Кино и жизнь. Дядюшка Книлли умыкает господина Яхмана

 

Они ужинают втроем, в каморке Пиннебергов и, надо сказать, ужин у них довольно невеселый. Яхман задумчиво рассматривает обоих взрослых детей, которых не радуют даже купленные им вчера необыкновенные лакомства. Но, хоть это на него и непохоже, Яхман молчит. А потом Овечка убирает со стола и начинает возиться с Малышом, и тут Яхман говорит:

— Ах, дети, дети, в сущности, страшно, что вы такие. Даже простаки из простаков не должны бы попадаться на такую пошлятину.

— Да мы и сами прекрасно понимаем, что все это неправда, господин Яхман, — говорит Пиннеберг. — Понятно, никаких таких директорских сынков не бывает, а может, и таких кассиров в котелке тоже не бывает. Меня только поразил актер, как бишь его, Шлютер, что ли?..

Яхман утвердительно кивает и намерен что‑то возразить, но Овечка опережает его:

— Я понимаю, что хочет сказать Ганнес, и на это вам нечего возразить. Пусть все это неправда и сплошная халтура, но ведь верно и то, что наш брат живет в постоянном страхе, и нам кажется чуть ли не чудом, если какое‑то время у нас все идет хорошо. И что всякий час может случиться беда, и ты ничего не сможешь поделать, и что всякий раз приходится удивляться: вот еще день прошел, а беды не случилось.

— Ах, все страшно лишь постольку, поскольку представляется нам таковым, — замечает Яхман. — Не надо поддаваться страху, только и всего. На месте того кассира я бы попросту отправился домой, развелся, а потом снова женился на молоденькой, хорошенькой девочке… Есть из‑за чего огород городить. Ну, а теперь вот что: Малыш, кажется, сыт, давайте собираться. Уже двенадцатый час, самое время встряхнуться маленько.

— Право, не знаю…— говорит Пиннеберг и вопросительно глядит на Овечку. — Стоит ли? Я что‑то не в настроении. Овечка тоже с сомнением пожимает плечами. Но тут Яхман выходит из себя:

— Нет, уж это вы бросьте! Торчать теперь дома и хандрить из‑за всякой ерунды! Выкатываемся сию же минуту! Пиннеберг, живо за такси, покуда ваша Овечка наденет свое лучшее платье!

Пиннеберг колеблется, но Овечка говорит

— Ну иди же, милый! Он ведь все равно не отстанет.

Пиннеберг медленно направляется к выходу, а господин Яхман — да он и вправду свой в доску! — бросается за ним и что‑то сует ему в руку.

— Вот — спрячьте. С пустыми карманами не развлекаются. Вот и немного серебра, возьмите, да не забудьте поделиться с супругой — женщинам деньги всегда нужны. Ну да о чем толковать, ловите такси!

С этими словами Яхман уходит, а Пиннеберг медленно спускается по лестнице и думает: «Нет, что ни говори, он все же свой в доску. Только в нем надо получше разобраться. Свой, да не совсем». Он крепко стиснул деньги, крепко зажал в кулаке деньги, но в такси, уже подъезжая к дому, он все же не может удержаться, разжимает кулак, рассматривает бумажки, пересчитывает и говорит «Э, нет, это никуда не годится, — тут столько, сколько мне платят чуть ли не за целый месяц работы. Он просто сумасшедший. Сразу же скажу ему».

Но сказать сразу не удается: они уже ждут его, а в машине Овечке не терпится сказать ему, что Малыш мгновенно заснул и она нисколько за него не беспокоится, разве что самую капельку. Да и в конце концов не так уж долго они будут отсутствовать.

Но куда же, собственно, они держат путь?..

— Послушайте, господин Яхман…— начинает Пиннеберг.

— В Западный район я вас не поведу, дети мои, — поспешно говорит Яхман. — Во‑первых, меня там очень хорошо знают, а это портит удовольствие, во‑вторых, там давно уже не так симпатично, как прежде. Вот на Фридрихштрассе еще веселятся по‑настоящему, там бывают иностранцы. Ну да сами увидите.

И они принимаются обсуждать, в какого рода заведение пойти в первую очередь. Яхман со смаком расписывает Овечке прелести баров, кабаре и варьете, причем время от времени перепадает кусок и Пиннебергу: «Полуголые девочки, дорогой мой молодожен!» Или: «Семь красоток об одном передничке — что вы на это скажете, Пиннеберг?..»

Оказывается, договориться не так‑то просто, и принимается предложение Яхмана прошвырнуться для начала по Фридрихштрассе.

Так они и идут втроем — Овечка посередке, а два кавалера по бокам. Они в прекрасном настроении и останавливаются не только перед витринами варьете с фотографиями умопомрачительных красоток, которые все чем‑то похожи одна на другую, но и почти перед каждым магазином. Пиннебергу это совсем неинтересно, но ведь Яхман — такой компанейский парень, он не хуже Овечки способен восторгаться венским вязаным платьем, а после этого пересмотреть двадцать две шляпы подряд — какая из них ей к лицу.

— Так, может, пойдемте? — спрашивает Пиннеберг.

— Ох, уж эти мне мужья! — говорит Яхман. — Вначале им все не так уж красиво, а потом им все равно. Между прочим, меня начинает донимать жажда. Предлагаю зайти вон туда наискосок.

Они перешли улицу и не успели вступить на тротуар, как позади них останавливается автомобиль. И чей‑то тонкий голос кричит:

— Яхман, какими судьбами?!

Яхман сразу оборачивается и восклицает озадаченно:

— Дядюшка Книлли, неужели тебя еще не…— Но он вовремя спохватывается и говорит, обращаясь к Пиннебергам:— Минутку, дети мои. Я сейчас.

Автомобиль подъехал к самому тротуару, и вот Яхман беседует с пухлым желтолицым евнухом: вначале они еще смеялись, но чем дальше, тем тише и серьезнее идет у них разговор.

Пиннеберги стоят и ждут. Проходит пять минут, проходит десять минут, они изучают витрину, а когда изучать уже нечего, снова принимаются ждать.

— Пора бы ему и закругляться, — ворчит Пиннеберг. — Дядюшка Книлли — так, что ли, он назвал его? И что только за народ трется возле Яхмана…

— Да, симпатичного в дядюшке мало, — соглашается Овечка. — А чего это он так верещит?

Пиннеберг хочет объяснить, но тут подходит Яхман и говорит:

— Ах, дети, не сердитесь на меня — сегодня ничего не выйдет. Я должен ехать с дядюшкой Книлли.

— Да? — нерешительно спрашивает Овечка. — Господин Яхман…

— Дела, дела. Но самое позднее завтра в полдень я снова буду у вас аккурат к обеду… А сейчас знаете что? Валяйте одни! Без меня вам даже веселее будет…

— Господин Яхман, — повторяет Овечка. — А не лучше ли вам остаться сегодня у нас?.. У меня такое предчувствие…

— Не могу, не могу, — отвечает Яхман и уже садится в машину. — Так, стало быть, без меня! У вас еще есть деньги, Пиннеберг?

— Поезжайте, поезжайте, Яхман, все в порядке! — кричит Пиннеберг.

— Ну вот и хорошо, — бормочет Яхман. — А то уж мне показалось… Итак, до завтра!

Автомобиль отъезжает, и Пиннеберг рассказывает Овечке, что час назад Яхман сунул ему в руку более ста марок.

— Завтра же верни, — решительно заявляет Овечка. — А сейчас — домой! Или все‑таки хочешь куда‑нибудь зайти?

— Мне с самого начала не хотелось, — отвечает Пиннеберг. — А деньги он завтра получит обратно.

Но до этого не дошло, ибо много, много воды утекло и очень круто переломилась жизнь Пиннебергов, прежде чем они снова увиделись с господином Хольгером Яхманом, который обещал быть аккурат к обеду.