Первобытная соседская община. Престижная экономика. Политогенез

Разложение родовой общины

Непосредственной предпосылкой процесса разложения перво­бытного общества и классообразования был рост регулярного из­быточного продукта. Только на его основе мог возникнуть отчуждае­мый при эксплуатации человека че­ловеком прибавочный продукт. Рост регулярного избыточного и по­явление прибавочного продукта бы­ли обусловлены подъемом в различных областях производства. Особенно большую роль здесь сыг­рали дальнейшее развитие произво­дящего хозяйства, возникновение металлургии и других видов ремес­ленной деятельности и интенсифи­кация обмена.

Долгое время главный производственный фактор классообразования усматривали, а иногда и теперь усматривают в открытии и освоении полезных свойств метал­лов, в переходе от камня к металлу. Действительно, роль такого перехода трудно переоценить. Но, как те­перь стало ясно, в эпоху классообразования он произошел еще далеко не всюду. Универсальным, повсеместно действовавшим фак­тором было дальнейшее развитие хозяйства, в первую очередь производящего, а также и его высокоспециализированных присваивающих аналогов.

Развитие производящего хозяйства и его аналогов. Зарождение производящего хозяйства уже на стадии позднепервобытной общины сделало возможным его прогрессирующее развитие в эпоху классообразования. Сложились различные системы земледелия, комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства и скотоводства.

В земледелии развились такие формы, как обработка постоянных участков и перелог, возделывание неполивных (богарных) и поливных (ирригационных) земель, а также некоторые другие. Вопрос о их хозяйственных возможностях не может быть решен однозначно: многое зависело не только от природных условий, но и от уровня агротехники. Так, одно дело примитивная обработка постоянных участков благодаря их особому плодородию и высокому уровню стояния подпочвенных вод и другое - благодаря внесению в такие участки удобрений. Одно - простейший перелог на основе подсечно-огневого земледелия и другое - на основе севооборота. Поэтому эволюцию первобытного земледелия чаще видят в переходе от ручных орудий к пахотным и соответственно от ручного (палочно-мотыжного) земледелия к пашенному, предполагающему использование тягловых животных.

Как именно совершился этот переход - в точности неясно. До недавнего времени одни пахотные орудия возводили к мотыгам или заступам, другие - к палкам с сучьями, использовавшимся в качестве бороны. Теперь преобладает мнение, что пахотные орудия восходят к так называемым бороздовым орудиям, универсально служившим и для прокладывания борозд, и для боронения поля. Они засвидетельствованы и археологически, и этнологически. Это были те же палки или Заступы, но тяжелее обычных; их волочили по уже взрыхленному полю силой двух-трех человек. Отсюда было недалеко до превращения такого ручного рала в упряжное, влекомое ослом или быком. Производительность упряжных рал была в несколько раз более высокой, чем производительность ручных орудий обработки почвы.

В то же время переход от ручного земледелия к пашенному в эпоху классообразования совершался не всюду. Он произошел в Западной и Средней Азии и почти повсеместно в Европе. Многие развитые земледельцы Азии и Африки остались верны ручным орудиям и пошли по пути интенсификации связанного с ними земледелия. Это начавшееся в период распада первобытного общества и сохранившееся поныне (или сохранявшееся до недавнего времени) развитие земле­дельческой техники по двум разным линиям - пашенной и ручной - нe может быть объяснено исчерпывающе. Все же следует предполагать, что во многих странах Азии определенную роль сыграл недостаток пригодных для обработки земель, что повело к интенсификации ручного земледелия, а в Тропической Африке -распространение мухи цеце, укусы которой вызывают смертельную болезнь «нагана» у упряж­ного домашнего скота.

Развитие земледелия позволяло использовать часть выращенного продукта для прокорма скота и тем самым способствовало развитию скотоводства. Особенно это относится к пашенному земледелию, требовавшему тягловой силы и прямо стимулировавшему разведение пригодных для тягла животных. Важной причиной роста скотоводства в эпоху классообразования были также нужды обмена, речь о котором будет дальше.

Рост стад постепенно все больше опережал кормовые ресурсы оседлых земледельцев-скотоводов. По мере увеличения поголовья ско­та его владельцам приходилось все шире использовать подножный корм и там, где это было возможно, передвигаться в поисках пастбищ. Часть оседлых племен перешла к полукочевому земледельческо-скотоводческому (иногда земледельческо-рыболовческо-скотоводческому) хозяй­ству, в котором сезоны полевых работ чередовались с сезонами кочевок.

Нередко часть племени занималась преимущественно земледелием, другая часть - преимущественно скотоводством. В дальнейшем мно­гие земледельческо-скотоводческие племена, обитавшие в особенно благоприятной для разведения животных природной среде, на границах степей, полупустынь и пустынь, стали ограничивать земледелие и переходить к кочевому скотоводству, т. е. круглогодичному содержа­нию скота на подножном корму с периодическими перекочевками с одних пастбищ на другие. В эпоху классообразования полукочевое и кочевое скотоводство широко распространилось в Западной, Средней и Центральной Азии, Северном Причерноморье, Поволжье, Южной Сибири, Северной и Восточной Африке. Возникновение этих видов скотоводства явилось дальнейшим углублением и разветвлением пер­вого крупного общественного разделения труда, возникшего, как мы видели раньше, в форме выделения племен с производящей экономи­кой из массы других первобытных племен.

Наряду с развитием производящего хозяйства в эпоху классообра­зования продолжалось развитие высокоспециализированного присва­ивающего хозяйства. Роли последнего в эту эпоху разные исследователи придают неодинаковое значение. Одни всячески подчеркивают, его теперь уже совсем второстепенное значение и существование только на немагистральных, периферийных путях исторического развития. Другие указывают, что, как бы то ни было, большинство населения мира продолжало пока еще вести присваивающее хозяйство и многие племена на основе его высокоспециализированных форм вступили на путь классообразования. Как на яркие примеры таких племен чаще всего указывают на индейцев северо-западного побережья Северной Америки или на алеутов, которые, занимаясь специализированным рыболовством и морским зверобойным промыслом, заметно продви­нулись по пути социального расслоения. Обе приведенные точки зрения содержат рациональное зерно. Высокоспециализированное присваивающее хозяйство действительно лежало в стороне от пути развития, так как ни одно из живших им обществ не перешагнуло порога классообразования. Но оно сыграло свою роль в социально-экономических процессах эпохи, хотя бы уже потому, что стимулировало межплеменные обменные отношения и тем самым способствовало быстрейшему продвижению обществ с производящей экономикой.

Открытие металлургии. Первым имеющим производственное применение металлом, ставшим извест­ным человеку, была медь. Использование самородной меди путем ее холодной или горячей ковки, а позднее плавки медных руд началось уже в конце неолита и повело к возникно­вению энеолита, или халколита. Как показывают сами данные термины, это было время, когда металл еще только пытался соревноваться с кам­нем и по большей части не очень успешно. Медь встречалась редко, стоила дорого, а по своим рабочим качествам не всегда превосходила камень. Но освоение нового вещества для изготовления орудий - метал­ла - в дальнейшем в огромной степе­ни определило прогресс в развитии техники.

То же в значительной степени относится к пришедшей на смену меди бронзе - ее сплаву в различных. пропорциях с оловом, иногда также свинцом, цинком, сурьмой, мышь­яком. Бронзовые орудия по своим рабочим качествам превосходят медные: они тверже, острее, а литье их легче, потому что бронза плавится при более низкой температуре, чем медь. В то же время бронза была еще менее доступна, нежели медь, так как олово встречается в природе особенно редко, и также далеко не всегда превосходила по своим рабочим свойствам камень. Последний довольно широко при­менялся не только в медно-каменном веке - энеолите, но и в клас­сическом бронзовом веке.

Положение изменилось только с освоением железа и наступлением раннего железного века. Железо - наиболее широко распространен­ный в природе металл, и в этом отношении оно несравненно доступнее меди и бронзы. Очень важно и то, что его рабочие качества намного выше и меди, и бронзы, и камня, который впервые был полностью вытеснен только в железном веке. Но освоено человеком железо было сравнительно поздно, так как в чистом виде оно встречается очень редко (метеоритное железо), а получить его из руд трудно. Вообще, железо обрабатывается намного труднее, чем медь: медь плавится при температуре немногим более 1000° С, а железо -свыше 1500° С. Древ­нейшим способом получения железа из руды был так называемый сыродутный процесс, открытый во 2 тысячелетии до н. э. Для этого в печь с железной рудой кузнечными мехами через сопло нагнетали воздух, что позволяло получить на дне печи крицу - комок тестооб­разного пористого железа, который для уплотнения и удаления шлака проковывали молотом. Кричное железо было мягким, и его закаляли или цементировали (обуглероживали).

В разных областях ойкумены бронзовый и ранний железный век наступали в разное время. Освоение бронзы раньше всего, в 5-4 тысячелетиях до н. э., началось на Ближнем Востоке и вплоть до 1 тысячелетия до н. э. происходило в большинстве стран Азии, Европы и северной Африки. Была известна бронза и в наиболее развитых областях Америки, но лишь с 1 тысячелетия н. э. Кричное железо впервые стало вырабатываться, по-видимому, в 3 тысячелетии до н. э. на юге Закавказья и на востоке Малой Азии, а ко 2 тысячелетию до н. э. относится немало находок железных предметов (отдельные находки мелких предметов из железа метеоритного и земного происхождения восходят и к намного более раннему времени). Однако массовое изготовление железных орудий и тем самым возникновение раннего железного века происходит в 1 тысячелетии до н, э., когда он наступает почти повсеместно в Азии, Африке и Европе. Лишь в Америке, Океании и Австралии железо стало известно с появлением там европейцев.

В целом понятия, с одной стороны, медно-каменного и бронзового, с другой - железного века не вполне сопоставимы. Два первых указывают, из какого металла делались, как правило, еще редкие, дорогие, малораспространенные, часто имеющие.лишь престижное значение и доступные общественной верхушке металлические орудия и другие предметы. Второе указывает, из чего делались основные орудия труда - орудия, получившие теперь широкое распространение.

Возникновение ремесел. Производственные достижения эпохи способствовали дальнейшему развитию домашних промыслов (т. е. производства изделий для собственных нужд) и возникновению ремесел (т.е. производства изделий для обмена или продажи). Первостепенное значение в этом отношении имела сама металлургия, стимулировавшая переход от домашнепромысловой к собственно ремесленной деятельности. Из металла выделывали орудия труда, оружие, предметы домашнего обихода, украшения. Так, в частности, только с наступлением бронзового века появились меч и боевая колесница, широко распространи­лись защитные доспехи. Железо еще более расширило ассортимент металлических изделий, а главное, способствовало развитию ремесла как особой сферы деятельности. Изготовление каменных и костяных орудий, плетение и ткачество, гончаров и даже литье бронзы – все это были процессы, доступные каждому члену общины, а металлургия железа требовала особых сооружений, сложных навыков, вообще, профессиональной специализации и квалификации. Этнологически установлено, что в первобытные времена кузнецы повсюду составляли обособленный слой населения. Иногда, как у большинства племен Тропической Африки, они пользовались почетом, иногда, как у бер­беров, арабов, нуристанцев (кафиров) или у некоторых народов Индии, их презирали, но в обоих случаях к ним питали чувство суеверного ужаса. О том же говорят факты языка: в русском, например, слова «кузнец» и «козни» происходят от одного корня. Археологи часто находят стоящие особняком кузницы или даже отдельные поселки кузнецов, то же фиксируется этнологически. Все это позволяет считать, что кузнецы очень быстро выделились из среды других общинников, а кузнечество стало первым профессиональным видом ремесла. В то же время степень их ремесленной специализации не надо переоцени­вать. Даже и работая по заказу или на рынок, кузнецы со своими семьями долгое время продолжали заниматься также и производящим или присваивающим хозяйством. Окончательное отделение кузнечного ремесла от других видов хозяйственной деятельности происходило уже только в раннеклассовых обществах, да и то не сразу и не везде.

Происходило становление также и других видов ремесленной дея­тельности. Развивалось гончарство, чему в особенности способствовало изобретение печей для обжига керамики и гончарного круга. Послед­ний появился не в классовом, как считалось раньше, а уже в предклассовом обществе, причем уже тогда из первоначальных архаичных форм (поворотный столик, круг медленного вращения) мог эволюциониро­вать в более совершенную форму (круг быстрого вращения). Но ни керамические печи, ни гончарный круг не были обязательным усло­вием становления раннего гончарного ремесла. Например, во многих районах Африки и Америки керамика производилась на рынок и без них.

Изобретение в эпоху бронзы ткацкого станка дало стимул развитию ткацкого ремесла. Постепенно ремесленный характер принимали и многие другие формы домашнепромысловой деятельности: обработка камня, кости и дерева, плетение и т. п. Повсеместно шло второе в истории человечества крупное общественное разделение труда -от­деление ремесла от других занятий, и прежде всего важнейшего из них - земледелия.

Интенсификация обмена. Углубление первого и становление второго крупного общественного разделения труда сопровождалось раз­витием обмена. Обмен первобытных коллективов специфическими богатствами их природной среды, как мы видели выше, существовал уже в эпоху раннепервобытной общины. Мы видели также, что в эпоху позднепервобытной общины получила значительное распространение другая форма обмена - дарообмен. Теперь, в ходе дифференциации хозяйственно-культурных типов и с дальнейшим развитием престиж­ной экономики обе эти формы приобрели еще большее значение. Но, что еще важнее, наряду с ними стал возникать подлинно экономиче­ский обмен, при котором в отличие, например, от дарообмена ценились не столько обменные связи, сколько сами получаемые путем обмена вещи.

Земледельцы, у которых не было или которым не хватало своего скота, стремились получить у скотоводов мясо, молочные продукты, шкуры, шерсть и особенно рабочий скот, необходимый как тягловое и транспортное средство. Скотоводы, в свою очередь, нуждались в земледельческих продуктах и, поскольку подвижный образ жизни препятствует многим видам ремесленной деятельности, в металличе­ских, гончарных и других изделиях. Кроме того, и те и другие вели интенсивный обмен с носителями присваивающего хозяйства, снабжая их сельскохозяйственной продукцией и получая от них «дары» леса, моря и т. п. Развитие регулярного межобщинного обмена повело на этой стадии к дальнейшему упрочению ряда связанных с ним обще­ственных институтов. Таково в особенности гостеприимство, гаранти­ровавшее чужакам, прибывавшим чаще всего с целями обмена, защиту их жизни и имущества. Таковы же отношения постоянного обменного партнерства, эволюционировавшие в одних случаях во взаимное приятельство типа кавказского куначества, в других - в такой вид искус­ственного родства, как побратимство.

С начавшимся выделением ремесла обмен получил еще большее развитие, а главное, стал регулярно вестись не только на границах общин, но и внутри них. Какая-то часть продукции производилась уже специально в обменных целях. То, что делалось не по заказу, не в рамках отношений партнерства и т. д., могло уже поступать на примитивные рынки, где в известные дни недели из окрестных селений сходилось подчас очень значительное (например, как местами в Тро­пической Африке, до нескольких тысяч) число людей.

И престижный, и в особенности подлинно экономический обмен с способствовали складыванию в обществе представлений об эквива­лентности обмениваемых предметов, возникновению мерил стоимости и средств обмена. Ими становились самые различные предметы, представлявшие ценность из-за своей редкости, экзотичности или вложенного в них труда. Это могли быть ожерелья из собачьих, свиных, медвежьих, акульих зубов; связки красивых перьев или (особенно вдали от побережья) редких раковин; снизки табачных листьев, мешочки с бобами какао, циновки, куски ткани. каменные кольца, богато орнаментированные кувшины, бусы и т. п. В Старом Свете одним из: Наиболее распространенных средств обмена были добываемые в районе Мальдивских островов раковины каури («змеиная голова», «ужовка»). Воспоминание об этом в некоторых языках сохранилось до настоящего времени: современная денежная единица государства Гана седи на языке ашанти значит «раковина». Довольно широко в качестве эквивалента применялись бруски соли. Такую же, если не еще большую, роль играли меха и скот, от наимено­вания которого в ряде древних языков было произведено наименование денег (санскритск. рупиа, латинск. пекуниа, древнерусск. скот). Но там, где были известны металлы, главными ме­рилами стоимости очень рано обычно станови­лись именно они в виде слитков, пластинок, прутьев или различных готовых изделий. Так, в бронзовом веке Европы, судя по составу сконцентрированных вдоль важнейших торговых пу­тей кладов, вернее, спрятанных в землю складов материалов или изделий для обмена, самым рас­пространенным средством обмена были оружие и украшения из бронзы. Этнологически метал­лические «первобытные.деньги» хорошо извест­ны в Африке: простые и крестообразные медные слитки стандартной формы, деревянные стержни, обвитые медной проволокой определённой длины, железные мотыги и т. п.

Развитие обмена (хотя и не только оно одно) способствовало совершенствованию средств сообщения. Благоустраивались дороги и мосты, получали распространённые колесные повозки и корабли на веслах и парусах. С середины 2 тыся­челетия до н. э. в качестве упряжного животного стала применяться лошадь, в следующем тысячелетии в качестве вьючного транспорта в пустын-ных районах Азии -одногорбый и двугорбый верблюды.

Рост обменных операций долгое время не требовал выделения специалистов в данной области - торговцев. Этими операциями имались сами производители общественного продукта, и особенно вожди и бигмены, для которых посредничество в обмене и накопление обменных эквивалентов было одним из важнейших средств повышения своего престижа. Но и появление профессиональных или полупрофес­сиональных торговцев, означавшее третье крупное общественное раз­деление труда, постепенно вызревало уже в эпоху классообразования, что, по-видимому, прослеживается археологически. Так, на известных в 4 тысячелетии до н. э. во многих странах Передней Азии полых глиняных шарах с миниатюрными глиняными же изделиями внутри, употреблявшихся для фиксации количества и качества посланных товаров, обнаружены оттиски печатей как знаков собственности.

Рост общественного продукта н превращение избыточного продукта в прибавочный. В эпоху классообразования были созданы самые мощные за всю историю первобытности производительные силы. Они сделали возможным относительно далеко зашедшее общественное разделение труда, что, в свою очередь, стало решающим фактором дальнейшего повышения производительности трудовой деятельности. Специализация в земледелии, скотоводстве, различных видах высоко­развитого присваивающего хозяйства, ремесленных занятиях способствовала усовершенствованию орудий и навыков, увеличению количества и улучшению качества производимого продукта. В этом же направлении действовало дальнейшее развитие престижной экономи­ки, требовавшей создания все новых и новых материальных благ для надобностей дарообмена, пышных пиршеств, щедрых раздач или даже церемониального уничтожения богатств. Об увеличении объема производства в эту эпоху прямо свидетельствует увеличение, например, в бронзовом веке Закавказья, хранилищ для запасов продукции - зерновых ям, больших сосудов для хранения зерна и другой пищи и т. п.

Рост массы производимого продукта и обеспечение регулярности его получения создали условия для превращения избыточного продукта в прибавочный, т. е. такой, который производится одним человеком, а присваивается другим, порождая отношения эксплуатации.

Подъем производства в эпоху классообразования в различных областях ойкумены происходил в далеко не одинаковых формах: развитие производящего или присваивающего хозяйства, наличие или отсутствие металлургии, характер этой последней, особенности других видов ремесленной деятельности и т. д.- все это принимало различные конкретно-исторические, локальные формы, отражавшие неравномерность исторического развития. Неравномерность и разнообразие хозяйственного развития челове­чества в эпоху классообразоваиня. Неравномерность исторического развития наметилась еще в палеолите, выразившись в разных формах внешней культуры и разном характере специализированной охоты. Дальнейшим шагом на этом пути было возникновение земледелия и скотоводства, при котором человеческие коллективы во многих областях ойкумены продолжали оставаться охотниками, рыболовами и собирателями. Овладение металлом и особенно переход к эпохе железа еще более усилили этот процесс. Тот феномен, который отражает неравномерность исторического развития и с которым имеют дело археологи, а именно территориально приуроченные комплексы предметов материальной культуры, получившие наименование архео­логических культур, достиг значительного развития еще в неолите, но наивысший его расцвет падает как раз на рассматриваемое время. На наиболее изученной археологически территории Европы, например, выделены десятки таких культур, каждая из которых отличается спе­цифическими чертами, начиная от какого-то своеобразия хозяйствен­ной деятельности и кончая орнаментацией керамики. Общее представление о них дают археологические курсы. Мы же ограничимся здесь обзором наиболее существенного в хозяйственной деятельности человеческих коллективов в этот период.

Разделение на земледельцев и скотоводов имело экологически обусловленный характер: долины больших рек всегда были средоточи­ем преимущественно земледельческих коллективов, горные местности и степи - преимущественно областями скотоводства. Однако зависи­мость человека от географической среды никогда не была абсолютной, тем более она не была абсолютной на этом уже достаточно высокораз­витом этапе истории первобытного общества. Развивалось высокогор­ное земледелие с террасовой организацией полей, земледельцы держали скот, используя его при стойловом содержании как тягловую силу и пользуясь параллельно продуктами животноводства. Кстати говоря, упомянутая Европа была зоной преимущественного распрост­ранения земледелия со стойловым скотоводством, лишь в горных районах земледелие уступало скотоводству, но нигде хозяйство не было чисто безземледельческим. В лесной зоне Европы продолжали кое-где обитать племенные группы охотников и рыболовов, немало их было на побережье Балтийского моря и крупных озер - Женевского, Ла­дожского, Онежского, аналогичный культурный комплекс был распро­странен вдоль всего северного побережья Евразии. На востоке севера Евразии, Аляске, в Канаде и на юге Гренландии охота приобрела именно в это время специализированный характер, будучи охотой на морских млекопитающих. Комплексное хозяйство, опирающееся на земледелие со стойловым содержанием скота или с отгонным ското­водством, было распространено по всей степной полосе Евразии, хотя в отдельных районах, например в Монголии, ряде горных районов юга Средней Азии, полупyстынных и пустынных местностях Средней и Передней Азии, преобладало кочевое скотоводство. В принципе тот же набор хозяйственных укладов был представлен в Южной и Юго­Восточной Азии, модифицируясь в зависимости от местных природных условий. Восточная Азия, как уже указывалось, была очагом мощнейшего земледельческого хозяйства, оказывавшего разнообразные культурные импульсы на окружающие территории как в способах ведения хозяйства, так и в наборе культивируемых растений. Островной мир Юго-Восточной Азии, Австралия с Тасманией, Океания демонстрируют довольно большую культурную чересполосицу, которая примерно в тех же границах, судя по археологическим данным, существовала и несколько тысяч лет назад: в Австралии и Тасмании - охота, на островах Юго-Восточной Азии -земледелие со скотоводством, кое-­где охота; рыболовство в прибрежных районах, в Океании - рыболов­ство с небольшими зачатками производящей экономики в виде культуры кокосовой пальмы и разведения свиней. Громадный геогра­фический массив обеих Америк был преимущественной областью распространения охотничье-рыболовческого хозяйства с собиратель­ством, в Центральной Америке и прилегающих районах развивалось, как уже говорилось, земледелие, сопровождавшееся пастушеским ско­товодством. Африка в силу разнообразия своих природных условий имела, наверное, уже в это время отдельные земледельческие культуры в центральных районах, кочевое скотоводческое хозяйство - в полу­пустынных и на окраине пустынь, в джунглях продолжали проживать охотники и собиратели.

ВЫЗРЕВАНИЕ ИНСТИТУТОВ KЛACCOBOГO ОБЩЕСТВА

С зарождением в эпоху классообразования прибавочного продукта начинается вызревание институтов классового общества и в том числе важнейших из них -частной собственности, общественных классов и государства. Решающее значение имела частная собственность, де­лавшая возможным существование всех других институтов.

Становление частной собственности. Становление частной собст­венности было результатом двуединого процесса, обусловленного подъемом позднепервобытного производства. Во-первых, рост произ­водительности труда и его специализация способствовали индивидуа­лизации производства, что, в свою очередь, делало возможным появление прибавочного продукта, создававшегося одним человеком и присваивавшего другим. Во-вторых, те же возросшая производи­тельность и специализация труда делали возможным производство продукта специально для обмена, создавали практику регулярного отчуждения продукта. Так возникала свободно отчуждаемая частная собственность.

Становление частной собственности происходило в острых противоречиях между новыми и старыми порядками. Пробивавшимся к жизни частнособственническим началам приходилось преодолевать и еще многочисленные коллекти­вистические формы производства, и еще прочную психологию общин­но-родовой эгалитарности. Накопление отдельными семьями излиш­ков ненужной им продукции как в натуральной форме, так и в превращенной форме сокровищ была противно самому духу первобытнообщинных традиций, и от более имущих требовали, чтобы они так или иначе делились с менее имущими. Свою роль здесь играли также престижно-экономические традиции, получившие новый толчок в порядках эпохи классообразования.

Разбогатевший человек, в особенности если это был бигмен или вождь, чтобы не лишиться авторитета и влияния, должен был устраивать пышные пиры, щедро одаривать родичей, соседей и гостей, помогать нуждавшимся и т. п. Скупой богач не только лишался авторитета, но и мог лишиться имущества. Так, у некоторых оленевод­ческих народов Сибири в XVII-XVIII вв. отдельная семья не должна была иметь стада более чем в сто голов, а все поголовье сверх этого, если оно не раздавалось добровольно отбиралось родственниками и соседями. Бывало, что скупца убивали. Хрестоматийным примером этого служит случай из быта папуасов, когда общинники заставили ближайших родственников богача застрелить его из лука со словами: «Ты не должен быть единственным богатым человеком, мы все должны быть равны, ты всего лишь равен нам». Более того, в некоторых обществах даже выработалось неприязненное отношение к самой возможности возникновения излишков. Например, у бемба Централь­ной Африки удачливого земледельца или бортника объявляли злокозненным колдуном. Такая психология делает понятным, почему в эпоху классообраования самое широкое распространение получили обычаи публичного уничтожения накопленного имущества. Во множестве обществ при погребении умершего, в особенности бигмена или вождя, его богатства демонстративно уничтожались. Бывало, что так же по­ступали при жизни: например, на некоторых островах Меланезии состоятельные лица систематически уничтожали запасы циновок, считавшихся здесь одним из мерил богатства.

В сопротивлении коллективистических традиций тенденциям накопления движимой собственности выявляется общая закономерность: от требования ненакопления или уничтожения к требованию раздачи. Именно так, в частности, обстояло дело со знаменитым потлачем северо-западных индейцев, давшим свое название всей совокупности потлачевидных институтов, и прежде всего торжественных пиров и раздач. На празднике потлача, пришедшем на смену уничтожению имущества в день смерти владельца и устраивавшемся по различным важным событиям жизни (получение имени, вступление в тайное общество, женитьба, похороны, поминки и пр.), его устроитель выст­авлял свои богатства и затем с гордостью раздавал гостям. Этим он обеспечивал себе и своим наследникам высокое общественное поло­жение, приобретал авторитет и право на занятие почетных обществен­ных должностей и, что также немаловажно, становился участником ответных потлачей, на которых возвращал обратно, по крайней мере, значительную часть розданных богатств. По мнению ряда исследова­телей, устроитель потлача со временем возвращал свои богатства сторицей. При всех обстоятельствах потлач, как и другие потлачевидные институты, не был лишь актом горделивого саморазорения. Даже и ограничивая прямое накопление частной собственности, он в диа­лектически противоречивой форме в конечном итоге способствовал развитию частнособственнических отношений.

Развитие частной собственности в эпоху классообразования отча­сти тормозилось и другими порядками, в частности обычным сохра­нением коллективной собственности на землю, - это основное условие и всеобщее средство труда. В то время как движимое имуще­ство, в том числе и орудия производства, уже становились частной собственностью отдельных семей, обрабатываемые земли, пастбища, сенокосы, охотничьи и рыболовные угодья по большей части остава­лись собственностью того или иного производственного коллектива. Между тем, пока существовала коллективная собственность на землю, частная собственность на движимое имущество имела второстепенный, подчиненный характер. Индивидуализация труда и развитие частно­собственнических начал с неизбежностью должны были привести к появлению частной собственности и на землю. Но зарождалась она в еще более ожесточенной борьбе, чем частная собственность на движи­мое имущество, и поначалу становилась возможной только за преде­лами своей общины - на свободных землях. Отсюда широко распространенные на этой стадии развития обычаи преимущественных земельных прав первопоселенцев, выступавших как традиционные главы вновь возникавшей общины, привилегированные старожилы, ритуальные «хозяева земли» и т. п. На землях своей общины обраба­тываемые участки и особенно различные неземледельческие угодья очень долго продолжали оставаться неотчуждаемой собственностью коллектива, хотя отдельные семьи всячески стремились закрепить за собой право наследственного владения и даже полного, частнособст­веннического распоряжения своим наделом земли. Такое переходное состояние образует целый спектр, фиксируемый как этнологически, так и письменными источниками. Например, у ряда народов Африки или на большинстве островов Меланезии семья владела общинной землей лишь до тех пор, пока ее обрабатывала, но на а Новая Каледония она сохраняла право и на необрабатываемый надел, а у древних германцев распоряжалась пашней как своей собственностью.

Особенно долго сохраняли форму коллективной собственности на землю кочевые и полукочевые скотоводы, хотя и у них очень часто распоряжение вождей пастбищами и водоемами, реализовавшееся через руководство перекочевками, граничило с фактической частной собственностью на то и другое. Но из-за кочевого образа жизни частнособственнические поземельные отношения у номадов никогда не складывались. Да и у земледельцев эти отношения, если и склады­вались в чистом виде, то, как правило, только уже в классовом обществе. Замедленность становления частной собственности сказывалась и в том, что переход от коллективной собственности к частной редко совершался непосредственно. Многие исследователи выделяют проме­жуточную категорию обособленной собственности, т. е. собственности, уже обособленной от коллективной, но еще не создающей отношений эксплуатации и в этом смысле не частной. Промежуточной категорией, по-видимому, можно считать также групповую частную собственность, т. е. совместную частную собственность не одного, а нескольких лиц. Она не специфична для эпохи классообразования и существует даже в самых развитых классовых обществах, но и рассматриваемую эпоху получила особенно широкое распространение, очень часто предшествуя утверждению индивидуальной частной собственности. И обособ­ленная, и групповая частная собственность характерны для экономической структуры свойственного данной эпохе типа семьи.

Зарождение эксплуатации и общественных классов - классогенез. С появлением прибавочного продукта и частной собственности все более заметной становится общественная и имущественная дифферен­циация. В то время как у родоплеменной и общинной верхушки скапливались богатства, рядовые сородичи и общинники обладали лишь незначительными излишками, не обладали ими совсем или даже испытывали лишения. По разным причинам рядовые сородичи и общинники оказывались в неравных условиях: сказывались неодина­ковая численность и половозрастной состав семей, личные качества работников и всевозможные случайности. Это неравенство усугубля­лось тем, что престижно-экономическое отношения, в прошлом в основном межобщинные, стали все шире проникать внутрь общины. Тем самым сюда стал проникать и принцип эквивалентности дачи и отдачи, вытеснявший прежний принцип безвозмездной взаимопомо­щи. Теперь за материальную помощь, полученную сородичем или однообщинником, ему приходилось расплачиваться -сперва в том же, а затем и в большем размере.

Нередко встает вопрос, какой вид расслоения - общественное или имущественное - предшествовал другому. Единодушного ответа на него нет. Большинство ученых считает, что оба они складывались одновременно: различия в общественных статусах способствовали имущественной дифференциации, а последняя постепенно вела к неравенству статусов членов общества. В то же время этнологии известно немало обществ, в которых неравные статусы их членов еще не повлекли за собой сколько-нибудь заметного экономического не­равенства.

Возникновение прибавочного продукта и частной собственности не только усиливало общественную и имущественную дифференциа­цию, но и порождало отношения эксплуатации. Среди ранних видов эксплуатации различают эксплуатацию внутриобщинную (эндоэксплуатацию) - кабальничество и зачатки феодализма и эксплуатацию межобщинную (экзоэксплуатацию) - военный грабеж, контрибуции и данничество. Промежуточное между ними положение занимало рабство, или рабовладение,-наиболее заметный и поэтому лучше всего изученный вид эксплуатации.

В первобытной, в особенности раннепервобытной, общине, не располагавшей регулярным избытком продукции, рабство, как и другие формы эксплуатации, было невозможно. Поэтому захваченных в меж­племенных схватках боеспособных мужчин здесь обычно умерщвляли, а женщин и детей адаптировали, делая их полноправными членами племени-победителя. Иногда, особенно в тех случаях, когда нужно было возместить потерю убитых в бою, адоптировали и взрослых мужчин. Появление регулярного избытка продукции сразу же сделало воз­можным использование труда военнопленных. Теперь их стали намного чаще адоптировать на правах младших (членов семьи, делая тем самым первый шаг к учреждению рабства). Существует мнение, что первоначально рабы становились собственностью всей общины и что таким образом древнейшее рабство было коллективным, или общин­ным. Но подобная форма нигде четко не зафиксирована ни историче­ски, ни этнологически, и, по-видимому, ее реконструкция должна быть оставлена. Это подтверждается и тем, что первых рабов трудно отли­чить от младших домочадцев. Они использовались преимущественно в домашнем хозяйстве, выполняя самые непрестижные работы. Так, у юкагиров они помогали женщинам, у нивхов заготовляли дрова, носили воду, готовили пищу, кормили собак. Рабы жили вместе с хозяевами, спали с ними под одной крышей, ели за одним столом. В других случаях они могли поселяться в отдельных жилищах и иметь собственное небольшое хозяйство, помогая по хозяйству и своим владельцам. Обращение с ними было сравнительно мягким, и в большинстве случаев раб пользовался определенными личными и имущественными правами. Во многих обществах рабы поначалу на­следовали своим хозяевам, вступали в брак со свободными, участвовали в общественной и религиозной жизни. Обычаи запрещали продажу, убийство и даже жестокое обращение с рабом, который в случае недовольства хозяином был вправе уйти к другому владельцу. Особого присмотра за рабами не было, так как, находясь в сносных условиях, раб обычно не стремился к побегу. К тому же у многих племен ему было и некуда бежать: попавший в плен считался утратившим покро­вительство духов и не принимался сородичами обратно. В ряде обществ рабство вначале не было пожизненным, и раб, пробыв в этом состоянии несколько лет, становился полноправным соплеменником. Освобож­дение раба считалось актом великодушия и щедрости, достойным поступком. Став пожизненным, рабство не сразу стало наследствен­ным: в зависимости от степени развития рабовладения дети, внуки или правнуки раба получали свободу. Эта примитивная форма рабства, при которой рабы экономически еще не занимают особого места в произ­водстве, а юридически близки к младшим членам семьи, получила название домашнего, или патриархального, рабства. Термин «патриар­хальный» здесь применяется в смысле «простой», «примитивный», а не как свойственный именно мужевластию-патриархату.

С ростом общественного производства расширялась сфера прило­жения рабского труда и открывались возможности для увеличения числа рабов. У северо-западных индейцев рабы использовались уже не только для домашней работы, но и при устройстве рыболовных запруд, постройке домов и лодок, ловле и заготовлении впрок рыбы, в качестве гребцов, в собирательстве и т. п. Сравнительно мало применялся рабский труд лишь в работах, считавшихся почетными, например в охоте и зверобойном промысле. Сходным образом у земледельческих индейских племен рабы применялись в зем­леделии преимущественно там, где оно счи­талось непрестижным женским занятием.

Но так или иначе число рабов росло. У тех же северо-западных индейцев оно достигало 15-20, а в некоторых племенах даже 30 % населения. Расширились источники рабст­ва: к захвату военнопленных добавились рождение в неволе и работорговля. Положе­ние рабов резко ухудшилось. Рабы не могли владеть собственностью и жениться па сво­ему усмотрению. Даже и разрешённый им брак не имел общественного значения и считался как бы простым сожительством. В знак отличия от свободных они должны были коротко стричь волосы. Обращение с рабами было жестоким; кроме того, как и в древней Спарте, практиковались периоди­ческие массовые нападения на хижины ра­бов, чтобы посеять ужас и предотвратить восстания. Широко бытовало ритуальное умерщвление рабов, например, при по­стройке новых домов и лодок, во время инициаций и на похоронах. Это был остаток более архаичного обычая убивать пленных, отчасти приобретший новую функцию -террори­зировать рабов и еще возможный ввиду того, что потребность в рабской рабочей силе оставалась все же ограниченной.

Положение рабов у северо-западных индейцев с теми или иными специфическими чертами характерно и для других обществ эпохи классообразования, в которых домашнее рабство начинало превращаться в рабство производственное. Повсюду здесь рабы из младших домочадцев трансформировались в лишенную средств производства бесправную группу населения со своим особым местом в общественном производстве.

Возникновение рабовладении имело и другие последствия. Уже домашнее рабство ускоряло и усиливало расслоение среди свободных общинников. Пленные, как и другие виды военной добычи, станови­лись собственностью прежде всего представителей родоплеменной и общинной верхушки. Эксплуатируя рабов, они поднимали свой обще­ственный престиж и увеличивали свои богатства. С развитием частной собственности это приводило к тому, что в их руках оказывались большие и лучшие пашни, стада, промысловые угодья, запасы ремес­ленных изделий. Естественно, что одновременно происходило обедне­ние другой части членов общества, подчас совсем нищавших и утративших прежней экономической и социально-потестарной структуры коллективов. Данники располагали собственными, не принадлежавшими получателям дани средствами производства и эксплуатировались посредством внеэкономического принуждения, которое распростра­нялось не на отдельные личности, а на весь коллектив. Получал дань так­ же поначалу весь коллектив, но со временем это право все больше при­сваивалось его руководящей верхуш­кой. Как и грабительские войны или контрибуции, данничество - осо­бый примитивный вид эксплуата­ции. В то же время по своей сути (производство прибавочного про­дукта в собственном хозяйстве работ­ника, внеэкономическое принуждение) оно близко к феодальной экс­плуатации, в которую чаще всего и перерастало в своем дальнейшем развитии. Так было, например, у средневековых славян, кельтов, германцев, арабов, японцев, у кото­рых одним из источников феодализации было данничество. В других случаях данничество было одним из источников складывания рабовла­дельческих отношений, однако в таких их своеобразных полурабовла­дельческих-полукрепостнических формах, которые лучше всего представлены спартанской илотией, фессалийской пенестией, крит­ской кларотией и т. д.

С углублением общественно-имущественного расслоения и ростом эксплуатации в разлагавшемся первобытном обществе началась поляризация групп населения, различавшихся по своему месту в системе производства, отношению к средствам производства и роли в общественной организации труда, т. е. общественных классов. Появление общественных классов было тем рубежом, который отделял первобытнообщинную эпоху от первой классовой, но их зарождение происходило уже в процессе распада первобытного общества. При этом в зависимости от экологии и конкретно-исторических условий признаки формирующихся классов могли быть более или менее выраженными. Так, в Тропической Африке, практически не знавшей земельного голода, собственность господствующего класса на землю долго не получала развития, а в Океании она сложилась сравнительно рано. По тем же причинам у кочевых скотоводов не оформилась собственность социальной верхушки на пастбища, хотя некоторые их группы пере­ступили порог классового общества.

Классовое расслоение было качественно иным, нежели предшест­вовавшее ему общественно-экономическое расслоение. Наряду со своими экономическими основаниями оно получало несравненно более полное социальное и идеологическое оформление. Так, уже на исходе эпохи классообразования свобода и рабство часто настолько противополагались друг другу, что в принципе несравнимыми счита­лись статусы не только свободного и раба, но и свободнорожденного и несвободнорожденного. Подобная же противоположность складыва­лась и в среде самих свободных. Богатая и влиятельная социальная верхушка обособлялась в наследственную знать, претендовавшую на неизменное главенство, особое почетное положение, благородство происхождения, специфические:знаки отличия и другие привилегии. Беднота, рядовые общинники противопоставлялись им как безродные, простолюдины, чернь. В ходе классообразования возникали и более сложные системы, генетически связанные с соподчинением старших и младших линий родства, привилегированных и непривилегирован­ных профессиональных групп, завоёванных и завоевателей и т. п. Например, в ряде обществ Полинезии, 'Тропической Африки, а также у части кочевых скотоводов значительное распространение получил так называемый конический клан, или рэмидж, в условиях которого социальный статус людей и целых родственных групп определяется степенью их генеалогической близости к родоначальнику. В той же Полинезии и на западе Тропической Африки, а также в Южной Аравии, Египте и особенно в Индии большую роль в классообразовании сыграла система каст как иерархизированных замкнутых профессиональных групп, нередко к тому же восходящая к подчинению одних племен другими. Одни из таких систем, как конические кланы, после перехода к классовому обществу стирались, другие, как касты, сохранялись, но даже самые устойчивые из них, усложняя социальную дифференциа­цию, не препятствовали основному делению общества на богатую наследственную знать и более или менее зависимую от нее бедноту.

Складывание государства и права - политогенез. Усложнение об­щественного производства требовало укрепления организационно-уп­равленческой функции, т. е. функции власти К тому же общественное и имущественное расслоение порождало противоречия и конфликты. Привилегии и богатства верхушечных слоёв общества нуждались а охране от посягательств со стороны рабов, простолюдинов, бедняков. Традиционные родоплеменные органы власти, проникнутые духом первобытной демократии, были для этого непригодн. Они должны были уступить место новым формам сперва потестарной, а затем и

политической организации.

Одной из важнейших таких форм были мужские, или тайные, союзы. Некоторые ученые их различают, называя мужскими союзами те, в которые входили все мужчины, а тайными, - объединявшие не всех, а только часть мужчин. По-видимому, тайные союзы выросли из мужских, но функции их настолько близки, что они могут рассматриваться как единый эволюционирующий институт.

Выше мы видели, что в позднепервобытных общинах имелись мужские дома, где устраивались собрания и проходила культовая жизнь мужчин рода. В эпоху классообразования они стали организационными центрами особых союзов, включавших как родственников, так и неродственников, в том числе членов разных общин. Во многих обществах (оджибве Северной Америки, йоруба Тропической Африки и др.) союзы в своем развитии превратились в объединения главным образом богатых людей, так как для вступления в них требовались крупные натуральные или денежные взносы, устройство дорогостоя­щих пиров и т. п. Этим же было обусловлено и приобретение обще­ственных рангов иногда вплоть до главенства в союзе. Зато союзы вырывали своих членов из-под власти традиционной родоплеменной организации, защищали их влиятельное положение и собственность, терроризировали всех недовольных.

Мужские, или тайные, союзы имели широкое распространение в Меланезии и 3ападной Африке, были известны в Микронезии, Полинезии, Индонезии и Америке, а в пережитках также у ряда древних и современных народов Старого Света (древние греки и римляне, кельты,; германцы, китайцы, народы Средней Азии). Существовали и женские союзы (Меланезия, Микронезия, Северная Америка, Западная Афри­ка), но они имели намного меньшее распространение и нигде, кроме Западной Африки, не пользовались сколько-нибудь заметным влиянием. В целом подобного рода союзы как органы зарождавшейся государственной власти были все же не универсальны. Тем большее значение имели процессы трансформации в эту эпоху власти родопле­менных и общинных лидеров.

Дифференциация деятельности и усложнение социально-потестар­ной жизни в эпоху классообразования повели к тому, что теперь в разных сферах жизни уже нередко имелись свои лидеры – руководители вождеств. По большей части именно в вождествах завершалось превращение потестарной организации в политическую, или государственную, пред­ставлявшую собой более или менее открытую классовую диктатуру. Ее важнейшим признаком было появление особой, не совпадающей не­посредственно с населением, отделенной от него общественной, или публичной, власти, располагающей аппаратом управления и принуж­дения. Вождь превращался в правителя - князя, короля, царя и т. п. Его ближайшие родственники и другие помощники становились со­ветниками в центре и наместниками на периферии со своим штатом помощников для отправления организаторской функции государства. Дружина превращалась в войско, с помощью которого государство подавляло сопротивление эксплуатируемых масс и вело как оборони­тельные, так и захватнические войны; впрочем, и население обычно еще оставалось вооруженным. Особым органом государственной вла­сти становился суд с его неизбежными придатками -тюрьмами и палачами; судопроизводство осуществлялось как самим правителем, так и его помощниками и наместниками, а также специальными судьями. Еще один рычаг государственной власти, предназначенный для идеологического воздействия на массы, составляли органы под­вергшегося классовой трансформации религиозного культа; к нему мы еще вернемся дальше. Зачатки всех этих органов власти имелись и в вождествах, но только с их институциализацией вождества превраща­лись в ранние государства.

Другим важным признаком политической организации был переход от добровольных форм перераспределения прибавочного продукта и приношений вождям к упорядоченному налогообложению. Возмож­ность к этому давало то же отделение публичной власти с ее аппаратом насильственного подавления и идеологического воздействия. Предго­сударственные отчисления в страховые фонды и приношения вождям не всегда легко отличались от государственных податей. Отличие часто видят в фиксированности податей, но и фиксированные подати иногда, как кое-где в Океании и Тропической Африке, появлялись уже в догосударственное время.

Еще одним общим признаком государственного устройства было разделение населения не по родоплеменному, а по территориальному принципу. Возникали округа, волости и т. д., не совпадавшие с прежними родоплеменными единицами, хотя еще иногда и сохраняв­шие их названия. Это было конечным результатом давнего процесса перехода от кровнородственных связей к соседским. Вместе с тем введение территориального деления ослабляло остатки родоплеменной солидарности и там, где власти были в этом заинтересованы, - влияния старинной родоплеменной знати. Правда, на первых порах подразде­ление населения по территориальному признаку было еще неполным и непоследовательным. Так, в Западной Европе согласно раннесредневековым «варварским» узаконениям каждый человек судился по своему племенному праву. В Тропической Африке и в некоторых других регионах и после появления государства нередко в основном сохраня­лось родоплеменное подразделение подданных. Но в целом политиче­ское и территориальное устройство настолько взаимосвязаны, что многие исследователи рассматривают территориальное деление как критерий возникновения государственности.

Таким образом, ни один признак государственности не был самоочевидным рубежом, разделявшим потестарную и политическую орга­низацию общества. Не было таким рубежом и обязательное сочетание всех трех признаков, так как в конкретной истории народов одни признаки могли появляться раньше, другие - позже. Вывод о возник­новении ранней государственности обычно делается на основе разви­тости и выраженности перечисленных признаков, а также присутствия не одного, а хотя бы двух из них.

В процессе становления государства формировалось и неотделимое от него право. Оно складывалось путем расщепления первобытных мононорм на право, т. е. совокупность норм, выражающих волю господствующего класса и обеспеченных силой государственного при­нуждения, и нравственность (мораль, этику), т. е. совокупность норм, обеспеченных только силой общественного мнения. Право, в том числе и становящееся право, по своему содержанию в каждом обществе едино, хотя в многоплеменном обществе и может различаться по форме в разных племенах; мораль даже по содержанию различна в разных общественных слоях, а затем классах. В процессе разделения общества на классы господствующая верхушка общества отбирала наиболее выгодные для нее нормы и, видоизменяя их применительно к своим нуждам и духу времени, обеспечивала их принудительной силой госу­дарства. Это были и нормы, регулирующие хозяйственную жизнь общества, и нормы, обеспечивающие его целостность, и что осо­бенно показательно - нормы, защищающие собственность и приви­легии социальной верхушки. Например, если раньше в случае кражи большое значение придавалось тому, сородичем или чужаком совершен поступок, и сородича обычно лишь принуждали вернуть похищенное, то теперь всякое посягательство на собственность влекло за собой наказание, а посягательство на собственность представителей социаль­ной верхушки каралось особенно жестоко. За него брали многократное возмещение, обращали в рабство, калечили, убивали. Тягчайшее в прошлом преступление - нарушение экзогамных запретов - у мно­гих народов перестало быть преступлением, зато нарушение сословно­кастовых брачных запретов теперь подчас влекло за собой суровое наказание. При нанесении побоев, увечье, убийстве, при оскорблении словом первостепенное значение приобрел вопрос не о родоплемен­ной, а о социальной принадлежности сторон. Например, во многих племенах кровь благородного оценивалась вдвое и втрое выше, чем кровь простолюдина, а часто она вообще не имела цены, т. е. не подлежала материальному возмещению.

Источником первоначального права были не столько законодатель­ные акты или даже устанавливающие прецедент судебные решения, сколько санкционированные государственной властью мононормы, или обычаи, эпохи классообразования. Поэтому древнейшее право получило название обычного права (на мусульманском Востоке - адата). Иногда обычным правом называют и сами обычаи эпохи классообразования или, еще шире и неопределеннее, социальные нормы в первобытном обществе вообще. Но это неточно, так как права в строгом смысле этого слова не могло быть там, где еще не было государства. В других случаях обычным правом называют уже санкци­онированное государством, но еще не записанное, не кодифицирован­ное, так называемое неписаное право. Это также неточно, так как определяющим признаком права является не форма его бытования, а его классово-обусловленным и государственно-принудительный харак­тер. Известны общества (например, в Тропической Африке и на Северном Кавказе), где в условиях ранней государственности сущест­вовало еще не записанное право. Все же поскольку возникновение государственности сопровождается появлением упорядоченной пись­менности, обычное право в раннеклассовых обществах, как правило, уже записано и только на стадии своего становления в предклассовых обществах остается неписаным.

Могут быть выделены три основных пути классообразования и соответственно становления государственной власти, условно называемые аристокра­тическим, плутократическим и военным.

Аристократический путь связан с сохранением старинной родоплеменной верхушкой своих экономических и потестарных позиций, что позволяло ей монополизировать, а затем и узурпировать перераспре­деление общественного продукта. Основным практиковавшимся при этом способом эксплуатации был обозначенный выше как прафеодаль­ный, хотя попутно могли использоваться рабство, кабальничество и межобщинная эксплуатация. Формой предгосударственной власти, возникшей на этом пути, были вождества - как сакральные, так и несакральные.

Плутократический путь связан с выдвижением бигменов, осущест­влявших преимущественно кабальные формы эксплуатации и пользо­вавшихся ненаследственной властью. Распространение бигменства на Новой Гвинее, казалось бы, характеризует его как стадиально ранний этап классообразования и политогенеза, но бигменство известно и в намного более развитых обществах Югo-Восточной Азии. Этот путь и его соотношение с другими путями становления классов и государства еще плохо изучены.

Широкое распространение имел военный путь основных процессов эпохи, связанный с бурным развитием военной активности. Конечно, войны существовали и раньше - из-за нарушения племенных границ, убийства соплеменника, похищения женщины, предполагаемой маги­ческой «порчи» и по другим поводам. Однако, как правило, они имели эпизодический характер. Теперь, с появлением богатств и жажды наживы, положение изменилось: грабеж давал возможность быстрого обогащения. Поэтому эпизодические столкновения превратились в регулярные, массовые и организованные -войны в собственном смысле слова. Войны, которые стали вестись ради грабежа, сделались как бы постоянным промыслом. Победители забирали с собой все, что представляло ценность, - сокровища, скот, рабов, а затем, с ростом населения, начали захватывать и соседние земли. Превращение войн в постоянный промысел способствовало развитию военной техники и военной организации. Появилось отличное от охотничьего специали­зированное наступательное и оборонительное вооружение -боевые копья и палицы, мечи, щиты, латы, панцири, шлемы. Вокруг селений возникли земляные валы, рвы, палисады. К началу железного века во многих странах Евразии распространились особые укрепленные убежища - крепости, боевые башни и т. п., где население спасало жизнь и имущество во время вражеских набегов. Усложнилась и усовершенствовалась тактика нападения и обороны, потребовалось упорядочение ведения совместных военных действий. Начала меняться сама психо­логия людей эпохи классообразования: грабеж стал считаться почетным занятием, мирный труд - непрестижной и даже постыдной деятельностью для настоящего мужчины.

Семья и брак В эпоху классообразования основной формой брака становится моногамия. Причем она тесно связана с частнособственническими правами мужчины и его властью на женщиной. Женщина теряет все свои права, становясь незащищенной перед законом. Так, например, неверность жены наказывалась отсылкой домой, членовредительством, про­дажей в рабство, даже смертью; напротив, муж продолжал пользоваться остатками прежней половой свободы. Состоятельные люди брали рабынь-наложниц и более или менее широко практиковали обычное многоженство. Особенности брачных норм нравственности оказали свое влияние на добрачные нормы: от девушек, в отличие от мужчин, стали требовать строгого целомудрия, и нарушивших его до брака после первой брачной ночи с позором отсылали домой, где их не ждало ничего хорошего. Все это не могло не сказаться на бытовом положении женщин и специфике предписанного им патриархального этикета. В частности, женщинам полагалось есть после мужчин, оказывать де­монстративные знаки внимания мужу и его старшим родственникам и т. п.

Во многом сходным с этим оказалось положение младших мужчин, которые постепенно все больше попадали в зависимость от старших, и прежде всего от главы семьи. Они не были свободны в своем брачном выборе и не имели возможности по собственному желанию выделиться в самостоятельное домохозяйство. Обычаи многих племен предписы­вали сыновьям беспрекословное повиновение отцу под страхом лише­ния наследства, изгнания из дома и даже продажи в рабство или смерти. Их подчиненное положение также закреплялось патриархальным эти­кетом, запрещавшим младшим, например, лежать или сидеть, громко разговаривать или смеяться в присутствии старших, показываться им небрежно одетыми или заговаривать с ними первыми.

Общинная и родоплеменная организация Противоречивая природа эпохи классообразования разительно ска­залась на ее общинных и родоплеменных структурах. Внешне они во многом напоминали сходные с ними структуры прошлого, на деле же были формами их классового превращения в ходе становления частной собственности, общественных классов, политической власти и других связанных с ними явлений.

Эпохе классообразования были свойственны два вида общин: минимальные - семейные, или домашние, и максимальные - перво­бытные соседские. О первых из них уже говорилось как о больших семьях: они же в основном стали причиной превращения родовых общин в первобытные соседские общины.

В условиях развивавшейся парцелляции труда экономически креп­кие семейные общины стремились обособиться от других, менее состоятельных общинников и сородичей. Ведь общинно-родовые нор­мы требовали совместного пользования родовой собственностью, без­условной взаимопомощи, а в экстремальных ситуациях даже равнообеспечивающего распределения общественного продукта. Поэ­тому власть родовой общины, производственные отношения в которой все больше переставали соответствовать новым производительным силам, должна была быть сломлена. И в этой связи не случайны такие статьи древнейших «варварских» Правд, как статья «О желающем отказаться от родства». Но, с другой стороны, даже самые крепкие семейные общины редко имели возможность обособиться полностью - для таких работ, как подсека леса, ирригация, устройство степных колодцев, отгонный выпас скота и т. п., оставалась необходимой кооперация трудовых усилий. Компромисс достигался начавшейся заменой родовых связей соседскими. Эти связи, как и прежние, обеспечивали трудовой процесс, но, в противоположность прежним, не препятствовали накоплению частных богатств. Если с сородичем нужно было делиться безвозмездно, то соседу давали в долг и часто не без выгоды для себя.

Маркс считал, что соседская (сельская, земледельческая) община была первым социальным объединением людей, не связанных узами родства. Важнее другое: в то время как собственность на ряд средств производства - сельскохозяйственный двор с его орудиями у земле­дельцев, скот у скотоводов -уже сделалась частной, собственность на главное условие производства -землю, -еще оставалась коnлектив­ной. О том, что такая община в ее ранней, первобытной форме возникла уже в эпоху классообразования, свидетельствует не только обширный)этнологический, но и археологический материал. Так, на неолитиче­ском Кипре в пределах отдельных селений обнаружены границы как общесельских угодий, так и особых семейных участков, тоже еще более четко - в поселениях бронзового века в Дании.

Первобытная соседская община была формой превращения родовой общины в соседскую. Соответственно в ней переплетались распадавшиеся родовые и завязывавшиеся соседские связи. С одной стороны, сородичи, даже и утрачивая постепенно территориальное и экономическое единство, еще долго сохраняли различн^ые черты общественной и идеологической общности. Эти черты сказывались как к отношениях между родственными семьями одной соседской общины, так и в отношениях между осколками родов, разбросанных в разных соседских общинах. С другой стороны, более прогрессивные для:этой стадии развития соседские связи, где могли, вытесняли родственные, но лишь преодолевая силу традиции. В этих условиях переплетались родовая и соседская собственность на землю, родовая и соседская взаимопомощь и взаимозащита, влияние родовых и влияние общинных лидеров или мужских домов, родовые культы и культы общины. Как всегда, новые отношения рождались в противоречиях. Например, нередко к родственникам начинали относиться как к соседям или соседей во всех отношениях приравнивали к родственникам. Послед­нее породило распространенные обычаи общинной, или сельской (так называемой локальной), экзогамии, известной, в частности, кое-где на Кавказе, в Северной Албании, в Юго-Восточной Азии и т. п. Отноше­ния с соседями укрепляли также различными видами искусственного породнения - усыновлением, побратимством, покумлением, для чего с этого времени стали широко использовать самые различные случаи, в том числе обряды жизненного цикла.

Таковы характерные черты первобытной соседской общины, отли­чающие ее от собственно соседской общины классовых обществ. Имеются у нее и другие черты отличия. Особенно важна одна из них - экономическая. В то время как в собственно соседской общине основные средства производства находились в частной собственности, в первобытной соседской общине такая собственность, как мы видели выше, еще только вызревала.

Родовым структурам в эпоху классообразования, как и на стадии позднепервобытной общины, была присуща сегментарная организация с ее закреплением за разными структурными уровнями существенно различающихся функций. Основных таких уровней обычно было три: ближайшие родственники, составляющие родственное, или генеало­гическое, ядро большой семьи; другие относительно близкие родст­венники, ведущие происхождение от общего реального и памятного предка, т. е. члены линиджа; члены рода. Генеалогическое ядро боль­шой семьи цементировало эту ячейку, представляя собой настоящих собственников и сонаследников ее основного имущества, ее коренных членов, в случае нужды солидарно противостоящих пришлым членам, а нередко и носителей особых большесемейных культов. Члены такой группы часто продолжали жить по соседству, образуя отдельный поселок или отдельный квартал селения, и могли сохранять совместное владение