Жизнь и деятельность Ойгена Колиско

Петер Сельг [156]

Ойген Колиско *21.03.1893 (Вена), † 29.11.1939 (Лондоне)

Ойген Колиско был несомненно одним из самых значительных учеников Рудольфа Штайнера и одним из самых одаренных антропософских врачей – как считал Штайнер.

Ойген Колиско родился в начале весны 1893, ровно за 27 лет до первого, проведенного Штайнером курса для врачей 21 марта 1920 года, в котором он принимал участие. Колиско родился и вырос в Вене. Его дедушка (Ойген Колиско старший последователь Рокитанского) и отец (Александр Колиско) были знаменитыми венскими врачами и профессорами; отец, надворный советник Александр Колиско, был профессором патологической анатомии, деканом медицинского факультета, морфологом и судебным медиком. Рудольф Штайнер говорил, что он принадлежит к самым мужественным врачам Вены, поскольку тот проявил научную и человеческую честность в процессе экспертной оценки причин смерти кронпринца Рудольфа, самоубийство которого замалчивалось австрийским двором. Вальтер Иоханнес Штайн описывал его как очень привлекательного человека и восхищался его проницательным научным умом, а также его добротой и открытостью. Эти добродетели и способности, как позже выяснилось, перешли и к его сыну Ойгену Колиско.

О матери известно мало: Амалия Колиско была урожденной баронессой Пурчер фон Эшенбург, очень скромной, тонкой и нежной пианисткой. Таким образом Ойгена Колиско окружала буржуазно–аристократическая атмосфера, пронизанная наукой, искусством и человеческим отношением к другим, а также, конечно, образованностью. И все это в Вене, в бурные времена, освещенные блеском прошлого. Великий педагог и лечебный педагог Карл Шуберт, который был на несколько лет старше, чем Колиско и происходил из того же города и того же общества, писал: «Хотя величие австрийской духовной жизни уже прошло, но еще чувствовалось ее сияние и ее тепло». А также: «В этом окружении вырос Ойген Колиско, который получил высшее аристократическое образование, которое можно просто назвать императорским образованием». Ойген Колиско был нежным, чувствительным, часто болеющим ребенком – в особенности он страдал от хронического гнойного заболевания суставов, которое требовало проведения многих операций и в итоге привело к потере левого локтевого сустава, который перестал сгибаться. Его поза (с висящей рукой в кармане) часто из-за незнания его судьбы принималась людьми за признак высокомерия, и лишь очень немногие «знали» его, видя его дела и поступки в правильном свете. Конечно, Колиско начал выделяться довольно рано, выходя за рамки обычного: он непрерывно учился, многому его научил домашний учитель, бывший монах–бенедиктинец, многому его старший брат Фриц, многому монахи–бенедиктинцы в «императорской и королевской гимназии», которую он посещал с десяти лет. Ойген пользовался уважением среди одноклассников, поскольку он обладал поразительными, по большей части самостоятельно приобретенными знаниями по истории. После смерти Колиско Карл Шуберт писал: «Общаясь с Колиско, можно было подумать, что возможно увидеть прошедшие века и исчезнувшие державы через одного человека, посмотреть, что происходило с миром с течением времени». Одновременно с этим Ойген Колиско описывает себя в детском и начале подросткового периода как рассеянного, неуклюжего и даже беспомощного, не соответствующего требованиям общества, уровню ожиданий семьи, и теряющегося в блеске старшего брата, изучавшего медицину в Венском университетском институте медицинской химии.

Через год после поступления в гимназию Ойген Колиско подружился и стал сидеть за одной партой с Вальтером Йоханнесом Штайном, который был на два года старше. Штайн стал спутником Колиско на пути, идущем за Рудольфом Штайнером и антропософией. Эта дружба началась с совершенно особых событий: 1908 году 17–летний Штайн потерял отца, а в 1909 году 15–летний Ойген Колиско потерял своего старшего брата, который умер от саркомы. В то время как Ойген писал в своем дневнике: «Теперь я совсем один. Я потерял своего духовного отца», Вальтер Иоханнес Штайн получил от своего старшего брата Фрица, который был классным товарищем Фрица (!) Колиско и который погиб на войне несколько лет спустя задание: «Теперь маленький Ойген остался один и твоя задача состоит в том, чтобы сознательно о нем заботиться». Вальтер Иоханнес Штайн позже говорил, что он принял задание брата и намеренно искал контакт с Ойгеном, что было для него в начале чрезвычайно тяжело. В своем дневнике он писал, что тогда Колиско с его образованием казался ему высокомерным и презрительным, а его знания – зазубренными. («У него программа [работы]. Догма, составленная им самим, которой он рабски следует»), что соответствует оценке самого Ойгена («Это было хорошее стремление по сути, но в весьма печальной оболочке тщеславия»).

Судьбоносные отношения между Штайном и Колиско с самого начала способствовали развитию мыслительной жизни обоих. Так еще в 1909 году Колиско рассказал Вальтеру Иоханнесу Штайну о теории развития личности и склонностей братьев и сестер от первого до пятого ребенка, которую Штайн (весьма характерным для него образом) сразу же проверил на биографиях Гельмгольца, Гете, Гейне, Сименса, Шиллера, Бисмарка, Гердера, Вагнера, собственной семье, семьях одноклассников и т.д. и опроверг! В результате выяснилось, что только в семье Колиско имела место эта последовательность склонностей личности от первого до пятого ребенка. Вскоре они дискутировали о математике и физике, вместе изучали и совершали антропологические наблюдения на прохожих венских улиц. Оба позже стали замечательными учителями и были чрезвычайно широко образованы в области антропологии. В октябре 1911 года Колиско был зачислен в Венский университет на медицинский факультет и написал аккуратный план учебы на следующие семь лет. Его друг Штайн проходил военную службу, от которой Колиско был освобожден из-за своей руки; он начал учиться годом позже, изучая философию, математику и физику. Это было время, когда Штайн (благодаря своей матери Термине) натолкнулся на свою первую антропософскую книгу. Он прочитал, в своей решительно–импульсивной манере, Очерк тайноведения Рудольфа Штайнера, и позже описывал свои переживания от этой книги следующими словами: «Здесь высказано мировоззрение, которое либо истинно, и тогда я должен сделать его своим собственным мировоззрением, либо ложно, и тогда я должен бороться против него. И я почувствовал, что я стою перед решением, которое определит всю мою дальнейшую жизнь». Штайн начал (раньше, чем Колиско, с которым он по-прежнему продолжал духовный спор) изучать антропософию, ежедневно по десять часов (...). Вскоре после этого (в январе 1913) он прослушал доклад Рудольфа Штайнера и сразу же после доклада переговорил с ним. В этом разговоре Штайнер посоветовал Штайну изучить философию Беркли и Джона Локка, а также указал ему на необходимость разработать теорию духовного познания. Уже летом 1913 года юный, полный энтузиазма Вальтер Иоханнес Штайн едет в Мюнхен для того, чтобы посетить драмы–мистерии, но они были доступны лишь для членов антропософского общества. Штайнер сказал Штайну: «Но вы же можете вступить и сразу же после окончания представления снова выйти из состава». И Штайн остался, вплоть до принудительного исключения двадцать два года спустя (...). После возвращения из Мюнхена он познакомился в Вене с Эрнстом Блюмелем и Карлом Шубертом, которые тоже изучали антропософию и позже тоже преподавали в школе в Штутгарте.

А Ойген Колиско? Он в 1913 году одалживает у Вальтера Иоханнеса Штайна работы Аристотеля и Фихте. Он много разговаривает со своим другом о Гете и его учении о метаморфозе, и одновременно с этим начинает изучать труды Штайнера. Будучи таким образом подготовленным в естественнонаучном и духовно–историческом смысле, Колиско поступает в медицинско–химический университетский институт, в память о своем умершем брате.

Непосредственно после праздника по случаю строительства первого Гетеанума и вскоре после смерти Кристиана Моргенштерна Рудольф Штайнер в апреле 1914 года снова приехал в Вену, где он прочитал большой цикл «Внутренняя сущность человека между смертью и новым рождением», который слушали Штайн, Колиско, Михаэль Бауер и Маргарета Моргенштерн. Ойген Колиско тоже стал членом антропософского общества, в то время как Штайн получил от Штайнера указание философски связать Аристотеля с Фихте. Также Рудольф Штайнер много говорил о строительстве в Дорнахе, куда вскоре после этого поехала мать Штайна и юный Вальтер Иоханнес.

Это здание стало Свободной высшей школой духовной науки. В июле 1914 года, спустя три месяца после первой встречи с Рудольфом Штайнером, Ойген Колиско написал своему отцу, декану медицинского факультета письмо об упадке университетской образовательной сферы и всего государственного аппарата высшего образования. 21–летний Ойген писал о происходящем «превращении университета в школу должностных лиц», о «материализации духовных принципов» и далее: «Удивительно, что в то время, когда духовные интересы в такой мере приносятся в жертву материальным целям, даже такое учреждение как университет начинает соответствовать создающимся отношениям. Сегодня уже очень сложно связывать духовные ценности с работой университета, а скоро это станет вообще невозможным. Непомерно растущие задачи материального профессионального образования не совместимы с прежними духовными целями университетской жизни. Университет потеряет свой прежний характер, который он уже наполовину потерял. Тот, кто захочет проводить реформы, не сможет опираться на существующие отношения, как того по праву хотят многие, поскольку они не хотят терять почву под ногами, но реформатору придется сказать, что то, что есть, не может служить мерилом его действий, но только то, что должно быть; ведь если бы человечество всегда придерживалось того, что есть, оно никогда не создало то, что есть». В этом же письме Ойген Колиско просил отца послать ему расписание поездов Германии, поскольку он намеревался съездить туда на доклады Штайнера. В Штайнере Колиско видел будущее свободной духовной жизни и тем самым будущее нового духовного университетского развития.

Данное письмо 21–летнего Колиско стало определяющим для его дальнейшего, часто мучительного жизненного пути. Шесть лет спустя (при полном непонимании своей семьи) он ушел из Венского университета для того, чтобы работать в школе Штайнера в Штутгарте и позже участвовать в основании Высшей школы в Дорнахе. Колиско стал частью эзотерического ядра Медицинской секции Гетеанума, докладчиком антропософских недель Высшей школы, он еще в Лондонской ссылке самостоятельно основал антропософскую «Школу духовной науки», ведь: «Тот, кто захочет проводить реформы, не сможет опираться на существующие отношения, как того по праву хотят многие, поскольку они не хотят терять почву под ногами, но реформатору придется сказать, что то, что есть, не может служить мерилом его действий, но только то, что должно быть; ведь если бы человечество всегда придерживалось того, что есть, оно никогда не создало то, что есть».

Через несколько месяцев после своего письма к отцу начался «закат Западной Европы», во всяком случае, центральной австро–венгерской монархии, началась Первая мировая война. Ойген Колиско до конца 1915 года добровольно и бесплатно работает врачом–ассистентом в госпитале для раненых при Венской поликлинике. Он без устали работал, оперировал, ухаживал за больными; позже Ита Вегман однажды сказала о нем: «У него был величайший интерес к людям, прежде всего тогда, когда они заболевали. Тогда он мог с бесконечным терпением посвящать себя отдельному человеку и помогать ему». Здесь в госпитале для раненых, среди бесконечной работы Ойген Колиско и Лили нашли друг друга. Это была для них обоих и для их общего дальнейшего жизненного пути практически классическая ситуация встречи в атмосфере самоотверженной работы и социальной самоотдачи. О происхождении и жизни Лили Колиско известно мало, она родилась в бедной семье, т.е. происходила из совершенно другой среды, чем Ойген. В лазарете она работала помощницей по большей части в лаборатории; она засевала культуры бактерий, проводила анализ крови, клеточную микроскопию и работала самозабвенно и упорно, была скромной, задумчивой и решительной одновременно.

В 1918 году, в конце войны умер отец Колиско, после того, как он, являясь деканом Медицинского факультета присудил ученую степень доктора своему сыну Ойгену и увидел его университетским доцентом по медицинской химии и экспертом по судебной химии.

После смерти отца Ойген Колиско начал поддерживать деятельность Штайна в отношении реализации принципа социальной трехчленности (нового социально–революционного концепта Рудольфа Штайнера); также он трудолюбиво собирал подписи под воззванием Штайнера «Немецкий народ и культурный мир». Карл Шуберт писал по этому поводу: «Казалось, что он [Колиско] отказался от своего собственного пути из-за уважения перед величием доктора Штайнера и стал служить движению». Колиско, который вырос среди крупных буржуа Вены, и который был связан несколькими поколениями с университетской сферой Венской медицинской школы, начал постепенно выходить из этого окружения, низкие духовно–социальные способности и отсутствие перспектив которого он характеризовал своему отцу. Летом 1919 года он встретился с Рудольфом Штайнером в Германии, обсудил вопросы социальной трехчленности и аспекты ранних литературно–философских трудов Штайнера в Манхайме, и медицинские темы в Штутгарте.

В это время в Штутгарте 21.08.1919 была основана «Свободная вальдорфская школа», что Штайнер назвал Торжественным актом миропорядка. Среди приглашенных слушателей курса для учителей был Вальтер Иоханнес Штайн, который был вызван Штайнером в качестве помощника, библиотекаря и двенадцатого (последнего) члена изначальной коллегии учителей. В декабре 1919 года Колиско впервые посетил школу в Штутгарте и принял участие в праздновании Рождества; в письме Лили он писал: «Неописуемая радость во всей школе». Ему удалось прослушать первый естественнонаучный курс Рудольфа Штайнера для учителей, т.е. в конце декабря и начале января он слушал методические доклады о сущности света, цвета, звука, массе, электричестве и магнетизме. Как только он вернулся в Вену в Университет, он получил телеграмму Эмиля Мольта, директора фабрики «Вальдорф–Астория» и учредителя школы, в которой почти ультимативно требовалось, чтобы он вступил в учительскую коллегию школы. Один из учителей отправился в Америку и Колиско должен был «немедленно взять на себя» его функции. «Вы должны немедленно заменить его здесь». Колиско ничего не был «должен», но ему все же хотелось это сделать, поэтому через несколько дней, поразмыслив и выдержав бурные столкновения со своими родственниками, он согласился. Тем самым он окончательно распростился с Венским университетом, со своими родителями и предками и в начале марта начал работать в Штутгарте. Там он из венского профессора превратился в «учителя народной школы», как именовала его мать. Колиско взял шестой класс.

Это было очень насыщенное весеннее время. Ойген Колиско не только преподавал, он слушал естественнонаучный цикл лекций Штайнера о тепле и сам в рамках антропософских докладов говорил о «свободной от гипотез химии». Своей жене Лили он писал в одном из своих писем в Вену о предстоящем основании новой академии, которая должна была быть связана с вальдорфской школой. Также он присутствовал на открытии Штайнером в Ателье Дорнаха первого курса для врачей, которое произошло в день рождения Колиско – 21 марта 1920 года. Содержание прослушанных докладов Колиско записывал чрезвычайно точно и посылал эти ежедневные записи в Вену Лили, которая таким образом могла следить за ходом рассуждений Штайнера.

Во время этого курса, состоящего из двадцати докладов, Колиско также говорил, и тоже о химии. Фридрих Хуземанн сообщает, что впечатление, которое Ойген Колиско произвел на слушающих коллег было «незабываемым». «У него был настолько индивидуальный стиль изложения, не в виде абстрактных мыслительных построений, но в виде спокойного рассмотрения, словно бы он рассматривал проблему со стороны, и часто колеблясь, искал образы для того, что он хотел сказать».

Колиско пожертвовал Веной, научной университетской карьерой ради работы в школе в Штутгарте. Его деятельность в «Свободной вальдорфской школе» будет кратко описана ниже, при этом мы не будем придерживаться строгой хронологической последовательности и будем некоторые вещи рассматривать параллельно.

Ойген Колиско в марте 1920 заменил Фридриха Ольшлегеля, который вел 6 класс на протяжении нескольких чрезвычайно насыщенных месяцев, а затем неожиданно отправился в Америку, оставив все. Колиско заменил его, позже он преподавал в основном химию, антропологию и гигиену. Он обучал учителей и с октября 1921 года взял на себя обязанности школьного врача для всех детей. Что касается его совместной работы с Рудольфом Штайнером, связанной с лечением и помощью его питомцам, здесь необходимо упомянуть о собеседовании Ойгена Колиско при приеме в школу полупарализованной девочки Ингеборг Гойерт, с которой Фридрих Хибель занимался на дому, и которая опубликовала свои воспоминания в 1999 году. Она пишет: «Послеобеденное солнце благосклонно сияло через большое окно, через которое был виден лежащий в долине город и цепь далеких холмов. «Знаете ли вы что-нибудь о химии?»... (с доброжелательной протяжной интонацией)... с добродушной улыбкой, «например…». «Нет, к сожалению нет, но я с удовольствием буду учиться!». Доктор Колиско задал вопрос из области физики, на который я тоже не знала ответа и повторила тоже самое: «Нет, но я с удовольствием буду учиться!». Затем последовали вопросы из истории Древнего Рима, которые Фридрих Хибель подробно и очень ярко и замечательно мне рассказывал, поэтому в этой области я могла давать какие-то ответы. С литературой тоже обошлось сравнительно благополучно (драмы Шиллера и Гете). Но затем несчастья посыпались одно за другим: счет, языки и т.д. – мои ответы оставались такими же, как и в области химии и физики. Наконец доктор Колиско перестал задавать вопросы, вскочил, подошел к коллегам, прошелся туда и обратно и сказал, прося их о согласии своим неповторимо теплым, мягким голосом с австрийской интонацией: «Знаете, если малышка так многому хочет научиться, давайте–ка отправим ее прямиком в девятый класс!». Так я оказалась, в соответствии со своим возрастом, в девятом классе…». Удивителен этот образ ученого благосклонного Колиско с его «императорским образованием» и пониманием сущности ребенка.

Штайнер обсуждал и лечил с Ойгеном Колиско школьников вальдорфской школы, Колиско к тому времени уже был хорошим врачом. Есть замечательное изложение его приема в комнате школьного врача, который он проводил сразу же после утреннего занятия. Там говорится: «Его ожидали больные: матери с бледными, нервными детьми, классные учителя с их воспитанниками, школьники старших классов, которые хотели получить совет по жизненным вопросам, молодые и пожилые люди без работы, в трудной жизненной ситуации, мальчик с кроликом со сломанной лапкой, которую по словам мальчика мог вылечить только доктор Колиско. После напряженного преподавания он приходил бодрым, свежим, полным юмора. У каждого, кто проходил в кабинет, возникало ощущение, что больше никто не ждет снаружи, что с ним можно разговаривать часами, и удивительно, что ждущие люди тоже оставались спокойными».

Вместе со своей коллегой Беттиной Меллингер Ойген Колиско принимал участие в нуждающихся, голодающих детях; они вместе с большим успехом благодаря титаническим усилиям и непоколебимому оптимизму организовали «голландскую кухню», они раздобыли деньги для бесплатного питания более чем 120 детей. Также они организовывали сбор одежды, а также отдых бедных детей школы во время каникул. Беттина Меллингер следующим образом описывала эту работу Колиско: «Здесь он также беззаветно полагался на ангелов–хранителей, которые должны были помогать нам в этих поездках. Проживание высоко в горах и переходы через ледники, долгие поездки на озера, он нигде не видел опасности и сердился, когда кто-нибудь в его окружении проявлял малейшие опасения, или же вследствие предполагаемых сложностей отвергал то, что ему казалось приемлемым. Ему все казалось возможным – можно даже сказать, ему нравилось преодолевать трудности; тогда он пробуждался, начинал шутить и становился чрезвычайно активным. Он принадлежал к людям, которые не смотря ни на какие обстоятельства уверены в том, что человек может все, если он хочет». Колиско без устали заботился о детях, помнил о состоянии здоровья свыше тысячи школьников, разрабатывал терапевтические подходы, давал советы лечебно–педагогическим учреждениям и т.д. Так же он помогал многим безработным людям в округе найти работу – благодаря свойственному ему пониманию их качеств и социального упорства, а также своей замечательной памяти на все пережитое или услышанное. Он связывал людей друг с другом и указывал пути.

Одним из его учеников был Рудольф Гроссе, который позже писал: «Доктор Колиско был настолько сердечным, любезным и тактичным учителем, что мы всегда радовались, когда у нас был урок с ним. Чувствовалось, что он знает каждого из нас насквозь, и поскольку он одновременно был и школьным врачом, к нему мы чувствовали особое доверие. Несмотря на то, что он был значимым учителем, уважение учеников было исполнено любви и сердечности. Его венское произношение также было весьма привлекательным, особенно для швабов и швейцарцев, поэтому его охотно слушали. Он не вводил строгой дисциплины, он ко всему подходил мягко, но так, что это никоим образом не вредило занятиям. У него были удивительно большие глаза и «наблюдательный взгляд». Когда ему задавали вопрос, вначале он смотрел на человека какое-то время, как художник смотрит на образ в целом, прежде чем переходит к деталям. Его сущностью было размышляющее наблюдение».

27 февраля 1921 года Рудольфу Штайнеру исполнилось 60 лет. В этот день в Гааге он говорил о необходимости основания «Мирового школьного союза» для обеспечения доступности вальдорфских школ для всех слоев населения. Фридрих Риттельмайер, выпустил сборник «Из трудов Рудольфа Штайнера – надежда новой культуры», одновременно с этим был выпущен журнал «Die Drei». Его редакцией вначале занимался Сигизмунд фон Гляйх, но потом по желанию Рудольфа Штайнера эту работу взяли на себя Эрнст Ули и Ойген Колиско, который со своими колоссальными историческими познаниями и пониманием хотел сделать этот журнал мировым печатным органом «Свободной духовной жизни».

Ойген Колиско читал многочисленные доклады на антропософских курсах Высшей школы и освещал разные научные темы, в том числе в Штутгарте, Дорнахе, Дармштаде и Гааге. После его доклада, через год после 60–летнего юбилея Штайнера, Штайнер говорил: «Личности, такие как доктор медицины Ойген Колиско еще недостаточно ценятся антропософским движением. В Гааге он говорил о биологических и химических проблемах, а также о «Свободной духовной жизни с помощью антропософии». Естественнонаучный феноменализм приобрел в Колиско своего защитника, который объективно развивает эту область антропософского мышления на основе непредвзятого познания вещей. Слушая Колиско, никогда не возникает ощущения, что он изначально строит свое познание мира на антропософии. Напротив, он везде с помощью основанного на существующем положении вещей, но при этом очень личного мышления с помощью решения конкретных проблем приходит к антропософским представлениям. При этом он как личность внутренне связан с рассматриваемыми им проблемами, поэтому по моему ощущению он является личностью, которая оказывает чрезвычайно убедительное научное воздействие. Когда я слышу то, что он говорит о «свободной духовной жизни», у меня возникает ощущение: он говорит правду, идущую у него от сердца; и в этой правде он неустанно живет».

11 июня Рудольф Штайнер (во внутренних рамках венского конгресса) читает чрезвычайно важный для Ойгена (и Лили) доклад о «Антропософия как стремление к христианизации мира», который, как и прослушанный Колиско курс о «Внутренней сущности человека между смертью и новым рождением», заканчивался высказыванием розенкрейцеров (Ex deo nascimur / In Christo morimur / Per spiritum sanctum reviviscimus). В этом докладе Рудольф Штайнер говорил о необходимости того, чтобы не сближать антропософию с наукой, но пронизать науку антропософией. Он указывал путь к пронизанной Христом, действующей вместе с духовными иерархиями науке, и при этом он говорил, что этот путь возможен лишь при тесной совместной работе. В качестве примера возможной и необходимой согласованности в работе между учителями школы в Штутгарте и врачами тамошнего Клинически–терапевтического института он сказал: «Антропософия требует действительно человеческого братского отношения до самых глубин души. Обычно говорят: одной из заповедей является братство. В отношении антропософии должно говорить: она произрастает лишь на почве братства, она не может расти там, где нет братства, она возникает там, где один делится с другим тем, что у него есть, и тем, что он может сделать». Эти слова Ойген Колиско принимал очень близко к сердцу. Три недели спустя сгорел Гетеанум Рудольфа Штайнера, сгорел труд возрождения научной, душевной и социальной жизни, сгорело здание, над строительством которого с 1913 года и на протяжении всей первой мировой войны вместе работали люди из многих стран и которое по словам Штайнера должно было стать межевым камнем, который отделяет старое, которое должно наконец увидеть, что оно является старым, от нового, которое хочет развиваться, поскольку оно должно развиваться, для того, чтобы человечество вышло из катастрофических условий, в которых оно находится. Это здание было уничтожено, намеренно разрушено в новогоднюю ночь 1923 года. Ойген и Лили Колиско в это время были в Дорнахе и были в столовой радом с Гетеанумом, когда разгорелся пожар. Рудольф Штайнер привлек энергичную и быструю Лили Колиско к проведению мероприятий первой помощи – а Ойген Колиско, который занимался тушением пожара, неожиданно исчез. Когда языки пламени уже охватили купола, и начали плавится витражи, он к облегчению многих был последним человеком, который вышел из горящего здания. Это имело симптоматическое значение: Колиско, который был очень сильно связан с Гетеанумом, едва ли мог найти обратную дорогу из руин того, что представляло собой воплощение намерений его жизни – Свободную высшую школу духовной науки, которая носила имя Гете. Он писал: «В это мгновение мы лишились Гетеанума. Мир сегодня еще не знает, что это означает для него. Он лишился места нового познания духа. Это строение во всех своих формах было непреклонным требованием самопознания человека и вступления на путь к духовному миру.

История однажды увидит этот величественный образ, когда, в окружении ужасающих катастроф человечества, под грохотом пушек вражеских войск, в этом уголке Швейцарии появлялся первый росток учения о человеке, антропософии, Гетеанум. Строительство Гетеанума, было действием любви в мире ненависти».

Ранним утром первого дня нового года Лили Колиско спросила Рудольфа Штайнера, следует ли ей в эти дни рассказывать о результатах ее естественнонаучных исследований. Штайнер ответил: Я тоже буду говорить. Во вступлении перед Рождественским спектаклем прозвучало: Тот кто испытывает величайшую боль умеет молчать о том, что он чувствует... Труд, создававшийся благодаря жертвенной любви и самоотдачи многочисленных вдохновленных друзей нашего движения на протяжении десяти лет, был уничтожен за одну ночь. Этим же вечером Штайнер читает шестой доклад курса: «Момент возникновения естествознания» и указывает присутствовавшим на то, что мы в этой боли должны найти силу для воплощения наших целей, для того, что глубочайшим образом связано с историей развития человечества, чтобы работать еще более интенсивно и энергично. 3 января Лили Колиско рассказывала в здании Гласхаус о своих опытах. Штайнер хотел еще раз предоставить возможность негативно настроенным врачам Штутгарта высказаться по этому поводу. Лили Колиско пишет следующее об этом своем докладе: «Что я тогда говорила, я уже не помню. Смогли ли присутствовавшие врачи сконцентрироваться на докладе, я тоже не знаю. Взгляды все время обращались на еще дымившиеся руины. Затем была дискуссия. Я записывала ответы доктора Штайнера, и когда я их сегодня читаю, они кажутся мне замечательными. Состояние духа, которое было тогда у доктора Штайнера, помогло нам всем выполнить свой долг». На следующий день Ойген Колиско читал доклад о физиологии кровообращения.

1923 год, год после пожара, стал для Ойгена Колиско временем глубочайших размышлений, сильнейших усилий по осознанию духовной жизни и распространению духовных исследований Рудольфа Штайнера. Он интенсивно занимался судьбой Антропософского общества... Такие личности, как доктор медицины Ойген Колиско недостаточно ценятся антропософским движением, так писал Штайнер в 1922 году. В 1934 Ойген Колиско после серьезных личных нападок на него на Общем собрании антропософского общества решил покинуть школу в Штутгарте – он больше был не в состоянии душевно защищаться.

От родителей школьников он, уходящий школьный врач, получал трогательные письма: «Когда Хайнц вчера спросил меня, правда ли, что Вы уходите, я осознала важность вашего ухода для всех детей... Я хочу сказать вам, насколько мы вам благодарны за ту помощь, которую Вы оказали... нашим детям. Дети были под особой защитой, когда вы были с ними». Колиско попытался добиться того, чтобы на его место взяли Елену фон Грунелиус, «душу» кружка юных медиков, которая часто замещала его в его отсутствие; но школа отклонила ее кандидатуру, им не хотелось, чтобы это был человек, столь тесно связанный с Колиско, как доктор фон Грунелиус. Как ни горько и ни катастрофично все это было, Карл Шуберт позже писал: «Вспоминая те великие времена, когда доктор Штайнер руководил школой, а доктор Колиско был учителем, я должен сказать, что позднейшая клевета не смогла очернить то благословенное сияние, которое, возникнув на небесах, расцвело в виде вальдорфской школы Штутгарта. В эти великие и духовно тяжелейшие времена для вальдорфской школы именно доктор Колиско своей деятельностью учителя и школьного врача сделал очень многое».

Из Штутгарта Колиско в 1935 году поехал в Унтерлегенхард. Тамошний санаторий Бургхальде в 1934 году Оттилии Маттейсен, Маргарите Кнехт и Кларите Бергер (которые помогали Ойгену Колиско еще во время обустройства его врачебного кабинета в Штутгарте) удалось сделать местом деятельности в духе антропософской медицины для доктора Колиско. Елена фон Грунелиус стала его сотрудницей в этом удивительном месте, о котором Ойген Колиско говорил, что оно может исцелять само по себе.

Вскоре Колиско снова полностью погрузился в деятельность: помимо ежедневной врачебной работы он читал курсы для медсестер, встречался со студентами–медиками и молодыми врачами, читал доклады (многие из которых в Штутгарте, куда его возил Курт Бертхольд). «После докладов начинались долгие разговоры, поэтому мы возвращались в Бургхальде лишь после полуночи. Я полумертвым падал на кровать и спал иногда до десяти утра. «Коли», напротив, можно было уже в 5 утра видеть собирающим цветы, которые были нужны его жене для ее опытов в лаборатории». Даже рождественские спектакли для населения организовывались Колиско – для людей маленькой деревушки, с которой он был связан. «Я иду через луга и поля и пытаюсь сеять духовные семена. Я иду к крестьянам в деревню, для того, чтобы в разговоре сеять ростки того, что в будущем может стать центром медицинской антропософской работы». Всегда готового помочь венского врача ценили старые крестьяне, которых он часто лечил. У одной старой женщины с тяжелой пневмонией Колиско однажды оставался двое суток, пока не прошел кризис. Один врач однажды сказал о нем: «У него можно было научиться великому искусству: иметь время для больных, не располагая им». Ита Вегман говорила: «У него был величайший интерес к людям, прежде всего тогда, когда они заболевали. Тогда он мог с бесконечным терпением посвящать себя отдельному человеку и помогать ему». Карл Шуберт воспринимал Колиско как «бесконечно мягкого и доброго к больным, преследуемым и угнетенным». Ганс Кюн писал: «Колиско, невысокий и мягкий, с удивительным взглядом, обладал как врач непреклонной волей к исцелению, которая в сочетании с его шармом делала его любимым всеми».

И все же деятельность врача и пребывание в Унтерлегенхарте были недолгими: летом 1936 года он с женой и дочерью иммигрировал в Англию. Английские друзья, в особенности Даниэль Николь Данлоп возложили на него задачу создать в Англии нечто «Всеобъемлющее, мировое для антропософии». Возможность подобной деятельности в Унтерлегенхарте в национал–социалистской Германии были в высшей степени ограничены; все Антропософское общество спустя семь месяцев после того, как из него был исключен Колиско само было исключено из общественной деятельности и запрещено.

Получив уверения в том, что в Англии он сможет работать свободно и способствовать созданию антропософских учреждений, Колиско окончательно покидает Германию через 3 года после Вальтера Иоханнеса Штайна, через год после внезапной смерти Даниэля Николя Данлопа. Колиско сказал Элеоноре Мерри: «Я знал, что должен приехать. Я знал, что я стану преемником Данлопа в Англии для того, чтобы пробудить к жизни истинно духовное движение». Этой задаче Колиско посвятил оставшиеся ему три года жизни, задействуя все свои силы познания, сердечности и воли.

Уже в сентябре 1936 года Ойгену Колиско удалось открыть в лондонском доме Рудольфа Штайнера «Школу духовной науки». Еще раз более 250 молодых людей из разных стран собрались для того, чтобы прослушать курсы по космологии и антропологии, минералогии, ботанике, физике, искусству и т.д., которые наряду с Колиско читали такие люди как Вальтер Иоханнес Штайн, Эрнст Лерс, Георг Кауфман–Адам и др., так что в доме стало тесно. Но и английское Антропософское общество причиняло Колиско все больше неудобств. Школа должна была платить обществу чрезмерно высокую арендную плату и несмотря или же, наоборот, вследствие своего успеха, социальной и духовной экспансии, ютилась на очень небольшой площади. В итоге Ойген Колиско был глубоко разочарован и огорчен, ушел, начал все заново: «В этот дом я больше не войду».

Как и в других местах, в Лондоне Колиско пережил интенсивные и плодотворные встречи; он помогал многим людям из Германии иммигрировать и находил самые разные формы духовного сотрудничества несмотря на бедственное положение. Хочется еще раз напомнить слова Рудольфа Штайнера из его доклада «Антропософия как стремление к христианизации мира»: «Антропософия требует действительно человеческого братского отношения до самых глубин души. Обычно говорят: одной из заповедей является братство. В отношении антропософии должно говорить: она произрастает лишь на почве братства, она не может расти там, где нет братства, она возникает там, где один делится с другим тем, что у него есть, и тем, что он может сделать». В Лондоне Колиско встречался в том числе и с пианистом Вальтером Руммелем, работал с Элеонорой Мерри, Дорой Крюк фон Потурцин, с Карлом Кенигом, который в конце 1938 года приехал в Лондон и некоторое время работал с Колиско, и наконец с Лили. Вместе с Вальтером Руммелем Колиско, который сам был удивительно одаренным пианистом, разрабатывал музыкальные и музыкально–терапевтические темы. У Ойгена Колиско было весьма глубокое, сущностное отношение к музыке, можно сослаться, например, на его чудесную статью в журнале «Natura» Иты Вегман под заголовком «Музыка и искусство исцеления у друидов и бардов».

Вальтер Руммель оставил замечательные воспоминания о лондонских встречах с Ойгеном Колиско, откуда взят следующий пассаж: «Он никогда не мог спокойно отдохнуть после утомительной дороги, он сразу же начинал ходить взад вперед по комнате, только так он мог собраться с мыслями и излагать их, и у нас была для него прекрасная, большая комната! Казалось, он ищет идею, которая скрывается в противоположном углу комнаты; он устремлялся туда и с радостью возвращался обратно. Его глаза светились, руками он словно бы обнимал ее. Он нетерпеливо стремился развивать ее и делиться ею, раскрывать ее во всем цветении ее красоты. Он обладал признаками великого человека, он стремился к тому, чтобы его слушатели стали обладателями его идеи, чтобы они сделали эту идею своей собственной, объединились с нею». С Элеонорой Мерри Колиско работал над биографическими исследованиями, в основном над известными фигурами английской истории. Они сотрудничали с Дорой Крюк и Карлом Кёнигом и вели многочисленные историко–биографические обсуждения.

Весной 1939 года, за шесть месяцев до своей смерти, Колиско отправился в Америку читать доклады в Нью–Йорке и Бостоне. Он писал Вальтеру Иоханнесу Штайну: «Я стараюсь посетить здесь всех прогрессивных ученых». Колиско пробовал выяснить вопрос, каковы возможности развития антропософии имели место в тот момент в англо–американском пространстве, когда центральная Европа стояла под угрозой разрушения, и было необходимо сохранить для будущего антропософскую духовную науку, как ее понимала Ита Вегман. Несмотря на свои казавшиеся оптимистичными письма к Вальтеру Иоханнесу Штайну, Колиско по свидетельству Карла Кенига вернулся из своей поездки чрезвычайно удрученным: «Был конец августа, прямо перед началом войны. Мы сидели в маленькой лондонской гостинице, и он рассказывал об Америке. О людях, которых он там встретил, о своих докладах, на которые приходило очень мало людей. Он с трудом скрывал жесточайшее разочарование, охватившее его. Он выглядел больным и усталым, но мужественно строил планы на будущее». Своей жене он вскоре после возвращения сказал: «Если Бог подарит мне еще три года жизни, я думаю, что прорвусь». Позже она писала: «Это странное выражение удивило меня. Почему именно три года? Ведь у него, как я тогда думала, впереди еще много лет жизни». Ойген тогда рассказал ей о своих издательских планах: он хотел написать книги о работах Лили и о своих собственных исследованиях, планировал многочисленные публикации, посвященные деятельности школьного врача, химии и антропологии, сельскому хозяйству и астрономии. Лили же летом 1939 года задала ему вопрос, что он будет делать, если и в Англии ему не удастся развить антропософию. На это Ойген ответил: «Тогда я умру». Вскоре после этого началась война.

Ойген Колиско умер спустя лишь несколько месяцев после этого разговора с Лили, в конце ноября 1939 года. Осталось кратко освятить его последние дни, которые были отмечены странной экзистенциальной печатью судьбы.

26 ноября, за три дня до смерти, Колиско проснулся «в странном возбуждении и при этом наполненным радостью» и сказал своей жене: «Подумать только, сегодня я видел во сне доктора Штайнера. Я шел по длинному темному коридору и когда я наконец вышел наружу, я увидел доктора Штайнера, который протянул мне свою руку. Я был настолько обрадован, что просто повис у него на шее»...Ранним утром своего последнего дня Колиско кинул своей жене целую пачку записных книжек и воскликнул: «Теперь я все понял, завтра мы можем начать писать книгу о сельском хозяйстве». Она с сомнением ответила: «Ты действительно все понял?». «Да, – ответил он, – теперь мне все совершенно ясно и мы можем начать писать». В этот день Ойген и Лили хотели ехать в Брей в Биологический институт, но врача Колиско – который уже стоял на пороге – постоянно что-то задерживало: телефонные звонки, необходимость срочного визита к больному, который нужно было сделать, рецепт, который он должен был выписать. Наконец они на такси спешно поехали на вокзал Паддингтон, откуда им нужно было позвонить доктору Энгелу. Когда Ойген Колиско наконец разыскал газетчика для того чтобы прочитать известие о возможном прибытии Вильгельма Цельманса, Лили уже садилась в поезд. Колиско упал прямо рядом с газетным киоском, когда поезд тронулся. Через некоторое время он пришел в себя, сел в следующий поезд и умер в своем купе. «У него отказало сердце. Он умер в полном одиночестве, в ужасной атмосфере. Темным ноябрьским днем, в лондонской электричке, среди грохота поездов, один в своем купе. Его ангел–хранитель привел его сюда для того, чтобы вдали от всех задуть свет, последний трепещущий огонек его сердца. В мире царила тишина. Польша была раздавлена и разделена. Англия жила в иллюзии холодной войны, гордая и недоступная, абсолютно слепая в отношении того, что происходило на континенте. Вторая мировая война началась с удара литаврами, за которым ничего не последовало. В этой пустоте Ойген Колиско покинул Землю» (Карл Кениг).

После смерти Ойгена Колиско Карл Шуберт сказал своим ученикам в Штутгарте: «Труд его жизни словно незаконченная симфония. Но во всем, чему вы у него научились, живет его частица. Развивайтесь и приносите плоды, и когда вы чего-то достигните, вспомните с благодарностью учителя, который дал вам начальный импульс. И пусть наши ощущения, словно руки наших душ, протянутся к нему в приветствии и надежде на то, что наши души и дух, на земле или на небе снова встретятся по воле Бога!».

Приложение

I). Отчет о проекте «Возраст первоклассников и изменения состояния здоровья» ^[157]

Политическая подоснова и обстоятельства исследования

В результате проведенного OECD исследования PISA–Studien в Германии был проведен ряд реформ образования, одной из целей которых являлось ускорение школьного образования (модель G 8), с другой стороны, установление более раннего начала обучения с помощью введения новых законов.

При этом наиболее радикальной в этом отношении оказалась земля Берлин, где дети с 2004 года обязаны начать школьное образование после того, как им исполнится пять с половиной лет, при этом у них нет возможности получения отсрочки. Одно из объединений баварской экономики, проводящее исследование в 2003 году, продвигало идею начала школьного обучения с 4 лет, а эксперты фонда Friedrich–Ebert–Stiftun g в 2004 году защищали положение о том, что начало школьного обучения должно начинаться с 3 лет.

В качестве обоснования помимо чисто экономических мотивов приводится невероятная готовность учиться и умение учиться 3–5-летних детей, которая якобы в противном случае остается невостребованной, поскольку «окошко обучения» после этого возраста снова закрывается (этот аргумент больше не соответствует современным исследованиям).

При этом не учитывались долгосрочные эффекты: получат ли дети из-за более раннего начала школьного обучения преимущество, так что десять лет спустя они будут способны к значительно более высоким результатам, чем дети, которые пошли в школу позже? И прежде всего: не связано ли сокращение детства из-за преждевременных школьных требований с неблагоприятными последствиями в отношении здорового развития, витальности и креативности подростков старшего возраста?

Влияния подобных мер на здоровье до сих пор не исследовались. Но вопрос о том, приведет ли более раннее начало обучения в школе к лучшим результатам обучения, обсуждался еще в 70–х годах, и интересно, что ни исследования того времени, ни сегодняшние исследования не смогли подтвердить того, что подобная практика приведет к долгосрочным позитивным последствиям, в то время как признаки ее негативного воздействия являются достаточно отчетливыми: Исследователь Beilenberg в 1999 году установил, что в отношении детей, которые рано пошли в школу, вместо лучших результатов наблюдается более высокий риск остаться на второй год. Puhani в 2005 году в результате исследования I G LU чтения в начальной школе, в котором приняли участие 6.600 четвероклассников, выяснил, что дети, которые позже пошли в школу, показали значительно более высокие результаты теста, чем дети, которые пошли в школу рано. Кроме того в проведенной Puhani оценке 182.676 данных гессенских школьников, которые пошли в школу в 1997–1999, написано следующее: «Возраст, в котором дети начинают школьное обучение, оказывает значительное влияние на успеваемость в старших классах (например, гимназии)». «В свете этих результатов, польза политики все более раннего возраста приема детей в школу кажется сомнительной», – подводит итог Puhani и приводит результат небольшого опроса среди 25 гессенских директоров школ, большинство из которых жаловались на «недостаточную для школы зрелость рано пошедших в школу первоклассников, в особенности в отношении их способности к концентрации, умения справляться с трудностями и неудачами и самоорганизации». Одновременно с этим, исследования в этой области не являются однозначными, поскольку исследователи Fertig и Kluve, которые также опубликовали в 2005 году свое исследование, построенное на материале 60–х, 70–х годов, в противоположность Puhani не наблюдают никакой однозначной связи между возрастом, в котором дети идут в школу, и более поздними результатами их обучения, и на вопрос о том, существует ли общий для всех «возраст школьной зрелости», большинство ученых отвечают отрицательно (Kammermeyer 2001). Основное направление современных исследований связано с вопросом о том, каковы условия того, чтобы дети успешно индивидуально справлялись с переходом (транзицией) из семьи в детский сад и из детского сада в школу. Различные подходы исследований этого перехода, такие как, например, эко–психологический подход и контекстуальная системная модель, рассматривают ребенка как включенного в контекст его окружения, взаимодействующего со структурными условиями, в которых он находится. Но также они говорят и об определенных физических, когнитивных, социальных и мотивационных ресурсах, которые необходимы ребенку для того, чтобы успешно справиться с переходом. Эти «ресурсы» являются отчетливыми аналогами того, что до сих пор определялось понятием «школьная зрелость». То, что существует взаимосвязь между физическим развитием и способностью учиться в школе, является как и прежде очевидным для ведомств по делам школы, школ и групп продлённого дня, поскольку они сталкиваются с ней ежедневно в своей практике. Уже на протяжении нескольких лет отделы здравоохранения и педиатры жалуются на плохое состояние здоровья у идущих в школу первоклассников, при этом они все больше указывают на увеличение дефицитов моторики (например, при ловле мяча, балансировании, ходьбе задом наперед, стоянии на одной ноге и т.д.). При этом они считают, что созревание моторных способностей представляет собой важную предпосылку того, что в школе дети будут обладать хорошей способностью к концентрации и учебе. Но остается открытым следующий вопрос: следует ли развитие определенным закономерностям, связанным с возрастом ребенка, или же оно происходит настолько индивидуально, что возраст, в котором тот или иной ребенок готов идти в школу, всегда индивидуален?

Вопрос устойчивости

Если считать интеллектуальные способности ребенка единственным критерием его готовности идти в школу, когда имеет смысл посылать некоторых детей в школу? Когда им исполняется 3 или 4 года, а не в 5,5 или 6 лет? Политическая тенденция в Германии в данный момент движется именно в этом направлении, делая первые шаги, которые при этом не лишены противоречий. Тем временем ЮНЕСКО в 2005 году объявила декаду «Образование для непрерывного развития», и в связи с этим возникают вопросы: будет ли ребенок, который намного раньше, чем принято, пошел в школу и который, как кажется, обладает огромным преимуществом по сравнению с детьми, которые пошли в школу позже, будет ли этот ребенок и спустя несколько лет (например, в четвертом или восьмом классе) по-прежнему обладать этим преимуществом?

С точки зрения вальдорфской педагогики следует добавить и второй вопрос: будет ли ребенок, который пошел в школу намного раньше, чем принято, позже обладать достаточным здоровьем, или же ранний интеллектуальный скачок происходит за счет выносливости и работоспособности, душевной стабильности, присутствия духа и свежести?

О том, что эти вопросы являются весьма серьезными, говорят множество наблюдений из практики, а также исследования Рудольфа Штайнера, основателя вальдорфской педагогики, который настойчиво указывал на взаимосвязь здоровья и педагогики. Его эпохальное открытие состояло в том, что силы, которые наделяют школьника способностью структурировать мыслительные взаимосвязи, способностью к абстракции и образованию представлений, это – те же силы, которые вначале занимаются структуризацией телесной организации, образованием и дифференциацией органов: силы обучения – это ставшие свободными силы роста и формирования, которые после окончания работы над телом в метаморфозированной форме начинают участвовать в душевных и духовных образовательных процессах. При этом это основополагающее высказывание сопровождалось предупреждением о том, что эти силы нельзя преждевременно привлекать к действию в осознанных когнитивных и интеллектуальных процессах; в противном случае они не закончат свою работу над телесной организацией и вследствие этого впоследствии возникнет ослабление конституции и уменьшение работоспособности, которые иногда проявятся лишь спустя годы.

Конкретная педагогическая практика вальдорфской школы последовательно разрабатывалась Рудольфом Штайнером на основе этого положения, и сегодня стандартом образования в вальдорфской школе является то, что при исследовании, предваряющем начало учебы, обращается внимание именно на те характеристики, которые сигнализируют об освобождении телесных образовательных сил. К ним относится: смена зубов, изменение внешнего облика, определенные моторные и сенсорные умения, языковые и когнитивные способности, а также состояние психосоциального развития ребенка. Имеющийся на данный момент более чем 80–летний практический опыт становления и деятельности вальдорфских школ свидетельствует об успешности этой практики. Но свидетельство значимости правильного возраста приема в школу, которое удовлетворяло бы современным научным притязаниям, вальдорфской педагогикой еще не было предоставлено.

Открытые вопросы вальдорфской педагогики

Институт IPSUM хотел бы восполнить этот недостаток, тем более в связи с тем, что современная ситуация со здоровьем в раннем детском возрасте оставляет желать лучшего, а состояние здоровья немецких школьников описывается некоторыми экспертами уже как катастрофическое. Настало время сделать взаимосвязь педагогики и развития здоровья предметом научного исследования. Вопрос о том, является ли момент начала школьного обучения значимым для дальнейшего развития ребенка, является при этом хорошим поводом для проведения таких исследований. При этом вальдорфская педагогика стоит перед нерешенными вопросами, которые срочно необходимо прояснить:

• Протекает ли развитие современных детей так же, как при жизни Рудольфа Штайнера?

• Не будет ли в ходе все возрастающей индивидуализации вопрос о времени начала школьного обучения всегда требовать индивидуального ответа?

• Как сегодня вальдорфская педагогика справляется с проблемой диссоциаций (неравномерности интеллектуального, физического и социального развития)?

 

• Является ли понятие «школьная зрелость», которое защищают вальдорфские школы, по-прежнему актуальным?

• Возможно ли в принципе доказать предполагаемое ослабляющее воздействие раннего начала школьного обучения? И, если да, то является ли это воздействие неизменным или же благодаря терапевтическому воздействию вальдорфской педагогики оно с течением лет компенсируется?

• Имеются ли у вальдорфских школ формы преподавания, которые при возможном законодательно вынужденном раннем начале школьного обучения все же смогут способствовать укреплению здоровья детей?

• Отличаются ли развитие и здоровье вальдорфских школьников (которые еще необходимо установить) значимым образом от развития и здоровья других школьников?

Планирование исследовательских мероприятий

Исследовательский проект IPSUM не притязает на то, чтобы дать ответ на данные вопросы. Его целью является лишь создание основы для вынесения суждения. Поэтому вначале необходимо с научной точки зрения исследовать немецкие вальдорфские школы, для того, чтобы ответить на два вопроса:

1. Имеет ли индивидуальное состояние развития ребенка, установленное при исследовании, предваряющем начало учебы, значение для долгосрочного развития его здоровья и работоспособности?

2. Если выяснится, что достижение определенной зрелости в развитии до начала школьного обучения положительным образом влияет на дальнейшее развитие ребенка или даже обуславливает его, то когда, как правило, достигают дети этой зрелости? Приходится ли этот момент времени на определенный возраст (с соответствующим индивидуальным разбросом), или же наступление этой зрелости является абсолютно индивидуальным?

Для исследования этих вопросов предусматриваются следующие методические шаги (ср. нижеследующую таблицу 1):

Таб.1: Исследовательский проект «Возраст начала обучения в школе и развитие здоровья» – последовательность исследовательских шагов

1) а) При исследовании, предваряющем начало учебы, в обзорном исследовании устанавливается, какого индивидуального состояния развития достигли дети в телесном, моторном, сенсорном и др. отношении, при этом вопрос о школьной зрелости в вышеописанном смысле вальдорфской педагогики (высвобождение телообразующих сил) стоит на переднем плане. Сбор данных происходит посредством использования стандартизированных методов испытания во время проведения школьной приемной комиссии.

б) Для того, чтобы иметь возможность оценить развитие здоровья и развитие успеваемости, необходимо к моменту проведения исследования, предваряющего начало учебы, иметь заполненные родителями оценочные вопросники, провести сбор анамнеза и различные анализы для того, чтобы адекватным образом оценить состояние здоровья детей.

2) Когда дети переходят в четвертый класс, возникает необходимость оценить состояние их здоровья, выносливость и работоспособность, душевную стабильность, умственное развитие. Сбор данных начинается уже во время исследования, предваряющего начало учебы, при заполнении оценочных вопросников, которые дополняются опросом учителей.

3) Данные, полученные с помощью шага 2) необходимо связать с данными, полученными на шаге 1) б), для того, чтобы качественно оценить состояние развития здоровья за прошедшие четыре года.

4) С помощью последнего шага можно связать выявленные процессы развития с данными шага 1) а). При достаточном количестве случаев можно будет дать статистически верный ответ на вышеприведенный исследовательский вопрос номер два.

Пока что еще не запланировано, но предполагается последующее сравнение данных, полученных на основе исследования вальдорфских школьников с аналогичными данными не вальдорфских школьников.

Наиболее важные результаты в перспективе

Для того, чтобы получить дифференцированную картину того, в какой возрастной группе каждый из проверяемых параметров впервые достигает возможного максимального значения у более чем половины детей, данные были разделены на шесть степеней, начиная с возрастной группы 5 ½ – 5¾ года и заканчивая возрастной группой 6¾ – 7 лет. Наряду с этим была образована еще одна группа для всех детей моложе 5 ½ лет. В нижеследующей таблице приведены (отдельно для девочек и для мальчиков) параметры исследования по возрастным группам. Буквой М в отношении соответствующего параметра обозначается та возрастная группа, в которой рассчитываемая МЕДИАНА[158] впервые достигает ожидаемого максимума. Более точный анализ данных, который мы не будем здесь приводить, показывает, что медиана в следующих возрастных группах как правило больше не снижается меньше однажды достигнутого максимума.

 

 

Девочки, возраст	<5,5 лет	5,51– 5.75	5,76– 6.0	6.01– 6.25	6.26– 6.5	6.51– 6.75	6,76– 7.0
Изменение облика			M
Смена зубов			M
Моторные навыки :
Прыжки на одной ноге		M
Прыжки в стороны туда-сюда		M
Прохождение по линии задом наперед			M
Последовательное перекрестное соприкосновение подушечек всех пальцев с подушечкой большого пальца				M
Быстрое вращение и поворачивание кистей			M
Сенсорно–когнитивные навыки
Повторение настуканного ритма			M
Повторение последовательности слогов	(M)
Дополнение предложенных форм и образов					M
Восприятие форм	(M)
Оптическое изолирование		M
Срисовывание мальтийского креста				M
Срисовывание рыбы				M
Сумма	(2)

Таблица 3: Исследования, проведенные среди девочек разного возраста (М= первое достижение максимума)

 

Юноши, возраст	<5,5 лет	5,51– 5.75	5,76– 6.0	6.01– 6.25	6.26– 6.5	6.51– 6.75	6,76– 7.0
Изменение облика				M
Смена зубов				M
Моторные навыки :
Прыжки на одной ноге						M
Прыжки в стороны туда-сюда	M
Прохождение по линии задом наперед				M
Последовательное перекрестное соприкосновение подушечек всех пальцев с подушечкой большого пальца							M
Быстрое вращение и поворачивание кистей				M
Сенсорно–когнитивные навыки
Повторение настуканного ритма						M
Повторение последовательности слогов	(M)
Дополнение предложенных форм и образов						M
Восприятие форм			M
Оптическое изолирование			M
Срисовывание мальтийского креста						M
Срисовывание рыбы				M
Сумма	(2)

Таблица 4: Исследования, проведенные среди мальчиков разного возраста (М= первое достижение максимума)

Анализ результатов

Результаты самой молодой возрастной группы обеих таблиц не будут рассматриваться, поскольку в них собраны дети в возрасте от 4¾ до 5½ лет (т.е. из трех четвертей), и из-за малого количества этих детей невозможно сделать никаких выводов о том, в каком возрасте впервые достигается максимум. Возможно, данные задания были слишком просты для того, чтобы четко определить обусловленное возрастом качественное увеличение возможностей детей. – Если рассмотреть остальные результаты в других возрастных группах, начиная с 5½ лет, тогда обнаружится следующая картина:

1. Временные моменты, в которые впервые достигается максимум, не разбросаны широко, они явно собираются в определенных возрастных группах: у девочек кульминационная точка достигается в последней четверти перед шестым днем рождения, у мальчиков два пика в первой и третьей четвертях после шестого дня рождения.

2. В то время как девочки к 6¼ (всего лишь через 9 месяцев) достигли максимума по всем параметрам, у мальчиков мы наблюдаем две фазы максимума (признаки более сильной диссоциации?): первая и более выраженная охватывает 6 месяцев между 5¾ и 6¼ годами, вторая фаза наступает между 6½ и 7 годами. Таким образом, мальчики не только достигают максимума развития на ¼ года позже, чем девочки, но и само это развитие длится существенно дольше.

Особенно замечательно это видно на примере умения прыгать на одной ноге, где девочки достигают максимума на целый год раньше, чем мальчики.

3. Завершение изменения облика и окончание смены зубов, которые раньше рассматривались как классические телесные симптомы школьной зрелости, у обоих полов совпадают с фазой наибольшего накопления максимумов, т.е. они возникают одновременно с высшим пунктом образования способностей.

 

Интерпретация результатов

Выборочное исследование, подобное представленному здесь, не позволяет делать никаких выводов в отношении индивидуальных процессов развития, поскольку для каждого ребенка было проведено лишь одно единственное одномоментное исследование, которое отражает состояние развития в день проведения исследования. Но поскольку возраст исследуемых детей различался более чем на два года, и поскольку данные могут с точ