Такого в театре еще не бывало 4 страница

В этой сказке в такой несерьезной форме содержится попытка дать ответ на вопрос о факторе развития: что же нужно детям для хорошего роста? Б. Романовский дает ответ: любовь и внимание. С точки зрения педагогической науки это соответствует детоцентрической модели воспитания, в которой целью воспитания признается полноценное и гармоничное развитие личности самого ребенка в его наиболее оптимальном варианте. Вы можете спросить: а как же может быть иначе? Еще как могло. Мы об этом уже читали. С открытиями Луи Пастера и развитием фармакологии шансы на выживание больших и маленьких человечков значительно возросли. Может быть, отчасти в силу этого стало меняться самосознание родителей. Детьми стали дорожить, признавать самостоятельную ценность их личности. Социальным приматом стала личность, психика, а не только физические возможности ребенка. Мы должны вспомнить о том, что во времена античности, том самом осевом времени, которое ознаменовалось пышным расцветом культуры, науки и искусства, представления о ребенке как о существе, наделенном полноценной душой, по-видимому, не существовало. В древней Спарте по некоторым источникам детей при рождении осматривали старейшины и неполноценных в физическом отношении обрекали на смерть. И. Кон в своей книге «Этнография родительства» приводит такие факты: «Отец медицины Гиппократ и родоначальник гинекологии Соран Эфесский деловито обсуждают вопрос о том, какие именно новорожденные заслуживают того, чтобы их выращивали. Аристотель считает вполне справедливым и разумным закон, что ни одного калеку-ребенка кормить не следует. Цицерон писал, что смерть ребенка нужно переносить «со спокойной душой», а Сенека считал разумным топить слабых и уродливых младенцев. Маленькие дети не вызывают у античных авторов чувства умиления, их большей частью просто не замечают. Ребенок рассматривается как низшее существо, он в буквальном смысле слова принадлежит родителям, как прочая собственность».

И если мы будет относиться с душевным возмущением к такой позиции родителей, то вряд ли будем вполне правы. Такова была суровая, но реальная действительность тех веков – примитивная евгеника, попытки искусственного отбора людей для улучшения породы племени, которое должно было выстоять в междоусобной борьбе с соседями и утвердить свои права на власть и достаток. Инфантицид, безнаказанное убийство ненужного ребенка – вот что было законом того времени. Ребенок был почти бесправен, выживали сильнейшие и самые здоровые носители наследственности. А духовная жизнь и изящные искусства были прерогативой элиты, к которой относилось зрелое население.

И вот теперь эпоха расцвета детоцентризма, даже можно сказать, детского эгоцентризма. В семьях нередко холят и лелеют единственного ребенка, которому достается вся любовь не только папы и мамы, но еще и бабушек и дедушек с обеих сторон.

В условиях новой морали реставрация диких принципов средневековья в отдельно взятой семье выглядит шокирующей. Эрве Базен в своей трилогии «Семья Резо» описывает историю домашней тирании и диктата матери семейства (которую дети тайно прозвали Психиморой), не испытывающей к своим отпрыскам обычного материнского чувства, а подменяющей его суровой армейской дисциплиной. Они даже физически не растут, не получая элементарных «витаминов» роста – материнской любви или хотя бы симпатии. «Жизнь в вашем доме, полная благочестия и вероломства, снова пошла своим чередом. Мы росли туго. Мы как будто не смели увеличиться в росте. Психимора измеряла его каждые три месяца, пользуясь для этого, можно сказать, исторической планкой, на которой рост всех отпрысков Резо отмечался карандашной чертой с указанием имени и даты измерения. Но тщетно. Вероятно, мы нашли трюк, противоположный изобретению новобранцев наполеоновской гвардии, которые засовывали в носки колоду карт, желая достигнуть требуемого роста».

Дети, лишенные факторов роста, как и растения, лишенные достаточного количества солнечного света и влаги, хорошо удобренной почвы, не могут полноценно расти во всех смыслах. Дети в современных социальных приютах чаще всего отличаются недостатком роста и в целом физического развития. Высокий рост воспитанника детского дома или приюта скорее исключение. Для человека нужны свои аналоги света, влаги, удобрений. Хороший садовник знает, когда и в каком количестве все это нужно растению. Хороший воспитатель тоже это знает. Плохой же воспитатель подобен камню, лежащему над пытающимся пробиться из земли росточком, закрывающему ему доступ света. Но приходит время, камень убирает с пути большая, чем он, сила. Психимора болеет и старится, а ее дети развиваются подобно уродливо деформированным растениям, вымахав вверх в благоприятствующий момент, но, по сути дела, оставшись теми же духовными карликами.

- Дети, пора!

Молчи, Психимора. Я нарочно опоздаю, и ты не посмеешь мне ничего сказать, потому что ты боишься меня, потому что я хочу, чтобы ты меня боялась. Я сильнее тебя. Ты идешь к упадку, а я расту. И вытянусь вверх, как пугало, которое в час заката отбрасывает огромную тень через все поле. Я справедливая кара за твое преступление, небывалое в истории матерей. Я олицетворенное возмездие и даю обещание, небывалое в истории сыновней любви, покарать тебя в твоей старости.

- Дети!

Заткнись, Психимора, я тебе не сын.

Ее сын будет мстить всем женщинам, каждой, встреченной им на пути. Оскверняя лоно любой из них, он будет плевать в поганое чрево ненавистной Психиморы, давшей ему жизнь и искалечившей его детство.

Возникает вопрос - всегда ли так однозначна судьба «карлика»? Неужели каждый недолюбленный ребенок непременно становится моральным уродом и мстителем? К счастью – нет. История хранит имена людей, которым не очень повезло с родительской любовью. А.С. Пушкина не любила его мать, зато заботилась няня Арина Родионовна. Иоганн Кеплер в 6 лет был брошен родителями в бреду оспы, выжил чудом. В 7 лет отец забрал сына из школы приставил его прислуживать в кабаке. И все же он открыл законы движения планет. Маленького Никколо Паганини отец безо всякой жалости запирал в чулане со скрипкой на целый день. Он мог озлобиться, но стал извлекать из своей скрипки дивные звуки. «Карлики» нередко талантливы, как будто являются неким природным концентратом способностей. Вспомним способности цвергов, Гефеста, Данилы-мастера. Хочу вспомнить еще один значимый для меня персонаж М. Энде из «Бесконечной книги». Это рудокоп Йор с рудника Минроуд. Дни и ночи он неустанно трудится в своих шахтах, добывая пласты сновидений, помогая их добывать тем, кто забыл себя, свое происхождение и даже имя. Он помогает мальчику по имени Бастиан Бальтазар Багс найти слюдяную пластинку с изображением его отца, которого Бастиан не узнает, лишь вдруг прорвавшиеся горячие слезы дают ему понять, что он нашел именно то, что ему было нужно и как продолжить свой путь. Бытие рудокопа Йора очень похоже на то, что делает психоаналитик, глубинный психолог, помогая своему клиенту и себе самому разобраться в тайнах своего «подвала». Все это происходит так, как будто, заперев ребенка-карлика во тьму и тесноту отчуждения от простых земных радостей любви, природа помогла ему сосредоточиться на знакомстве с самим собой, со своими глубинами. Так заключенные, отбывающие длительные сроки, поражают воображение своих тюремщиков великолепными вещицами и выдумками, выходящими из их рук. Стефан Цвейг назвал такое состояние вынужденного ограничения camera obscura. Не только ребенок, но и взрослый человек, вдруг лишенный тепла и света, враз забытый людьми и, кажется, что и богом, вынашивает тайную мысль и воплощает ее в книге. Такова история Джакомо Казановы и Стендаля. Первый писал свои мемуары в глуши библиотеки богемского дворянина, второй – сосланный в болота Чивитта-Веккии, создал лучшие страницы своих романов.

Для того, чтобы талант карлика воплотился, кому-то нужно поверить в него, позаботиться о возможностях его проявления и развития, чтобы энергия, которая могла бы пойти на мщение, созидала плоды творчества.

Заглянем еще раз в сказку Б. Романовского «Великан».

Юный, почти пятиметровый, великан Афанасий Чугунов, взросший на обильных хлебах родительской любви, отправился в тридевятое царство, чтобы заслужить право жениться на девушке Насте. По условиям этого пути он теряет в росте, если изменяет принципам великанской этики. Афанасий, не имеющий никакого опыта общения с нечистью, неоднократно «прокалывается» и с почти пяти метров уменьшается до одного метра тридцати пяти сантиметров. Суровая действительность очень быстро расставляет все по истинным местам. Бывший великан становится почти карликом, столкнувшись с настоящими испытаниями. И все же у печального превращения обнаружились неожиданно полезные стороны. «Дело в том, что, но данным современной физики, каждый человек может обладать одной и той же кинетической энергией. Или, если говорить языком формул, то каждому челове­ку отпущено природой:

mv квадрат равно const

2

где m — масса человека, V — его скорость (движения или мышления). Благодаря этой формуле можно математически обосновать энергичность мужчин и женщин маленького роста, необходимость, хотя и недостаточность, малого роста для формирования Наполеонов. С уменьшением роста масса Афанасия резко уменьшилась, зато ско­рость соответственно возросла. Теперь он бегал, пры­гал, думал в пять раз быстрее, выше и лучше, и нечего было удивляться, что он так ловко увернулся от трех спиртовых горелок, пытавшихся его изжарить».

Афанасий побеждает дракона не числом, а уменьем, не ростом, а скоростью мысли и движения. В самом конце сказки решается судьба Афанасия. Его судьи выносят приговор, по которому он виновен в потере своего роста, все, кроме юной Оксаны, внучки Солохи, которая оправдывает его верностью и любовью к невесте. Афанасию возвращают положенные за это пятьдесят сантиметров. Теперь он, конечно, не великан, но вполне нормальный молодой человек очень приличного роста. Невеста Настя счастлива, впереди свадьба и всеобщий хэппи энд.

В сказке на метафорическом языке нам рассказано, как получаются нормальные люди. Есть риск раскормить в детстве дитя любовью. Но если любовь истинная, то великан-перекормыш будет способен и сам к такой любви. Испытания отнимут у него все лишнее, все его бутафорские сантиметры, килограммы и атрибуты исключительности. Способность испытывать человеческие чувства – любовь, преданность, верность - вернет то, что действительно необходимо для жизни.

Испытания, которые прошел Афанасий, соответствуют воинской инициации архаичных культур, о которых вы уже читали. От которых у нас сейчас остались рожки да ножки, в основном, в криминальном и полукриминальном варианте практик «дикого» поля социума. Это армия и «зона» с их дедовщиной, дворовые «стрелки», в которых перестало работать правило «до первой крови», тяжелый рок, экстремальные виды спорта, психоделические практики молодежных культур («травка», грибы, ЛСД). Отражение древних инициатических ритуалов заметно в движении толкинистов, содержании их ролевых игр. Недавно появились танцы с факелами, также требующие определенного бесстрашия от его исполнителей. Беготня детей по подвалам и другим страшным местам, катание на тарзанке, рассказывание друг другу страшных историй, просмотр «жестоких» мультиков, кровавые компьютерные игры - также являются элементами инициатической культуры, преследуют цель прохождения барьера между детскими состояниями великанов и карликов и взрослым миром естественного роста. Эту же функцию выполняют и жестокий сказочный фольклор, в котором кого-то съедают, отрубают голову, разрубают на части. Это, в частности, сказки о Теремке, Колобке, песенка о зеленом кузнечике и срубленной в лесу елочке, которая на праздник к нам пришла. На самом деле все эти жестокости – символическая форма трансформации, превращения в качественно новое существо, для чего необходима символическая (психическая) смерть существа предшествующего. Выглядит это всегда как разрушение – рождение ли это ребенка, выход птенца из яйца или бабочки из куколки.

Что может сделать инициация с нереализованными в творчестве «карликами», мы узнаем из следующей главы.

 

Глава шестая

Такого в театре еще не бывало

«В театре такое сегодня впервые! Все куклы сегодня живые» (из песни «Кукольный театр» панк-рок группы «Король и шут»

 

Наши дети растут у нас на глазах. И поначалу, как будто, нам все про них ясно и очевидно. И вдруг происходит нечто, опрокидывающее все наши представления о детях и детстве. Существо, еще вчера казавшееся зависимым и покорным, вдруг показывает острые и небезопасные зубы. На телеэкране мелькают совсем молодые лица насильников и убийц. Вчерашние дети – мелькает потрясающая мысль. Еще недавно их легко можно было поставить на место, подчинить своей воле. Просто не заметить, сорвать на них свое плохое настроение, выместить на них обиды, нанесенные другими людьми.

Эпизод первый. Старшеклассник «заказал» свою мать ровесникам. Нет смысла упоминать о подробностях расправы и размере заплаченной заказчиком суммы. Семья оказалась материально обеспеченной и вполне «благополучной». Благополучной, т.е. до свершившейся трагедии ничто внешне не вызывало особого беспокойства. Семья, как многие другие. «Заказ» был выполнен. Когда подростка взяли, он объяснил, что сначала хотел сам ее убить, но потом решил заказать. Почему он это сделал? – да она без конца что-то требовала от него. Как и во многих других семьях, между прочим. Может быть, этот мальчик психически ненормален, а как же тогда исполнители заказа-приговора? Они тоже того? Или это особое отношение к жизни вообще, к чужой и собственной? Ведь психологами доказано, что разрушение и саморазрушение есть палка о двух концах. И нет садизма или мазохизма в чистом виде, а существует как бинарный феномен садомазохизм. И нередко жертвы насилия сами со временем проявляют садистические наклонности. Во всяком случае, некоторые следователи в милиции предупреждают об этом родителей изнасилованных детей. Насилие порождает насилие, и только его – над кем-то или над самими собой, если есть внутренний запрет на насилие внешнее.

Теперь немного истории. В своем дневнике Ф.М. Достоевский описывает случай в гимназии. Повесился мальчик-подросток – прямо в классной комнате, где находился, будучи наказанным за что-то. Это был его день рождения. Там же Достоевский анализирует этот случай с точки зрения причины и вспоминает другой случай, описанный Л.Н. Толстым в его «Детстве». Николенька сидит под домашним арестом и представляет себе, каково будет его мучителям, если он умрет сейчас. Он упивается своей фантазией и ничего в этом роде практически не предпринимает. Дальше Достоевский пишет о том, что эти два события происходили в разные периоды истории: Николенька жил еще в то время, когда были прочны устои общественной жизни и незыблема вера в бога. Наложить на себя руки значило совершить большой грех. А время Достоевского уже отличалось расшатыванием прежних устоев, традиций и веры. Время раскола, эпоха перемен. Вот и сейчас у нас эпоха перемен, и дети не защищены верой, традициями и твердыми моральными устоями. Как, впрочем, и мы, их родители, взрослые, находящиеся рядом. Но у них, т.е. у подростков, еще и возраст максимализма, накала эмоций, напряженности инстинктивной жизни, и пока отсутствует опыт управления внезапно обретенным хозяйством. А если еще они слишком долго находились в положении марионетки в руках требовательного кукольника, чувствовали себя бесправными карликами…

Эпизод второй. О том, чем они дышат, что питает их юные умы. Часть подростков 12-16 лет подвержены увлечению хард- и панк-роком, имеющими среди взрослого населения самую скверную репутацию. Это касается как «домашних» детей, так и живущих в детских домах. Вот некоторые из текстов песен, популярных среди подростков:

Кукольный театр

(группа «Король и шут», сокращенно КиШ)

В кукольный театр

Всех карлик приглашал:

"Кто вечером придет,

Тот со смеху умрет!

Будет вам очень, очень хорошо,

Деньги не жалей, богатей!

Вечер смеха и страстей!"

Выбежал на сцену плюшевый пингвин,

И тонким голоском он громко завопил:

"Гады все, кто здесь сейчас сидит!

На всех я вас зачем-то

Просто так сердит!"

В театре такое впервые,

В театре такое сегодня впервые!

Все куклы сегодня живые,

Все куклы сегодня, сегодня живые!

Волк на сцену вышел, песенку запел

Про то, как он недавно полдеревни съел.

А следом вышла девушка в одних трусах...

И на части разорвалась у всех на глазах.

В театре такое впервые...

А вот на сцену выбежал крутой ковбой.

Ползала расстрелял, потом покончил с собой.

Ужасный заяц громко прокричал: "Пожар!"

И, бросив факел в зал, со сцены убежал.

В театре такое впервые...

***

Заводят подростков грустные и трагические нотки Виктора Цоя. Да, Цой для них по-прежнему жив, потому что чрезвычайно созвучен затерявшемуся в огромном мире подростку.

Мне всё равно

Мне все равно работать где и кем,

Мне все равно когда и что я ем,

Мне все равно проснусь я или нет.

А мне еще только двадцать лет.

Папа, твой сын никем не хочет быть.

Папа, твой сын никем не хочет быть.

Папа, твой сын никем не хочет быть.

Папа, твой сын никем не хочет быть.

***

Я посадил дерево

Я знаю - моё дерево не проживёт и недели

Я знаю - моё дерево в этом городе обречено,

Но я всё своё время провожу рядом с ним.

Мне все другие дела надоели.

Мне кажется, что это мой дом.

Мне кажется, что это мой друг.

Я посадил дерево.

Я посадил дерево.

Я знаю - моё дерево, может, завтра сломает школьник

Я знаю - моё дерево скоро оставит меня.

Но, пока оно есть, я всегда рядом с ним.

Мне с ним радостно, мне с ним больно.

Мне кажется, что это мой мир.

Мне кажется, что это мой сын.

Я посадил дерево.

Я посадил дерево.

***

Мы хотим танцевать

Наше сердце работает, как новый мотор,

Мы в четырнадцать лет знаем все, что нам надо знать,

И мы будем делать все, что мы захотим,

Пока вы не угробили весь этот Мир.

В нас еще до рождения наделали дыр,

И где тот портной, что сможет их залатать?

Что с того, что мы немного того,

Что с того, что мы хотим танцевать?

Наше сердце работает, как новый мотор,

Почему и чего мы еще должны ждать,

И мы будем делать все, что мы захотим,

А сейчас, сейчас мы хотим танцевать.

Мы хотим танцевать.

***

Читайте, о родители, читайте внимательно эти тексты. Это написано юными и для юных, это написано об их жизни, такой, какой они ее воспринимают и переживают. Могут ли эти слова стимулировать скрытые проявления агрессии, настраивать детей на открытый и разрушительный протест? Или потребность в такого рода протесте порождает эти тексты, которые служат социально безопасным эквивалентом настоящего разрушения? Где лошадь, и где телега? Вернемся к этому вопросу несколько позже.

Эпизод третий. Из признания одной женщины, мамы 12-летнего подростка, который слушает хард-рок и плохо ведет себя в школе. Ее саму воспитывали в очень большой строгости. Она старшая дочка в семье, а любили всегда младшую. С нее же строго спрашивали и не разрешали ходить на дискотеки и на улицу после девяти. Когда ей исполнилось лет шестнадцать, она взбунтовалась и без разрешения пошла на танцы. Ее «выдрали» после возвращения, но осталось все же ощущение победы. Ее любимой музыкой того периода были песни Виктора Цоя. Теперь же она сама и ее муж воспитывают сына в «ежовых рукавицах», пытаются вызвать в его душе близость к Богу, но сын слушает рок и врет родителям про то, что в школе все было нормально. Он не хочет лишний раз их расстраивать. Родители в растерянности. Страшно упустить подростка – не дай бог попадет в дурную компанию, сядет на иглу. И страшно, что растет непонятным, с тайной внутренней жизнью. Как быть маме? Как быть его отцу с большим личным хулиганским стажем? Страшно. Ведь вокруг столько зла… Родители – раскаянные малефики, сломавшиеся в застенках инквизиции. Теперь в застенке их сын, а засовы запирают сами родители.

Что ж, пора перейти к признаниям любимых авторов юных. Тексты Виктора Цоя – это сплошные признания. Это рассказ о жизни, о чувстве потерянности в этом мире. И это очень верно отражает тот этап в жизни любого человека, который уже покинул уютный мир детства и принял решение туда не возвращаться, а нового мира еще не создал. Того мира, который отвечал бы его потребностям и представлениям о том, что такое «хорошо». А жить в мире, созданном кем-то для себя, он не хочет. Период, когда нет своего мира, своего дома. И есть только чувство неприкаянности, бездомности, тотальный протест против всего существующего, всего прежнего, против родителей, школы, правил, приличий, законов. Потому что закон эволюции, диалектики – это изменения, прогресс, единство и борьба противоположностей, отрицание отрицания, переход количественных изменений в качественные. И качество этих изменений находится в прямой связи с условиями изменения.

Группа «Рамштайн», Германия. «Что делает человек, которого нельзя отличить от зверя? Он пойдет к своей дочери, которая прекрасна и молода, и как собака вцепится в нее своим мясом и кровью. Что ты делаешь? Что ты чувствуешь? Кто ты? Всего лишь зверь». Когда вокалиста и автора текстов Тилля Линдеманна спросили, что он вкладывал в эти слова, он ответил: «Животные спариваются друг с другом, и в этом нет инцеста в нашем человеческом понимании, любая самка после "этого" у животных не становится больной. Но маленькая девочка, которой отец говорит, что она держит неправильно столовый прибор или получила плохую оценку в школе, становится психически больной, если этот "отец" ее насилует. Если кто–то измывается над детьми, это противно, но если кто–либо ночью крадется в комнату к собственной дочери, то у меня в голове лишь одно: "Ты же зверь"».

«Мои тексты возникают из чувств и из мечтаний, но все же больше от боли, нежели по желанию. Мне часто снятся кошмары, и я просыпаюсь ночью весь в поту, т.к. я вижу во сне жуткие кровавые сцены. Мои тексты - своего рода вентиль для лавы чувств в моей душе. Мы все с трудом пытаемся скрыться за благовоспитанностью и внешними приличиями, а на самом деле нами управляют инстинкты и чувства: голод, жажда, ужас, ненависть, жажда власти, секс и т.д. Конечно, есть еще дополнительная энергия в нас - это любовь. Без нее все человеческие ощущения угасли бы. Порыв и негативные чувства особенно опасны, если они зажимаются в сознании и подавляются. Мои тексты могут выйти на свет...» (Тилль Линдеманн)

Сегодня я вижу мальчишек и девчонок, которые слушают рок, слушаю их музыку («Король и шут», «Арию», «Rammstein», «Nightwish», Земфиру и Виктора Цоя, «Фактор-2»), читаю впервые в жизни тексты этих песен; и испытываю сначала страх перед той мощной стихией разрушения, которая свободно изливается в словах и ритмах. Потом начинаю понимать, что только вот так можно что-то понять об их жизни, о том мире, который они сейчас разрушают на наших глазах, о том мире, который зарождается в недрах этого разрушения, и хозяевами которого они станут завтра.

Я знаю, что эти строчки сейчас не читает тот, кто подобен зверю и насилует свое дитя, кто походя вымещает на нем все свое ужасное настроение, кто равнодушен к нему или выпал на социальное «дно». Эти строчки может прочитать человек, похожий на меня: любящий своих детей, но при этом занятый работой и прочими положенными кем-то вещами, стремящийся уйти от неприятных переживаний в мир книжных, телевизионных или компьютерных грез, мучимый ксенофобией - нового мира, новых идей, людей, собственных детей. Человек, безумно жаждущий свободы и одновременно ее страшащийся, потому что свобода предполагает ответственность за все, что ты делаешь. Человек, который однажды понимает, до какой степени марионеточной была его собственная жизнь, и как он превращает собственных детей в персонажей кукольного театра, и как однажды куклы оживают в силу закона природы. Если это происходит вовремя, то перед нами сюжет "Дюймовочки", в котором никто не пострадал, и девочка неторопливо и верно находит свою судьбу. И жаба, и крот, и хозяйственная мышь – все они были движимы самыми лучшими побуждениями и на свой лад желали Дюймовочке добра, но она чувствовала, что ее судьба должна быть иной, и терпеливо и настойчиво искала свой путь, пока не нашла свою стаю. Как и Гадкий Утенок, чья история более грустная, но путь все же оказался своевременным. Это иллюстрация удавшегося бунта примерно трехлетнего ребенка.

Следующий сюжет вполне своевременных, но более разрушительных изменений содержит история Золотого ключика и мальчика по имени Буратино (он мне больше известен, чем его прототип – Пиноккио). Героям этого сюжета – куклам, в переводе на нормальный человеческий возраст, примерно 7-8 лет. Кстати, Буратино идет в школу, что вполне соответствует этому возрасту. У них уже куда больше возможностей для борьбы с угнетателями, в число которых попадает даже добрейший папа Карло (угнетатель по сценарию, просто потому что детям время пришло освобождаться). Зло наказано не очень строго – в пруду с тиной искупался Дуремар (а ему и так не впервой), без кукол и театра оказался директор Карабас-Барабас. Пока не обзавелся новыми простачками. А куклы сами стали хозяевами собственного театра.

Это бескровные варианты, потому что своевременные. Если Карабас или Крот оказываются слишком сильными, если марионетки не могут отстоять необходимую себе степень свободы вовремя, и растущая пружина остается в рамках первоначального объема, то в следующий период трансформации – подростковый, может последовать катастрофа, взрыв, вылет освободившейся пружины. Можно еще раз перечитать текст «Кукольного театра» КиШа, вспомнить карликов, убивающих великанов.

Мальчик, слушающий рок, вызывает у меня опасение только в том случае, если он никому не нужен, не защищен ничьей любовью и уважением, никем не замечен и никому не дорог. Вся подростковая субкультура (рок, хип-хоп) построена на символическом воплощении силы, потребности в разрушении старого, отжившего свое, и зарождении нового, никем еще не виданного. И символический ее характер – залог того, что, испытав сильные эмоции в экстазе восприятия и переживания элементов этой культуры, человек не пойдет ломать и крушить все подряд, что искусство послужит для него формой разрядки накопленного напряжения, громоотводом. Нам не отплевываться надо от музыки, стихов и танцев подростков, а попытаться хоть что-нибудь понять о них и заодно о себе. Что касается длительности увлечения роком – у большинства оно проходит, как детская болезнь, годам к шестнадцати. Даже обидно читать в интернет-форумах, что КиШ – отстой (пишут, похоже, бывшие фанаты). И все в таком духе. Просто КиШ теперь слушают другие девчонки и мальчишки, которым он сейчас позарез нужен, которым нужно по-человечески и как можно безопаснее пройти испытание ненавистью к старому, гниющему и хватающему их за ноги миру.

Слушание рока – лекарство, может быть, даже панацея от искушения реализационным злом? Есть искушение так думать. Однако нет в жизни универсальных лекарств и средств решения всех проблем сразу. Это лишь один из вариантов. Причем такой естественный, что никакие взрослые запреты не помогают, рок существует как проявление стихии, как естественно-культурный феномен. Но так ли это?

Здесь необходимо еще раз обратиться к истории. В ней есть объяснения всем проявлениям настоящего. Что напоминает современная рок-культура? А напоминает она своими проявлениями и эффектами античные мистерии, посвященные Дионису и Деметре, в ходе которых люди испытывали измененное состояние сознание, входили в экстаз и переживали внутреннюю трансформацию, практически равнозначную появлению на свет нового человека, как бы вырвавшегося из старой, ставшей слишком маленькой, оболочки. Древняя традиция воспитания носила, как мы уже читали, инициатический характер, т.е. при переходе в новый социальный и духовный статус человек должен был пройти через посвящение, ритуалы испытаний и сверхсильных переживаний. Эти ритуалы всегда означали символическую смерть старого человека и рождение нового. Смерть, разрушение были содержанием римских и средневековых европейских карнавалов. Изначальные римские карнавалы назывались сатурналиями и были посвящены богу умирающего зерна, Сатурну (в греческой мифологии – Уран).

Мифология древних греков старше и изначальнее по отношению к римской, потому рассказ об Уране и его сыне Кроносе поможет нам понять содержание сатурналий. Наиболее известен миф о сотворении мира из «Теогонии» Гесиода. У Геи-Земли и Урана-Небо было множество детей – титанов, в том числе и Кронос, которого впоследствии стали иногда называть Хроносом (что значит время). Уран хоронил своих детей-титанов в теле матери-Геи, не давал им жить. Гея дала Кроносу серп, и тот оскопил своего отца, бросив его гениталии в океан. Так был низвержен Уран, так воцарился Кронос, а из брошенного в море семени Урана и пены морской возникла богиня любви Афродита. Кронос женился на своей сестре Рее, и у них было множество детей. Он проглотил их сразу после рождения, т.к. по пророчеству один из них должен был его погубить. Так он поглотил Деметру, Посейдона, Гестию, Гадеса, Геру. А вместо новорожденного Зевса отчаявшаяся мать поднесла супругу запеленутый камень, который Кронос и проглотил. Зевса вырастили на острове нимфы, вскормила своим молоком чудесная коза Амалфея. Когда Зевс вырос, он восстал против своего родителя и низверг его.