Наука как призвание и наука как профессия

 

В 1920 г. М.Вебер писал: “Наука есть профессия, осуществляемая как специальная дисциплина и служащая делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение, и не составная часть размышлений мудрецов и философов о смысле мира”^[517][517]. Эти высказывания полемически направлены против традиционного понимания науки как чисто культурного процесса. Современная наука, утверждал М.Вебер, уже не может находиться в плену иллюзий, в ней перестали видеть особое “призвание”, удел избранных, чей путь направляется исключительно страстью познания, служения культурным идеалам. Наука исходит из вполне прагматической максимы - “законы природы стоят того, чтобы их знать”, поскольку стало очевидно, что знание этих законов приносит отнюдь не только интеллектуальное и эстетическое удовлетворение, но прежде всего блестящие технические и экономические успехи. Практическая ценность знания вышла на первый план, все прочие достоинства науки стали относить на счет романтических настроений. Занятия наукой перестали быть делом “мудрецов и пророков”, они превратились в повседневность наемных работников умственного труда.

Профессионализация науки - необходимое условие ее современного существования, это несомненный факт. Но когда профессиональную сторону науки противопоставляют ее ценностному смыслу, расщепляется первичное смысловое единство, благодаря которому наука некогда возникла как социальное явление. Это симптом отчуждения, настигающего науку как раз на пути ее наибольших успехов. Блестящие победы познания сопровождаются тяжкими духовными и нравственными провалами, профессиональная деятельность теряет моральные ориентиры. В этом источник опасности и для самой науки, и для человеческого общества.

В 1975 г. ведущие ученые-биологи пошли на заключение добровольного моратория на проведение экспериментов в биологических институтах, занимавшихся проблемами генной инженерии. Причина беспрецедентного решения заключалась в том, что молекулярная биология, совершив резкий рывок, вышла к возможности конструирования живых организмов с заданными свойствами; это открывало перед наукой заманчивые перспективы практического применения. Но среди возможных использований результатов генной инженерии могли оказаться и такие, которые поставили бы под вопрос само существование человечества (например, использование бактериологического или экологического оружия). Опасность таилась даже в случайной небрежности, из-за которой “лабораторный материал” мог войти в соприкосновение с биосферой планеты с непредсказуемыми последствиями.

Этот исторический факт иллюстрирует недостаточность понимания научной профессии, когда она сводится на “познание фактических связей” в соответствии с определенными критериями рациональности научной методологии. Мораторий на эксперименты по рекомбинации ДНК показал, что высшим профессионализмом является разумная предусмотрительность, направляемая заботой о человеческих ценностях. В данном случае “наука как профессия” оказалась неотделимой от “науки как призвания”. Но история знает и другие примеры.

Известно, что в лабораториях фашистского лагеря смерти Бухенвальд проводились научные эксперименты по изготовлению противоэпидемических вакцин. Проводились учеными-профессионалами по всем правилам бактериологической и медицинской науки. Материалом для исследований были препараты, изготовленные из крови узников, заражаемых тифом и другими смертельными заболеваниям. Бухенвальд был моделью мировой цивилизации, замышленной фашистскими идеологами; наука в Бухенвальде стала монстром, ее профессиональная рациональность служила безумию^[518][518].

Разрыв культуры и цивилизации, лежащий в основе расколотости существенных свойств современной науки, - опасность слишком грозная, чтобы полагаться только на собственные, нравственные, духовные силы ученых. В конце тридцатых годов перед самым началом второй мировой войны В.И.Вернадский писал:

“Мы стоим сейчас перед готовыми к взаимному истреблению многочисленными государственными организациями - накануне новой резни. И как раз в это время, к началу ХХ в., появилась в ясной реальной форме возможная для создания единства человечества сила - научная мысль, переживающая небывалый взрыв творчества. Это - сила геологического характера, подготовленная миллиардами лет истории жизни в биосфере. Она выявилась впервые в истории человечества в новой форме, с одной стороны, в форме логической обязательности и логической непререкаемости ее основных достижений и, во-вторых, в форме вселенскости, - в охвате ею всей биосферы, всего человечества - в создании новой стадии ее организованности - ноосферы”^[519][519].

Мировая резня все же произошла. Опасность всемирной бойни не исчезла и в наши дни. Наука, способная создать ноосферу, способна и на участие в этой бойне, которая может оказаться последней. Она не стала духовным оплотом человечества, организатором вселенского единения “мыслящего человечества”.

Наука и мораль

 

Распад единства культуры и цивилизации преломляется в науке проблемой отношений между наукой и моралью, проблемой нравственной ответственности ученых. Подчинен ли научный разум требованиям морали? Или, напротив, мораль должна отступать перед требованиями науки?

Вопрос может показаться надуманным. А существует ли вообще какое-либо противоречие между наукой и моралью? Да и есть ли смысл в подобном сопоставлении?

Было время, когда казалось, что никакого противоречия нет и быть не может. Наука как деятельность по производству знаний так же стоит “вне морали”, как и всякая прочая производственная деятельность. Сопоставлять с моралью следует не науку, а поступки людей, работающих в науке, или использующих ее результаты. Но, по широко распространенному убеждению той эпохи, когда в успехах науки видели ясное указание на светлые исторические перспективы человеческого общества, люди науки должны быть носителями высокой морали. Ярче других это убеждение выразил А.Пуанкаре: “Наука ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас:...позади того великого, что она нам показывает, она заставляет предполагать нечто еще более великое: это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль”^[520][520].

Любовь к истине и ее красоте - что может быть лучшим основанием для морали? Так думал великий ученый. Наука дает образцы морального поведения - коллективизм, солидарность, бескорыстное служение идеалам, укрощение темных инстинктов, предрассудков и суеверий, отвращение ко лжи и слепому подчинению. Мораль поддерживает науку, направляет поведение ученых, помогает дать правильные общественные оценки деятельности ученых. “Мораль и наука по мере своего развития будут превосходно согласовываться друг с другом”, - предсказывал А.Пуанкаре незадолго до своей смерти. А вскоре началась первая мировая война, и впереди был еще весь ХХ век, заставивший смотреть на отношения науки и морали с гораздо меньшим оптимизмом.

С.Л.Яки называет современную науку нравственно несостоятельной и инертной. Ученые, заявляет он, оказались явно неспособными “положить конец тем действиям, которые могли бы оказаться гораздо более эффективными в приближении дня Страшного суда, чем все ангельские трубы вместе взятые”. Отдельные и разрозненные призывы прекратить работу над водородной или нейтронной бомбой, над стратегической оборонной инициативой, известной под названием “звездных войн”, использовать до предела экологически безопасные источники энергии, такие как солнечная энергия или приливные волны, оказались наивными. Научное сообщество не смогло возвыситься над общим уровнем нравственности общества, в котором “ни одной трещины не дает броня нравственной глухоты, с готовностью приветствующей увеличение уровня жизни благодаря технологии, которая одновременно составляет угрозу”^[521][521].

Однако диктат морали может быть и губительным для науки. Несколько десятилетий назад мысль о пересадке человеческих органов от живого или мертвого донора для спасения жизни или исцеления пациента могла казаться не только фантастической, но и аморальной. Сегодня уже сотни людей живут с пересаженным донорским сердцем, тысячи - с другими трансплантированными органами. В прошлом морально-религиозный запрет на анатомирование трупов тормозил развитие медицины, физиологии и других наук о человеческом организме. Моральное осуждение вивисекции сдерживало развитие знаний о системе кровообращения у высших животных. В наше время моральному и религиозному осуждению подвергаются эксперименты, связанные с так называемым «клонированием» человеческих существ, хотя, по мнению некоторых специалистов, такие опыты могли бы резко повысить возможности медицины. Эти и другие примеры показывают, что мораль не может выступать безапелляционным судьей развития науки. Принципы морали могут противоречить друг другу. Стремление к истине - моральный долг ученого, но моральная ответственность за судьбы открытий может заставить ученого отказаться от исследования.

Видимость парадокса возникает из-за чрезмерной жесткости сформулированной дилеммы. Наука не может решать проблемы ответственности ученых, ссылаясь на непреложность моральных кодексов. Жизнь ставит людей науки перед нравственным выбором. Совершая выбор, человек берет на себя ответственность за него. Выбор не предопределен, бремя свободы не может быть снято с человека. Но общественная ситуация может влиять на выбор, предлагать спектр возможных решений, шкалу моральных и правовых оценок поведения. Когда формы цивилизации и культурные идеалы в разладе, моральный выбор для ученого оказывается парадоксальным. происходит расщепление поведенческих ориентировок: сознание мечется между долгом гражданина и долгом ученого, между стереотипом социального успеха и нравственной самооценкой.

Напротив, равновесие культуры и цивилизации могло бы регулировать и моральные проблемы науки. Профессиональная этика не диссонирует с нормами общечеловеческой морали. Нежелательные эффекты научных исследований предвидятся учеными лучше, чем кем-либо. Максимально возможная информированность общества об этих эффектах, открытость дискуссий, влияние общественности, включая ученых, на принятие социально значимых решений - все это создает условия для разрешения моральных и правовых вопросов, не допуская перерастания их в трагические конфликты.

 

***

Противоречия культуры и цивилизации - не временные трудности, преодолимые общественным “прогрессом”. Они выражают собой присущую человеческой истории необходимость. Разрешаясь на одном уровне развития, противоречия вновь возникают на последующих. Спор и взаимообусловленность культурных и цивилизационных начал - вечная проблема. Признание этого не означает примирения с противоречием. Вспомним слова Н.А.Бердяева: человеческое сознание все глубже осознает свои собственные противоречия. Вместе с этим растет понимание того, что высшей ценностью является творческая свобода, возвышающая и оправдывающая само существование человечества. Овладение этой ценностью достигается дорогой ценой: вечным борением духа с самим собой, непрестанным стремлением выйти за рамки собственной ограниченности, вечной неудовлетворенностью достигнутым в поиске совершенства.

Наука - одна из важнейших форм этой духовной работы. Она ощущает на себе разрушительное действие разлада между культурой и цивилизацией. Более того, она может усугублять этот разлад, когда происходящая в ее пределах интеллектуальная деятельность односторонне гипертрофирована в ущерб идеально-ценностному наполнению процессов познания. Но вместе с тем наука способна влиять на отношения культуры и цивилизации. Прежде всего она превращает эти отношения в предмет своего исследования. Для этого требуется исключительное напряжение рефлексии – с древних времен известно, что труднее всего познать самого себя. Но у человечества просто нет иного выбора: либо с помощью науки разрешать противоречия бытия, угадывать и исполнять свое предназначение, либо прийти к апокалипсису.

Человек находится в центре культуры. Формируя культуру, наука формирует человека. Наукоемкость культуры - индекс ее развития в современную эпоху. Еще более важный индекс - место и значимость человека. Наука как производство знаний увеличивает мощь человека, создает предпосылки его свободы. Чтобы мощь и свобода возвышали, а не унижали и уничтожали человека, необходимо направить их действие на реализацию высших идеалов и ценностей. Наука участвует в выработке этих идеалов. Преодолевая противоречия, превозмогая скепсис, обобщая исторический опыт, вступая в диалог с иными формами духовной и практической жизни людей - искусством, религией, - учась на своих поражениях и гордясь победами, наука утверждает ценность истинного познания и самопознания, удовлетворенных земных желаний, одухотворенных и возвышенных нравственностью и идеями бессмертия человеческой сущности, о которой могут по-разному судить религиозно и материалистически мыслящие люди.

“Констатация простой уверенности, что хотя бы в этой крайне важной области курс проложен верно, несет в себе силы и утешение для тех, в чьих душах могло бы зародиться сомнение в будущем нашей культуры. Каким бы обескураживающим ни был кризис мысли, он способен лишь тех привести в отчаяние, кому не хватает мужества принимать эту жизнь и этот мир такими, какими они достались нам в дар”^[522][522].

 

Наука в культуре. М., 1998. С. 5-33

 

 

 

[1][1] Здесь я просто назову имена моих учителей и друзей, в работах которых я находил стимулы к размышлениям на тему научной рациональности. Это прежде всего работы В. С. Степина, П. П. Гайденко, Л. М. Косаревой, Б. С. Грязнова, В. С. Швырева, В. А. Лекторского, Е. А. Мамчур, Б. И. Пружинина, Р. С. Карпинской, З. А. Сокулер, Н. А. Юлиной, Т. И. Ойзермана, И. Т. Касавина, Н. С. Автономовой, М. А. Розова, Н. И. Кузнецовой, А. И. Ракитова, Е. Л. Чертковой, А. Л. Никифорова, И. П. Меркулова, В. Г. Федотовой и еще многих и многих других.

 

[2][2] Baran B. Przyczynek do krytyki biezcych bada nad racjonalnoci// Stud. Filoz., 1980, № 2, S.111.

 

[3][3] Конечно, прежде всего так полагали и полагают сами ученые, которым, впрочем, удалось (в былые времена это стоило огромных интеллектуальных усилий) превратить свое мнение в общезначимую культурную оценку. В. Ньютон-Смит не без иронии так начинает свою книгу о рациональности науки: “Образ, в котором научному сообществу нравится представлять самого себя и который фактически служит тем образом, в котором большинство из нас воспринимает это сообщество, - образ рациональности par excellence. Научное сообщество видит себя в качестве самой парадигмы институционализированной рациональности” (В. Ньютон-Смит. Рациональность науки // Современная философия науки. Хрестоматия., М., 1994. С. 163).

 

[4][4] Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996. С.220-222, 410.

 

[5][5] Эта тема подробно исследована в зарубежной и отечественной литературе. См.: Никифоров А. Л. От формальной логики к истории науки. Критический анализ буржуазной методологии науки. М., 1983; Черняк В. С. Логика, история, наука. М., 1989; Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1985.

 

[6][6] “Релятивизм - это отставка философии и ее смерть” (В. Виндельбанд. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. Т.2. От Канта к Ницше. СПб., 1905.С.378).

 

[7][7] Quine W. Ontological relativity and other essays. N.-Y., 1969.P.78.

 

[8][8] Ibid. P.82.

 

[9][9] См.: Naturalizing Epistemology. Cambridge, 1985.

 

[10][10] См.: Stabler E. Rationality in naturalized epistemology // Philos. Sci. 1984. Vol. 51, ¹ 1, P. 64-78.

 

[11][11] См.: Siegel H. Can philosophy of science be naturalized? // Abstr. VII Intern. Congr. Logic, Methodology and Philos. Sci. Moscow, 1987. Vol. 4, pt,2. P.170-172.

 

[12][12] “Критика, вообще говоря, может быть неверной, но тем не менее важной, открывающей новые перспективы и поэтому плодотворной. Доводы, выдвинутые для защиты от необоснованной критики, зачастую способны пролить новый свет на теории и их можно использовать в качестве (предварительного) аргумента в пользу этой теории” (Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1. С. 54).

 

[13][13] Там же. С. 67.

 

[14][14] Понятно, почему "проблеме демаркации" и ее критико-рационалистическому решению придавалось такое значение. Цена этого решения необычайно высока, поскольку оно затрагивает центральную нервную систему всей философии, а не только конкретной методологической программы, вытекающей из попперовского "фальсификационизма". Попперовская "демаркация" была контуром социального идеала, ориентира, направляющего развитие человеческого общества к гуманной цивилизации. Вместе с тем, Поппер, конечно, понимал, что ни реальная демократия в современных обществах (как бы далеко они ни продвинулись по пути к демократическим идеалам), ни реальная наука (о близости которой к идеалу Большой науки могут говорить разве что уж очень восторженные ее почитатели) не могут адекватно представлять Рациональность и претендовать на воплощение этого идеала. Рациональный критицизм в науке постоянно сталкивается с многочисленными и разнообразными проблемами коммуникации между оппонентами (а эта коммуникация непрерывно питается отнюдь не только рациональными источниками), и это тем более верно по отношению к рациональному критицизму в общественной жизни. И все же наука более рациональна: все-таки в ней действительно происходят кардинальные изменения, которые можно назвать революциями, что бы по этому поводу ни говорили методологи-эволюционисты (например, С. Тулмин), и эти революции благотворны для науки, тогда как попытки революционного решения социальных проблем как правило отбрасывают общество на более низкую ступень развития. См об этом содержательную статью В. А. Лекторского “Рациональность, критицизм и принципы либерализма (взаимосвязь социальной философии и эпистемологии Поппера) (Вопросы философии, 1995, № 10, с. 27-36).

 

[15][15] Поппер К. Реализм и цель науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. М., 1996 (2 изд.). С.93.

 

[16][16] Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания. Гл. 10 // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

 

[17][17] И. Лакатос, например, понимал этот попперовский термин как “квазитеоретическое размерное отличие между количеством истинных и ложных следствий теории, отличие, которое мы в точности никогда не можем определить, но о котором можем делать предположения”. Этот смысл не следует смешивать с “классическим”, когда “правдоподобие” понимается как степень “приближения к реальности самой по себе”. Поэтому, писал Лакатос, “целью науки может быть возрастание “правдоподобия” в попперовском смысле, но без обязательного возрастания классического правдоподобия”(Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995. С.208-209).

 

[18][18] См.: Светлов В. А. Дискуссия по проблеме правдоподобия научных теорий // Логические проблемы современной науки. М., 1980. С. 59-98.

 

[19][19] Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.56.

 

[20][20] “В книгах по социальной философии Поппер не очень-то жалует понятие идеала, ибо оно кажется ему чем-то слишком близким к утопии. Между тем, как мне представляется, в результате выявившегося расхождения попперовской концепции рациональности и эмпирических фактов философ в последние годы жизни все более склонялся к тому, чтобы толковать нормы рационального критицизма как некий идеальный эталон (или даже своего рода утопию)” (Лекторский В. А. Цит. соч., с.34-35). Это правильно по существу, но я бы сказал, что теория научной рациональности Поппера всегда, а не только в последние годы жизни этого философа, вдохновлялась идеалом науки и предложенные им еще в 30-е гг. критерии “демаркации” уже были абсолютистскими в указанном выше смысле.

 

[21][21] Кун Т. Логика открытия или психология исследования? // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.26.

 

[22][22] Там же. С.40-41.

 

[23][23] См. подробный обзор этой полемики в: Порус В. Н. О философских аспектах проблемы “несоизмеримости” научных теорий // Вопросы философии, 1986. № 12.

 

[24][24] Кун Т. Цит. соч. С. 40.

 

[25][25] Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.57.

 

[26][26] См.: Motycka A. Relatywistyczna wizja nauki. Analiza krytyczna koncepji T. S. Kuhna i S. E. Toulmina. Wroclaw etc., 1980.

 

[27][27] Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978. С. 203.

 

[28][28] См.: Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С. 107.

 

[29][29] Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984. С.250.

 

[30][30] Т. В. Адрианова, А. И. Ракитов. Философия науки С. Тулмина // Критика современных немарксистских концепций философии науки. М., 1987. С. 131. См. также: Порус В. Н., Черткова Е. Л. “Эволюционно-биологическая” модель науки С. Тулмина // В поисках теории развития науки. М., 1982. С. 260-277.

 

[31][31] Хахлвег К., Хукер К. Эволюционная эпистемология и философия науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. (2 изд.). М., 1996. С.175.

 

[32][32] Тулмин С. Человеческое понимание. С. 47-48.

 

[33][33] Там же. С. 48.

 

[34][34] Тулмин С. Человеческое понимание. С. 48-49.

 

[35][35] Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М.,1986. С.158-159. Эти пассажи перекликаются с ницшеанской критикой науки и морали ("Не победа науки является отличительной чертой нашего XIX века, но победа научного метода над наукой", "Мораль - полезная ошибка..., ложь, осознанная как необходимость"). Однако в отличие от Ницше, который рассматривал науку прежде всего как средство для достижения господства над природой, а "волю к истине" - как форму воли к власти (Ницше Ф. Воля к власти // Избранные произведения в 3-х томах, т.1. М., 1994. С. 178, 218, 273, 287), Фейерабенд больше подчеркивал творческую привлекательность интеллектуальной игры с природой.

 

[36][36] Касавин И. Т. Цит. соч. С.99.

 

[37][37] Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 162.

 

[38][38] Zahar E. Why did Einstein’s programme supersede Lorentz’s // British Journal for the philosophy of science, 1973, vol.24, p. 95-123, 233-262; Feuer L. S. Einstein and the generations of science, N.Y., 1974.

 

[39][39] См.: Zahar E. “Crucial” experiments: a case study // Progress and rationality in science. Dordrecht, 1978.

 

[40][40] Ньютон-Смит В. Цит. соч. С.167.

 

[41][41] Например, Ф. Мэньюэл в своей знаменитой биографии И. Ньютона прибегал к психоаналитическим объяснениям идейных импульсов автора “Математических начал натуральной философии” (F. Manuel. A portrait of Isaac Newton. Cambr. (Mass.), 1968).

 

[42][42] Ньютон-Смит В. Цит. соч. С. 175.

 

[43][43] См.: Мамчур Е. А. Проблема соизмеримости теорий // Физическая теория (философско-методологический анализ). М., 1980; Петров В. В. Семантика научных терминов. Новосибирск, 1982; его же: Структуры значения. Логический анализ. Новосибирск, 1979; Kitcher Ph. Theories, theorists and theoretical change // Philosophical review, 1978, vol. 87, ¹ 4.

 

[44][44] Ньютон-Смит В. Цит. соч. С.195.

 

[45][45] Там же. С. 196.

 

[46][46] Термин “методологический прагматизм” в современной философии науки в большой степени связан с именем Н. Решера (См.: N. Resher. Methodological pragmatism. A systems-theoretic approach to the theory of knowledge. Oxford, 1977). Но в отличие от В. Ньютона-Смита, Н. Решер предпочитает говорить о границах “когнитивного релятивизма”, а не об “умеренном рационализме”; надо сказать, что его терминология лучше передает суть дела (см.: Решер Н. Границы когнитивного релятивизма // Вопросы философии, 1997, №.7). Решер напрямую связывает динамику моделей рациональности в науке с решениями того или иного научного сообщества, которые обусловлены в первую очередь успешностью работы ученых; он не слишком доверяет попперовскому “правдоподобию” и практически полностью ставит истинность научных суждений в зависимость от логической когерентности и практической пользы. Решер еще настойчивее, чем Т. Кун, проводит мысль о том, что оценка научной работы как рациональной или иррациональной проводится внутри конкретного “научного сообщества”. Коммуникация между научными сообществами, в особенности, когда речь идет о сравнении “парадигм”, основывается на критериях успешности, практической полезности. Таким образом, получается, что именно эти критерии являются как бы мета-критериями рациональности. Это типичная стратегия прагматизма в решении проблемы рациональности, о которой еще пойдет речь ниже.

 

[47][47] Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С.9.

 

[48][48] Рорти Р. Релятивизм: найденное и сделанное // Философский прагматизм Ричарда Рорти и российский контекст. М., 1997. С. 17, 18.

 

[49][49] Там же, с.30.

 

[50][50] В отличие от многих нынешних интерпретаций этого явления, в которых ставится акцент на неких “позитивных” моментах постмодернизма, якобы открывающего новую перспективу современной культуры, я придерживаюсь мнения, по которому постмодернизм есть прежде всего негативная реакция на печальный опыт современной культурной истории. Специфика современной (европейской или “западной”) цивилизации состоит в том, что она уже как бы привыкла к мысли о том, что всякие “позитивные” культурные проекты, то есть теоретические представления о смысле и ценностях культуры, направляемые “положительными идеалами”, универсальными идеями и т. п. продуктами конструктивного Разума, неминуемо терпят крах. Все или почти все крупнейшие трагедии современной истории стали объяснять именно этой причиной, как бы сваливая на Разум грехи человечества. “Ощущение исчерпанности старого и непредсказуемости нового, грядущие контуры которого неясны и не обещают ничего определенного и надежного, и делает постмодернизм, где это настроение выразилось явственнее всего, выражением “духа времени” конца ХХ в., очередным fin du sicle, вне зависимости от того, сколь влиятельным в литературе, искусстве, критике и философии он является на сегодняшний день” (Ильин И.П. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М., 1996. С. 234). Здесь невозможно подробно останавливаться на этой теме. Замечу только, что постмодернизм, который силен в критике культурных проектов прошлого, совсем не так убедителен, когда речь идет о его собственной культурной ориентации. Мне уже приходилось заметить, что последовательный постмодерн ориентирован не на культуру, а на пост-культуру, хотя точно определить значение последнего термина еще очень трудно (см.: Порус В. Н. “Конец субъекта” или пост-религиозная культура? // Полигнозис, 1998, № 1).

 

[51][51] Рорти Р. Философия и зеркало природы, с.285.

 

[52][52] Юлина Н. С. Постмодернистский прагматизм Ричарда Рорти. Долгопрудный, 1998. С. 88.

 

[53][53] Там же. С.90-91.

 

[54][54] Рорти Р. Релятивизм: найденное и сделанное. Цит. соч. С. 42.

 

[55][55] См.: Порус В. Н. Ч. Пирс и современная “философия науки” // Вопросы философии, 1982, № 3. С. 137-144.

 

[56][56] Putnam H. Three kinds of scientific realism // Philos. Quart. 1982. Vol. 32, № 128. P. 198.

 

[57][57] Х. Патнем, конечно, понимает методологическую бесплодность релятивизма. Он формулирует концепцию т.н. “внутреннего реализма”, согласно которой истинность теории должна подтверждаться опытом, хотя сам опыт концептуализирован и в этом смысле его источником является не мир “вещей-в-себе”, а мир, который изначально структурирован концептуальной схемой нашего языка. Патнем признает и объективность знания, которая определяется когерентностью последнего и “рациональной приемлемостью”. Но “объективность в понимании Патнэма, по существу, означает простую общезначимость. Однако, хорошо известно, что общезначимость не позволяет полностью преодолеть релятивизм, поскольку то, что считается общезначимым в одной култьтуре, может не быть общезначимым в другой культуре и т.д.” (Макеева Л. Б. Философия Х. Патнэма. М., 1996. С. 122-123).

 

[58][58] Jarvie J. Toulmin and the rationality of science // Essays in memory of Imre Lakatos. Dordrecht. 1976, p.311-334.

 

[59][59] Hacking J. Imre Lakatos’ philosophy of science // Brit. J. Philos. Sci. 1979. Vol. 30, ¹ 4, p. 397.

 

[60][60] Koertge N. Rational reconstructions // Essays in memory of Imre Lakatos. P. 359-369.

 

[61][61] Such J. Modele racjonalnoci w fizyce // Stud. Filoz. 1983. № 5-6, S. 215.

 

[62][62] Ракитов А. И. Рациональность и теоретическое познание // Вопросы философии, 1982, № 11. С. 69.

 

[63][63] Никифоров А. Л. Научная рациональность и цель науки // Логика научного познания. Актуальные проблемы. М., 1987. С. 271.

 

[64][64] Ракитов А. И. Указ. Соч. С. 70.

 

[65][65] Там же. С. 73.

 

[66][66] См.: Rescher N. The coherence theory of truth. Oxford, 1973.

 

[67][67] Алексеев И. С. О критериях научной рациональности // Методологические проблемы историко-научных исследований. М., 1982. С.115.

 

[68][68] Касавин И. Т. О социальном содержании понятия “рациональность” //Философские науки, 1985, № 6. С. 64, 65.

 

[69][69] См.: Евдокимов В.С., Сатдинова Н. Х. Проблема рациональности в познании и деятельности // Философские науки. 1988, ¹ 1. С.114.

 

[70][70] Motycka A. Ideal racjonalnoci. Szkice o filozoficznych rozdroach nauki. Wroclaw, 1986.

 

[71][71] Feyerabend P. In defence of Aristotle: comments on the condition of content in crease // Progress and rationality in science. Dordrecht, 1978. P. 178.

 

[72][72] На эту связь обратил внимание В. А. Окладной в статье “Ценностная регуляция конкуренции научных теорий” (Наука и ценности. Новосибирск, 1987. С. 134-146).

 

[73][73] См.: Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 326-329.

 

[74][74] Грязнов Б. С. Логика и рациональность // Методологические проблемы историко-научных исследований. М., 1982. С.98.

 

[75][75] Там же.

 

[76][76] См.: Степин В. С. Идеалы и нормы в динамике научного поиска // Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981. С. 10-64.

 

[77][77] Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного знания. М., 1986. С. 144.

 

[78][78] См.: Порус В. Н. Некоторые гносеологические проблемы многозначной логики. Автореф. канд. дисс. М., 1973. С. 14, 15.

 

[79][79] См.: Кузнецов Б. Г. Идеалы современной науки. М., 1983. С. 85-145.

 

[80][80] Найссер У. Познание и реальность. М., 1981. С.29.

 

[81][81] См.: The Structure of Scientific Theories. Urbana, 1974.

 

[82][82] Уваров А. И., Фигуровская В. М. Об общем и специфическом в методологии технического и социального познания // Abstr. VIII Intern. Congr. Logic... P. 366.

 

[83][83] См. Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С. 78-80.

 

[84][84] Порус В. Н. Конвенции и рациональность // I Российский Философский Конгресс. Человек - Философия - Гуманизм. Т. 5. Философия в мире знания, техники и веры. Санкт-Петербург, 1997. С. 151-155.

 

[85][85] См.: Bartley W. W. Rationality versus the theory of rationality // The critical approach to science and philosophy. N.-Y., L., 1964.

 

[86][86] Я предпочитаю говорить именно об “образе”, а не о “понятии” науки. Образ более подвижен, чем дефинитивное понятие, его содержание скорее напоминает “нечеткое множество” в смысле Л. Заде. См.: Порус В. Н. Образ науки как категория теоретической эпистемологии // Логика научного познания: материалы IX Всесоюз. совещ. по логике, методологии и философии науки. М., 1986. С. 43-44.

 

[87][87] Степин В. С. Научные революции как “точки” бифуркации в развитии знания // Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987. С.44.

 

[88][88] Такие утверждения чаще всего иллюстрируют примерами из науки прошлого, например, науки эпохи Возрождения. В. С. Степин приводит пример, связанный с трактатами У. Альдрованди, в которых наряду с вполне научными (с современной точки зрения) способами классификации животных применялись описания чудес и пророчеств, сказаний о драконах, астрологические предсказания и т. д. Не следует, однако, представлять дело таким образом, что подобная зависимость норм научного описания и объяснения - характеризация “младенческой”, незрелой науки, якобы исчезающая на ее современных этапах. Можно показать, что и в последующие века нормы объяснения и описания находились и находятся под значительным влиянием культурных влияний. Здесь пригодились бы примеры, связанные со становлением дарвинизма как научно-исследовательской программы, с индетерминистскими интерпретациями квантовой механики, с выдвижением синергетики на роль одного из лидеров современного естествознания и т.п.

 

[89][89] Антипов Г. А. Присуще ли науке нравственное начало? // Наука и ценности. Новосибирск, 1987. С. 56.

 

[90][90] Александров А. Д. Истина как моральная ценность // Там же. С. 34, 35. Нетрудно услышать в этих высказываниях перекличку с попперовским возвышением критического духа, а также с мыслями А. Пуанкаре: “Наука ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас:...позади того великого, что она нам показывает, она заставляет предполагать нечто еще более великое: это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль”. Очевидно и другое: А. Пуанкаре говорил о единстве морали и рациональности на заре двадцатого века, и тогда эта мысль воспринималась как нечто вполне понятное и естественное, тогда как на закате века в подобных высказываниях уже нет былой уверенности и пафоса.

 

[91][91] Подробный анализ роли ценностей в моделях научной рациональности см. в книге: Микешина Л. А. Ценностные предпосылки в структуре научного познания. М., "Прометей", 1990.

 

[92][92] Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.1. М., 1992. С.49.

 

[93][93] Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1990. С.25.

 

[94][94] Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С.187.

 

[95][95] Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии, 1992, № 6 С.5,6.

 

[96][96] Поппер К. Открытое общество и его враги. Цит. соч. С. 54.

 

[97][97] Здесь опять можно напомнить о судьбе кантовской парадигмы рационального критицизма, которая была подвергнута ревизии во многих послекантовских философских системах и трансформировалась в критицизм как установку на критику чего-то внешнего по отношению к критическому разуму. Аналогия здесь вполне уместна.

 

[98][98] См.: Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995.

 

[99][99] Встречаются более свободные трактовки принципа дополнительности. Например, В. П. Руднев ставит его в ряд с принципом симметричных описаний, применявшимся логическими позитивистами, полагает, что он может быть логически выведен из известной теоремы К. Гёделя о неполноте, а также утверждает, что принципу дополнительности отвечают соотношения детерминизма и телеологизма в трактовке Г. Рейхенбаха, описания мира как текста и как физической реальности в своей собственной трактовке, соотношение физического и этического у Л. Витгенштейна (см.: Руднев В.П. Витгенштейн как личность // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М., 1993. С.348). Идея дополнительности допускает различные интерпретации, и анализ спора, какая из них более правильна, чем прочие, требует отдельного времени и большего пространства. В моем понимании методологического смысла этого принципа наиболее важно то, что дополняющие друг друга описания определенной реальности, будучи отторгнуты друг от друга, не только не дают целостного описания, но и могут вступить в противоречие с фактами, если претендуют на целостность, а не включают признание своей принципиальной неполноты. Можно даже сказать, что эти описания образуют сопряженную смысловую пару. Такая трактовка принципа дополнительности кому-то, возможно, покажется слишком "сильной" и не соответствующей замыслам самого Бора. Не буду спорить.

 

[100][100] См.: Розов М.А. Проблемы эмпирического анализа научных знаний. Новосибирск, 1977. С.100-124.

 

[101][101] Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995. С.99.

 

[102][102] Критику холизма см.: Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993. Разд.23; Watkins J. Ideal Types and Historical Explanation // The Brit. J. For the Philosophy of Science, 1952, vol.3, ¹ 22; Historical Explanation in the Social Sciences // The Brit. J. For the Philosophy of Science, 1957, vol.8, ¹ 30.

 

[103][103] Поппер К. Логика и рост научного знания. М.,1983. С.500.

 

[104][104] Там же. С.302.

 

[105][105] Напомним, что близкими эвристическими источниками принципа дополнительности для Н. Бора были идеи С. Кьеркегора и У. Джемса, хотя можно проследить и более древнюю родословную - вплоть до Гераклита, идеи "ян" и "ин" у древних китайцев, некоторых мотивов учения дзен-буддистов и т.д.

 

[106][106] Впрочем, в последнее время становится все яснее, что “общепринятого определения” просто не может быть. “Мы можем представить рациональность как специфическую характеристику исследовательских действий, даваемую “пост фактум”, ретроспективно”(Гудков Л.Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М., “Русина”, 1994. С. 287). Это значит, что сама эта “специфическая характеристика” зависит от того, с какими нормами, критериями или стандартными оценками сопоставляется то или иное исследовательское действие, а сами эти нормы и критерии признаются либо не признаются рациональными в зависимости от социально-культурного контекста. Следовательно, по крайней мере, с точки зрения социологии и культурологии, различные теории рациональности не могут быть сведены в единственную схему или к единственной теории. Но это и означает, что попытки создать единую теорию рациональности обречены и эпистемологически, поскольку трудно представить такую ситуацию, когда универсальная теория рациональности будет постоянно вступать в конфликт с социологическим и культурологическим исследованием. Понятно, что ценность такой теории была бы слишком сомнительной.

 

[107][107] См.: Ньютон-Смит В. Рациональность науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. Изд.2. М., “Логос”, 1996. С.246.

 

[108][108] Философская энциклопедия. Т.4. М., 1967. С.207.

 

[109][109] Библер В.С. Кант - Галилей - Кант (Разум Нового времени в парадоксах самообоснования). М., “Мысль”, 1991. С.13.

 

[110][110] Аристотель. Топика 11 100b27.

 

[111][111] См.: Rescher N. Many-valued logic. N.-Y. 1969.

 

[112][112] Библер В.С. Цит. соч. С. 13-14.

 

[113][113] Там же. С. 23.

 

^[114][114] Здесь я касаюсь исключительно тонкой и сложной проблемы, требующей специального рассмотрения. Ведутся бесконечные споры вокруг понимания того, каким образом теория формирует ту реальность, для познания кото­рой создается. В этом споре не следует увлекаться односторонними реше­ниями. Коротко обозначив свою позицию, скажу, что отображение и кон­струирование реальности не столь различны меж собой. Это две стороны одного процесса. В данном случае, когда речь идет о реальности, создавае­мой моделями научной рациональности, нельзя ограничиться обсуждением "онтологий" этих моделей; я говорю о создании реальности в прямом смысле. И это не мешает, а помогает одновременно говорить об отображе­нии (познании) научной рациональности!

 

[115][115] См.: Порус В. Н. Стиль научного мышления // Теория познания. Т. 3. Познание как исторический процесс. М., 1993. С. 225-262.

 

[116][116] См. Fleck L. Enstehung und Entwicklung einer wissenschaftlichen Tatsachen. Einfuehrung in die Lehre vom Denkstil und Denkkollektiv. Basel. 1935.

 

[117][117] Л. Флек описывает экспериментальную ситуацию, в которой А. Нейссер и его сотрудники в 1906 обнаружили мутационные изменения в бактериальной культуре - факт, который не мог быть обнаружен, если бы экспериментаторы строго следовали принципам классической (“коховской”) бактериологии, одним из которых был принцип неизменяемости видов бактерий. Для того, чтобы “увидеть” мутации, нужно было осмелиться наблюдать под микроскопом бактериальную культуру спустя несколько дней после ее изготовления (такая культура по всем методологическим предписаниям, принятым в то время, считалась испорченной, непригодной для лабораторного исследования). Это было совершенно иррациональное поведение экспериментаторов, даже не просто ошибка, а сознательное нарушение “законов познания”, типичная ересь, подрыв устоев научного мышления. На подобную ересь. Отваживаются люди со склонностью к автономному, суверенному мышлению, люди, которые позволяют себе иметь собственное мнение, а не подчиняться авторитетам. Но, как показывает Флек, эта привилегия дается с огромным трудом. Психологически очень трудно (для многих - невозможно) сопротивляться стилю мышления, в рамках которого человек воспитан, обучен, достиг определенных значимых результатов. Совершив отступничество от стиля мышления, исследователь как бы слепнет и глохнет, чувствует себя крайне неуверенно. Смутные образы едва-едва пробиваются сквозь хаос восприятий, ученому приходится заново учиться видеть и понимать. Затем постепенно к работе подключается концептуализирующий интеллект, начинается выстраивание нового теоретического каркаса: теории, объяснительной схемы и т. п. Постепенно хаос восприятий сменяется упорядоченными очертаниями. Так возникает и начинает укрепляться новый стиль мышления, создается новая рациональность (см.: Fleck L. Op. cit.).

 

[118][118] Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность. М., 1988. С.110-111.

 

^[119][119] Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 388.

 

[120][120] “Если рациональная деятельность несвободна, то свободная деятельность, как правило, нерациональна. Нарушение стандартов рациональности - один из важнейших признаков свободы. Действительно, при рациональностной оценке деятельности мы соотносим ее с некоторыми стандартами и нормами рациональности. Когда деятельность совершается в соответствии со стандартами рациональности, то поскольку она подчинена только этим стандартам, она несвободна. Если же деятельность свободна, то это неизбежно выразится в нарушении каких-то норм рациональности, иначе как бы мы узнали, что она свободна? Следовательно, такая деятельность должна быть признана нерациональной” (Никифоров А. Л. Соотношение рациональности и свободы в человеческой деятельности // Исторические типы рациональности. Т. 1. Москва, 1995. С. 294-295).

 

^[121][121] Библер В.С. Нравственность. Культура. Современность (Философские раз­думья о жизненных проблемах) // Этическая мысль. Научно-публицисти­ческие чтения. М., 1990. С. 18.

 

^[122][122] Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994. Т. 1. С. 249-250.

 

[123][123] Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С. 294.

 

^[124][124] Библер В.С. Цит. соч. С. 24.

 

^[125][125] Библер В.С. От наукоучения - к логике культуры. Два философских введения в XXI век. М., 1991. С. 368.

 

^[126][126] Бердяев Н.А. Цит. соч. С. 242.

 

^[127][127] Булгаков С.Н. Цит. соч. С. 387.

 

[128][128] Философия, пишет Э.Агацци, пытается осветить "пространство, в котором то "как должно быть", является предпоставленной целью и потому - ценностью в подлинном смысле" (Агацци Э. Человек как предмет философии // Вопросы философии, 1989, № 2.C.31).

 

[129][129] См.: Заблуждающийся разум? Многообразие форм вненаучного знания. М., 1991.

 

[130][130] См.: Лекторский В.А. Научное и вненаучное мышление: скользящая граница // Научные и вненаучные формы мышления. М., 1996. С.27-45.

 

[131][131] См.: Ingarden R. O niebiezpieczestwie "petitionis principii" w teorii poznania // Ingarden R. U podstaw teorii poznania. W-wa,1971.S.358-380.

 

[132][132] Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М.,1986. С.158-159. Эти пассажи перекликаются с ницшеанской критикой науки и морали (“Не победа науки является отличительной чертой нашего XIX века, но победа научного метода над наукой”, “Мораль - полезная ошибка..., ложь, осознанная как необходимость”). Однако в отличие от Ницше, который рассматривал науку прежде всего как средство для достижения господства над природой, а “волю к истине” - как форму воли к власти (Ницше Ф. Воля к власти // Избранные произведения в 3-х томах, т.1. М., 1994. С. 178, 218, 273, 287), Фейерабенд больше подчеркивал творческую привлекательность интеллектуальной игры с природой.

 

[133][133] Фейерабенд П. Цит.соч. С.322, см.также с. 496 и далее.

 

[134][134] Там же. С.495.

 

[135][135] Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1991. С.307.

 

[136][136] Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Вопросы философии, 1992, № 7. С.142.

 

[137][137] Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия // Вопросы философии, 1986, № 3. С.115.

 

[138][138] Putnam H. Why Reason Can`t be Naturalized? // Synthese, 1982, vol.52, ¹ 1, pp.4-5.

 

[139][139] Гейзенберг В. Часть и целое // Проблема объекта в современной науке. М., 1980. С.105-106.

 

[140][140] Ахутин А.В. Научное познание и философское осмысление // Там же. С.261-262.

 

[141][141] См.: Степин В.С. Научное познание и ценности техногенной цивилизации // Вопросы философии, 1989, № 10.

 

[142][142] Кузнецов Б.Г. Разум и бытие. Этюды о классическом рационализме и неклассической науке. М., 1972. С. 250.

 

[143][143] См.: Свасьян К. Феноменологическое познание: пропедевтика и критика. Ереван. 1987. С.169.

 

[144][144] См.: Бунге М. Интуиция и наука. М., 1967; Кармин А.С., Хайкин Е.П. Творческая интуиция в науке. М., 1971; Автономова Н.С. Рассудок, разум, рациональность. М.,1989; Лук А.Н. Интуиция и научное творчество. М., 1981; Пономарев А.Я. Психика и интуиция. М.,1967 и др.

 

[145][145] Husserl E. Ideen zu einer reinen Phnomenologie und phnomenologische Philosophie. Erstes Buch. Algemeine Einfhrung in die reine Phnomenologie. Halle a.d.S., 1922, S.43.

 

[146][146] Свасьян К. Цит.соч. С.197-198.

 

[147][147] Бергсон А. Собр.соч. в 4-х томах, т.1. С.275, 276.

 

[148][148] “Интуицией мы называем род интеллектуальной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого”(Бергсон). “Это - одно из лучших определений интуиции, - заявляет И.Гарин. - Интуиция единственна в своем роде, субъективна, страстна, личностна и, следовательно, плюралистична и инстинктивна... Интуиция - это род знания, когда предмет познается как бы изнутри, когда познаваемое и познающий сливаются воедино. Интуитивное познание более переживается, чем мыслится, оно более красота, чем схема. Оно не может быть адекватно выражено в интеллектуальных понятиях и логических формах, оно - туманно” (И.Гарин. Воскрешение духа. М.,1992. С.353). Сказано красиво, но и впрямь туманно. “Интеллектуальная симпатия”, “инстинкт интеллекта”, “непосредственное соприкосновение с реальностью” - все эти синонимы и “определения” интуиции набрасывают на нее темную вуаль - и только.

 

[149][149] Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М.,1995. С.147,149.

 

[150][150] Там же. С.159.

 

[151][151] Лосский Н.О. Обоснование интуитивизма // Избранное. М.,1991. С.77.

 

[152][152] Лосский Н.О. Чувственная, мистическая и интеллектуальная интуиция. М., 1995. С.159.

 

[153][153] В.В.Зеньковский был прав, отмечая, что “гносеологическая координация” Лосского “ упраздняет проблему соотношения объекта и субъекта”, а понятие интуиции “просто берется как исходная концепция, освещающая проблемы познания, а не исследуемая сама по себе” (Зеньковский В.В. История русской философии, т.”, ч.1. Л., 1991. С.217, 218). То, что общий религиозный замысел философии Лосского был не очевиден и не ортодоксален, видно хотя бы по тому, что в капитальной работе протоиерея В.В.Зеньковского связь между гносеологическими и религиозными воззрениями русского интуитивиста как-то упускается из виду.

 

[154][154] Гулыга А.В. Кант. М., 1981. С.111.

 

[155][155] Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. М. Изд.2 (испр.),1994. С.22-23.

 

[156][156] Мотрошилова Н.В. Принципы и противоречия феноменологической философии. М.,1968. С.91. П.П.Гайденко отмечает, что "в период написания "Кризиса" онтология Гуссерля стала философией истории" (Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум в интерпретации Э.Гуссерля // Вопросы философии, 1992, №. 7. С.134).

 

[157][157] Степин В.С. Цит. cоч.

 

[158][158] Швырев В.С. Научное познание как деятельность. М., 1984. С. 56.

 

[159][159] Например, Фейербах о Лейбнице: “ Деятельность - вот принцип его философии. Для него деятельность - основа индивидуальности... Для него все существа - различные виды деятельности, а вершина их - мышление;... Деятельность есть сущность его духа и характера” (Фейербах Л. История философии. Собрание сочинений в трех томах, т.2. М., 1974. С.126).

 

[160][160] Гиренок Ф.И. Ускользающее бытие. М., 1994. С.114-115.

 

[161][161] Н.А.Бердяев писал: "познание зависит от духовной общности людей. Для духовной общности людей высокой ступени раскрывается истина, которая есть трансцендирование объективного, вернее объективированного мира". В то же время даже логические законы с их универсальной общезначимостью суть "необходимые приспособления", с помощью которых человек ориентируется в объективированном (посюстороннем) мире, поскольку это диктуется социальными характеристиками его бытия. Итак, какова социальная жизнь, таковы и объективные истины, полагаемые субъектом познания. Но объективные истины - это еще не высшая ступень истины. "Целостная истина есть Бог. И лучи этой целостной, божественной, логоносной Истины падают и на научное, частичное познание, обращенное к данной, объектной мировой действительности. Раскрытие Истины есть творческий акт духа, человеческий творческий акт, преодолевающий рабство у объектного мира" (Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря. М.,1995. С. 290). Бердяев своеобразно трактует формулу "бытие определяет сознание": если социальное бытие стоит на высокой ступени духовной общности людей, оно так определяет сознание, что взлет творчества достигает Божественной Истины. Что же до "объективированных истин", какими выпало заниматься науке, то они полностью погружены в социальный контекст своего времени, в котором, как правило, нет места высшим формам духовной общности.

 

[162][162] Асмус В.Ф. Кант. М., 1973. С.45.

 

[163][163] Specht R. Niektre historyczne etapy procesu upodmiotowienia // Idea, 1991, t.IV. S. 19.

 

[164][164] Habermas J. Der philosophische Diskurs der Moderne. Zwlf Vorlesungen, Frankfurt/M. 1985. S.33, 55.

 

[165][165] Ajdukiewicz K. Problemat transcendentalnego idealismu w sformulowaniu semantycznym // K. Ajdukiewicz. Jкzyk i poznanie. T.1. W-wa, 1960. S. 264-277.

 

[166][166] Зеньковский В.В. Основы христианской философии. М., 1992. С.45.

 

[167][167] См.: Welsch W. Ku jakiemu podmiotowi - dla jakiego innego? // Idea, 1991, t.IV. S.79 и далее.

 

[168][168] Foucalt M. Jenseits von Strukturalismus und Hermeneutik, Frankfurt/M., 1987. S.250.

 

[169][169] Ницше Ф. Воля к власти // Избранные произведения в 3 томах. Т.1, М.,1994. С.228.

 

[170][170] ⁴³См.: Трубина Е.Г. Рассказанное Я: проблема персональной идентичности в философии современности. Екатеринбург, 1995.

 

[171][171] Fleck L. Powstanie i rozwj faktu naukowego. Lublin. 1986. S.72. Здесь Флек, как видно, следует направлению, проложенному К.Манхеймом в его “Идеологии и утопии”, вышедшей в свет в 1929 г.: “Мыслят не люди как таковые и не изолированные индивиды осуществляют процесс мышления, мыслят люди в определенных группах, которые разработали специфический стиль мышления в ходе бесконечного ряда реакций на типичные ситуации, характеризующие общую для них позицию.

Строго говоря, утверждать, что индивид мыслит, вообще неверно. Значительно вернее было бы считать, что он лишь участвует в некоем процессе мышления, возникшем задолго до него. Он обнаруживает себя в унаследованной ситуации, в обладании соответствующими данной ситуации моделями мышления и пытается разработать унаследованные типы ответа или заменить их другими для того, чтобы более адекватно реагировать на новые вызовы, явившиеся следствием преобразований данной ситуации. Таким образом, тот факт, что каждый индивид живет в обществе, создает для него двойное предопределение: во-первых, он находит сложившуюся ситуацию, во-вторых, обнаруживает в ней уже сформированные модели мышления и поведения.” (Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. с.9).

 

[172][172] См.: Порус В.Н. Стиль научного мышления // Теория познания. Т.3. Познание как исторический процесс. М.,1993. С.225-262.

 

[173][173] Мельвиль Ю.К. О социоцентристской тенденции буржуазной философии ХХ в. // Вопросы философии, 1983, № 10. С.111.

 

[174][174] “Эпистемология, или нечто подобное ей, должна занять свое место в качестве раздела психологии, а следовательно, естествознания в целом” (Quine W. Ontological Relativity and other Essays. New York, 1969. P.82).

 

[175][175] См.: Порус В.Н. Парадоксы научной рациональности и этики // Исторические типы рациональности. Т.1, М., 1995. С.299-316.

 

[176][176]??????????????????????,???????????????,????.??????,?.??????,?.??????????????????,????????????????????,????????????,?????????? “???????”,???????????????????????????????.

 

[177][177]????????,??.???????????????????????????????????????????????????? "??????????????????????"????????????????????????????????,?.?????????????????.??????????????????? "?????????????????????????????????????????????????????????" (????????.?????????????????????.?., 1956.?.361;??.?????: Mason S.F. History of the sciences. L., 1953.).?????????????????????????????????????,??????????,??????????????,?????????????????????????? "????????????????????????????????????????"? "????????????????????????????????".???????????????????? "??????????????????????"??????????????,?????????????? -???????????,???????????????????????????????????? "???????????"?????????????????????,??????????????????? "????"??????? (?????????.?.?????????????.?.1.?., 1977.?.244, 245; ?????????.?.????????????.????????????????????????????????????? XIX????.?., 1976.?.131.).?????????????????????????????????????????????????????????,????????????,??????,?????????????????????????????,?????????????.?????????????????????????????????????????????????????????????;????????????,???????????????? "?????????",????????????.?????????,??????????????,??????????????????????????,??????????????????,??????????????????????????????????????.

 

[178][178] ????????.?????.?., 1994.?.78,116.

 

[179][179] ???????????.?.???????????????????????????.?., 1994.?. 279.

 

[180][180] "???????????????????????????????????????????????,??????????,???????????????????????????????????????????????,??????????????????????????????????,?????????,??????????,??????,????????????? (??????????????????,?????????????????????????????????,????? "?????????????"??????!)??????,??? ??????????????????????????????? -???????????????,???????????? "????"????????????????, -?????????????????" (?????????.??????????? //?????????? 2?????,?.2,?.,1993,?.273).

 

[181][181] ?????.?????????????????? 6-???????.?. 4 (1),?., 1965.?.499.

 

[182][182]?????.?.501.

 

[183][183] ?????.?????????????????? 6-???????.?. 2.?.350-351.

 

[184][184] “...??????????????????????????????????????????????????????????.????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????,????????? -??????????????????????,????????????????????????” (???????.????????????????????????????,????????????,??????????????????????.???.?.?.????????.?., 1954.?. 306).

 

[185][185] ?????.???.? 6-??????.?. 2.?.351.

 

[186][186] ?????????.?.????????????????????????????????????????.?????????????????????????.?., 1989.?.81.

 

[187][187] “????????????????????????????????????????????,????????????????????????.???,????????????????????,???????????????????????????????????;???????????????...????????????????????,?.?.??????????????????????.?????????????, ????????,????????????????????????????????????,????????????????????????,??????????????” (??????.????? //?????????? 2-??????.?. 1,?., 1965.?.202).

 

[188][188] “??????????????????????????????????????????????????????,???????????????????????????????????” (?????.?????????? 6-???????.?.3.?. 545).??????????????????????????????????????????.: ?????????.?.???????????????????????????????????????? //???????,?????,???.??????????????????????????????????.?., 1997.?. 200-217.

 

[189][189]??.: ???????.?????????????????????.?., 1994.?. 189-194.

 

[190][190] ?????????.?.?????????????????????????????????????????????????? //??????????-??????????????????????.?., 1997.?.69.

 

[191][191]?????.?. 75.

 

[192][192]????????,?????????????????,??????????????????????????????????????????????????????????????? (?????????????),??????????????????????????????????????????????????????,??????????????????????????????.????? (?? 28.02.1679?.).??.: ????????.?.????,??????????????????????????? //???????????.?.-?., 1943,?.42-43.

 

[193][193] ??????????.?.,?????????.?.????????????????????????????????????? //???????????????????? XVII - XIX??.?.,?????, 1979.?. 61.

 

[194][194] ????????.?.????,??????????????????????????? //????????????????????? -???????????????????. 1643-1943.?., 1946.?. 3.

 

[195][195] ?????????.?.???.???.?.84-85.

&nb