определяющей идеей времени. Она получает свое воплощение, как в литературе, так и в изобразительном искусстве, где на первый план выдвигается нравственный идеал человека целеустремленного, стойкого, способ­ного к самопожертвованию во имя блага народа, блага государства. Прославлению, возвеличению этого нравственного идеала и служил риторическо-панегирический стиль конца XIV —начала XV в., осно­ванный на традициях киевской литературы и богатом опыте южнос­лавянских литератур.

Обращение к этому стилю связывают с так называемым вторым южнославянским влиянием. Сербия и Болгария переживают в XIV в. период своего политического и культурного расцвета. Развитию литературы в этих странах способствовала реформа в области книжности, проведенная патриархом Тырновским Евфимием. Эта реформа коснулась принципов перевода на славянский язык греческих текстов. Было выдвинуто требование неукоснительного следования греческим образцам. Большое внимание уде­лялось форме: особенностям графики, написания. Евфимий и его ученики полагали, что слово неразрывно связано с сущностью называемого предмета, явления. Понять предмет — значит правильно назвать его; каждая буква имеет определенное значение, и ее изменение меняет смысл слова. Возвышенный древнеславянский язык противопо­ставлялся живой разговорной речи.

Реформа Евфимия воплотилась в новых переводах текстов «писания» и в созданных им и его учениками агиографических произведениях, превратившихся в торжественные панегирики. Этот новый стиль «извития», или «плетения» «словес», и был якобы перенесен на Русь в конце XIV — начале XV в. выходцами из южнославянских стран митрополитом Киприаном, Григорием Цамблаком, Пахомием Логофетом. В свою очередь русские книжники, пребывая на Афоне и Константинополе и общаясь в этих культурных центрах православного Востока с болгарскими, сербскими и греческими монахами, усваивали нормы этого стиля.

Риторическо-панегирический стиль первоначально получает рас­пространение в агиографии, где житие становится «торжественным словом», пышным панегириком русским святым, являющим собой духовную красоту и силу своего народа. Изменяется композиционная структура жития: появляется небольшое риторическое вступление, центральная биографическая часть сокращается до минимума, само­стоятельное композиционное значение приобретает плач по умершему святому и, наконец, похвала, которой отводится главное место. Этот стиль еще игнорирует психологию человека в целом, его характер, но писатели начинают описывать различные чувства, которые как бы живут вне людей.

Однако и абстрактный психологизм был значительным шагом вперед в художественном развитии древней литературы. В произведе­ниях начали появляться психологические мотивировки поступков героев, изображение динамики чувств. Биография христианского по­движника стала рассматриваться как история его внутреннего разви­тия. Важным средством изображения душевных состояний человека становятся пространные и витиеватые речи-монологи.