Исторические корни современных грамматических учений

В центре грамматики современного русского языка стоят вопросы о слове как объекте грамматики, о грамматических классах слов, о грамматической форме и грамматической категории. От решения этих вопросов зависит всё освещение мор­фологической и синтаксической систем языка. Но современная русская лингвистика ещё не добилась твёрдых ответов на эти коренные вопросы грамматики, ещё не дос­тигла ясных и точных формул, отражающих всю сложность живых языковых про­цессов. Больше того: в господствующей грамматической традиции нередко наблю­дается в сфере этих основных проблем отход от многих конкретных достижений грамматической мысли XIX в. Грубый и наивный эмпиризм, смешанный с форма­лизмом, в понимании структуры слова, склонность к схоластическим спорам о су­ществе грамматической формы, смешение вещественно-логических и грамматичес­ких критериев в классификации слов, отрыв грамматики от словаря и от семантики живого языка, пренебрежение к социальному многообразию стилистических рассло­ений речи, схематизм и штампованная традиционность грамматических квалифика­ций — вот серьёзные болезни большей части современных грамматических систем. Поэтому целесообразно обозреть главные, наиболее влиятельные, направления вто­рой половины XIX в. и первой трети XX в. в разработке грамматики русской литера­турной речи, прежде чем излагать систему морфологии современного русского языка.

Конечно, во многом современная грамматика ещё носит отпечаток грамматической рационализации XIX в. Труды А. X. Востокова, Н. И. Греча, Г. П. Павского, К. С. Аксакова, И. И. Давыдова, Ф. И. Буслаева, Н. П. Некрасова продолжают быть источниками (иногда замаскированными) многих современных грамма­тических объяснений и теорий, хотя обычно терминология и детали меняются. Уже К. С. Аксаков поставил проблему грамматической формы во всей её глубине, осудив в «Исторической грамматике» Буслаева метод абстрактного «приложения к языку понятий, не находящих язычного выражения». «Разделение слов, — пи­сал Аксаков, —должно быть не по внутреннему значению, ими выражаемому, — тогда это было бы разде­ление самих понятий и предметов, — а по той форме, которая им даётся самим словом. Основанием деле­ния должно быть само слово, и ничто другое... Надо принять за правило: что не нашло себе отдела, особой формы, особого выражения в самом слове, то не должно и не может войти в грамматику»¹. «В языке только то движение мысли важно для грамматики, которое получило язычное выражение; но всё, что в языке полу­чило выражение, — уже непременно относится к логике. Язык мыслит... мыслит сам в себе; но если мыс­лит, то логически»². Если внести ту поправку, что мыслит, конечно, не язык, а говорящее на языке общест­во в его классовой и социально-групповой дифференциации, и что язык, как социальная конструкция, внут­ренне связан во всех своих элементах, то нельзя не признать эту постановку проблемы формы и содержания в грамматике на почве изучения русского языка чрезвычайно глубокой.

Борясь с абстрактно-логическими построениями в области грамматики, когда «покидается область слова и переносится дело в область отвлечённых понятий», когда «прилагаются к языку такие понятия, ко­торые в языке выражения язычного не находят», Аксаков склонялся к необходимости резкого методологи­ческого отграничения морфологии (учения о грамматических формах слова) от синтаксиса, но считал чрез­мерное увлечение формальным сравнительно-историческим методом особенно опасным для морфологии (и лексикологии). Лишь «там, где является уже деятельность самого слова, его изменения: склонения, спря­жения и пр., там уже нет такого разгула для мысли; там сравнительный способ входит в свои пределы... там он непременно и существенно важен». Однако как бы предчувствуя крайности формалистических учений

¹ К. С. Аксаков, Опыт русской грамматики. (Полное собрание сочинений К. С. Аксакова,
М., 1875. Сочинения филологические, ч. 2, стр. 20—21, ср. стр. 54.)

² К. С. Аксаков, Критический разбор «Опыта исторической грамматики русского языка»
Ф. И. Буслаева. Сочинения филологические, ч. 1, стр. 536.

(вроде системы Ф. Ф. Фортунатова), Аксаков рекомендует «руководствоваться не только внешней стороной флексии, но столько же или ещё более — смыслом самого употребления». «Сходство, основанное на сход­стве флексии и на сходстве смысла её употребления, — едва ли может быть ошибочно»'.

Вместе с тем Аксаков очень тонко и точно проводил пограничную черту между грамматикой и словарём, а также этимологией, как частью исторической лексикологии, различая продуктивные (грам­матические) и непродуктивные (этимологические) формы словообразования и словоизменения: «Невоз­можность для окончания свободно примыкать и отделяться есть... принадлежность окончаний этимоло­гических, или словопроизводных. Окончания же грамматические живы и переходят от слова к слову, в иных словах кристаллизуясь и теряя своё значение».

Но как ни интересны и как ни плодотворны были бы исторические разоблачения архаических ос­нов современной грамматической теории и как ни увлекательна задача воскрешения свежих идей и ма­териалов, похороненных под фундаментом ортодоксальной сравнительно-исторической грамматики ин­доевропейских языков и примыкавшей к ней описательной грамматики русского языка, — ещё настоя­тельнее и неотложнее необходимость детального критического разбора живых и взаимно враждебных, противоречивых грамматических направлений современности.